КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Парадигма предложения 1 страница
Если общую структурную модель предложения сопоставить с корнем слова, а структурно-семантическую — с его основой, то, продолжая аналогию, можно выявить не только деривационную («предложениеобразовательную»), но и трансформационную («предложениеизменителъную») парадигму [Апресян, 785]. Эта идея содержится в работах 3. Хэрриса * Н. Хомского [Хэррис; Хомский], а эксплицитно она была сформулировав Д. Уорсом [Worth]. Ю. Д. Апресян отмечает, что Д. Уорс первым начал разработку понятия парадигмы предложения. Независимо от трансформационной грамматики концепция парадигмы предложения была предложенН. Ю. Шведовой [Апресян, 185]. Кроме того, данный вопрос рассматривался еще О. Есперсеном, который в проекте своей грамматики предлагал «формообразование» предложений (то, что мы теперь называем парадигмой предложения) поместить в раздел «Морфология» [Есперсен, 45]. Ср. также: «функциональное учение о предложении... предполагает в соответствии с общими принципами наличие двух разделов. Синтаксис предложений рассматривает правила сочетаемости предложений в тексте и образуемые на базе этих сочетаний структуры. Морфология предложений описывает позиционные варианты и парадигмы предложений, при помощи которых осуществляется их связь в тексте, и выделяет формальные классы предложений, характеризуемых определенной структурой парадигмы... Парадигма будет показывать (подобно словесной парадигме) характер возможных соединений данного предложения с другими, способ его включения в текст, т. е. отражать его функциональные свойства. Поэтому устанавливаемая таким образом парадигма может стать основанием для классификации предложений, отражающей функции данных единиц — их „ поведение" в тексте. В этом случае полученные классы оказываются аналогичными формальным классам слов, тоже характеризуемым определенным типом сочетаемости и структурой парадигмы, как формальным выражением данного типа» [Гаспаров, 11,13—14]. Понятие трансформационной парадигмы подробнее рассмотрено в одной из моих работ [Левицкий^]. Применительно к слову — это традиционно выделяемая совокупность его словоформ: книг-а книг-и книг-е книг-у книг-ой... Очевидно, что общим компонентом здесь является лексическая морфема (корень или корень + аффикс), а различающими компонентами — грамматические морфемы (флексии). Точно так же и в парадигме предложения общим для всех трансформ будут его лексические компоненты (лексемы), а различающими — грамматические формы предложения. Каков же набор грамматических форм, определяющих трансформационную парадигму предложения? Разные исследователи выделяют разное число категорий предложения. Так, отмечаются категории времени, ■^Дальности, лица, числа и вида сообщения [Седельников]. Предлагается Р такой набор категорий: 1) утвердительность/отрицательность; 2) вид решения: повествовательные, вопросительные и побудительные предложения; 3) время; 4) модальность: а) реальность/гипотетичность, б) мо-рс существования: наличность — бытие — возможность — необходимость; 5) конвертируемость; 6) определенность, неопределенность, обобщенность и формальность предмета; 7) активность — демиактивность [Ломтев]. Рассматриваются также следующие синтаксические категории предложения: 1) коммуникативная установка: повествование, вопрос, побуждение; 2) утверждение и отрицание; 3) модальность: высказывание о действительности — предположение — высказывание о возможности/невозможности — пожелание реальное/нереальное — высказывание о долженствовании [Москальская]. По мнению Н. Ю. Шведовой, трансформы простого предложения определяются характером модально-временных значений предложения, следовательно, парадигму простого предложения составляют семь форм: 1) индикатив: настоящее, прошедшее и будущее время; 2) сослагательное наклонение; 3) долженствовательное; 4) желательное; 5) побудительное [Грамматика-70]. Позднее полная парадигма простого предложения становится восьмичленной — в нее входят три формы синтаксического индикатива (настоящего, прошедшего и будущего времени) и I пять форм ирреальных наклонений (сослагательного, условного, желательного, побудительного и долженствовательного) [Грамматика-80]. При анализе грамматической формы сложносочиненного предложения я выделил следующие формы компонентов: 1) модальная форма предложения: утвердительная/отрицательная; 2) форма коммуникативной установки: повествование — вопрос — побуждение; 3) форма наклонения/времени: реальные формы (все реальные формы индикатива) — формы нереальных наклонений; 4) формы лица/числа [Левицкий6; Левицкий14]. Во всяком случае в качестве членов парадигмы простого предложения в современном русском языке можно рассматривать следующие варианты: 1) Мальчик читает — Мальчик не читает; 2) Мальчик читает — Читает ли мальчик? — Пусть мальчик читает!; 3) Мальчик читает — Мальчик читал — Мальчик будет читать — Мальчик читал бы; 4) Мальчик (он) читает — Ты читаешь — Я читаю. Они читают — Вы читаете — Мы читаем. В состав этой парадигмы войдут две формы модальности, три формы коммуникативной установки, четыре формы времени/наклонения, шесть форм лица/числа, что в результате дает 2x3x4x6 = 144 варианта. В языках с другим количеством составляющих число членов парадигмы будет соответственно больше (или меньше). Итак, помимо указания соответствующей струкгурно-семантической модели предложение вполне адекватно может быть представлено путем фиксации его парадигмы или перечисления всего множества его трансфер»1' Понятие парадигмы предложения дает возможность представить его «объемно — как систему грамматических форм предложения, в которых реализуется одна и та же модель» [Москальскаяз, 96]. Члены парадигмы предложения, как и члены парадигмы слова, суть позиционные варианты, которые могут быть использованы в соответствующих контекстах. Глава третья ПРОСТОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ (СЕМАНТИКА) Семантика ПрП как языковой единицы должна рассматриваться в рамках отдельного независимого предложения вне контекста и ситуации, т. е. как языковая семантика. Поскольку в состав предложения входят не просто слова, а словоформы, можно считать, что языковая семантика ПрП складывается из двух «слоев», двух компонентов или аспектов: семантики собственно слов (лексем), входящих в состав ПрП, и семантики грамматических форм этих слов (словоформ). При этом первый (семантический) и второй (структурный) планы «совершенно независимы друг от друга» [Теньер, 52]. Семантика словоформ связана с синтаксическими позициями, которые слова занимают в предложении, и определяется через систему внутренних связей предложения; семантика лексем связывает его с миром предметов и явлений, внешних по отношению к ПрП, поэтому два компонента семантики ПрП можно соответственно обозначить как внутреннюю (грамматическую) и внешнюю (лексическую) семантику ПрП. Правда, оба названия в известной степени условны, как собственно и большинство грамматических терминов, потому что внутренняя семантика в целом (как компонент модели) коррелирует с внешним миром, а внешняя имеет чисто внутренний, языковой аспект, а не только внешний. 1. Внутренняя семантика предложения Рассмотрим несколько предложений: 0) The hunter killed the lion; (2) The lion killed the hunter. Прежде всего мы видим, что грамматический состав этих предложений Полностью совпадает: в каждом имеется по три компонента — подлежащее, Сказуемое и дополнение. Кроме того, лексемы, которые входят в состав этих предложений, одни и те же. Однако мы прекрасно понимаем, что смысл предложений прямо противоположен. Это происходит потому, что слова hunter и Поп занимают в них разные синтаксические позиции. При этом необходимо отметить, что речь идет не о порядке слов (не о поверхностной. Сравним, например, русские варианты этих предложений: (3) Охотник убил льва; (4) Лев убил охотника. Как известно, в русском языке возможен и такой вариант предложения (3): (5) Льва убил охотник. Возможны, конечно, и такие варианты: (6) Охотник льва убил; (7) Убил охотник льва; (8) Убил льва охотник; (9) Льва охотник убил. Однако, исходя из целей этого раздела, они интереса не представляют. Вернемся к первым трем вариантам. Формально порядок слов предложений (5) и (4) совпадает, но по содержанию предложение (5) эквивалентно предложению (3). Дело в том, что синтаксическая позиция — это не место в линейной последовательности составляющих, а место в системе связей составляющих, их взаимоотношений. Примеры из русского языка отражают это различие, поскольку в русском синтаксическая позиция слова (словоформы) определяется не местом его в линейной (поверхностной) последовательности словоформ, а его грамматической формой. Поэтому формы лев и льва, находясь на первом месте в предложениях (4) и (5), занимают в то же время разные синтаксические позиции, как и находящиеся на последних местах формы охотник и охотника. Не только разные места в предложении, но и одно и то же место может в некоторых языках соответствовать разным синтаксическим позициям. Ср. пример из китайского языка: Тамэнь маша илу «Они купили книгу» и Таймень лайла кожень «К ним пришли гости» [Солнцев, 74]. Специфика английского языка, как уже отмечалось, заключается в том, что существительные в нем не имеют падежных форм, и синтаксическая позиция существительного определяется его местом по отношению к глаголу, т. е. в английском языке обнаруживается более строгое соответствие между линейным порядком слов (поверхностной структурой) и синтаксическими позициями (глубинной структурой), чем в русском. Английский язык более «синтаксичен» по сравнению с русским. Немецкий язык в этом отношении занимает некоторое промежуточное положение: с одной стороны, в нем, как и в русском, имеются падежные формы у существительного (что дает возможность различать синтаксические функции существительных), с другой стороны, в немецком, как И в английском, существует достаточно жесткий порядок слов. Отклонений от строгого порядка слов допускаются и в немецком, и в английском языках. В таких случаях определение синтаксической позиции слова в немецком языке оказывается более четким и однозначным. Правда, в английском языке различаются субъектные и объектные формы личных местоимений. В таких случаях изменение порядка слов не приводит к двусмысленности. Слова (словоформы), занимающие те или иные позиции в составе ПрП, выступают в синтаксических функциях членовпредложения, которые становятся уже не просто словами, безразлично относящимися друг к другу, а частями единого органического целого: «определенная форма субъекта сочетается с предикатами определенного типа, определенная атрибутивная конструкция предполагает вполне определенное определяемое и т. п.» [Кац-нельсонг, 127]. «В той мере, в какой член предложения представляет собой выделимую часть предложения, его можно считать единицей системы предложения. Система предложения состоит из ограниченного числа таких единиц — членов. Чтобы стать единицей предложения, слово должно обрести качество члена предложения. Члены предложения выступают как постоянные части предложения, заполняемые переменными — конкретными словами. В этом смысле член предложения есть функционально-структурная единица, принадлежащая определенной сфере языка — синтаксису» [Солнцев, 211]. Таким образом, понятие внутренней семантики предложения тесно связано с понятием членов предложения. Последнее же оказывается не настолько простым, как это представляется на первый взгляд. Поэтому целесообразно остановиться на проблеме членов предложения. Понятие «член предложения» многими воспринимается как слишком традиционное. На это можно возразить, что «в конечном счете наибольшую эффективность обнаруживают лингвистические системы, минимально оторванные от традиционных, вводящие новую терминологию лишь в случае острейшей необходимости» [Бокадорова, 9]. «Хотя ни одна синтаксическая теория не вызывала такой резкой критики, как теория членов предложения, вместе с тем ни одна система терминов в синтаксисе не проявляет такой жизненности, как то, что связано с членами предложения: без таких понятий, как подлежащее, сказуемое (предикат), обстоятельство, Дополнение, не обходится ни одно описание синтаксиса языка. Критика теории членов предложения объясняется сложностью выделения и идентификации этих синтаксических категорий, что в свою очередь проистека- Р из сильно развитой асимметрии в этом разделе синтаксиса. Жизненность теории членов предложения объясняется тем, что она отражает реально существующие элементы синтаксического строя, которые — в свою очередь — отображают элементы объективной действительности, воспринимает человеческим сознанием. Достоинство понятия членов предло- в том, что оно отражает взаимосвязь содержательного и формально в языке» [Гакг 76]. Следует лишь уточнить, что в данной ра планом: они рассматриваются как элементы грамматической (внутренней) семантики предложения, как «единицы системы предложения». Все сказанное можно отнести и к одному из основных противопоставлений в структуре предложения, а именно к противопоставлению «главные члены — второстепенные члены». В статье «К вопросу о доминанте предложения» А. А. Холодович отмечает: «Такая иерархизация первоначально была, видимо, результатом компромисса между чисто логическим и чисто лингвистическим воззрением на природу предложения: предложение отображает суждение (в том виде, в каком его понимала тогда логика), а все то, что отображает суждение, является в предложении главным; все то, что выделяется в предложении не по логическим основаниям, оказывается второстепенным. В этой иерархизации элементов отобразилось неравноправие самих наук в то время. Такое понимание иерархии сохраняется в традиционном языкознании и до сих пор. Следует при этом отметить, что ни в одной теоретической работе по языкознанию такое понимание иерархии не получило чисто лингвистической интерпретации: лингвистический смысл понятий „главный" и „второстепенный" никогда не был раскрыт» [Холодович, 293]. Несколько иначе говорит об этом В. А. Белошапкова. «В синтаксической традиции было выработано учение о главных и второстепенных членах предложения... Дифференциальным признаком, на основе которого члены предложения традиционно делятся на главные и второстепенные, является вхождение или невхождение в предикативную основу предложения, участие или неучастие в ее создании» [Белошапкова5, 84]. При этом отмечается, что «деление на главные и второстепенные члены предполагает высокий уровень грамматической абстракции. Для того чтобы выделить главные члены так, как это делает синтаксическая традиция, нужно отвлечься от многих конкретных языковых фактов. Во-первых, необходимо отвлечься от коммуникативной устроенности предложения, связанной с речевой ситуацией... Во-вторых, необходимо отвлечься от всех фактов, связанных с семантическим устройством предложения» [Там же, 85]. «Далее, традиционное деление членов предложения на главные и второстепенные отвлекалось... от того, что с точки зрения семантической устроенности некоторые второстепенные члены так же необходимы, как и главные» [Там же, 85]. Не следует забывать, что в традиционной грамматике предложение рассматривалось и как единица языка, и как единица речи. 1.1. Главные члены предложения В традиционной грамматике сложилась и концепция двухвершинности предложения, т. е. обязательного наличия в нем двух главных компонентов — подлежащего и сказуемого. «Для синтагмы „подлежащее — сказуемое" вводится особое отношение коллатеральности» [Холодович, 294]. Аналогичным образом рассматривается основа предложения и в грамматике НС, где предложение представлено как состоящее из двух непосредственно составляющих: именной группы и глагольной группы (в минимальном случае — имени и глагола). Что касается характера связи, то, как уже отмечалось, в грамматике НС все связи — ненаправленные. Существуют и альтернативные, «одновершинные» концепции. Единственным главным членом предложения может считаться подлежащее. «Несамостоятельная по значению часть законченного словосочетания представляет собой сказуемое предложения, а самостоятельная по значению часть того же словосочетания является подлежащим предложения» [Фортунатов, 183]. «Знаменательные слова во фразе служат одновременно определяемыми к одним словам и определяющими к другим. Одно из слов остается абсолютным или независимым определяемым и уже ни к какому другому слову определяющим не служит», т. е. подлежащее — это «абсолютно определяемое при предикате» [Карцевский, 27, 32]. «Подлежащее всегда бывает первичным словом в предложении» [Есперсен, 170]. Одним } из основных аргументов в пользу первичности подлежащего служит чисто морфологический признак — обязательное согласование сказуемого с подлежащим в языках номинативного строя, т. е. формальная зависимость сказуемого от подлежащего. Естественно, что вторым «претендентом» на роль единственного главного члена предложения является сказуемое. Главный аргумент в пользу признания за сказуемым такой роли — его репрезентация, т. е. способность выступать в качестве представителя всего предложения [Холодович, 297-298]. Именно такой подход к структуре предложения характеризует грамматику зависимостей, в частности, теньеровскую грамматику. Рассмотрев три основные концепции доминанты предложения (доминанта — подлежащее, доминанты — подлежащее и сказуемое, доминанта — сказуемое), Холодович заключает: «Доминантность сказуемого лингвистически Доказуема, доминантность подлежащего — нет... В пользу коллатеральности подлежащего и сказуемого вообще не могут быть приведены какие-либо лингвистические доводы. Коллатеральность так называемых главных членов предложения — наследие формальной логики» [Там же, 298]. Последнее Утверждение представляется слишком категоричным. В главе о предикативности, о предикативном отношении отмечалось, что именно взаимообусловленность имени и глагола образует предикативную связь — взаимозависимость. Доминантность подлежащего заключается в семантической первичности его, как обозначения предмета. Доминантность сказуемого — в том, что именно в нем выражаются все грамматические значения, образующие предикативность. Уместно отметить, что С. Д. Кацнель-^н> сторонник вербоцентричности предложения, считает: «...в содержа тельном плане глагольный предикат — это нечто большее, чем просто лексическое значение. Выражая определенное значение, он в то же время содержит в себе макет будущего предложения» [Кацнельсон2, 88]. Тем не менее подлежащее в предложении играет особую роль. «Каждое предикативное значение отличается семантической „привязкой", „перекосом", односторонним „равнением" на субъект. Выражая то или иное отношение, предикат всегда выделяет один из своих предикандумов, выступающий в роли субъекта... Предикативное значение — это, следовательно, векторная величина, в которой задана вместе с содержанием определенная на-правленность на субъект» [Там же, 184]. В. Г. Адмони подчеркивает соотносительность понятий подлежащего и сказуемого: «Их можно определить лишь соотносительно друг с другом» [Адмониз, 50]. Итак, два обязательных компонента предложения, два его главных члена, соединенных предикативной связью и образующих грамматическую основу ПрП, — подлежащее и сказуемое — представляют собой предмет и приписываемый ему в акте предикации признак. Однако в данном случае мы имеем дело не с когнитивными или морфологическими категориями, а с синтаксическими: подлежащее — это синтаксический предмет, а сказуемое — синтаксический признак. Позиции синтаксического предмета и синтаксического признака маркируются специальными грамматическими формами [Левицкий17]. 1.1.1. Подлежащее Определению подлежащего «повезло» нисколько не меньше, чем определению предложения в целом. Большинство определений подлежащего оказываются семантическими: подлежащим чаще всего называют член предложения, выражающий субъект [Мещанинов3, 207; Мартине, 478; Смирницкий2, 108-111]. Что же касается субъекта, то это категория понятийная, а подлежащее — грамматическая. О. Есперсен перечисляет целый ряд определений подлежащего, в которых подлежащее представляет собой, с одной стороны, относительно знакомый компонент, с другой — то, что определяется в предложении, т. е. то, что в начале было неясным и неопределенным. Понимают подлежащее и как-то, о чем говорится в предложении, или же соотносят его с так называемым логическим или психологическим подлежащим [Есперсен, 164-169]. Толкование подлежащего через понятие субъекта есть объяснение одного неизвестного через другое, поскольку само понятие субъекта оказывается размытым и нечетким. Разновидностей субъекта можно найти не меньше, чем типов подлежащего: различают субъекты действия, состояния, чувственного восприятия, а также грамматический, логический, пв хологический [Арутюнова^. В этом плане не совсем ясно, например, отличается субъект состояния (процесса) от объекта действия. Все подобные недоразумения — следствие полисемии терминов и неудачных переводов: в большинстве языков для понятий субъекта и подлежащего используется один и тот же термин — subject. В славянских языках полисемия устранена благодаря существованию двух терминов — подлежащее (для грамматики) и субъект (для семантики, логики, психологии). Попытка устранения отмеченной полисемии (не получившая, однако, признания) предпринималась в средние века модистами, которые ввели термины suppositum и appositum. Однако они обозначали не столько «подлежащее» и «сказуемое» в привычном для нас понимании, сколько «модусы для обозначения субъекта и предиката» [Турбина, 9-10]. В настоящее время термин subject на русский язык чаще всего не переводится, а транслитерируется, хотя в оригиналах иногда проводится различие между grammatical subject, logical subject etc. Применение в русском языке терминов грамматическое подлежащее, логическое подлежащее и психологическое подлежащее не вносит ясности в понимание сущности вопроса, ибо с их введением структура предложения становится максимально усложненной — в ней выделяется уже три ряда категорий. Так, «если в ситуации, в которой шла речь о строительстве моста, было произнесено предложение Строился этот мост Цезарем, то строился — психологический субъект (основа общего представления), мост — грамматический субъект, Цезарь — логический субъект. Соответственно здесь можно выделить три предиката» [Sutterlin, 229]. Аналогично в предложении Бетти почистила луковицы слово Бетти оказывается и грамматическим, и логическим, и психологическим субъектом, тогда как в предложении Луковицы были почищены Бетти логическим субъектом остается Бетти, а остальные две роли выполняет слово луковицы. И, наконец, в предложении Луковицы, Бетти их почистила слово луковицы представляет собой психологический субъект, а Бетти — логический и грамматический [Чейф2, 277]. Перечисление всех свойств грамматического подлежащего, так или иначе отражающих его специфику, сводится обычно к выявлению его референциальных и семантических свойств, чаще всего — свойств действующего лица (агента), а не подлежащего [Кинен, 248-262; Лакофф, 360-364]. Подобные семантические интерпретации могут иметь лишь чисто классификационный характер, поскольку «за грамматической формой подлежащего может скрываться любая (выделено мною. — Ю.Л.) семантика» [Алисова, 21]. Что же касается логического и психологического «подлежащих», то, завершая свой обзор определений подлежащего, О. Есперсен отмечает, что гораздо лучше употреблять термины подлежащее и сказуемое исключительно в значении «грамматического подлежащего и сказуемого и отверпгуть всякие попытки приписывать к этим терминам адъюнкты „логическое" или „психологическое"» [Есперсен, 769]. По мнению А. А. Потебни, если термины подлежащее и сказуемое как компоненты предложения друг другом незаменимы, то в логике важна лишь; сочетаемость/несочетаемость двух понятий, а какое из них будет субъектом, какое — предикатом, неважно, поскольку «для логики словесное выражение примеров ее построений безразлично... Все равно, скажем ли мы Лошад -животное, Лошадь не собака или Животное включает лошадь, Собака не лошадь. Категории предмета и его признака не нужны для логики, для которой и то и другое — только понятия, совокупности признаков» [Потебня 60-61]. Для грамматики же как раз существенными оказываются именно категории предмета и признака — на этом основываются все граммагические оппозиции в морфологии, синтаксисе и коммуникации. Подлежащее — это всегда именной член предложения, синтаксический предмет, какой бы ни была его морфологическая принадлежность. «Подлежащее является главным членом предложения, который выражает предметное понятие... и определяется сказуемым» [Адмониз, 50]. Однако его предметное содержание может меняться в зависимости от того, как именно представлен предмет: он может быть определенно-личным, неопределенно-личным, обобщенно-личным и безличным. Эти разновидности подлежащего различаются в английском, немецком, французском и ряде других языков, тогда как в русском им соответствуют типы так называемых односоставных («бесподлежащных») предложений. В определенно-личных предложениях действие выполняется «определенным 1-м или 2-м лицом», в неопределенно-личных — «неизвестным и неопределенным активным деятелем, некими людьми», а сказуемое имеет форму 3-го л. мн. ч.; в обобщенно-личных действия «относятся к широкому обобщенно представленному кругу лиц», а сказуемое имеет форму 2-го л. ед. ч. или, реже, 3-го л. мн. ч.; в безличных действие происходит «без участия грамматического субъекта» [Ширяев2]. Относительно статуса «односоставных» предложений в русском языке уже говорилось, а что касается семантических типов подлежащих, то определенно-личное подлежащее — это наиболее распространенный, наиболее частотный, а отсюда и наименее маркированный, наименее четко определимый вид подлежащего. Оно называет более или менее определенный предмет, явление, лицо или группу лиц: The sun shines. The weather is fine. The boy is running. The are playing. Все остальные типы подлежащих четко маркированы. Неопределенно-личное в наиболее распространенном виде имеет форму 3-го л. мн. ч. и называет некую неопределенную группу лиц. Ср.: The boys are in the garden. They are playing. They say the weather is going to change. В первом случае they — заместитель группы the boys, т. е. вполне определенного антецедента, тогда как во втором оно ничего не заменяет, не имеет антецедента, употребляется самостоятельно. В этом же значении могут быть использованы неопределенные местоимения типа somebody, someone и т. п. В немецком языке в такой функции употребляется местоимение man, во французском — on: Man sagt, On dit. Обобщенно-личное подлежащее подразумевает любое лицо, всех лиц и часто сочетается с модальными сказуемыми. Его обычной формой в английском языке является местоимение one: One must be careful at doing that. В немецком и французском языках эта форма подлежащего совпадает с формой неопределенно-личного — соответственно man и on. Данная форма безотносительна к говорящему и слушающему. Для подчеркивания включения или исключения говорящего из числа лиц используются формы местоимений 1-го и 2-го л. мн. ч.: We must be careful at doing that. You must be careful at doing that. Аналогично употребляются местоименные формы в немецком и французском языках. Безличное подлежащее не называет, по существу, никакого реального предмета. Роль его чисто структурная, строевая: оно замещает семантически пустую позицию синтаксического предмета, сохраняя таким образом структурную двусоставность предложения. Считают даже, что это просто «грамматический прием, подводящий предложение под обычный вид» [Есперсен, 24]. Безличное подлежащее выражается обычно формой 3-го л. ед. ч. ср. р. — там, где эта категория существует. Ср., например: Yesterday I saw a new film. It was interesting. It is raining. It is cold. It is late. В первом случае местоимение it выступает в качестве заместителя слова film. В остальных случаях оно ничего не замещает, выполняя чисто формальную функцию — заполнения «пустой» позиции подлежащего. Безличное подлежащее употребляется обычно в предложениях, обозначающих 1) явления природы: It is raining, It is cold; 2) время или пространство: It is morning, It is not so far; 3) различного рода модальные оценки: It is evident, It is necessary. Предложения с безличным подлежащим — безличные предложения — Определенным образом противопоставляются всем остальным двусоставным Предложениям (в русском языке — и структурно). На их специфику неоднократно указывали и логики, и лингвисты. Наиболее убедительной представляется интерпретация этих предложений К. Бюлером [Бюлер, 345-347]. Он отмечает, что обычно сравнивают (сопоставляют) предложения типа Идет дождь и Гай спит, тогда как нужно сравнивать Гай спит и Дождь идет па Боденском озере. Именно во втором случае мы имеем дело с самостоятельным предложением, освобожденным от влияния ситуации. Оно самодостаточно. Предложения же типа Идет дождь всегда ситуативны, они семантически недостаточны, несамостоятельны. «В них используются событийные слова, которые требуют иного символического поля, нежели наши глаголы» [Бюлер, 345]. В немецком языке подобным образом могут использоваться любые глаголы. Здесь, как и во французском языке, употребляются местоимения 3-го л. ед. ч. — es и il: Es regnet, Ilpluit.
Дата добавления: 2015-07-02; Просмотров: 1198; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |