КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Дело чести, дело славы, дело доблести и геройства
При отсутствии первоисточников, прямо свидетельствующих о настроениях народа, эти рассуждения о революционной правде остаются до некоторой степени гипотетичными. Косвенные аргументы в их подтверждение, тем не менее, могут быть найдены на обочине великой стройки социализма - в Магнитогорской исправительно-тру-довой колонии, или ИТК. Там власти также пытались создать свой вариант идеологии великого дела революции и внушить ее ценности осужденным, но, кажется, с гораздо меньшим успехом. Магнитогорская ИТК была создана в июле 1932 года. Джон Скотт, отмечая, что среди осужденных была небольшая группа православных священников, справедливо утверждал, что в большинстве своем обитатели колонии были «не политическими преступниками». Поскольку сроки приговоров обычно варьировались в диапазоне от полугода до пяти лет, лишь немногие отбывали «десятку», максимальный тогда срок наказания; большинство рядовых преступников могли впоследствии вернуться в ряды общества [158]. В местах заключения они должны были приобрести полезную специальность и профессиональный опыт, словом, «перековаться». Это было своего рода «сделкой», которую власти предлагали осужденным, и так же, как в среде вольного городского населения, власти возлагали особые надежды на принятие этих условий молодежью, которая, по-видимому, составляла большую часть обитателей колонии [159]. «Каждый, временно лишенный свободы, - с гордостью заявляла газета колонии «Борьба за металл», - не лишен возможности участвовать в великом строительстве СССР» [160]. Из осужденных, за исключением тех, кто был заключен в изоляторах, как и из вольных рабочих, создавали бригады. Бригады осужденных перевозили уголь и железную руду, строили кирпичные здания на левом и правом берегах социалистического города, участвовали в сборке доменных печей и прокатных станов, работали на второй плотине и убирали территорию завода. Как писала газета колонии, «в строительстве Магнитогорского металлургического комбината немалое место принадлежит колонии» [161]. Как и обычных рабочих, осужденных различали по их «классовой позиции», то есть политической лояльности, и по качеству труда; характеристику им давали должностные лица низшего ранга, которые сами зачастую отбывали срок наказания [162]. Труд осужденного, Подлежащий минимальной компенсации, измерялся в рабочих днях и Процентных нормах [163]. В качестве трудового стимула власти могли использовать короткие «отпуска», выдачу теплой одежды и валенок, дополнительных пайков, наконец, возможность досрочного освобождения. Те осужденные, которые добивались особенно высоких процентов выполнения плана, которые посещали собрания, произносили речи, организовывали других заключенных для выполнения тех или иных предписаний, заседали в товарищеском суде, доносили о различных нарушениях и о разговорах между осужденными, словом, убедительно демонстрировали свою преданность делу, производились в бригадиры [164]. В этом новом качестве они могли попасть на Доску почета и пользоваться не только разнообразными привилегиями (по преимуществу связанными с кухней), но даже возможностью оказывать покровительство другим [165]. Тем не менее, представляется сомнительным, что политика стимулирования и выдвижения приспособленцев влияла также и на поднятие производительности труда выше минимального уровня. Как писала «Борьба за металл», один инструктор по культуре («культурник»), в обязанности которого входило убеждать других осужденных, что нехватка еды не является достойной причиной для невыполнения производственного плана, гораздо с большим рвением использовал свое влияние, чтобы получать дополнительную порцию в обед. После этого, писала газета, он мог размышлять про себя: «Все-таки умному человеку в ИТК жить можно» [166]. В другом случае слышали, как осужденный бригадир говорил своим рабочим: «Пускай штурмуют, а я посмотрю, что получится». Газета добавляла: «Нельзя сказать, что он не участвует в штурме, наоборот, он штурмует фабрику-кухню» [167]. Неудивительно, что фиктивный труд и двойное начисление (явление, которое обычно называли «тухтой») были распространены в колонии даже больше, чем за ее пределами, к большой досаде редакции «Борьбы за металл». Кроме прямого обмана, тщательное ведение учета в любом случае было затруднено из-за частых перемещений заключенных - и внутри отдельных подразделений Магнитогорской колонии, и из одной колонии в другую [168]. Вдобавок, чтобы следить за всеми осужденными в различных отделениях колонии, в ИТК просто не хватало кадров для ведения учета и проверки данных [169]. Но поскольку сами осужденные были не меньше заинтересованы в том, чтобы должностные лица регулярно составляли и хранили отчеты о ходе трудового процесса (без таких данных прошения о досрочном освобождении не могли быть приняты во внимание), между ними и начальством было достигнуто эффективное «соглашение» [170]. Тысячам осужденных фактически было позволено покинуть колонию до истечения формальных сроков наказания в награду за «ударный труд» [171]. «Перековались» ли в действительности эти люди? Осужденные неизменно признавались, что открыли новую страницу своей жизни [172]. Биографические очерки о «перековавшихся» осужденных появлялись почти в каждом выпуске газеты колонии и удивительно напоминали по стилю признания свободных квалифицированных рабочих: осужденные так же трудились, учились, проявляли самоотверженность и занимались самовоспитанием [173]. Но даже если, как полагал Джон Скотт, некоторые осужденные научились «ценить человеческий труд» [174], в любом случае власти при всем желании не могли добиться от них большего, чем минимальное сотрудничество. На заключенных едва ли действовали угрозы и страх позора. Среди обитателей колонии открытое выражение антисоветских чувств, кажется, было обычным делом, как и сознательный саботаж официальных кампаний. В целях создания атмосферы трудового энтузиазма в колонии было проведено несколько совещаний ударников, завершавшихся игрой оркестра и пением «Интернационала», а в ноябре 1935 года ИТК даже провела свое собственное совещание стахановцев, на которое было направлено 1 500 лучших рабочих колонии [175]. Но в остро критичной статье газета колонии описывала, как часто в типичной бригаде рабочий день тратится впустую из-за дезорганизации и из-за того, что среди осужденных «не так уж мало волынщиков» [176]. За одним заключенным, например, числилось 750 прогулов. Бригадиров постоянно обвиняли в отсутствии учета осужденных, сбегавших с работы ради «спекуляции» на базаре [177]. Как сообщалось, некоторые из них агитировали и других не работать [178]. В раздражении газета колонии сетовала: «Мы здесь находимся не для того, чтобы пьянствовать и симулировать, а для того, чтобы строить Магнитострой» [179]. Пропаганда среди осужденных была поставлена широко [180], но и здесь газета колонии неохотно признавала, что мириад мероприятий, направленных на повышение культурного уровня осужденных, не помог в борьбе с упорным и вездесущим употреблением мата [181]. В статье об управлении областной трудовой колонией, автором которой был начальник колонии Александр Гейнеман, говорилось, что заключенные магнитогорского лагеря регулярно получали 16 периодических изданий, не считая газеты «Борьба за металл», что в лагере существовала библиотека на 12 000 томов, регулярно демонстрировались фильмы и спектакли, действовали политические кружки и технические курсы. Но Гейнеман признавал, что чтение не было принудительным и что в колонии не хватало подготовленных руководителей кружков. К более серьезным проблемам, по его словам, относились борьба с антисанитарией и со старыми тюремными привычками (бранью, воровством, картежной игрой, пьянством) [182]. Не было ясно и то, кто в действительности «контролировал» повседневную жизнь колонии на ежедневном базисе. Гейнеман писал, без сомнения искренно, что управление колонией было непростой задачей. Пять отделений колонии находились на расстоянии в тридцать километров друг от друга, причем одно из них - в восемнадцати километрах от управления [183]. На январь 1933 года в колонии работало только 138 оперативников, 111 человек административного и экономического персонала, а общий штат составлял 287 человек (в то время как «планом» было предусмотрено 457). И это при том, что число осужденных колебалось вокруг 10 000 [184]. По необходимости значительную роль в ведении дел колонии играли осужденные, и угроза насилия со стороны некоторых осужденных по отношению к тем, кто «сотрудничал» с властями, была вполне реальной [185]. Газета колонии поощряла анонимные письма с сообщениями о «недостатках» и обмане [186], но на собрании своих «рабочих корреспондентов» редакция выяснила, что многие из них боялись писать. «Борьба за металл» приводила слова одного из этих корреспондентов, сказавшего, что «стоит только написать в газету, как уже начинают копать - кто, как и почему написал» [187]. В общем, ИТК была лагерем для преступников, а отнюдь не социалистическим городом, пусть даже с изъянами. Осужденные, возможно, меньше страшились перспективы попасть в более суровую по условиям колонию, чем свободные - быть арестованными. Даже после освобождения осужденные были обречены повсюду носить клеймо судимости, которая была зафиксирована в их официальных документах [188]. Правда, по освобождении они получали бумаги, гарантировавшие возвращение им матрасов, одеял, наволочек, полотенец, сапог. брюк, рукавиц и ватников [189]. А тем, кто захотел бы остаться в городе, предлагали место в общежитии и питание до тех пор. пока металлургическое предприятие не найдет им работу и место жительства (завод был даже согласен платить за переезд семьи бывшего заключенного в Магнитогорск). Но, призывая осужденных остаться на строительстве, газета колонии признавала, что «большинство покидает Магнитку, не зная, куда идут» [190]. Они просто не были частью великого дела. Поразительный контраст ни к чему не стремившимся осужденным представляли раскулаченные крестьяне, настойчиво добивавшиеся социальной реабилитации. Вначале от них ожидали прямо противоположного. Так как раскулаченные считались «классово чуждыми» и следовательно, более опасными, они первоначально жили за колючей проволокой и ходили на работу под конвоем. Каждый день после работы, по возвращении на поселение, их проверяли по списку на контрольном пункте. Считая раскулаченных неисправимыми по причине их классового происхождения, с ними проводили не столь интенсивную пропагандистскую работу [191]. Вскоре, тем не менее, колючую проволоку вокруг поселения убрали. За редким исключением, поселенцам не позволялось переезжать в другой город, и они были обязаны ежемесячно являться к коменданту, чтобы в их «контрольных карточках» поставили специальный штамп. Но раскулаченным крестьянам, жившим на поселении, разрешали устраиваться на работу в индивидуальном порядке, в соответствии с их профессиональными навыками [192]. «Многие из этих крестьян, - комментирует Джон Скотт, - испытывали невыносимую горечь, потому что они были лишены всего и принуждены работать на систему, которая во многих случаях уничтожила членов их семей». Но Скотт добавлял, что большинство «работали усердно». Конечно, они по-прежнему обитали в скверных и тесных бараках, но, по мнению Скотта, «немало их жило относительно хорошо», и «трудовой подъем некоторых из них был воистину героическим». Даже если они сами ни к чему не стремились, на карту было поставлено будущее их детей. Дети раскулаченных, хотя на них и лежало клеймо, могли посещать школу, и многие из них прилежно учились. Мария Скотт, преподававшая в одной из трех школ для таких детей, сообщала, что они вообще считались лучшими учениками в целом городе [193]. Центральные власти придерживались политики интеграции раскулаченных в ряды нового общества, и эта политическая линия после нескольких лет равнодушного исполнения стала восприниматься более серьезно и начала приносить эффект. В июле 1931 года власти издали постановление о восстановлении в гражданских правах тех раскулаченных крестьян, которые в течение пятилетнего срока доказали, 'no стали честными тружениками. Эффективность этого первого закона была поставлена под сомнение, когда в мае 1934 года было издано новое постановление, разрешавшее раскулаченным подавать прошения о досрочном восстановлении в правах, если они отвечали тем же критериям [194]. На большинство прошений о восстановлении в Правах с 1934 года следовали отказы, но к 1936 году отношение к раскулаченным стало более благосклонным. В случае удовлетворения их просьб просителям позволялось покинуть трудовую колонию, посещать школы и даже (теоретически) вступать в партию [195]. Более того, задолго до 1936 года детям раскулаченных уделялось особое внимание [ 196]. Согласно постановлению от 17 марта 1934 года. избирательные права этих детей восстанавливались, как только они достигали восемнадцати лет. при условии, что они добьются к этому времени статуса ударников на производстве и проявят активность в общественной работе. В качестве поощрения в газете Трудового поселения начали публиковать списки тех, кто был восстановлен в правах [197]. Какое бы чувство обиды за судьбу своих семей не таили молодые люди, молодежь ничего не теряла и всего могла добиться, всту-- пив в великую кампанию строительства социализма. Как писала об этом газета, «рост социализма в нашей стране идет гигантскими шагами вперед, отсюда каждому спецпереселенцу надо запомнить, что возврата к прошлому нет и не может быть» [198]. В отличие от многих раскулаченных и их детей, мужчины трудовой колонии, составлявшие большинство осужденных, несмотря на все внешнее сходство их жизни с жизнью свободных горожан, остались в стороне от великого дела или влились в него лишь частично. На фоне постоянного и убедительного запугивания, практикуемого режимом, само существование колонии подчеркивало и необходимость участия в строительстве социализма, и то, что возникшая в ходе этого строительства сложная игра в идентификацию была действенной, потому что люди до определенной степени приняли предложенную государством политическую стратегию. Люди заключали свои частные соглашения с режимом не только из простого расчета, чего они могут достичь и чего лишиться. Они принимали цели режима, полностью или -чаще - частично, сознавая, что у них нет других руководящих принципов для мыслей и поступков, и оставаясь при своих сомнениях [199].
Дата добавления: 2015-06-27; Просмотров: 479; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |