Н. А. Красавский 24 страница

Как можно видеть из приведённых примеров, для понятий печали и Trauer характерно множество общих ассоциативно-образных признаков (градация эмоций, их психологическая отрицательная знаковость и т.д.). Вместе с тем сопоставление эмоций печали в словарном русско- и немецкоязычном материале позволяет заметить приписывание ей в первом из них таких признаков, как «человекоподобное действие эмоции», «безысходность эмоции», «тяжесть эмоции», «цвет эмоции». Эти ассоциативно-образные признаки в немецких словарных статьях не указаны равно как не выражены в русских статьях «полнота, объём переживания эмоции», «желание избавиться от переживания эмоции», «способ избавления от отрицательной эмоции». Последние чётко эксплицированы в немецкоязычном материале.

Культурологически важным является, по нашему мнению, указание в лексикографическом материале на такие каузаторы рассматриваемых эмоций, как «грусть о доме, о родных; тоска по родине». Заметим, что, например, в немецких лексикографических источниках эти каузаторы не представлены. Понятия «дом», «родные», «родина», как известно, в высшей степени ценностны для русского этноса. Другим характерным признаком образного осмысления русской печали (грусти и т.п.) является, судя по лексикографическому материалу, её сопряжение с понятием цвета в русской культуре (напр., тоска зелёная, тёмное уныние). Не менее культурологически значимым мы признаём сопряжённость эмоций печали с понятием вкуса (сладкая тоска; ср. с горе горькое). Примечательны в этой связи наблюдения болгарского исследователя Г.Д. Гачева, установившего на богатом разноязычном материале релевантность вкусовых ощущений для русских в познавательном процессе, в том числе и при освоении ими мира эмоций. Им, в частности, отмечается активное использование в русском языке оценочного предиката «горький». Он пишет: «В России «горько», даже когда целуются, и водка – горькая, и слёзы – горькие, и человек – горемыка, и писатель – Горький. Даже в любви – «отрава слёз и горечь поцелуя» (Гачев 1988, с. 133).

Важным лингвокультурологическим фактом мы считаем сопоставление эмоций печали, пользуясь терминологией психоаналитика Э. Нойманна, с «идеей пожирательства» (Нойманн 1998, с. 41-42). Эмоции способны физиологически поглощать человека (напр., «Грусть-тоска меня съедает» [Пушкин]. По его мнению, «идея пожирательства» легла в основу многочисленных фигуральных, метафорических описаний самых различных фрагментов мира, в том числе и эмоциональных (Нойманн 1998, с. 42).

Здесь же мы считаем необходимым указать на национально специфические номинации эмоций в русском языке – грусть-тоска, печаль-тоска. С семантической точки зрения они представляют собой обозначения-дубликаты. Их перевод на другие языки возможен, по всей видимости, только описательными средствами. Указанные русские номинации эмоций относятся к классу безэквивалентной лексики. Этот лингвистический факт культурно симптоматичен. Он – свидетельство глубокой, детальной специфической «проработанности» русским сознанием данной группы эмоций.

Наш анализ лексикографического материала подтверждает интересное суждение В.П. Нерознака о том, что понятия «грусть-тоска», «тоска-печаль», «тоска-кручина» национально маркированы (Нерознак 1998, с. 82-83).

2.4. Эмоциональные концепты группы «Zorn - гнев»

Языковые иллюстрации синонимического ряда Zorn классифицируемы в следующие семантические группы: 1.«Соматическое выражение эмоции» (vor Zorn quollen ihm fast die Augen aus dem Kopfe, vor Zorn schwoll ihm die Stirnader an, er war rot vor Zorn, vor Wut blau anlaufen; er wurde dunkel vor Zorn; die Zaehne vor Wut fletschen; vor Wut mit den Zaehnen knirschen; sein Gesicht wurde scheckig vor Wut; er ballte die Faeuste in ohnmaechtiger Wut); 2. «Гнев – это огонь» (vor Zorn rauchen, er schaeumt vor Zorn, ihre Augen spruehten vor Zorn, von Zorn entbrannt, j-s. Zorn entflammen, sein Zorn ist verraucht); 3.«Гнев – это жидкость» (sein Zorn ergoss sich ueber unser Haupt, seinen Zorn an j-m auslassen; vor Wut sieden; aufgestaute Wut); 4. «Гнев – это взрывчатое вещество» (vor Wut hat er fast explodiert); 5.«Гнев – это горящая жидкость» (sie kochte vor Zorn, vor Wut, der Zorn brachte das Blut in Wallung); 6.«Гнев – это контейнер, накопитель, склад» (der Zorn hat sich in ihm aufgespeichert, von Zorn auf, gegen j-n erfuellt sein); 7.«Активное (агрессивное) человекоподобное действие гнева» (j-n packt der Zorn, die Wut; jmdn. erfasst Wut; von Entruestung ergriffen; «Als er allein war, fasste ihn unbaendige Wut» [Feuchtwanger]; «Grimm fasste ihn» [Feuchtwanger]); 8.«Потеря человеком контроля над собой» (sich vor Zorn nicht mehr kennen, sein Zorn ist nicht zu beschwichtigen); 9.«Контроль/преодоление человеком переживания эмоции» (den Zorn daemmen, den Zorn maessigen, er sucht ein Ventil fuer seinen Zorn); 10.«Способ избавления от эмоции» (seine Wut in den Strassen auslaufen; sich seinen Zorn herunterreden); 11.«Исчезновение эмоции» (Ihr Zorn hat sich gelegt); 12.«Борьба» (der Zorn uebermannte ihn; von seinem Jaehzorn uebermannt werden); 13.«Возникновение эмоции с указанием/без указания её продуцента/каузатора» (in Wut, in Zorn, in Rage geraten; er fuehlte Zorn hochkommen, in Wut kommen; in Raserei geraten, verfallen; j-n in Zorn bringen, j-ds. Zorn erregen, sein Zorn richtete sich gegen j-n; seine Wut an j-m abreagieren; von Zorn (auf, gegen jmdn) erfuellt sein; seinen Grimm an j-m auslassen; eine wilde Wut stieg in ihm auf, erfuellte ihn); 13.«Градация эмоции» (maechtigen Zorn auf jmdn haben; in wildem Jaehzorn; helle Wut; masslose Wut; ein Sturm der Entruestung); 14.«Полнота, объём переживания эмоции» (voller Wut); 15.«Эмоция как каузатор действия человека» (sie weinte vor Zorn und Enttaeuschung; in wildem Jaehzorn zuschlagen; Er schlug vor Wut mit der Faust auf den Tisch); 16.«Боязнь эмоции» (jds. Zorn fuerchten) 17.«Неразумность переживания эмоции» (besinnungslose, sinnlose, fassungslose Wut; in blinder Wut).

Гнев по сравнению со всеми другими эмоциями, как можно видеть, оказывается максимально разнообразно и образно распредмеченным в немецкой культуре, что, на наш взгляд, объясняется в первую очередь его импульсивным и агрессивным характером.

Анализ русскоязычных лексикографических источников позволяет выделить в синонимическом ряду «гнев» следующие семантические группы: 1. «Соматическое выражение эмоции» (слёзы ярости; «Полный ярости, скрипя зубами... он открыл огонь» [Павленко]; «Вздурился Лев... в ярости скрежещет зубами.…» [Крылов]; 2.«Гнев – это огонь» (Вспышка гнева; «А что такое Багратионов гнев знали все – он вспыхивал, как молния» (Голубов); «Этот добрый человек омрачался такими вспышками гнева, которые искажали в нём образ человеческий...» [С. Аксаков]); 3. «Гнев – это взрывчатое вещество» («Малюта... приготовился к взрыву царского гнева» [Костылев]); 4. «Потеря человеком контроля над собой» (вне себя от ярости); 5.«Возникновение эмоции с указанием/без указания её продуцента» (быть в гневе; войти, впасть в гнев; вводить кого-либо в гнев; входить, приходить в ярость, в бешенство, в негодование; довести до бешенства); 6.«Градация эмоции» (быть в крайнем возмущении; не помнить себя в гневе; «На Богдановича... находили припадки настоящей, не знающей границ ярости» [Куприн]; «Сердитый граф пришёл ещё в большую ярость...» [Лесков]; 7.«Полнота, объём переживания эмоции» (полный ярости); 8. «Эмоция как каузатор действия человека» («Вне себя от ярости Дмитрий размахнулся и ударил... Григория» [Достоевский]; «Его ярости не было границ. Он с бешенством толкнул ногой бак...» [Н. Островский]; 9.«Боязнь эмоции» («Князь Кубский от царского гнева бежал» [А. Толстой]; 10.«Неразумность переживания эмоции» (Гнев – плохой советчик [посл.]).

Указанные семантические группы имеют место также и в немецкоязычном материале. Эмоции гнева, как можно видеть из приведённых здесь и выше примеров, более полно и разнообразно описаны в немецких словарных статьях. В русскоязычных словарных статьях по сравнению с немецкоязычными отсутствуют следующие семантические группы: 1.«Гнев – это жидкость»; 2.«Гнев – это контейнер, накопитель, склад»; 3.«Активное (агрессивное) человекоподобное действие гнева»; 4.«Контроль/преодоление человеком переживания эмоции»; 5.«Способ избавления от эмоции»; 6.«Исчезновение эмоции»; 7.«Борьба». Следовательно, можно сделать вывод о более детальном описании отмеченной группы эмоций на уровне словарной статьи в современном немецком языке по сравнению с русским. В немецкоязычной словарной статье она отрефлексирована более разнообразно и образно.

Выводы

Словарную филологическую статью мы квалифицируем как важный специфический тип вербального текста, в котором раскрыта структура и содержание концепта. Словарная статья состоит из собственно дефиниционной и иллюстративной частей. В первой из них раскрываются с точки зрения логики наиболее важные признаки определяемого понятия; во второй же содержатся его образы и оценки. В словарной дефиниции указаны границы определяемого понятия, в то время как в иллюстративной часть словарной статьи эксплицированы его ценностные и образно-ассоциативные компоненты. Понятие, образно и ценностно распредмеченное Homo loquens, есть концепт.

Номинаты эмоций дефинируются в немецком и русском языках родо-видовым, релятивным, отсылочным и комбинированным способами. Самыми регулярными являются в обоих языках первые два из них. Мы считаем целесообразным фиксацию в филологических дефинициях большего количества семантических признаков при родо-видовых определениях (более развёрнутая видовая характеристика), с одной стороны, и указание родовых сем при релятивных определениях – с другой. Релятивные и, в особенности, отсылочные определения малопродуктивны как в немецком, так и в русском языках в виду их ограниченных возможностей при описании значения слов, лексически оформляющих концепты.

Наиболее оптимальными, но, к сожалению, не в достаточной мере регулярно используемыми при описании значения слов, кодирующих ЭК, являются комбинированные, по своей сути, симбиозные определения. Данный тип лексикографического толкования номинаций эмоций сочетает в себе преимущества родо-видовых и релятивных определений. Он более полно и точно эксплицирует содержание рассматриваемых психических понятий, многие из которых онтологически близки друг другу. Мы считаем целесообразным и, более того, технологически возможным использование именно этого типа дефиниции в описании семантики слов, обозначающих эмоциональные феномены, что, по нашему мнению, предполагает составление набора определенных семантических параметров, применение которых должно упорядочить, систематизировать и, следовательно, повысить качество смысловой репрезентации ЭК. С этой целью необходимо обращение к энциклопедическим (психологическим) дефинициям, более полно раскрывающих содержание психических явлений. Ряд наиболее существенных признаков, составляющих объём того/иного понятия, может быть включён и в дефиниции филологических словарей. Сопоставительный анализ разнотипных дефиниций эмоций позволяет вычленить такие базисные семантические признаки, как «род», «вид», «каузативность», «градация». Они могут быть использованы лексикографами как метаязык в практике описания фрагментов эмоциональной концептосферы.

Поскольку эмоции представляют собой мозаичную картину, элементы которой плавно переходят друг в друга, постольку и обозначающие их вербальные знаки в высшей мере диффузны. Отсюда реальные лексикографические трудности описания семантики последних, что, как мы полагаем, привело многих исследователей к выводу о предпочтительности использования метафоры как метаязыка при дескрипции обсуждаемого феномена (см., напр., Лакофф 1990, с. 396-404, с. 410-415). Мы считаем, что метафорические описания семантики номинантов эмоций действительно необходимы, но не в самом определении, а в иллюстративной части словарной статьи. В отличие от неё словарная дефиниция в силу её редуцированного объёма определяет понятие – ядро концепта. Сам же концепт на лексикографическом уровне раскрывается в языковых иллюстрациях, анализ которых позволяет увидеть его оценочное и образно-ассоциативное осмысление носителями того/иного языка.

В ходе интерпретационного анализа номинаций эмоций в рамках одной лингвокультуры установлены как некоторая общность, так и принципиальная отличительность образов, оценочно рефлексирующих эмоциональные явления мира. Ассоциативно и образно более близкими друг другу оказались концепты Angst - страх и Zorn - гнев, что объясняется их во многом совпадающей психологической (отрицательной) направленностью (см., напр., Витт 1983, с. 28-29; Изард 1999, с. 31-32). Для них общими по своему характеру являются такие ассоциации, как «борьба», «соматическое выражение эмоций», «возникновение эмоции с указанием/без указания их продуцента/каузатора» и уподобление аффектов агрессивному живому существу. Образный компонент концепта Freude - радость во многом оценочно отличен от образности Angst - страх и Zorn - гнев, причиной чему служит, по всей видимости, их психологическая знаковая разнонаправленность: радость – положительная эмоция. Она ассоциируема, судя по нашему материалу, с чем-то приятным, позитивным. Человек стремится к переживанию этой эмоции (hell, herrlich). Данная эмоция персонифицирована; она подобна некоему предмету, который кто-то у человека может отобрать (nehmen, лишить), украсть (rauben) и т.п. Концепту Freude - радость противопоставлен в обоих лингвокультурах концепт Trauer - печаль. Его ассоциативно-образными признаками являются «негативность», «нежелательность переживания», «интенсивность».

Интерпретационный сопоставительный анализ контекстов употребления номинаций эмоций, составленных или отобранных из классической художественной литературы авторами толковых словарей, обнаруживает в немецком и русском языках как общие, так и отличительные образы, оценки, представления «говорящего человека» о данном социально-психологическом явлении. В ходе лингвистического анализа разноязыкового лексикографического материала зафиксировано множество пересечений сопряжённых с эмоциями идей. Представителями двух лингвистических сообществ эмоции «сопрягаются», как правило, с одними и теми же понятийными сферами: «действия человека/примата», «архетипы огня, воды», «оценка (хорошо/плохо)», «борьба» и т.д. Высокочастотное совпадение понятийных сфер, раскрывающих понимание немцами и русскими сущности эмоций, свидетельствует о «психологическом единстве людей» (термин Ф. Боаса), относящихся к разным этносам. Принципиально важным мы считаем указать на совпадение понятийных сфер, используемых для осмысления эквивалентных эмоций, т.е. эмоций из одних и тех же «зонных групп» (термин Н.В. Витт). Так, к примеру, и Angst, и страх корреспондируют с понятиями борьбы, смерти, соматического оформления и т.п. Freude и радость, напротив, коррелируют с понятиями светлости, лёгкости, положительной оценки и т.д. Это, однако, не значит, что образное мышление носителей, пользователей двух языков, представителей разных лингвокультур во всём и вся имеет идентичную ассоциативную направленность. Совпадение понятийных сфер, к которым прибегают немцы и русские при освоении и толковании эмоций, отнюдь не исключает значительного своеобразия используемых ими при этом ассоциативно-образных и оценочных представлений.

Проанализированный лексикографический материал показывает, что концепты эмоций национально специфичны. Национально-культурная специфика концептов эмоций в русском языке по сравнению с немецким наиболее ярко иллюстрируется их: а) «цветовым» осмыслением (тоска зелёная, уныние тёмное); б) корреспонденцией с понятиями «душа» и «сердце»; в) связью с понятием тяжести; г) гиперактивным соматическим оформлением. ЭК в немецком языке, если судить по словарным статьям, обнаруживают в первую очередь следующие специфические свойства: а) поиск (положительных) эмоций, стремление их пережить; б) желание и способы избавления от (отрицательных) эмоций.

Здесь же хотелось бы отметить, что сопоставление параллельных ЭК в немецкой и русской культурах фиксирует большую ассоциативно-образную «проработанность» русской печали и немецкого гнева. Мы имеем в виду как количество понятийных сфер, с которыми корреспондируются эмоциональные феномены, так и множественность самих образов, которыми они мыслятся. Уместно в этой связи упомянуть целый ряд экспрессивных композит в русском языке – грусть-тоска, тоска-печаль, тоска-кручина. Этот лингвистический факт, на наш взгляд, симпоматичен. Он может свидетельствовать о глубокой, детальной «проработанности» русским сознанием обсуждаемого концепта, о чём, кстати, нередко пишут современные лингвисты (см., напр., Вежбицкая 1997а, с. 34-37).

Вышеизложенные соображения и выводы, сделанные на основании анализа словарных статей, безусловно, требуют дальнейшей серьёзной верификации на более обширной эмпирической базе. В следующем разделе настоящей главы будут рассмотрены употребления номинаций эмоций в многочисленных немецко- и русскоязычных художественных и пословично-поговорочных текстах с лингвокультурологических позиций.

В заключение же укажем на лингвистический факт высокочастотного употребления всех номинаций эмоций с глагольным классом слов, что объясняется известным динамизмом данной части речи (подробнее см.: Красавский 1992, с. 134-139). При этом номинанты эмоций выступают, как правило, в функции агенса. Они метафоризуются, часто персонифицируются, что говорит об активности обозначаемых ими денотатов. Поскольку всякая метафора строится на сравнении, уподоблении самых различных «фактов» культуры, для нас представлял интерес выявление в немецком и русском языковом сознании характера корреспонденций психического, внутреннего мира (мира эмоций) с фрагментами как реального, так и виртуальным мира. Иными словами, было важно выяснить на материале словарных статей, что за мотивации и образы стоят за метафоризуемой эмоцией в изучаемой лингвокультуре.

РАЗДЕЛ 3.

ПАРАДИГМАТИЧЕСКИЕ СВЯЗИ НОМИНАНТОВ ЭМОЦИЙ В НЕМЕЦКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ

1.0. Общие замечания

Благодаря появившимся в начале прошлого века новаторским работам швейцарского лингвиста Ф. де Соссюра традиционным стало рассмотрение языка в его двух ипостасях – язык как ассоциативные отношения и язык как отношения синтагматические. Впоследствии первый тип отношений был назван Л. Ельмслевым «парадигматическим». В современной лингвистике парадигматические отношения понимаются как «соотношения между элементами языка, объединяемыми в сознании или памяти говорящего некими ассоциациями; они связывают эти элементы в силу общности либо их формы (напр., акустических образов), либо содержания, либо на основе сходства того и другого одновременно» (Кубрякова 1990, с. 366).

Несмотря на существующие сегодня самые различные подходы к изучению языка, выделение в нём как предмете научных изысканий разнообразных аспектов и отсюда появление новых направлений в лингвистике, «парадигматическая» ось языка оставалась и остаётся одним из традиционных, принципиально полностью неисчерпаемых исследовательских объектов, что обусловлено самой её сущностью – на ней фиксируются сложные, постоянно трансформирующиеся отношения между языковыми элементами. Последние «обречены» на регулярные изменения, внутренние семантические перераспределения в силу внеязыковых трансформаций (освоение человеком окружающего его мира, классификационно-квалификативная деятельность нашего мышления и т.п.). Иначе говоря, семантические изменения в языке определяются поступательным развитием, эволюцией человеческого сознания. Большое значение при этом, однако, имеют и собственно лингвистические закономерности, тенденции развития языка, его элементов. Функции языка нельзя редуцировать исключительно к отражению действительности. Общеизвестно, что язык не только отражает фрагменты мира, но и, более того, он способен в определённой степени сам детерминировать характер, темпы своего развития, своей семантики и т.п. Языковые категории, таким образом, могут сами по себе в известной мере изменять угол зрения членения объективной действительности. При этом, естественно, их влияние на квалификацию и соответствующую классификацию фрагментов объективной и субъективной действительности ограничено первичностью материи. Установление степени такого влияния языка на категоризацию внеязыковой действительности – сложная исследовательская задача, попытки решения которой привели учёных к созданию диаметрально противоположных концепций (ср.: Э. Сепир, Б. Уорф, М. Коул, С. Скрибнер, Р. Барт, Г.В. Колшанский, Г.А. Брутян и др.).

Семантические трансформации языка определяются и самими внутрилингвистическим законами – «закон дифференциации синонимов», «закон метафорического употребления слова», «закон антропоморфизма и зооморфизма» и т.п., степень действенности которых может быть различной прежде всего в зависимости от времени функционирования и эпохи развития языка, его «возраста», «открытости» vs. «закрытости», в целом самой его структуры и т.д.

Языковые изменения, происходящие в «важнейшем средстве человеческого общения», следует рассматривать с точки зрения их системности, поскольку язык как социальный феномен структурно-системен. Структурно-системная организация языка детерминируется причинно-следственной связью отражаемых и классифицируемых им фрагментов мира. Отражательная и классификационно-оценочная природа языка находит своё выражение в смысловых корреляциях его элементов – синонимии, градации, антонимии, полисемии и омонимии. Данные типы семантических отношений базируются на соответствующих логических категориях – иерархии, инклюзии, эквивалентности, противопоставлении, симметрии и асимметрии вербального знака.

ЭК как всякие носители смысла можно рассматривать с точки зрения названных здесь логико-философских категорий. Их когнитивные структуры, вербально эксплицированные на уровне парадигматики, хорошо поддаются семантическому анализу. При этом основным исследовательским инструментом является метод компонентного анализа, на целесообразность использования которого указывают многие учёные. Его сущность заключается в последовательном разложении значения слова на всё более элементарные компоненты. С помощью последних, по утверждению семасиологов (см., напр.: Апресян 1995, с. 24-25), возможно описание типологически разных языков. Следует, однако, помнить о том, что многоаспектное изучение концептов (в нашем случае эмоциональных) не может редуцироваться только парадигматическим уровнем языка. Вербализованные ЭК в полной мере «раскрываются» на его синтагматической оси. Таким образом, в своей работе мы намерены установить квалитативные характеристики ЭК не только на основе анализа языка в статике, но и в его динамике, т.е. в речи.

Ниже предлагается сопоставительное рассмотрение ЭК немецкого и русского языков в парадигматическом аспекте. При этом мы исходим из положения, согласно которому понятийная (собственно когнитивная) часть концепта как сложного смыслового структурного образования отражена в самом лексическом значении оязыковляющего его слова. Лингвистическая категория «лексическое значение» имеет своим коррелятом на уровне логики категорию «понятие», являющегося, как было отмечено ранее, ядерной частью концепта. Изучение значения слов, обозначающих ЭК, позволяет прежде всего увидеть очертания понятийного компонента (или части) интересующего нас феномена. Два других компонента ЭК, образный и ценностный, более чётко выражены в синтагматике, что было, в частности, показано в предыдущем разделе монографии. Таким образом, мы предполагаем, во-первых, проведение сравнительного анализа семантической структуры номинаций эмоций в каждом из языков и, во-вторых, – сопоставление лингвистических характеристик ЭК, выраженных параллельными лексемами в немецком и русском языках.

Заметим, что такой тип семантических отношений, как полисемия, в данной работе при характеристике ЭК нами во внимание браться не будет, поскольку мы, вслед за Д.С. Лихачевым, считаем, что отдельный концепт может выражаться только одним словозначением (см. подробнее: Лихачев 1997, с. 281-282).

1.1. Синонимия и градация номинантов эмоций

В этом параграфе настоящего раздела будет дан анализ одного из важнейших семантических типов языка – синонимии и градации, отражающих логическую категорию тождественности, идентичности когнитивно связанных друг с другом вербализованных ЭК. Важно установление семантических трансформаций номинаций эмоций в динамике (количественные и качественные изменения внутри синонимических рядов, характер, темп, причины их развития).

Здесь же мы считаем уместным указать на различное понимание семасиологами феномена градации, который одними учёными рассматривается в рамках таких важнейших типов семантических отношений, как синонимия или антонимия (Кирьян 1981; Шрамм 1979), а другими выделяется в отдельный, самостоятельный тип смысловых отношений (Девкин 1978, с. 31-40; Шейгал 1990; Шехтман 1981, с. 11-16 и др.). Градация – это, по Н.А. Шехтману, «соотнесение значений слов или словосочетаний, различающихся степенью интенсивности называемого признака или качества (Шехтман 1981, с. 14. – Курсив наш. – Н.К.).

Человеческое сознание, воспринимая объекты действительности, фиксирует их признаки, свойства и при этом часто отмечает различную манифестацию того/иного качества предмета мира, различную степень проявления того/иного признака. Язык, дающий наречения объектам мира, «учитывает» разную степень интенсивности проявления свойств предметов (в широком смысле слова) действительности и имеет в своём арсенале соответствующие разноуровневые средства для её отображения.

Одним из необходимых и важных свойств природы ЭК является их структурно-смысловая организация. При этом «плотность» корреспонденции ЭК друг с другом может быть различной. Так, смысловая близость базисных концептов, коррелирующих друг с другом в рамках единого когнитивно-эмоционального поля, не столь очевидна (ср.: гнев и радость, страх и печаль), в то время как вторичные ЭК, входящие в тот/иной класс отмеченных выше концептов, обнаруживают значительно больше общих семантических сходств. Этот лингвистический факт мы интерпретируем как закономерное явление в силу «зонного стягивания эмоций» (Витт 1984). ЭК, следовательно, можно квалифицировать как интегрированные в определённый класс, группу смысловые единицы. Если концепты рассматривать не как чисто условные когнитивные единицы, а как единицы когнитивно- языковые, то у них следует констатировать определённый лингвистический статус – статус синонимов.

Проблема синонимии (особенно лексической) – одна из старейших, самых традиционных в семасиологии, в целом в лингвистике. «Возраст» данной проблемы, долго дискутируемой языковедами (и не только ими), можно объяснить, в частности, недостаточной изученностью «параллельных» синонимии логико-философских понятий – идентичность, тождество. Отсюда отсутствие в лингвистической литературе единого общепринятого определения синонимов, единого подхода к установлению критериев синонимичности.

Анализ многочисленных работ по синонимике показывает, что синонимам даются метаязыковые характеристики, включающие комбинации определённых признаков. При этом исследователями называются в качестве доминирующих соответственно их разные признаки. Синонимами считаются слова: а)с равным значением, б)со сходным значением, в)слова, обозначающие одно и то же понятие или понятия очень близкие между собой, г)слова с единым или очень близким предметно-логическим содержанием, д)слова одинаковые по номинативной отнесённости, но, как правило, различающиеся стилистически, е)слова, способные в том же контексте или в контекстах, близких по смыслу, заменять друг друга (подробнее см.: Рахманов 1983, с. 6). Классическим, судя по многочисленным публикациям, является определение синонимов как слов с единым или близким предметно-логическим содержанием. Правда, и такая их дефиниция иногда подвергается достаточно острой критике (см.: Апресян 1995, с. 218-219).

Из предлагаемых семасиологами критериев определения синонимов (конструктивная общность, совпадение сочетаемости, взаимозаменяемость слов) общепризнанным считается близость предметно-логического содержания разных языковых единиц (лексических и фразеологических), что, однако, не должно исключать использования всех вышеотмеченных критериев в практической деятельности исследователей, в частности, лексикографов. Данные критерии определения синонимов могут взаимно дополнять друг друга. Их применение имеет своим результатом классификацию синонимов на так называемые равнозначные и неравнозначные. Первые из них могут быть полными, если совпадают их значение и употребление, и неполными, если они отличаются друг от друга по своему употреблению. В свою очередь неравнозначные синонимы «различаются по оттенкам значения и, как правило, по употреблению» (Рахманов 1983, с. 10). Такие синонимы, являющиеся наиболее многочисленными в языке, принято называть идеографическими. Кроме них выделяют так называемые стилистические синонимы, в основу классификации которых кладётся принцип употребления слова в той/иной сфере человеческой коммуникации (функциональные стили). Подобного рода синонимы имеют обычно специальные словарные маркеры (напр., разг., вульг., поэт. и т. п.).

Известный семасиолог, лексикограф Ю.Д. Апресян предлагает классифицировать все синонимы на точные («толкование слов полностью совпадает») и неточные или квазисинонимы («они имеют большую общую часть») (Апресян 1995, с. 218).

Дата добавления: 2015-07-02