Русская Православная Церковь и Российское государство 6 страница

Наибольшую добычу тушинцы рассчитывали получить на территориях, расположенных к северу от Москвы, которые не были разорены в начале смуты. Их отряды устремились к Владимиру, Суздалю, Ростову Великому, Ярославлю, Вологде. Иноземные бандиты без стеснения грабили храмы и монастыри, в чем им не уступали и русские изменники. По словам келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына, разорение, которое потерпели православные церкви от своих же предателей можно сравнить разве что с разорением идольских капищ святым князем Владимиром.[208] В храмах затворяли скот, в алтарях питали псов, священнические облачения шли на самое низкое употребление. Монахов и священников пытали, домогаясь сокровищ, а потом предавали смерти.

Положение царя Василия Шуйского в Москве было очень тяжелым. Видя вокруг измену и будучи не в состоянии своими силами разбить самозванца, царь решил обратиться за содействием к шведам. В августе 1608 года князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский был назначен царским наместником и воеводой и уполномочен вести переговоры со шведами о помощи. В январе 1609 года в Выборге был заключен русско-шведский союзнический договор. Польза от этого договора историками часто представляется весьма сомнительной. Пожалуй, с этим можно согласиться. Согласно Выборгскому договору Россия передавала Швеции город и крепость Корелу с уездом, взамен получала помощь в виде отряда из 5 тысяч наемников, которым Скопин-Шуйский обязывался выплачивать крупное жалование. Присутствие шведских наемников в России в условиях Смуту давало повод Швеции для вмешательства во внутренние дела России.

В годы Смутного времени молитвенником о Земле Русской явился преподобный Иринарх, затворник Ростовского Борисоглебского монастыря. Преподобный Иринарх происходил из крестьянской семьи села Кондаково под Ростовом. В святом крещении он был назван Илией. На тридцатом году жизни Илия принял постриг в Ростовском Борисоглебском монастыре. Преподобный Иринарх находился в духовном общении с блаженным Иоанном, по прозвищу Большой Колпак. Святой Иринарх долгое время подвизался в затворе, носил тяжелые вериги, изготовлял одежду для нищих, свитки и головные уборы для монахов.

В 1608 году святому Иринарху было открыто, что Москву захватит «Литва», а церкви будут разорены. «Однажды, - как повествует его житие, - преподобный Иринарх заснув в своей кельи, видел как бы в тонком сне, что Москва истреблена Литвою, Русское царство в плену и местами сожжено».[209] Святой стал неустанно молиться о том, чтобы Господь помиловал русскую землю. По благословению своего игумена преподобный Иринарх отправился в Москву и поведал о своем видении царю Василию Шуйскому. Рассказав о видении, старец не пожелал задерживаться в Москве и в тот же день отправился обратно в свой монастырь. Он отказался также принять и дары от царя, кроме двух полотенец из рук царицы Марии.

В царствование Василия Шуйского важнейшей опорой государственной власти являлся Троице-Сергиев монастырь. Настоятель архимандрит Иоасаф и келарь Авраамий Палицын оказывали царю и осажденной Москве столь необходимую помощь деньгами и хлебными запасами. Монастырь представлял собою сильную крепость, важную в стратегическом отношении, так как возле него проходили дороги, связывающие Москву с городами Верхнего Поволжья и Казанью. Тушинцы решили овладеть монастырем. 23 сентября 1608 года отряды под предводительством поляков Сапеги и Лисовского[210], служивших тогда «тушинскому вору», появились под стенами обители. Главный источник, из которого нам известны подробности осады Троице-Сергиева монастыря, — «Сказание Авраамия Палицына». В молодости Палицын состоял на государственной службе, был воеводой в Коле. Монашеский постриг он принял в Соловецком монастыре. Во время осады Троице-Сергиева монастыря Авраамий нес послушание келаря обители и пребывал в Москве. Не будучи сам лично свидетелем описанных им событий, он изложил их со слов непосредственных участников обороны монастыря.

Великий наш историк Николай Михайлович Карамзин, приступая к описанию осады обители, писал: «В общем падении духа увидим доблесть некоторых и в ней причину государственного спасения: казня Россию, Всевышний не хотел ее гибели, и для того еще оставил ей таких граждан. Не устраним подробностей в описании дел славных, совершенных хотя и в пределах смиренной обители монашеской людьми простыми, низкими званием, высокими единственно душею».[211]

Крепость Троице-Сергиева монастыря была построена при Иоанне IV в 1540-1550 годах. Она являлась достаточно мощным по тем временам военным сооружением, однако укрепления местами значительно обветшали. Главной военной силой монастырского гарнизона был присланный Василием Шуйским отряд из 500 стрельцов под начальством князя Григория Борисовича Долгорукова-Рощи и Алексея Ивановича Голохвастова. Кроме стрельцов активное участие в обороне монастыря принимали способные носить оружие монахи, среди которых были бывшие воины, монастырские служители и крестьяне соседних сел. По словам Авраамия Палицына: «Такая теснота была в обители, что места не было свободного. Многие же люди и скотина оставались без крова; и тащили бездомные всякое дерево и камень для устройства прибежища, потому что осени настало время, и приближалась зима. И друг друга отталкивали от вещи брошенной, и, из нужного ничего не имея, все изнемогали; и жены рождали детей пред всеми людьми. И невозможно было никому со своей срамотою нигде укрыться. И всякое богатство не береглось и ворами не кралось; и всякий смерти просил со слезами».[212] Возглавлял оборону монастыря настоятель архимандрит Иоасаф.

В день начала осады архимандрит с монашествующими и множеством людей пошли «в святую церковь Святой и Живоначальной Троицы, к образу Пресвятой Богородицы и к многоцелебным мощам великого чудотворца Сергия, молясь со слезами об избавлении».[213] 25-го сентября, в день памяти преподобного Сергия, после Всенощной все, находящиеся в монастыре, начиная с воевод, целовали крест, — «клялись сидеть в осаде без измены».[214] 29-го сентября Сапега и Лисовский послали в монастырь боярского сына Бессона Руготина с требованием сдачи крепости, обещая всякие милости от «царя Димитрия», грозя в противном случае захватить монастырь силой и истребить его защитников. В ответном письме защитники монастыря писали: «Да знает ваше темное господство, гордые начальники Сапега и Лисовский и прочая ваша дружина, что напрасно нас, Христово стадо православных христиан, прельщаете вы, богоборцы, мерзость запустения. Знайте, что и десятилетний христианский отрок в Троицком Сергиевом монастыре посмеется вашему безумству и совету. А то, о чем вы нам писали, мы, получив это, оплевали. Ибо есть ли польза возлюбить человеку тьму больше света и променять истину на ложь, честь на бесчестие и свободу на горькое рабство? Как же оставить нам вечную, святую, истинную православную веру... и покориться новым еретическим законам отступников от христианской веры? Есть ли какое-нибудь приобретение и почесть в том, чтобы оставить нам своего православного государя и покориться ложному царю, врагу и вору, и вам, латиняне, иноверным? Мы и за богатства всего мира не хотим нарушить своего крестного целования».[215] Получив ответ, Сапега и Лисовский попытались взять монастырь штурмом, но были отбиты. Тогда они распорядились начать осадные работы и держать монастырь под артиллерийским обстрелом. Против монастыря на возвышенных местах были развернуты 9 артиллерийских батарей (всего 63 орудия). Четыре батареи были установлены с юга и юго-востока, а пять — с запада от монастыря. Впереди каждой батареи сооружали туры — плетеные короба, заполненные землей. Кроме того, перед турами осаждавшие выкопали большой ров и насыпали высокий вал. 3-го октября началась бомбардировка монастыря раскаленными ядрами, которая продолжалась в течение шести недель, но не дала никакого результата: «Обитель Пресвятой и Живоначальной Троицы была покрыта десницею Вышнего Бога, и нигде ничего не загорелось».[216] Одновременно с артиллерийским обстрелом Сапега и Лисовский решили подвести подкоп под угловую юго-восточную Пятницкую башню с целью взорвать ее и пробиться через образовавшуюся брешь внутрь монастыря.

В ночь с 13 на 14 октября Сапега и Лисовский предприняли большой приступ. Защитники обители мужественно встретили неприятеля метким артиллерийским огнем. Враги не выдержали и побежали, побросав различные деревянные приспособления для штурма крепости, которые защитники монастыря употребили на дрова. После этого в течение семи дней осаждавшие пытались взять крепость приступом, но каждый раз терпели неудачу. Осажденные отвечали смелыми вылазками.[217] Во время одной из них удалось взять в плен польского ротмистра Брушевского, от которого узнали о том, что поляки ведут подкоп, но места подкопа Брушевский не знал. Воеводы, «посоветовавшись с архимандритом Иоасафом, с братией и со всеми людьми воинского чина»,[218] поручили троицкому слуге Власу Корсакову копать под башнями и в стенных нишах «слухи» — ямы, предназначенные для прослушивания подземных работ. В эти тревожные дни поляки предприняли еще два приступа, также окончившиеся для них неудачей.

4 ноября, во время ночной вылазки защитникам монастыря удалось захватить в плен раненого казака Дедиловского, который на допросе указал точное место подкопа. Сведения Дедиловского подтвердил прибежавший из лагеря Лисовского казак Иван Рязанец. Он же рассказал о явлениях осаждавшим преподобных Сергия и Никона, которые обходили стены монастыря, окропляя их святой водой. Между тем, артиллерийский обстрел монастыря не прекращался. Во время богослужения в Троицком соборе одно из ядер ударило в большой колокол, затем отскочило от него, влетело в алтарное окно Троицкого собора, пробило икону Архангела Михаила, находящуюся в иконостасе, ударило вскользь по столпу, затем в стену, ранило священника и развалилось на левом клиросе. Другое ядро пробило железные двери с южной стороны Троицкого собора и образ святителя Николая Чудотворца.[219] Особенно досаждала осажденным дальнобойная пищаль, названная «трещерой». Эту пищаль удалось меткими выстрелами вывести из строя.

Для уничтожения подкопа воеводы решили предпринять большую вылазку, которая началась 9 ноября за три часа до рассвета. Вылазка была тщательно подготовлена. Нашли и расчистили потайные ворота возле Сушильной башни, которые вели в старый ров у восточной стены. Были намечены три направления удара: главный — на подкоп, и два вспомогательных. Как повествует Авраамий Палицын: «Воеводы, князь Григорий Борисович и Алексей, составив полки для вылазки, пришли в церковь Святой Живоначальной Троицы к чудотворным образам и приносящим исцеления мощам преподобного отца нашего Сергия Чудотворца. И, прийдя затем к потайным воротам, они начали выходить по нескольку человек и укрываться во рву. В то же время с Пивного двора вышли воеводами старшины туляне Иван Есипов, Сила Марин и Юрий Редриков, переяславец, со своими сотнями и ратными людьми на Луковый огород и на плотину Красного пруда. Также и из Конюшенных ворот вышли со многими знаменами старшины-дворяне: Иван Ходырев, алексинец, Иван Болховской, владимирец, переяславцы Борис Зубов, Афанасий Редриков и другие сотники с сотнями, а с ними и старцы троицкие во всех полках.»[220] От перебежчика было известно, что 8 ноября поляки собирались заряжать подкоп порохом. Поэтому его решили уничтожить рано утром 9 ноября — в промежуток между наполнением и забивкой. Во время вылазки удалось найти устье подкопа. Двое крестьян Клементьевской слободы Никон Шилов и Слота пробрались внутрь подкопа и взорвали его, пожертвовав своими жизнями. Подвиг Никона Шилова и Слоты был увековечен Русским Военно-Историческим Обществом. При входе в Святые врата Лавры, справа находится плита, надпись на которой гласит: «9 ноября 1608 года, во время достопамятной осады Свято-Троицкия Сергиевы лавры польскими и литовскими отрядами, вражеский подкоп, веденный под Пятницкую башню, был геройски уничтожен Клементьевскими крестьянами Никоном Шиловым и Слотою, тут же в подкопе и сгоревшими. В увековечение их славного подвига поставлена сия доска близ бывшего подкопа тщанием Московского Отдела Русского Императорского Военно-исторического Общества 12 января 1910 года».

Между тем, разгорелись бои в разных местах вокруг монастыря. Обе стороны несли большие потери. Решающий вклад в победу внес отряд под начальством троицкого монаха Нифонта Змиева. Этот отряд, состоявший из двухсот ратников и тридцати монахов, атаковал батареи неприятеля, расположенные на Красной горе, к западу от монастыря. Вскоре на помощь Нифонту пришли еще люди, самовольно вышедшие из монастыря. Дважды этот отряд был оттесняем поляками под гору, в овраги. В третий раз защитники крепости обошли укрепления неприятеля и ударили с тыла и с флангов. В результате были захвачены все пять польских батарей, находившихся на Красной горе, большое количество пленных, восемь пушек, множество оружия и бочек с порохом. Захваченные укрепления были сожжены.

Радость в обители по поводу победы была великая. Звонили в колокола до полуночи, пели молебны, «воссылая хвалу и благодарение Богу, Пречистой Богородице, великим чудотворцам Сергию и Никону и всем святым, с начала времен Богу угодившим».[221] Убитые были погребены с честью, а умиравшие пострижены в монашество. «Среди последних были Иван Внуков — во иноках Иона, Иван Есипов — во иноках Иосиф, Данила Дмитриев, сын протопопов из Москвы от Покрова на рву — в иноках Давид, троицкие слуги Данило Селевин, Меркурий Айгустов — в иноках Мефодий и многие другие. И, причастившись Святых Таин Христа, Бога нашего, они преставились ко Господу».[222] К царю Василию Шуйскому был отправлен с доброй вестью и подарком сын боярский Ждан Скоробогатов.

После этого сражения интенсивность боевых действий снизилась. Продолжались мелкие стычки, которые иногда перерастали в крупные. Так было во время вылазки 13 ноября. Участники вылазки напали на заставы Сапеги и Лисовского. Разгорелся бой. Из монастыря вышел конный отряд под начальством монахов Ферапонта Стогова и Малахея Рисевитина. Сначала защитникам монастыря удалось потеснить Лисовского и захватить некоторых поляков в плен, но затем Сапега и Лисовский общими усилиями погнали троицких сидельцев к стенам монастыря. Положение удалось спасти благодаря героизму крестьянина Суеты из села Молонова, который был человеком высокого роста и исполинской силы, но неумелый в бою, из-за чего над ним посмеивались. Как повествует Авраамий Палицын, Суета сказал: «Пусть я умру сегодня, но буду всеми прославляем!» В руках он держал оружие, бердыш. И укрепил Господь Бог того Суету и дал ему бесстрашие и храбрость; и он понуждал православных христиан прекратить бегство, говоря: «Не убоимся, братия, врагов Божьих, но станем с оружием твердо против них!» И сек бердышем своим врагов с обеих сторон, удерживая полк Александра Лисовского; и никто ему противостоять не мог. Он быстро, как рысь, скакал и многих тогда вооруженных в броне поразил. Многие же крепкие воины встали против него, чтобы отомстить за позор и жестоко на него наступали. Суета же сек на обе стороны; чтобы не бросить его, пешие люди, прекратив бегство, укрепились за надолбами».[223] В ходе этого боя один из монастырских слуг, Пимен Тенев, выстрелом из лука ранил в щеку самого Лисовского, а другой монастырский слуга, Михайло Павлов, убил одного из польских предводителей — Юрия Горского. Понеся большие потери, поляки были вынуждены отступить в свой лагерь, «троицкое же воинство вошло в обитель с великою победою».[224]

С наступлением зимы 1608-1609 годов обстрел монастыря из артиллерийских орудий прекратился. Сапега решил взять его измором или при помощи измены. Польские предводители стали рассылать из своего лагеря под Троице-Сергиевым монастырем небольшие отряды для того, чтобы подчинить Лжедмитрию II окрестные города, многие из которых уже присягали ему, но успели отпасть. Так, в районе Переславля-Залесского, Ростова Великого и Ярославля действовал отряд под начальством испанского авантюриста Хуана Крузати. Ему удалось вновь подчинить Лжедмитрию II Переславль-Залесский и Ярославль. «Ростов, — по свидетельству очевидца тех событий Конрада Буссова, — воспротивился было, но это не привело к добру... Он перестал существовать, все постройки были обращены в пепел, многочисленные великолепные сокровища, золото и серебро, драгоценные камни и жемчуг расхищены, а в церквах были содраны даже ризы со святых».[225] Буссов сообщает также, что УЧАСТНИКИ шайки Крузати разрубили на части и похитили драгоценную раку, в которой почивали мощи святителя Леонтия Ростовского. Митрополит Ростовский Филарет Романов был схвачен и в одной свитке отведен в тушинский лагерь. Там его участь переменилась. Лжедмитрий II провозгласил его нареченным патриархом. От имени нареченного патриарха рассылались грамоты. Сам Филарет во время богослужений в Тушино поминал «царя Димитрия». Патриарх Гермоген не считал Филарета изменником и писал: «А которые взяты в плен, как и Филарет митрополит и прочие, не своею волею, но нужею, и на християнский закон не стоят и крови православных братий своих не проливают – на таковых мы не порицаем, аще и молим о них елика сила, чтоб Господь от них и от нас отвратил праведный гнев и полезная б подал им и нам по велицей Его милости».[226]

Один из сторонников «Тушинского вора» пан Микульский пришел со своей шайкой в Ростовский Борисоглебский монастырь. Явившись в келью к преподобному Иринарху, он стал спрашивать старца, кого тот признает законным царем. Преподобный Иринарх ответил на это, что его царь - «Русский царь Василий Иоаннович». «Живу в России, - говорил старец, - Русского Царя и имею, а другого никакого не имею Царя, ни короля Литовского, ни царя Крымского и никаких прелестников века сего»[227]. Один из панов назвал старца изменником «королю Димитрию», но преподобный Иринарх вновь подтвердил свою верность Василию Шуйскому, и заявил о готовности претерпеть смертные муки. «Русского царя не отвергнусь, - говорил он. – Если ты за сие меня и умертвишь, то я тленного твоего меча не убоюсь, а, радуясь, это стерплю. Во мне пользы не много, а сам будешь в крови; у моего же Бога есть такой меч, который невидимо ссечет вас, а души ваши погибнут в муке вечной».[228] Вскоре в Борисоглебский монастырь нагрянул сам пан Сапега с шайкой. Он пожелал видеть старца. Сапеге сказали, что Иринарх не признает царем Дмитрия и молится за царя Василия Шуйского. Преподобный на это сказал Сапеге: «Я в России рожден и крещен, за русского царя и Бога молю». Сапега ответил: «Правда в батьке велика – в которой земле жить, той земле и служить».[229] Преподобный Иринарх уговаривал Сапегу оставить разбои в России вернуться на родину, предсказывая в противном случае ему смерть. Сапега поклонился старцу и, уходя, не велел трогать монастырь. В Польшу он так и не вернулся, скончавшись в 1611 году в московском Кремле от моровой язвы.

Зима 1608-1609 годов принесла, несмотря на прекращение активных действий осаждавших, новые тяготы защитникам Троице-Сергиева монастыря. Из-за тесноты, недостатка хорошей воды и свежей пищи в монастыре началось «моровое поветрие». «И умножилась смерть в людях, — повествует Авраамий Палицын. — И великий храм Пресвятой Богородицы, во имя Честнаго и Славного Ее Успения, каждый день мертвыми наполнялся. За могилы же сперва по рублю за выкапывание брали, а потом по два и по три, затем и по четыре, и по пять давали, но не было уже кому ни брать, ни копать; и в одну могилу и яму погребали по десять и по двадцать человек, и дважды столько и больше. И сорок дней стоял темный сумрак и злой смрад. А где выносили мертвых, там за ними сонмы плачущих ходили; погребали же мертвых с утра до вечера. И не было ни покоя, ни сна ни днем ни ночью не только больным, но и здоровым. Ибо одни плакали над умирающими, другие над выносимыми, третьи над погребаемыми; и множество, в разных местах стоя, плакало. И от беспокойного сна как шальные все ходили. И преставилось тогда братии старой в обители двести девяносто семь братий, а новопостригшихся — более пятисот».[230] …..

Воеводы, посоветовавшись с архимандритом Иоасафом, послали письмо в Москву, к келарю Авраамию Палицыну, с просьбой о помощи. Авраамий обратился к царю, прося прислать в монастырь подкрепление ввиду сильного оскудения там в людях. «Скипетроносец же на словах давал, а на деле не осуществлял, потому что великая беда владела тогда царствующим городом».[231] Авраамий обратился тогда к царским вельможам и к патриарху святому Гермогену. «Патриарх же со всем освященным собором умолял царя, говоря ему: «Царь, если взята будет обитель преподобного, то вся страна Российская до Океана-моря погибнет и окончательно Москве станет тесно», и царь с трудом на слезы келаря преклонился».[232] В монастырь были посланы шестьдесят казаков и двадцать пудов пороха, а келарь Авраамий Палицын послал двадцать слуг монастырских. Потеряв несколько человек, этот отряд сумел пробиться в монастырь. В это же время защитники монастыря были неоднократно ободряемы явлениями преподобных Сергия и Никона. Так, насельник Троице-Сергиева монастыря пономарь Иринарх, почитаемый ныне как местночтимый святой, удостоился видения сначала преподобного Сергия, затем преподобного Никона.

Активные боевые действия против монастыря возобновились в мае 1609 года. Монастырь продолжал стойко обороняться. Тем временем Лисовский со своим отрядом рыскал по русским городам, грабя и уничтожая все на своем пути. Про «подвиги» Лисовского в это время рассказывает Конрад Буссов: «Пан Лисовский... превратил в пепел весь Ярославский посад, потом пошел дальше вглубь страны, убивая и истребляя все, что попадалось на пути: мужчин, женщин, детей, дворян, горожан и крестьян. Он сжег дотла большие селения, Кинешму и Юрьевец-Польский[233] и возвратился в лагерь под Троицей с большой добычей. Какой значительный вред был нанесен убийствами, грабежом и пожарами этим отпавшим городам как внутри стен, так и снаружи, — выразить невозможно. Я часто удивлялся, как это земля могла выдержать все это».[234]

Вскоре Сапега и Лисовский получили тревожное сообщение. От Новгорода двигался к Москве князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский с русско-шведским войском. Под стены Троице-Сергиева монастыря прибыл разбитый польский военачальник Зборовский со своим отрядом. Он поднял Сапегу на смех. «Пан же Зборовский, — повествует Авраамий Палицын, — ругаясь, понося Сапегу, Лисовского и всех панов, говорил: «Что стоит бездельное ваше стояние около лукошка? Что стоит лукошко то взять да ворон передавить?»[235] Сапега согласился на новый приступ. Этот приступ состоялся 31 июля 1609 года. В монастыре в это время оставалось здоровых не более двухсот человек. Это предприятие вновь окончилось для поляков полным провалом. Приступ был отбит с потерей убитой лишь одной женщины. Потери же со стороны штурмующих были большие, особенно в отряде Зборовского. Теперь пришел черед Сапеги и Лисовского смеяться над ним: «Чего ради не одолел ты лукошко? Постарайся еще, ты ведь такой храбрый, не посрами нас, пойди, разори это лукошко, доставь вечную славу королевству польскому. Нам непривычны приступы, а ты — премудр, позаботься о себе и о нас».[236]

Этот приступ оказался последним, но в монастыре об этом не знали. Многие, не видя помощи ниоткуда, и ожидая новых приступов, стали падать духом. Возможности связаться с Москвой в то время у осажденных не было. Некоторые из них уже стали говорить: «Вот уже столько времени продолжается пролитие нашей крови, а еще какой будет конец этой беде? Что если напрасно наше упование на царя Василия? Вот, день ото дня мы ждем помощи и выручки, но все обман. Уже ведь все российские города соблазнились и все к ворам перешли, и ниоткуда нет нам на помощь ратных воинов, ибо всем хватает забот о самих себе. А ну как станут головы наши пищей для мечей?»[237] В то время, когда иссякла надежда на помощь человеческую, явилась помощь свыше. Как рассказывает в своем «Сказании» Авраамий Палицын: «Дивный во своих чудесах великий Сергий вновь явился пономарю Иринарху, говоря: «Скажи всей братии и всем ратным людям: почему скорбят из-за того, что нельзя послать в Москву вести? Я послал от себя в Москву в дом Пречистой Богородицы и ко всем московским чудотворцам... трех своих учеников: Михея, Варфоломея и Наума — в третьем часу ночи... И воры, и литовцы видели их».[238] Из расспросов пленных выяснилось, что стража осаждавших видела трех монахов, выехавших из монастыря на очень худых лошадях. Затем сам преподобный Сергий явился одному больному монаху, сомневавшемуся в этом событии, и исцелил его. «И сказал ему великий чудотворец Сергий, — повествует Авраамий Палицын, — Что сомневаешься? Воистину послал я своих учеников”. А старец, простецом будучи, говорит: «А на чем послал, государь наш?» Преподобный же отвечает: «На трех слепых меринах, которых конюший Афанасий Ощерин из-за нехватки корма выгнал из монастыря в надолбы, — на тех и послал. Меринов поискали, но не нашли, и уверились, что воистину было, как сказал святой Сергий чудотворец, и воздали все за это славу Господу Богу, творящему удивительное».[239] Это происшествие сильно ободрило защитников крепости, уверившихся в чудесной помощи преподобного Сергия.

Тем временем, войска князя Михаила Скопина-Шуйского постепенно очищали города Северной России от тушинцев. 1 сентября 1609 года Скопин-Шуйский взял Переславль-Залесский. Готовясь к решительной борьбе против тушинцев, он обратился к преподобному Иринарху Ростовскому с просьбой о молитвенной помощи. Святой благословил князя и послал ему свой крест[240] и просфору. В октябре войска Сапеги и Лисовского были разбиты при Александровской слободе (ныне город Александров), где и утвердился на зиму князь Скопин-Шуйский. В Троице-Сергиев монастырь он прислал часть своих воинов. 12-го января Сапега, услышав о приближении к монастырю главных сил Скопина-Шуйского, поспешно бежал по дороге на Дмитров. Защитники монастыря долгое время не верили в то, что осада закончилась. Лишь через восемь дней в Москву с радостным известием был послан троицкий инок Макарий Куровский, один из шести, кроме архимандрита Иоасафа, оставшихся в живых монахов из числа постриженных до осады. Всего же, по подсчетам Авраамия Палицына, «от осадной немощи» погибли 2125 человек, не считая женщин, детей, немощных и стариков.[241] В Москве известие о снятии осады вызвало большую радость. Царь Василий Шуйский прислал в обитель медаль к образу Святой Живоначальной Троицы с отчеканенными на ней памятными надписями. В самом монастыре был установлен ежегодный крестный ход по стенам, который совершался в день бегства из-под него Сапеги. В дальнейшем Сапега продолжал бродить со своим отрядом по Руси. В июле 1610 года отряд Сапеги захватил Пафнутьев Боровский монастырь, куда удалился на покой настоятель Троице-Сергиева монастыря Иоасаф. Иноки были перебиты. Принял мученическую смерть и архимандрит Иоасаф. Он почитается в Соборе святых земли Радонежской как преподобномученик. Преемником святого Иоасафа в должности настоятеля Троице-Сергиева монастыря стал преподобный Дионисий, бывший ранее настоятелем Старицкого Успенского монастыря.

Помимо Троице-Сергиева монастыря целый ряд монастырей подвергся нападениям тушинцев. Кириллово-Белозерский монастырь претерпел осаду. Были разорены монастыри: Троицкий Макарьев Калязинский, Пафнутьев Боровский, Борисоглебский Новоторжский, Островский Введенский Охтинский, Александро-Свирский, Спасо-Прилуцкий Дмитриев. Целый ряд монастырей был разорен в окрестностях города Углича. Это монастыри: Никольский, «что у Грехова ручья», Никольский Улейминский, Алексеевский, Вознесенский, Троицкий, Иоанно-Богословский, Введенский женский, Богоявленский женский, Покровский Паисиев, Богоявленский мужской, Михаило-Архангельский, Успенский Кассианов. Насельники этих монастырей были перебиты. Мученически пострадал при взятии Вологды в 1612 в году святой Галактион Вологодский (из рода князей Бельских), причисленный к лику святых как преподобномученик. В годы Смуты погибло немало священнослужителей. Архиепископ Тверской Феоктист, захваченный сторонниками Лжедмитрия II, сумел бежать из Тушино, но по дороге в Москву был убит. Тело его нашли обглоданное хищными зверями. Архиепископ Суздальский Галактион, изгнанный тушинцами из Суздаля за отказ поминать за богослужением самозванца, скончался в изгнании. Епископ Коломенский Иосиф, призывавший жителей Коломны сохранять верность Василию Шуйскому, был захвачен тушинцами при взятии ими этого города. Они стали таскать Иосифа с собой, привязав к пушке. Воеводам Василия Шуйского удалось освободить епископа-страдальца.

Когда в 1619 году в Москву прибыл Иерусалимский патриарх Феофан, он посетил и Троице-Сергиев монастырь. Патриарх похвалил подвиги защитников обители во время осады и пожелал увидеть иноков, которые участвовали в сражениях. Ему представили более двадцати монахов, «в них же первый был именем Афанасий Ощерин, зело стар сый, и весь уже пожелтел в сединах». Патриарх спросил его: «Ты ли ходил на войну и начальствовал над воинами?» Афанасий, поклонясь, ответил: «Да, Владыко Святый, понужден был слезами кровными». Патриарх спросил еще: «Что тебе свойственно, иночество ли в молитвах особо или подвиг перед всеми людьми?» Афанасий ответил: «Всякая вещь и дело, Владыко Святый, в свое время познается: у вас, святых отцов, от Господа Бога имеется власть прощать и запрещать, а не у всех, что я делаю и делал, — исполняя послушание». Обнажив голову, Афанасий показал рану, нанесенную ему вражеским оружием, и сказал: «Да будет тебе известно, Владыко мой, — вот подпись латинян на голове моей, еще же и в теле моем шесть памятей свинцовых обретаются; а сидя в келии, в молитвах, возможно ли было найти таких будильников к воздыханию и стенанию? А все это было не по нашей воле, но по воле пославших нас на службу Божию».[242] Патриарх был, конечно, удовлетворен тем, «что над воинственным одушевлением, тем не менее, господствует дух иноческого благочестия, смирения и простоты, благословил Афанасия, целовал его любезне и прочих его сподвижников отпустил с похвальными словесы».[243]

Дата добавления: 2017-01-14