Парадигма предложения 2 страница

В так называемых односоставных предложениях русского языка исполь­зуются либо глаголы в форме 3-го л. {Морозит, Светает, Стучат и т. п.), либо слова «категории состояния» (Холодно, Поздно, Душно, Жаль). Тер­мин категория состояния был введен Л. В. Щсрбой в работе «О частях речи в русском языке» (1928 г.), а краткая история вопроса изложена В. В. Виноградовым [Виноградов, 399—401]. Он отмечает, что слова типа жаль, льзя относил к безличным глаголам еще Барсов. А. X. Востоков все краткие формы прилагательных причислял к глаголу, называя их спря­гаемыми словами. Это мнение разделяли в дальнейшем В. А. Богородицкий и А. А. Шахматов. Под категорию состояния подводятся «несклоняе­мые именные и наречные слова, которые имеют формы времени (для прошедшего и будущего — аналитические) и употребляются только в функции сказуемого» [Виноградов,, 401].

Здесь мы опять сталкиваемся со специфическими чертами русского языка, с одной стороны, и специфическими чертами русистики — с другой. Последние заключаются в активном нежелании проводить аналогии с ины­ми индоевропейскими языками, хотя тот же Л. В. Щерба неоднократно под­черкивал важность межъязыковых сопоставлений при решении спорных вопросов синтаксиса [Щерба,]. А межъязыковые сопоставления в данном случае показывают следующее. В предложениях, характеризующих состоя­ние среды, мы имеем такие конструкции: It is cold, Es ist kalt. Соответствен­но в русском должно бы быть Оно есть холодно. Таким образом, слова хо­лодно, смешно, душно и т. п. в современном русском языке — не наречия, а краткие формы прилагательных, которые закономерно употребляются в функции предикатива, а не сказуемого. Они представляют лишь часть сказуемого. И это краткие прилагательные среднего рода (ср. он холоден, она холодна, оно холодно), поскольку в славянских языках тот самый не­определенный субъект, выступающий в безличных предложениях, «неиз­вестно что, нечто» [Потебняь 84], как и в немецком языке, относится Ч среднему роду. Специфика русского языка в данном случае заключается» во-первых, в отсутствии подлежащего в подобного рода предложениях, а во-вторых, в отсутствии связки в форме настоящего времени.

Итак, в большинстве индоевропейских языков подлежащее может иметь самые разнообразные значения или даже может не иметь никакого реального значения, однако оно является обязательным членом предложе­ния, имеющим свою грамматическую семантику — семантику предмета, определяемого в данном предложении с помощью признака — сказуемого.

1.1.2. Сказуемое

Сказуемое — второй главный член ПрП, выражающий признак, при­писываемый предмету-подлежащему. «Сказуемое является главным чле­ном предложения, выражающим признак или форму существования под­лежащего, которые, исходя от подлежащего, предикативно определяют его» [Адмониз, 52]. С понятием сказуемого связан ряд проблем. Во-первых, противоречивость и недостаточная ясность теории сказуемого обусловлена тем, что в лингвистической традиции, как в русской, так и в зарубежной, существуют два подхода к пониманию сущности сказуемого. Согласно одному из них в качестве сказуемого может выступать только личный глагол, а связанный с ним инфинитив может представлять собой дополнительный глагольный член (Шахматов). В соответствии с другим подходом сказуемое включает в себя не только личный глагол, но и зави­симый от него инфинитив (Овсянико-Куликовский). Таким образом, предложение Я хочу пойти может быть интерпретировано двояко: либо сказуемым является хочу, а пойти — дополнительным членом (инфини­тивным дополнением), либо сказуемым служит хочу пойти.

При последовательной реализации любого из этих подходов проблема попросту снимается. Действительно, если считать сказуемым только лич­ный глагол, то тогда ни о каких «сложных» или «осложненных» формах сказуемого (по крайней мерс, глагольного) речи быть не может: все гла­гольные сказуемые окажутся простыми. С другой стороны, если рассмат­ривать инфинитив как компонент сказуемого, то неправомерно говорить об инфинитиве как о дополнении к сказуемому. Однако, к сожалению, су­ществующие практические (да и многие теоретические) грамматики такой последовательности никак не могут продемонстрировать. В результате получается мало понятный гибрид из обоих подходов. В подавляющем большинстве известных мне грамматик английского языка в разделе «Скаc» рассматриваются различные формальные типы «усложненных» мых, а в разделе «Инфинитив» обязательно отмечается, что инфи-ив может выполнять в предложении функцию дополнения к глаголу. Роме того, нет единого подхода к формальным разновидностям сказуемого, к классификации глагольных конструкций. Так, для выделения типов английского сказуемого выбирается один из следующих признаков: структура сказуемого [Винокурова; Ганшина и Василевская; Жигадло и др.; Хаймович и Роговская], морфологическая принадлежность его главной час­ти [Иванова и др.; Иртеньева], либо оба признака одновременно [Ильиш], либо структура и семантика [Бархударов и Штелинг; Смирницкий 1957]. При этом возможны или два основных типа сказуемых.

Несмотря на то что в целом все рассмотренные классификации «на­кладываются» друг на друга, т. е. обнаруживаются одинаковые типы, некоторые грамматики вводят дополнительные типы сказуемых — разные у разных исследователей: смешанное [Винокурова], двойное [Ганшина и Василевская; Иртеньева], глагольно-именное [Бархударов и Штелинг; Жигадло и др.; Иванова и др.], составное именно-глагольное модально-оценочное [Жигадло и др.], эмоционально-волевое [Иртеньева], сложное [Бархударов и Штелинг], процессно-квалифшативное [Смирницкий], про­стое именное [Ильиш], усложненное [Иванова и др.], составное глагольно-именное [Бархударов и Штелинг; Винокурова; Иванова и др.], второ-степенное [Иртеньева], вторичное [Бархударов и Штелинг]. Существует также несоответствие в терминологии, выражающееся в том, что, с одной стороны, у разных авторов одна и та же конструкция получает различные наименования, а с другой — одно и то же наименование используется для обозначения разных типов конструкций [Лсвицкий,₅]. Объяснить пестроту терминологии можно еще и тем, что в большинстве отечественных грамматик иностранных языков за основу берутся исследования по русистике, где наблюдается аналогичная картина [Лекант].

В начале раздела говорилось о двух подходах к определению сказуе­мого. В настоящей работе в качестве сказуемого понимается любое соче­тание глагольных форм, любая глагольная конструкция (глагольная груп­па). Целесообразность применения такого подхода, на мой взгляд, заклю­чается в том, что он дает возможность вполне единообразно представить систему типов сказуемого, показать их взаимосвязи и взаимоотношения. Кроме того, этот подход позволяет рассматривать сказуемое как целост­ную единицу.

Уже отмечалось, что все разнообразие форм сказуемого можно свести к двум основным, исходным, а все остальные считать разного рода преоб­разованиями этих основных форм. Наличие именно двух основных типов сказуемого — глагольного и именного — обусловлено тем, что «в самой реальной действительности есть двоякого рода явления: с одной стороны, есть предметы, вещи, а с другой стороны, есть действия этих вещей, пред­метов... Употребление в роли сказуемого в одном случае имен, обозна­чающих идеи вещей, в другом случае глаголов, обозначающих действия, дает возможность характеризовать предмет (подлежащее предложения) с двух разных сторон, со стороны его свойств или признаков, носителем которых является предмет, и со стороны действий, которые он совершает» [Пигин, 3].

В процессе развития языка часто имеет место переосмысление именного сказуемого в глагольное, о чем свидетельствует развитие ана­литических форм глагола [Пигин]. Существительные, используемые в качестве сказуемых, приобретают смысл «глагольный, например, Он во­ин — Он воюет, должен воевать по званию своему» [Классовский, 24]. Вместе с тем непереходные глаголы ходить, работать, страдать и т. д. содержат в своем составе связку и атрибут: «ходить = быть в состоянии ходьбы», «работать — быть занятым работой», «страдать = быть стра­дающим»; «этот человек (обычно) пьет - пьяница» [Балли, 121]. Идея двукомпонентности семантики глагола, представленной сочетанием зна­чений утверждения (связки) и атрибута, восходит еще к грамматике Пор-Рояля: «Когда я говорю Petrus vivit „Петр живет", слово vivit заключает в себе утверждение и еще атрибут „быть живущим". Таким образом, ска­зать Pierre vit „Пьер живет" — это то же самое, что сказать „Пьер есть живущий". Так во всех языках появилось большое разнообразие глаго­лов» [Арно, Лансло, 65].

Итак, наличие двух формальных типов, двух форм сказуемого оказыва­ется вполне естественным: оно обусловлено самой действительностью, на­шим способом познания се, позволяющим выделить такие основные кате­гории, как вещи, свойства и отношения [Уемов]. Именное сказуемое имеет более сложную форму. В этом плане его можно считать маркированным членом пары. Немаркированная форма глагольного сказуемого оказывается довольно расплывчатой по своей семантике — она может выражать и дей­ствие, и процесс, и состояние [Есперсен, 95]. Семантика именного сказуе­мого более специализирована: оно всегда выражает состояние.

Следует заметить, что форму аналитического пассива с глаголом быть можно рассматривать как разновидность именного сказуемого [Ле-вицкий₃; Левицкий^]. Дело в том, что формальное сходство именного ска­зуемого и аналитического пассива глагольного сказуемого оказывается настолько близким, что требуются специальные критерии для различе­ния этих форм [Жигадло и др., 132-133]. Тем не менее, четкое и последо­вательное разграничение этих омонимичных форм «всегда затруднитель­но, и те критерии, которые иногда выдвигаются для определения того, который из омонимов использован..., не являются решающими» [Иртеньева, 120], и, следовательно, форма пассива «все время находится на грани составного именного сказуемого [Смирницкий₃, 272].

Как известно, общая семантика формы страдательного залога заклю­чается в обозначении состояния подлежащего, пребывающего/пребывавшего под некоторым воздействием. В этом она полностью совпадает с се­мантикой составного именного сказуемого.

Преобразование сказуемых, как уже отмечалось, производится при помощи аспектных и модальных операторов. Аспектныс преобразования двух типов сказуемого происходят по-разному. Ср.:

Я читаю Я начал читать Я продолжал читать Я кончил читать

Я (есть) студент

Я начал быть студентом

Я продолжал быть студентом

Я кончил быть студентом

Специфика аспектного преобразования именного сказуемого заключается в том, что оно в отличие от преобразования глагольного сказуемого производится не на поверхностном уровне. Приведенные примеры с именным сказуемым выглядят несколько неуклюже (то же и в английском, и в немецком языках). Правильное преобразование осуществляется за счет употребления связочных глаголов с «двойной семантикой» — глагол быть заменяется каким-либо другим глаголом, в котором наряду с семантическим компонентом «существование» присутствует компонент со значением «сохранение состояния» или «изменение состояния»:

Я начал быть студентом = Я стал студентом.

Я продолжал быть студентом = Я оставался студентом.

Я кончил быть студентом = Я стал специалистом («нестудентом»).

Ср. английские примеры:

/ began to be a student = / became a student. I continued to be a student = / remained a student. I finished to be a student = / became a specialist.

На самом деле «существует только одна связка быть, выражающая лов гическое отношение между подлежащим и сказуемым. Вес остальные связ­ки являются более или менее знаменательными, т. е. представляют собой контаминацию глагола и связки, где глагольность может быть более или менее ярко выражена» [Щербаг, 95]. Таким образом, в число связочных гла­голов могут входить многие глаголы, семантика которых содержит один из двух элементарных смыслов — «пребывание (продолжение пребывания) в неизменном состоянии» и «изменение состояния», переход из одного со­стояния в другое, т. с. окончание одного состояния и начало другого. Ср.:Я Луна всходила красная. Он сидел молчаливый. Хлеб пахнет го­релым. Он жил свободным и он умер свободным. Многие подобные глаголы могут использоваться в качестве операторов и глагольного сказуемого:

Он сидел читая. Она лежала задумавшись.

Обычно такие сочетания трактуются как деепричастные обороты, выражающие некоторое дополнительное действие, тогда как главное дей­ствие передается личной формой глагола. Однако существует и другое мнение. Анализируя подобного рода конструкции в английском языке, Л. П. Винокурова полагает, что в предложениях Тот lay thinking, The children came running причастие (в английском языке нет деепричастия) «не играет самостоятельной роли, а входит в состав сказуемого» [Виноку­рова, 795]. В предложении Не stood smoking оборот с причастием следует трактовать как построенный по образцу с прилагательным: ср. Не stood pale («Он стоял бледный») [Смирницкий₂, 277-278]. В предложении Не stood smiling «главным является качественная характеристика субъекта, со­держащаяся в причастии smiling; то же, что данное лицо стояло в то время, когда оно улыбалось, выступает как момент дополнительный» [Смирницкийз, 371]. В грамматике Л. С. Бархударова и Д. А. Штелинга [299-301] по­добные случаи рассматриваются как примеры «составного глагольного сказуемого». Предлагаемая интерпретация таких конструкций позволяет включить их в общую систему типов сказуемого в виде аспектного пре­образования глагольного сказуемого.

Модальные операторы применяются одинаково к обоим типам ска­зуемого:

Я читаю Я могу читать Я хочу читать Я должен читать

Я (есть) студент Я могу быть студентом Я хочу быть студентом Я должен быть студентом.

То же самое и в английском языке:

/ read I am a student

I can read I can be a student

I want to read I want to be a student

I must read

I must be a student.

2) Следует отметить, что число модальных глаголов и модальных соче­таний достаточно велико. На материале английского языка установлено Наличие следующих групп модальных глаголов и сочетаний [Левицкий^]: 1) «классические» модальные глаголы — can, may, must и т. п.; глаголы и сочетания со значением желания, надежды, стремления, намерения, попытки, готовности, случайности, неожиданности, кажимости (ви­димости): You look horrified «Вы выглядите испуганной», / was compelled to do that «Я был вынужден сделать это», She was unable to prevent it «Она была не в состоянии предотвратить это»; сочетания глагола с прилагательными, выражающими разного рода оценки — эмоциональные, морально-этические, легкости/трудности, возможности/невозможности и т. п.: It was so well to be there «Было так хорошо оказаться там» It was hard to recall that «Было трудно
вспомнить это»;

3) сочетания глагола с причастиями прошедшего времени глаголов речи, предположения, ожидания, чувственного восприятия. Общее значе­ние этих сочетаний — сообщение говорящим не собственного мнения, а мнения какого-то другого лица, обычно не называемого в дан­ном предложении. Информация передается как бы из вторых рук, а
говорящий оказывается непричастным к этому: Не was considered (to
be) wise «Он считался умным».

Перечисленные случаи представляют собой однократные преобразо­вания. Возможны также (обнаружены в материале) двукратные преобразо­вания следующих типов:

• аспектно-аспектное — Не was beginning to get worried «Он начал ста­новиться беспокойным»;

• аспектно-модальное — The birds are getting ready to fly «Птички ста­новятся готовыми улететь»;

• модально-аспектное — She may fall ill at any moment «Она может заболеть (=начать болеть) в любой момент;

• модально-модальное — She seemed unable to speak «Она казалась неспособной говорить».

Итак, система типов сказуемого может быть представлена просто и единообразно. Все многочисленные разновидности сказуемого можно рассматривать как формы, произведенные от двух основных — глагольно­го и именного сказуемых. Пассивная форма (форма страдательного залога) глагольного сказуемого также вписывается в эту систему в качестве раз­новидности именного сказуемого.

Так представляются главные члены предложения, образующие его грамматическую основу — предикативное отношение.

1.2. Второстепенные члены предложения

С понятием второстепенных членов предложения связано не меньше проблем, чем с понятиями главных. Основной трудностью в изучении второ­степенных членов предложения оказывается выявление основных и всеобъемлющих признаков, позволяющих однозначно охарактеризовать каждый класс и четко противопоставить его другим. Все затруднения происходят из-за смешения формальных, семантических и функциональных признаков.

Форма, естественно, играет в синтаксисе определенную роль, но не всегда главную. Она позволяет лишь установить границы между члена­ми, что, конечно, немаловажно. Однако характер этих членов предложения обусловлен не только формой. Ср.: J'ai fait faire un vetement а топ tailleur «Я заказал костюм своему портному»; J'ai fait un vetement а топ fils «Я заказал костюм для моего сына» [Brunot, 390]. В сочетании жизнь в деревне предложный компонент может быть интерпретирован, особенно если воспользоваться «блестящим» методом постановки вопросов, и как обстоятельство («где?»), и как дополнение («в чем?»), и как определение («какая?»). Очевидно, что форма не всегда является решающим критерием при определении типа члена предложения.

В отечественной лингвистике этот вопрос исследовался в работах классических ее представителей в рамках общих синтаксических кон­цепций. Ему посвящен и ряд специальных работ [Шапиро; Щерба; Хо-лодович]. В статье «О второстепенных членах предложения (из истории и теории вопроса)» А. А. Холодович достаточно подробно анализирует концепции Ф. И. Буслаева, с одной стороны, и А. А. Потебни, А. А. Шах­матова и А. М. Пешковского — с другой. Я не намерен пересказывать со­держание статьи (читатели при желании могут самостоятельно познакомит­ся с этой работой) и остановлюсь на главном выводе, который заключается в следующем. «Таким образом вырисовывается тревожный итог: члены предложения, т. е. категории синтаксиса, сводятся и в том, и в другом случае к категориям морфологии: в одном случае — к части речи, в дру­гом — к формам частей речи. Синтаксис членов предложения отождест­вляется с морфологией частей речи. Понятие именительного падежа ока­зывается равным понятию подлежащего, понятие косвенного падежа — понятию дополнения, понятие личного глагола — понятию сказуемого, по-I нятие наречия — понятию обстоятельства» [Холодович, 219].

Далее Холодович отмечает выступления Л. В. Щербы по поводу того, что многие синтаксические категории «выражаются вопреки морфологиче­ским формам..., а язык имеет в своем распоряжении такие выразительные средства, которыми он побеждает морфологические формы, а мы их никак преодолеть не можем» [Щерба_ь 101]. К числу этих «выразительных средств» Щерба относит контекст, или словесное окружение, и межъязыковые сопос­тавления. Однако многие идеи Л. В. Щербы «не были подхвачены и не получили дальнейшего развития. Школа... отвернулась от этой проблематики и после нескольких лихорадочных лет... вернулась к тому синтаксису вопросов, который пробавляется тем, что определяет атрибут как член предложения. отвечающий на вопросы „какой", „который", „чей" и т. д. и т. п. Итог "Чевидсн: новой теории членов предложения пока нет» [Холодович, 227].

Почти двадцать лет спустя авторы учебника по современному русскому языку оптимистично заявляют: «За последнее время синтаксическая наука обогатилась многими знаниями об устройстве предложения, кото­рые утвердили в ней как фундаментальное положение об асимметрично­сти формальной и смысловой организации предложения, а это делает не­возможным прямое использование традиционного учения о членах пред­ложения» [Современный русский язык, 491]. Что же нового предлагают авторы в решении вопроса о второстепенных членах предложения? «Для учения о членах предложения основополагающее значение имеет мысль о том, что предложение обладает определенной устроенностью как преди­кативная единица и как коммуникативная единица: оно имеет предика­тивный минимум того или иного состава (минимальную структурную схему) и номинативный минимум (расширенную структурную схему). Члены предложения должны выделяться с учетом их вхождения/невхож­дения в предикативный и номинативный минимум, а также их роли в со­ставе того и другого» [Там же]. Очевидно, что вся «новизна» сводится к смешению понятий структурной схемы (модели), ее внутренней и внеш­ней семантики.

Если учитывать роль отдельных компонентов модели, то это следует делать в отношении каждой модели, поскольку каждая модель характеризуется специфическим набором компонентов. Понятие же членов предло­жения должно рассматриваться безотносительно к какой-то конкретной модели. Член предложения — это компонент любого предложения или некоего абстрактного предложения, получающего воплощение, реализа­цию в той или иной модели. Необходимо, вероятно, выяснить, какие именно синтаксические позиции возможны в предложении и что пред­ставляют собой в этом отношении слова, замещающие указанные пози­ции. Таким образом, в трактовке второстепенных членов предложения я пытаюсь исходить из наличия двух основных категорий — предмета и признака, рассматриваемых здесь в аспекте не морфологическом (как при анализе частей речи), а синтаксическом. Как известно, традиционно выде­ляются следующие второстепенные (не входящие в предикативный мини­мум) члены предложения — дополнение, определение н обстоятельство.

1.2.1. Дополнение

Семантика дополнения — это семантика предмета. Однако в отличие от подлежащего дополнение — это не главный предмет, носитель преди­кативного признака, определяемый сказуемым, а предмет второстепенный!

зависимый от сказуемого.

Понятие дополнения связано с понятием переходности глагола. В рамках ролевой грамматики дополнение обычно выражает объект, т. е. лип" или предмет, над которым совершается действие, в противоположное подлежащему, которое выражает субъект (действующее лицо). То же касается и различия прямого («прямого объекта») и косвенного дополнения («косвенного объекта»): первое обозначает предмет, «непосредственно затрагиваемый» действием. Однако существует много и таких примеров, когда прямое дополнение не соответствует указанной семантике. Так, Г. Суит отмечает: «Нельзя избить человека без того, чтобы он не почувст­вовал этого, однако можно увидеть его без того, чтобы он знал об этом; во многих случаях „видение" не подразумевает ни действия, ни воли. В таких предложениях, как Он боится этого человека, отношения оказываются перевернутыми: грамматический именительный падеж обозначает пред­мет, подвергающийся действию, а винительный падеж — источник воз­действия» [Есперсен, 179]. Во многих случаях винительный падеж не имеет никакого значения, точнее, он не имеет того значения, которое на­блюдается при обычном, узком определении дополнения, его значение варьируется в зависимости от бесконечности разнообразных значений самих глаголов [Есперсен, 179].

Понятие переходности, изначально, вероятно, связываемое с понятием активности, вовсе не обязательно эту активность подразумевает. С чисто грамматической точки зрения переходность — это проявление валентностных свойств глагола, его семантической неполноты. «В целом переходность — это формализованная категория, которая хотя и содержит в себе некоторые семан­тические элементы, но последовательно не проводит их» [Кацнельсон₂, 159]. С валентноетными свойствами глагола, с ролевой грамматикой в целом свя­заны наименования таких типов дополнения, как дополнение цели, ре­зультата, адресата, инструмента и т. п. Строго говоря, в ролевой грамма­тике не должно быть никаких дополнений, ни «прямых», ни «косвенных», а в формально-синтаксической — никаких «целей», «результатов», «адреса­тов», «инструментов». Это две разные грамматики, с разными номенклату­рами компонентов и их соотношений. «Такие грамматические отношения, так подлежащее и дополнение, есть простейшие понятия грамматической [теории, отличные от семантических или прагматических понятий, таких, как агенс, пациенс или топик» [Нунэн, 356].

Сравнивая употребление различных глаголов с дополнением и без него, т. е. как переходных, так и непереходных, можно обнаружить, что при наличии дополнения значение глагола оказывается более специальным. Ср.:

Она поет хорошо Послать за доктором Он не курит

Она поет французские песни Послать мальчика за доктором

Он не курит сигар

[Есперсен,/50]

В связи с этим функция дополнения может быть охарактеризована как Ратификация, уточнение глагола — «в структурном плане дополнение не отличается от определения» [Теиьер, 55]. Таким образом, дополнение — это предметный уточнитель глагола:«уточнитель» (определение) по функции, «предметный» по семантике, поскольку дополнение, как и подлежащее, в большинстве случаев — именной компонент, по крайней мере — морфоло­гически. При наличии нескольких дополнении каждое последующее уточня­ет уже не только глагол, но и всю предшествующую глагольную группу: Мальчик написал письмо — Мальчик написал письмо брату — Мальчик написал письмо брату карандашом.

Дополнение — это второй предметный (именной) член предложения. В системе форм существительного образуется две главные оппозиции. Одна представлена противопоставлением немаркированной формы мар­кированным формам. Немаркированная форма противопоставлена всем остальным и предназначена для функционирования в качестве подлежа­щего. Основные формы дополнения — это формы винительного, датель­ного и инструментального падежей. Вторая оппозиция позволяет проти­вопоставить форму прямого дополнения — винительного падежа — всем остальным, «косвенным», формам [Кацнельсон_ь 44].

Одна из основных проблем, связанных с дополнением, — выявление критериев разграничения дополнения и обстоятельства. Уже отмечалось, что чисто морфологические критерии не всегда оказываются достаточны­ми для этого. Решающую роль в определении членов предложения долж­ны играть признаки синтаксические, точнее — семантико-синтаксичсские, валентностные свойства глагола. Функции и позиции подлежащего и до­полнения (дополнений) теснее связаны с глаголом, они «характеризуют глагол „изнутри", выделяя предметы, непосредственно замешанные в обо­значенном им действии. Будучи обусловлены значением глагола, они об­наруживают значительные вариации в зависимости от семантики и син­таксического типа глагола». Обстоятельства характеризуют глагол «как бы извне... они образуют как бы фон для основного содержания предложения» [Там же, 43-44]. Валентность глагола, предопределяющая наличие/отсут­ствие дополнений и их число, или переходность глагола, может быть функ­циональной или формальной: первая связана с наличием прямого дополнения, вторая — с формой винительного падежа [Там же, 50]. В этом плане сочетаниях овладеть положением, любоваться вечером, приехать в Киев мы имеем дело с прямыми дополнениями. Форма винительного падежа без предлога — это преимущественная форма в русском языке, но единственная [Щерба_ь 99].

Определяющая роль синтаксических критериев заключается в том, что функции подлежащего и прямого дополнения — не формальные» позиционные, и соответствующие падежи являются позиционными падежами [Кацнельсонь 46]. В таком случае позиция единственного дополнния при глаголе есть позиция прямого дополнения, в которой могут нахо­диться существительные в форме любого падежа, с предлогом или без него: оставить, покинуть дом — уйти из дому, выйти из даму, съехать с квар­тиры; преследовать, догонять кого-либо — гнаться за кем-либо; узнать кого-либо — познакомиться с кем-либо [Там же, 49]. Если локальное имя замещает одну из обязательных валентностей глагола, то это не обстоятель­ство, а дополнение, «комплемент»: Я вышел из лесу, С улицы доносился шум, Поезд шел к фронту [Там же, 44]. При этом локальные компоненты могут выражаться не только существительными: Войска продвигались вперед, Ку­да-то ехали машины, Он уехал бог знает куда [Там же, 209].

С. Д. Кацнельсон употребляет термин комплемент, который в по­следнее время широко используется в зарубежной грамматике [English grammar]. Его буквальное значение — «дополнение», и обычно он имеет смысл, аналогичный смыслу слова актант, и предполагает замещение обязательной валентности. Правда, в отдельных случаях слово компле­мент применяется в более узком, специальном смысле, обозначая преди­катив в составе именного сказуемого [Quirk e.a., 21; Close, 21].

Дата добавления: 2015-07-02