Русская Православная Церковь и Российское государство 1 страница

Колыванов Георгий Евгеньевич

в Смутное время [1]

22 октября по старому (4 ноября по новому) стилю Православная Церковь отмечает праздник Казанской иконы Божией Матери. Этот праздник установлен в память избавления Москвы и России от поляков, совершившегося в 1612 году, и приурочен ко дню капитуляции польского гарнизона Московского Кремля. Освобождение Москвы ознаменовало завершение периода Смутного времени в нашей стране. Отрадно, что это же событие стало основанием для установления 4 ноября в современной России государственного праздника – Дня народного единства. Вскоре, даст Бог, мы будем отмечать 400-летие избавления России. А 17 февраля по старому (2 марта по новому стилю) 2012 года исполнится 400 лет со дня мученической кончины главного русского героя и подвижника времен Смуты священномученика Гермогена, патриарха Московского. Думается, что будет не лишним вспомнить о драматических событиях Смутного времени и об историческом значении личности святого патриарха Гермогена.

Выражение «Смутное время» впервые встречается в жалованной грамоте царя Василия Шуйского Юрию Федоровичу Потемкину от 16 июля 1610 года. Историки различно датируют начало Смутного времени. Иные видят начало Смуты в годы репрессий, проводимых царем Иоанном Грозным. Другие считают датой начала Смуты пресечение в 1598 году со смертью царя Феодора Иоанновича династии Рюриковичей на Московском престоле. Наконец, третьи связывают начало смуты с появлением в Речи Посполитой самозванца, выдававшего себя за сына царя Иоанна Грозного царевича Димитрия. Думается, что последнее мнение формально ближе к истине. Но в любом случае для понимания событий Смутного времени необходимо знать о важнейших процессах в жизни российского государства и общества, имевших место в годы, предшествовавшие Смуте.

Ко времени начала Смуты царский престол занимал Борис Феодорович Годунов. На его жизни ярчайшим образом отразились события, приведшие Россию к драматическим событиям начала XVII века. Проследим поэтому его биографию. Следует сказать, что она резко отличалась от биографии предыдущих государей. Род Годуновых, согласно преданию, отраженному в составленном в Костромском Ипатьевском монастыре «Сказании о Чете», происходил от принявшего крещение с именем Захария татарского мурзы Чета.[2] Этот мурза, приехавший около 1330 года из Орды служить князю Московскому Иоанну Калите, считается основателем Ипатьевского монастыря, в котором традиционно хоронили Годуновых. Помимо Годуновых потомками Чета считаются Сабуровы и Вельяминовы. Род Сабуровых занял видное положение в Москве. Годуновы и Вельяминовы остались захолустными дворянами. Отец Бориса Годунова Феодор Годунов-Кривой вместе со своим братом Димитрием владел небольшой вотчиной в Костроме. После смерти Феодора Димитрий Годунов стал заботиться о племяннике сироте Борисе.[3] Никто тогда не думал, что этот бедный сирота воссядет на царском престоле!

2 февраля 1565 года царь Иоанн IV объявил об учреждении опричнины. Все государство делилось на две части. Большая часть получила название «земщина», а вторая часть, то, что опричь земщины, стала называться опричниной. В состав опричнины первоначально вошла часть Москвы, а также города Можайск, Вязьма, Козельск, Суздаль, Шуя, Галич, Вологда, Устюг, Старая Русса, Каргополь и ряд других городов. Впоследствии территория опричнины была расширена. Для управления опричными землями и двором Иоанна были назначены особые сановники. Земщиной управляли бояре. Только по важнейшим делам, особенно военным и посольским, они должны были обращаться к царю. Иоанн выбрал 6000 телохранителей из числа дворян, даровав им поместья на территории опричнины. Эти дворяне получили название опричников, а народ прозвал их кромешниками. Руководителями опричнины стали Малюта Скуратов, Алексей и Феодор Басмановы, князь Афанасий Вяземский, Василий Грязной. Большинство видных опричников были людьми незнатного происхождения. Опричники носили черную одежду. Знаком их отличия являлись также небольшие метла, притороченные к седлу, и собачьи головы. Это, по мысли Иоанна, знаменовало собой то, что опричники были призваны выгрызать и выметать измену из государства.

Опричнина подняла Годуновых. Отсутствие родства со знатными семействами позволило Димитрию Годунову вступить в опричнину и сделать в ней чрезвычайно успешную карьеру. Вскоре он стал главой Постельничьего приказа Опричного Двора. Дмитрию Годунову подчинялись придворные служители и охрана дворца. Он ведал бытовым обеспечением Опричного Двора, распоряжался крупными денежными суммами. Наконец, Годунов непосредственно охранял сон царя. Таким образом, безвестный провинциал благодаря опричнине стал одним из ближайших приближенных Иоанна IV. Димитрий Годунов оказался единственным, кроме Малюты Скуратова, высокопоставленным опричником, избежавшим гибели в результате репрессий Иоанна Грозного. На дочери Григория Лукьяновича Скуратова (Малюты) Марии Григорьевне он и женил своего племянника Бориса.

Борис Годунов начал службу при царском Дворе в подростковом возрасте. Вначале он состоял в свите царевича Иоанна Иоанновича. Воспитателем (дядькой) царевича являлся еще один Годунов – Григорий. Благодаря дяде Димитрию, тестю Малюте Скуратову и своим незаурядным способностям, Борис стал успешно продвигаться по службе. Видимо именно Годуновым удалось устроить брак царевича Иоанна Иоанновича со своей родственницей Евдокией Сабуровой. Через год царь повелел постричь Евдокию в монашество. Это не поколебало положения Годуновых. Когда пришло время жениться царевичу Феодору Иоанновичу, Димитрий Годунов сосватал ему свою племянницу Ирину, сестру Бориса. Ирина Феодоровна Годунова состояла при Дворе с семилетнего возраста. Царевич Феодор очень привязался к молодой супруге и до конца жизни находился под ее влиянием.

В 1572 году царь Иоанн Грозный упразднил опричнину. Слово «опричнина» отныне запрещалось произносить. В качестве ближайшего к себе органа управления царь создал Дворовую Думу. Возглавили ее боярин Василий Умного-Колычев и окольничий князь Борис Тулупов. Дмитрий Годунов вошел в Думу с чином окольничего. Вскоре новое правительство пало благодаря интригам Годуновых и Сабуровых. Бояре Василий Умного-Колычев, его брат Феодор, князь Борис Тулупов были казнены. Бориса Тулупова посадили на кол. Погибла также его мать княгиня Анна. Англичанин Джером Горсей о казни Тулупова рассказывает так: «Князь Борис Тулупов, большой фаворит в те времена, будучи уличен в заговоре против царя и сношениях с опальной знатью, был посажен на кол, заостренный так, что, пройдя через все тело, он вышел из горла; мучаясь от ужасной боли и оставаясь живым 15 часов, князь разговаривал со своей матерью, княгиней, которую привели посмотреть на это ужасное зрелище. И она, почтенная добрая женщина, за тот же проступок, была отдана на поругание сотне стрельцов. Ее раздувшееся нагое тело было приказано отдать псарям, бросившим его голодным псам, растащившим его на куски, валявшиеся повсюду».[4] Вотчина казненного князя Тулупова была передана Борису Годунову в воздаяние за бесчестие, которое князья якобы нанес Борису. Интересно, что после смерти Иоанна Грозного Борис Годунов передал эту вотчину в монастырь на помин душ бояр братьев Колычевых, князя Бориса Тулупова и княгини Анны Тулуповой.

В 1675 году Иоанн Грозный фактически возродил опричнину. Государство вновь было разделено на две части. Великим князем в Москве стал, по воле царя, служилый царь Касимовский крещеный татарин Семен Бекбулатович (до крещения в 1572 году – татарский царевич Саин-Булат). При нем существовала Боярская Дума. Себя царь Иоанн Грозный стал именовать князем Иванцом Московским. Он обратился к Симеону Бекбулатовичу с челобитной, в которой просил выделить ему удел. Разумеется, границы удела Иоанн Грозный указал сам. В него вошли Ростов, Псков, Дмитров, Старица, Зубцов, Ржев. Слово «удел» употреблялось вместо слова «опричнина». Была создана и особая Удельная Дума, которую возглавили Афанасий Нагой и Богдан Бельский. Новая опричнина просуществовала недолго – около года. Опираясь на «удельные» вооруженные силы, Иоанн Грозный провел новые репрессии.

После упразднения в 1576 году удела Афанасий Нагой и Богдан Бельский остались у власти. Тогда же царь сделал еще один шаг к возвышению Годуновых. Дмитрий Годунов пожалован был боярством, Борис Годунов получил чин кравчего. Кравчий был важным и почетным лицом при царском Дворе. Во время обеда он ставил перед царем блюда с едой, предварительно отведав сам от каждого блюда. В 1581 году Иоанн Грозный отпраздновал свою последнюю свадьбу – с Марией Нагой. На свадьбе Борис был вторым дружкой жениха, а его супруга Мария Григорьевна второй свахой жениха. После смерти в 1581 году царевича Иоанна Иоанновича наследником престола стал Феодор Иоаннович, что должно было еще более укрепить положение Годуновых. Действительно, Борис вскоре получил боярство. Однако бездетность наследника беспокоила Иоанна Грозного. Он стал настаивать на том, чтобы Феодор развелся бы с Ириной и вступил бы в новый брак. Ранее царь дважды разводил с женами царевича Иоанна Иоанновича. Феодор Иоаннович категорически отказался исполнить волю отца. Царь гневался на Феодора и на родню его жены. Положение Годуновых осложнилось. В это время царь скончался. Случилось это 18 марта 1584 года. Умирающий царь был спешно пострижен в схиму с именем Иона. Погребли его в схимническом одеянии. Причиной смерти царя стала его застарелая болезнь и хроническое отравление ртутью. Ходили смутные толки, что царя извели Годуновы и Бельский.

Царь Феодор Иоаннович был человеком малоспособным к управлению государством. Виднейшими вельможами ко времени смерти Иоанна Грозного являлись: князь Иван Мстиславский, князь Иван Шуйский, Никита Романович Захарьин-Юрьев (сыновья которого стали именоваться Романовы), князь Василий Скопин-Шуйский, Афанасий Нагой, Богдан Бельский. Князь Мстиславский не обладал значительными талантами, но, по воле Иоанна Грозного, возглавлял Боярскую Думу. Помимо Боярской Думы существовала еще и ближняя Дума при царе. Ее возглавлял Афанасий Нагой,[5] известный как успешный и опытный дипломат. Афанасий доводился родным дядей последней супруге Грозного царице Марии, урожденной Нагой. От этого брака после смерти Иоанна Грозного остался сын Димитрий родившийся в 1582 году.[6] Прославленный полководец князь Иван Шуйский возглавлял влиятельный клан Шуйских и пользовался большой любовью народа. Никита Романов обладал значительным влиянием, был любим народом. Он доводился новому царю родным дядей, так как матерью Феодора Иоанновича была его сестра Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева. Племянник Малюты Скуратова-Бельского Богдан Бельский сделал успешную карьеру опричника. С 1570 года он являлся постельничим Иоанна Грозного, затем возглавил также Аптекарский приказ. Богдан Бельский возглавлял охрану царя, ведал тайным сыском, являлся воспитателем царевича Димитрия Иоанновича. Царь доверял ему как ранее Малюте Скуратову и только из рук Бельского принимал лекарства. Будучи видным деятелем Ближней Думы, Бельский не входил в состав Боярской Думы, не был ни боярином, ни окольничим. Народ Бельского не любил.

Царь Иоанн Грозный в своем завещании назначил четырех бояр своими душеприказчиками. Точно известно, что среди этих четырех бояр были князь Иван Шуйский, князь Иван Мстиславский и Никита Романов. Кто был четвертым душеприказчиком – неизвестно. В литературе встречаются утверждения, что четвертым был Богдан Бельский. Источниками это предположение не подтверждается, к тому же он не являлся боярином. Четвертым мог быть либо второй боярин Думы Василий Скопин-Шуйский, либо Афанасий Нагой. Борис Годунов в число душеприказчиков не вошел. Посол императора Священной Римской Империи Николай Варкоч писал: «Покойный великий князь Иван Васильевич перед своей кончиной составил духовное завещание, в котором он назначил некоторых господ своими душеприказчиками и исполнителями своей воли. Но в означенном завещании он не словом не упомянул Бориса Федоровича Годунова, родного брата нынешней великой княгини, и не назначил ему никакой должности, что того очень задело в душе».[7] Тем не менее, в результате борьбы между вельможами за власть при троне царя Феодора победу одержал именно Борис Годунов. Вот как это произошло.

После смерти грозного царя Богдан Бельский попытался захватить власть в свои руки, воспользовавшись отсутствием в Москве наиболее влиятельного и популярного боярина князя Ивана Шуйского. Бельский арестовал и отправил в ссылку дядю царицы Марии Феодоровны боярина Афанасия Феодоровича Нагого.[8] Эта ссылка отвечала интересам других видных боярских семейств. Другие представители семьи Нагих были также отстранены от власти и отправлены на воеводства в отдаленные города. Возможно Бельский хотел править единолично от лица Феодора Иоанновича и на некоторое время захватил даже контроль над московским Кремлем. Этого не могли допустить. Затеянная Бельским попытка переворота была подавлена. Его самого отправили в ссылку. Москвичи требовали расправы над Бельским, а также и над Годуновым. Борис Годунов уцелел и вскоре упрочил свое положение. 31 мая 1584 года Феодор Иоаннович венчался на царство. Шапку Мономаха при венчании держал князь Мстиславский, скипетр – князь Василий Скопин-Шуйский. Борис Годунов держал новую регалию, только что введенную, - «яблоко» («державу»). Во время коронационных торжеств царь возвел Бориса в чин конюшего. Конюшими традиционно являлись представители виднейших боярских родов. Этот чин, являвшийся важнейшим и почетнейшим боярским чином, был упразднен Иоанном Грозным, который казнил последнего конюшего. И вот, восстановив чин конюшего, царь Феодор Иоаннович пожаловал им худородного по происхождению Годунова! Для тридцатидвухлетнего Бориса это был большой успех. Вскоре скончался дядя царя боярин Никита Романов. Его сыновья не успели сделать придворную карьеру из-за того, возможно, что отец не хотел, чтобы они находились при дворе Иоанна Грозного. Поэтому Никита Романович посодействовал созданию союза между Борисом Годуновым и своими сыновьями. Этот союз продержался довольно долго. Старший из братьев Никитичей Феодор Никитич Романов даже нарек своего старшего сына, прожившего недолго, именем Борис. Годуновы и Романовы составили одну придворную партию. Вторую влиятельную партию составили князья Шуйские во главе со знаменитым воеводой князем Иваном Шуйским.

Поскольку у царя Феодора не было потомства, наследником престола являлся малолетний сын Иоанна Грозного и Марии, урожденной Нагой, Димитрий Иоаннович.[9] По завещанию Иоанна Грозного он получил особый небольшой удел, в состав которого входил город Углич.[10] В этом городе царевич и проживал с матерью с июля 1685 года.[11] Мария Нагая являлась седьмой супругой Иоанна Грозного. Следовательно, их брак был с точки зрения церковных канонов незаконным, но других наследников у Феодора Иоанновича не было. Первые годы царица Мария могла самостоятельно распоряжаться доходами, получаемыми от Угличского удельного княжества. Затем в Углич прибыл ставленник Бориса Годунова дьяк Михаил Битяговский, которому было передано управление финансами удела. Он же осуществлял надзор за Нагими. Царица Мария и обосновавшиеся при Угличском удельном Дворе ее родственники вынуждались довольствоваться тем, что выделял им Битяговский, и конечно были недовольны своим положением как бы ссыльных. По слухам, которым впоследствии приняли характер официальных правительственных данных, Нагие содержали в Угличе ведуна Андрея Мочалова, который по их желанию ворожил, насколько долговечны царь Феодор и царица Ирина.

Царь Феодор Иоаннович обладал слабым здоровьем. В 1585 году он находился даже при смерти. Крайне обеспокоенный возможной кончиной Феодора Борис Годунов решился на довольно авантюрный поступок. Он отправил доверенных лиц в Вену с сообщением о вероятной вскоре кончине царя. Представители Годунова должны были провести переговоры о браке царицы Ирины с сыном императора Священной Римской Империи. Вдовство царицы оказалось отложенным на тринадцать лет. Феодор Иоаннович выздоровел. Узнав о поступке Бориса, он пришел в сильный гнев и прямо в Боярской Думе избил его палкой. Положение Годунова на некоторое время пошатнулось.

То, что царь Феодор Иоаннович и царица Ирина Феодоровна долгое время не имели детей, сильно беспокоило Бориса Годунова. Бояр также беспокоило отсутствие потомства у царя и чрезмерное влияние на него Годунова. Возникла идея развести царя с царицей Ириной. В качестве кандидатуры в супруги царю Феодору рассматривалась дочь боярина князя Ивана Мстиславского. В это время царица Ирина забеременела. Борис Годунов выписал для нее из Англии опытного врача принимать роды. Роды прошли неудачно и ребенок погиб. Первая беременность царицы Ирины, впрочем, остановила толки о разводе. Княжну Мстиславскую выдали замуж, о чем Борис Годунов через дипломатические источники проинформировал иностранные государства. Князь Иван Мстиславский постригся в монашество с именем Иов и вскоре скончался. Первым думским боярином стал его сын Федор Иванович.[12]

Неудачные роды царицы Ирины Феодоровны вызвали к жизни новую попытку добиться развода царя с ней. В 1586 году митрополит Дионисий, некоторые бояре и богатые купцы просили царя Феодора Иоанновича отпустить жену в монастырь и вступить в новый брак. Во главе этого выступления стояли князья Иван и Андрей Шуйские. Царь, однако, решительно воспротивился такому плану. Митрополит Дионисий и его единомышленник архиепископ Крутицкий Варлаам лишились кафедр. Митрополита сослали на покой в Хутынский монастырь, где постригли в схиму, архиепископа Варлаама сослали в Антониев монастырь. Митрополичий престол занял верный сторонник Бориса Годунова архиепископ Ростовский Иов, ставший затем в 1589 году первым русским патриархом. Несколько единомышленников Шуйских незнатного происхождения были казнены. В 1587 году опала постигла и князей Шуйских, подвергшихся арестам и заточению. Иван Шуйский, постриженный в монашество с именем Иов, в конце 1588 года скончался в Кирилло-Белозерском монастыре. Распространился слух о насильственной смерти Шуйского. Англичанин Джером Горсей записал, что Иван Шуйский был удушен дымом. «Его смерть была всеми оплакана. Это был главный камень преткновения на пути дома Годуновых - добавляет Горсей. – хотя еще многие подверглись подозрению и постепенно разделили эту участь».[13] Вскоре в тюрьме убили князя Андрея Шуйского. Опале подверглись представители знатных родов: Татевы, Шереметевы, Колычевы, а также богатейшая купеческая семья Строгановых. Некоторые лица, подвергшиеся опале, вынуждены были принять монашеский постриг. Репрессии с одной стороны упрочили положение Бориса Годунова, у которого больше не было соперников при дворе Феодора Иоанновича, а с другой стороны возбудили к нему ненависть в боярских кругах. Тот же Горсей писал: «Я был огорчен, увидев, какую ненависть возбудил в сердцах и во мнении большинства князь-правитель (так англичанин именовал Бориса Годунова). Им его жестокость и лицемерие казались чрезмерными».[14]

В 1587 году имя царицы Ирины Феодоровны стали включать в царские грамоты. Ранее ничего подобного не бывало. В конце 80-х годов власти распорядились прекратить поминовение за богослужением царевича Дмитрия Иоанновича, сославшись на то, что брак Иоанна Грозного с Марией Нагой являлся незаконным. Несмотря на это, у царевича Дмитрия были неплохие шансы взойти после смерти слабого здоровьем брата Федора Иоанновича на престол. Воцарение Ирины Федоровны при живом царевиче Дмитрии казалось маловероятным. В случае же воцарения Дмитрия клан Годуновых ожидал, вероятнее всего, полный крах.

В начале царствования Федора Иоанновича надежды на продолжение династии могли связываться также с двоюродной племянницей Иоанна Грозного Марией Владимировной. Она была дочерью удельного князя Владимира Андреевича Старицкого, правнучкой великого князя Иоанна III. В 1573 году Иоанн Грозный выдал Марию Владимировну замуж за датского принца Магнуса, которого сделал вассальным королем Ливонским[15]. От этого брака родилась в 1581 году дочь Евдокия. Через два года королева Мария овдовела. В 1586 году, испытывая материальные затруднения, она вернулась в Россию. Ей было в это время 25 лет. Возвращению предшествовали переговоры, которые провел с ней Джером Горсей, обещавший вдовствующей королеве от имени царя Федора Иоанновича различные блага. В 1588 году Мария Владимировна была сослана вместе с дочерью в монастырь и насильственно пострижена в монашество с именем Марфа. Затем мать и дочь разлучили. В марте 1589 года Евдокия Магнусовна скончалась. Англичанин Джильс Флетчер в 1590 году писал про Марию Владимировну, что она была «по смерти мужа вызвана в Россию людьми, жаждущими престола более, нежели любящими ее, как оказалось впоследствии, потому что сама она с дочерью была заключена в монастырь, где дочь в прошедшем году умерла, и, как предполагали, насильственной смертью. Мать пока все еще находится в монастыре, где, (как слышно), оплакивает свою участь и проклинает день своего возвращения в Россию, куда была привлечена надеждой на новый брак и другими лестными обещаниями от имени царя».[16] Мария Владимировна (инокиня Марфа) скончалась в 1614 году в Новодевичьем монастыре. Тело ее упокоилось в Успенском соборе Троице-Сергиева монастыря.

Через два года после смерти Евдокии Магнусовны погиб царевич Дмитрий Иоаннович. Трагедия произошла в Угличе в полдень 15 мая 1591 года. Дмитрий погиб от ножевого ранения. Случилось это, когда царевич играл на заднем дворе терема под присмотром кормилицы Арины Тучковой и постельницы Марии Колобовой.[17] Вместе с ним играли четверо мальчиков. Два из четырех мальчиков были сыновьями женщин, присматривавших за царевичем.«Мамка» царевича Василиса Волохова, на которой лежала непосредственная ответственность за Димитрия, во дворе в это время отсутствовала. Мать царевича царица Мария в момент гибели сына обедала в тереме со своим братом Андреем Нагим. Во время обеда из двора послышались крики, что царевича не стало. Царица сбежала по лестнице из терема во двор и увидела окровавленный труп сына. Стали сбегаться люди. Сраженная горем царица набросилась на Василису Волохову, стала бить ее поленом, и кричать, что зарезали царевича сын Василисы Осип Волохов, вместе с Даниилом Битяговским и Никитой Качаловым. Ударили в набат.

При известии о гибели царевича Димитрия в Угличе вспыхнуло возмущение. Жители города убили Осипа Волохова, Никиту Качалова и Даниила Битяговского, а также Михаила Битяговского и еще восьмерых человек.

В Углич для расследования обстоятельств гибели царевича прибыла комиссия во главе с боярином князем Василием Шуйским, только что вернувшимся из ссылки. В ее состав входили также окольничий Андрей Клешнин и думный дьяк Елизарий Вылузгин. Клешнин находился в свойстве с Нагими, приходясь тестем одному из братьев царицы – Григорию. Любопытно, что именно Андрея Клешнина молва называла организатором убийства царевича Дмитрия. Вместе с комиссией прибыл в Углич митрополит Сарский (Крутицкий) Геласий. Он не участвовал в расследовании, только принял челобитные от пострадавших во время возмущения. Комиссия начала работать в Угличе уже 19 мая, а примерно 27 мая вернулась в Москву с заключением, что царевич сам себе причинил смертельную рану, упав в припадке падучей болезни на нож. Материалы, собранные этой комиссией («Дело розыскное»), сохранились. Ими пользовался при написании «Истории России с древнейших времен» Сергей Михайлович Соловьев. В 1906 году следственные материалы опубликовал А.С.Суворин,[18] в 1907 году И.С. Беляев.[19] В 1913 году они в более полном виде были изданы В.Клейном.[20] В 2006 году «Дело розыскное» опубликовано Людмилой Таймасовой в качестве приложения к ее книге «Трагедия в Угличе. Что произошло в Угличе 15 мая 1591 года?» …

На первый взгляд следственные материалы производят убедительное впечатление. Допросы свидетелей подтверждают, что царевич действительно страдал падучей болезнью (вероятно одной из форм эпилепсии). Днем ранее гибели у Димитрия закончился длительный трехдневный припадок. Это подтвердил дядя царевича Андрей Нагой. Дети, игравшие с царевичем, кормилица Арина Тучкова, постельница Мария Колобова, стряпчий Семейка Юдин, смотревший на двор из окна, подтвердили факт его невольного самоубийства.

Могла ли гибель царевича стать следствием ранения, непроизвольно нанесенного рукой самого погибшего? Антон Павлович Чехов, интересовавшийся смертью царевича Димитрия, сам врач с большим стажем практической работы, писал издателю Суворину: «Зарезать себя мальчик мог».[21] Судебный медик профессор Александр Васильевич Маслов[22] высказывает такое суждение: «Перед современной судебно-медицинской экспертизой в подобных случаях встает ряд вопросов. Первый из них: мог ли пострадавший причинить повреждения собственной рукой? Безусловно, мог. Шея – область, доступная для причинения подобных повреждений, так называемых самоповреждений. Судебно-медицинская практика знает немало случаев смертельных исходов у эпилептиков, которые в момент приступов держали в руках колющие, режущие предметы. К сожалению, встречались подобные случаи и в моей экспертной практике. Недаром положения об охране труда запрещают лицам, страдающим эпилепсией, работать на производствах, связанных с механизированным трудом. Второй вопрос – могла ли так быстро наступить смерть при повреждении органов шеи? В подобных случаях смерть наступает от воздушной эмболии сердца (попадания воздуха в правый желудочек сердца), которая часто встречается при травмах сосудов шеи. Количество воздуха, способное при эмболии вызвать смертельный исход, колеблется от 20 до 100 мл. Также имеет значение быстрота проникновения воздуха в сосудистое русло. Так при быстром попадании сравнительно небольшого количества воздуха смерть обычно наступает немедленно, как это и было у царевича Димитрия».[23]

…..

Вместе с тем, сомнительно, чтобы после трехдневных припадков царевичу позволили играть ножом. Тем более, если верить показаниям вдовы дьяка Битяговского и «мамки» Василисы Волоховой, царевич ранее во время припадка уже поколол ножом свою мать-царицу. При внимательном рассмотрении следственных материалов создается впечатление, что они были специально подобраны и отредактированы, чтобы подтвердить версию о невольном самоубийстве Димитрия. Сергей Михайлович Соловьев, подвергший следственные материалы критике, пришел к выводу, что «следствие было произведено недобросовестно», «ясно видно, как спешили собрать побольше свидетельств о том, что царевич зарезался сам в припадке падучей болезни, не обращая внимания на противоречия и на укрытие главных обстоятельств».[24] Андрей Петрович Богданов, тщательно изучавший следственные материалы, делает вывод: «Шуйский с товарищами явно пренебрегал существующими юридическими нормами!» Исследователь выявил «злостные нарушения следственной практики, перечеркивающие все выводы комиссии Шуйского для любого непредвзятого суда», указал на то, что «к делу о смерти сына Ивана Грозного и восстании в Угличе было привлечено ничтожно мало людей – менее полутора сотен, в то время как по самым незначительным делам выспрашивалось по 200-500 и более человек».[25] Богданов обращает внимание на то что «показания непосредственных свидетелей – кормилицы Арины Тучковой, постельницы Марии Колобовой и четырех ребятишек-жильцов, игравших с царевичем, – записывать не стали, ограничившись стандартной формулировкой обыскных речей. Да и вызвали их уже в самом конце следствия, когда основной материал был уже собран».[26]

Что такое «стандартная формулировка обыскных речей»? Дело в том, что «Дело розыскное» не фиксирует дословно допросов свидетелей. Записывалась лишь суть ответов, облеченная более-менее в одинаковые слова. При этом ответы носят часто коллективный характер. Для примера приведем показания различных свидетелей, так, как они записаны в «Деле розыскном».

«А жильцы царевичевы, которые играли с царевичем: Петрушка Самоилов сын Колобова, Баженка Нежданов сын Тучков, Ивашко Иванов сын Красенского, Гришка Ондреев сын Козловского, сказали: играл де с нами царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь – падучеи недуг, и набросился на нож».[27]

«Сытники Михаило Меншиков, да Немир Бурков, да Кормового дворца стряпчеи Субота Протопопов, да Кормового и Хлебенного дворца пищик Олеша Офонасьев, в розпросе сказали: мы де и в те поры на дворе не были, а слышали есмя у Григорья у Тулубеева, да у Семеики у Юдина, да у Сытника, у Кирила Моховикова, што на царевича пришла болезнь падучая; тешился с жильцами с робятки с маненкими в тычку ножем, и пришла на него немочь падучая бросило его о землю и било его долго и он накололся ножем сам».[28]

«И Григореи Тулубеев, да Семеика Юдин, да Кирило Моховиков с Немиром з Бурковым, да с Михаилом Меншиковым, да с Суботою с Протопоповым, да с Тимошкою с Мандрыкиным, да с Олешкою с Офонасьевым, с очеи на очи став, сказали: мы де и им сказывали, што на царевича пришла болезнь падучая, тешился с жильцами с робятки с маненкими в тычку, пришла на него немочь падучая, и бросило его о землю и било его долго, и он накололся ножем сам».[29]

«А стряпчеи Семеика Юдин сказал в роспросе, … что на царевича болезнь падучая, тешился с жильцами с робятками с маленькими в тычку ножом и пришла на него немочь падучая и бросили ево о землю и било ево долго, и он накололся ножем сам; а он втепоры стоял у поставца, а то видел».[30]

Конюхи Федор Остафьев и Богдан Офремов показали: «Про царевича есмя слышали от миру, что на царевича болезнь падучая и бросило ево о землю и било долго, и он накололся ножем сам».[31]

Такие коллективные показания не внушают доверия.

Версия об убийстве, при рассмотрении всех фактов, внушает больше доверия. Принята она и Церковью, хотя и не сразу – лишь после воцарения Василия Шуйского.

Существует и другие версии гибели царевича Димитрия. Современный историк Владимир Борисович Кобрин в очерке «Гробница в московском Кремле»[32] выдвигает версию, что царевич Димитрий действительно сам себе нанес смертельную рану, однако ножик ему был дан преднамеренно, в надежде, что царевич сам себя поранит в очередном припадке эпилепсии.[33] Версия интересная, однако, Кобрину можно возразить: зачем такие сложности и где гарантия, что рана окажется смертельной? Впрочем, сам Владимир Борисович на своей версии не настаивает. Еще одна маловероятная версия – случайное убийство царевича, совершенное одним из игравших с ним мальчиков.

Дата добавления: 2017-01-14