Русская Православная Церковь и Российское государство 4 страница

Юрию Мнишку всего этого показалось мало. Он потребовал русских земель. Лжедмитрий согласился передать ему целый ряд городов с прилегающими к ним областями, в том числе Смоленск, Брянск, Чернигов, Курск.[118] Часть Смоленского княжества и шесть городов в Северской земле Лжедмитрий обязался передать королю Сигизмунду III.

В Москве узнали о появлении в Польше Лжедмитрия довольно быстро. Царь Борис Годунов и патриарх Иов предприняли меры для изобличения самозванца. С этой целью к королю Сигизмунду был послан дядя Григория Отрепьева Смирной-Отрепьев. «И послаша в Литву посланника, - повествует летописец, - дядю ево (Отрепьева) Смирново Отрепьева. Смирной же прииде в Литву и на посолстве все говорил. Они же тому ничего не повериша. Смирной же просил, чтоб того вора ему показали. Они же ему ево не показаша и отпустиша ево к Москве ни с чем. Смирной же пришед возвести все царю Борису».[119] Сам король Сигизмунд даже не принял посла. Патриарх Иов отправил своего посла Афанасия Пальчикова к ревнителю православия князю Константину Острожскому, чтобы убедить его не помогать расстриге. Князь Острожский не сумел или не захотел помочь. Видимо представители патриарха посетили и других видных магнатов. К православному духовенству Речи Посполитой был направлен патриархом с той же целью Андрей Бунаков. Его не пропустили на польскую территорию. Собранный патриархом Иовом церковный Собор предал Отрепьева анафеме.

В январе 1605 года, когда войско самозванца уже находилось на территории России, патриарх Иов разослал по епархиям распоряжение духовенству совершать молебны, «чтобы Господь Бог отвратил свой праведный гнев, не дал бы Российского государства и Северской области в расхищение и плен поганым литовским людям, не дал бы их в латинскую ересь превратить».[120] Патриарх обратился также к своей пастве с посланием (грамотой) следующего содержания: «Литовский король Жигимонт преступил крестное целование и, умысля с панами радными, назвал страдника, вора, беглого чернеца, расстригу Гришку Отрепьева князем Димитрием Углицким для того, чтобы им бесовским умышлением своим в Российском государстве церкви Божии разорить, костелы латинские и люторские поставить, веру христианскую попрать и православных христиан в латинскую и люторскую ересь привести и погубить. А нам и вам и всему миру подлинно ведомо, что князя Димитрия Ивановича не стало на Угличе тому теперь 14 лет, и теперь лежит на Угличе в соборной церкви; на погребении его была мать его и ее братья, отпевал Геласий митрополит с освященным собором, а великий государь посылал на погребение бояр своих, князя Василия Ивановича Шуйского с товарищами. И то не явное ли их злодейское умышленье, воровство и бесовские мечты? Статочное ли то дело, чтобы князю Димитрию из мертвых воскреснуть прежде общего воскресения? А делают это Сигизмунд король и паны радные своим умышлением для того, чтоб Северской земли городов доступить к Литве, для того страдника назвали князем Димитрием; а страдник этот расстрига, ведомый вор, в мире звали его Юшком Богданов сын Отрепьев, жил у Романовых во дворе, и, заворовавшись, от смертной казни постригся в чернецы, был по многим монастырям, в Чудове монастыре, в дьяконах, да и у меня, Иова патриарха, во дворе для книжного письма побыл в дьяконах же; а после того сбежал с Москвы в Литву с товарищами, чудовскими чернецами, с попом Варлаамом Яцким да с клирошанином Мисаилом Повадиным; был тот Гришка Отрепьев в Киеве, в Печерском и Никольском монастырях, в дьяконах, потом отвергся христианской веры, иноческий образ попрал, платье с себя чернеческое скинул и уклонился в латинскую ересь, впал в чернокнижие и ведовство и по призыванию бесовскому и по умышлению короля Сигизмунда и литовских людей стал Димитрием царевичем ложно называться. Товарищи его воры, которые за рубеж его проводили и в Литве с ним знались, чернец Пимен да чернец Венедикт, да Ярославец Степанко иконник, предо мною патриархом на Соборе сказывали; чернец Пимен сказывал, что познакомился с Гришкою Отрепьевым в Новгороде-Северском и проводил его за литовский рубеж; чернец Венедикт сказал, что видел вора Гришку в Киеве, в Печерском и Никольском монастырях в чернецах, и у князя Острожского был в дьяконах, и после того пристал к люторам, уклонился в ересь и в чернокнижье, стал воровать у запорожских черкас, в чернецах мясо есть; и он, Венедикт, извещал на него печерскому игумену; и печерский игумен посылал к козакам этого вора схватить, и он, узнав про то своими бесовскими мечтами, скрылся и ушел к князю Адаму Вишневецкому и по сатанинскому ученью, по Вишневецких князей воровскому умышленью и по королевскому веленью стал называться князем Димитрием».[121] Грамота патриарха Иова оканчивалась такими словами: «Вы бы эту грамоту велели прочесть всем и того расстригу Гришку и его воровских советников и государевых изменников, которые тому вору последуют, и вперед кто станет на то прельщаться и ему верить, соборно и всенародно прокляли и вперед проклинать велели, да будут они все прокляты в сем веке и в будущем. А мы здесь в царствующем граде Москве соборно и со всеми православными христианами также их вечному проклятию предали и вперед проклинать повелеваем».[122] Анафема Отрепьеву провозглашалась в храмах регулярно, кроме времени его царствования, в Неделю Православия. Последний чин Недели Православия, в котором содержалась анафема Отрепьеву, был издан в Москве в 1850 году. В петербургском издании 1869 года анафема Отрепьеву уже отсутствует.[123]

Король Сигизмунд не мог, в силу политических причин, помочь мнимому Дмитрию своим войском, однако негласно король разрешил своим подданным вступать в формируемое самозванцем для борьбы с Борисом Годуновым войско. Король оказал также и материальную помощь. В сентябре 1604 года на генеральном смотре в Глинянах гетманом войска был избран Юрий Мнишек. 12 октября трехтысячное войско Лжедмитрия, состоящее из различных авантюристов, в основном поляков, подошло к Киеву. Из Киева самозванец направил письмо Борису Годунову, в котором он извещал Бориса о своих притязаниях на престол и обвинял его в различных преступлениях. 13 октября 1604 года войско под предводительством самозванца начало переправляться на лодках через Днепр в пределы Российского государства. Переправившись, войско двинулось к Чернигову. Первой крепостью, которая сдалась самозванцу, стал Монастырский острог. Затем настал черед Чернигова. И Монастырский острог и Чернигов попали в руки Лжедмитрия благодаря восстаниям местного населения, сагитированного заранее засланными агентами. Воеводы пытались организовать сопротивление, но безуспешно. Черниговский воевода Воронцов-Вельяминов отказался присягнуть самозванцу, и был по его приказанию убит. Два другие воеводы, князь Татев и князь Шаховской убоялись и присягнули. От Чернигова войско самозванца направилось к Новгороду-Северскому. Воеводой там был храбрый и энергичный Петр Басманов. Он сумел организовать сопротивление и отразить два приступа. Войско самозванца охватило уныние. В это время пришло известие о переходе на сторону мнимого Димитрия сильнейшей крепости Северской земли Путивля. Жители Путивля восстали, связали своих воевод и выдали их самозванцу. Дьяк Богдан Сутупов присягнул ему и выдал хранящуюся в Путивле казну, которая предназначалась для выплаты жалованья войскам Бориса Годунова. Вслед за Путивлем на сторону самозванца перешли Курск, Рыльск и Кромы.

Встревоженный Борис Годунов в это время занимался организацией отпора самозванцу. 18 декабря под Новгород-Северский прибыло войско под командованием князя Феодора Ивановича Мстиславского, однако в сражении 21 декабря это войско было разбито немногочисленным войском Лжедмитрия. Мстиславский получил рану в голову. Победа, впрочем, не принесла Лжедмитрию выгоды. В его лагере начался мятеж. Солдаты разграбили обозы, сорвали с самозванца соболью шубу и поносили его непристойными словами. Около 800 солдат ушли назад в Речь Посполитую, не смотря на то, что Лжедмитрий на коленях умолял не оставлять его. Уехал и Юрий Мнишек. Иезуиты с трудом уговорили остаток войска не следовать примеру ушедших.

Самозванец оставил осаду Новгорода-Северского и ушел в Севск. Там он занялся формированием нового войска из крестьян. К Лжедмитрию примкнули также около четырех тысяч запорожских и несколько сот донских казаков. Борис Годунов, в свою очередь, прислал Мстиславскому подкрепления и князя Василия Шуйского в помощь. 21 января войско самозванца было разгромлено Мстиславским и Шуйским в сражении под Добрыничами. Согласно рассказу французского наемника Жака Маржерета, самозванец «потерял почти всю пехоту, пятнадцать знамен и штандартов, тринадцать пушек и пять или шесть тысяч человек убитыми, не считая пленных, из которых все, оказавшиеся русскими, были повешены среди армии, другие со знаменами и штандартами, трубами и барабанами были с триумфом уведены в город Москву».[124] Под самозванцем была ранена лошадь, и сам он едва избежал плена. Бояре не смогли воспользоваться плодами победы под Добрыничами. Они осадили сначала Рыльск, потом Кромы. Самозванец в это время отсиживался в Путивле, проводя время главным образом в обществе иезуитов. Не надеясь самостоятельно одолеть Бориса Годунова, Лжедмитрий безуспешно пытался поднять на войну короля Сигизмунда III и крымского хана. Под Кромами московское войско простояло до мая, напрасно теряя время. Город оборонял приспешник Лжедмитрия храбрый атаман Корела с пятьюстами донскими казаками. Он успешно отразил приступ, предпринятый Мстиславским. Тем временем на сторону самозванца перешли крепости Белгород, Валуйки, Елец, Ливны и Царев-Борисов. Однако переход на его сторону этих крепостей мало приближал Лжедмитрия к его цели – свержению Бориса Годунова и собственному воцарению в Москве.

Вдруг положение Лжедмитрия стремительно переменилось. 13 апреля 1605 года царь Борис Годунов внезапно занемог и скончался. «Новый летописец» повествует об это кратко: «После бо Святыя недели канун жены мироносицы царю Борису вставши из-за стола после кушанья, и внезапу прииде на него болезнь люта и едва успе поновитись[125] и постричи. В два часа в той же болезни и скончася».[126] Архиепископ Арсений Элассонский говорит о кончине Бориса Годунова несколько подробнее: «13 апреля месяца, в субботу, царь Борис, будучи здоров, после обеда, когда бояры удалились по своим домам, и сам царь Борис, удалившись из столовой во внутренний покой дворца, неожиданно скончался. Прибывший вскоре патриарх кир Иов едва успел и приобщил его Божественных Тайн и постриг его в монахи, назвав его Боголепом монахом, то есть Боголюбезным. Итак, патриарх, архиереи, священники, все бояре и народ похоронили его с великой честию и псалмопением во всечестном Архангельском храме с прочими царями и великими князьями, вблизи благочестивейшего царя Феодора».[127]

Царю Борису наследовал сын - 16-ти летний Феодор Борисович. Жители Москвы присягнули новому государю и целовали крест «государыне царице Марье Григорьевне всея Руси, и ее детям, государю царю Феодору Борисовичу и государыне царевне Ксении Борисовне». Присягая, москвичи клялись, в частности: «К вору, который называется князем Димитрием Углицким, не приставать, с ним и его советниками не ссылаться ни на какое лихо, не изменять, не отъезжать, лиха никакого не сделать, государства не подыскивать, не по своей мере ничего не искать, и того вора, что называется царевичем Димитрием Углицким, на московском государстве видеть не хотеть».[128]

После смерти Бориса Годунова количество сторонников самозванца резко возросло. Неожиданную смерть царя Бориса рассматривали как кару Божию за его преступления и как свидетельство благоволения Божия «Димитрию». Когда митрополит Новгородский Исидор[129] прибыл в действующее против Лжедмитрия войско для приведения его к присяге царю Федору Борисовичу, царице Марии и царевне Ксении, все послушно присягнули, целовав крест. Однако вскоре это войско частью перешло на сторону самозванца, а частью разбежалось. 1 июня 1605 года в пригород Москвы Красное Село явились посланцы Лжедмитрия Гавриил Пушкин и Наум Плещеев. Они зачитали грамоты от имени «царя Дмитрия». Во главе взволнованных масс народа Пушкин и Плещеев проследовали на Красную площадь. Там они вновь зачитали грамоты, в которых утверждалось, что претендент на престол есть истинный царевич Дмитрий. После этого народ ринулся в Кремль. Царь Федор Борисович, его мать и сестра успели бежать. Вскоре их схватили и поместили в их старом боярском доме. «Быстро глупый народ забыл великую доброту отца его Бориса и неисчислимую милостыню, которую он раздал им», - писал по поводу низложения Феодора Борисовича Арсений Элассонский.[130] Приблизительно 10 июня 1605 года царь Феодор Борисович и его мать были убиты сторонниками Лжедмитрия. Расправой руководили князь Василий Васильевич Голицын и князь Василий Михайлович Рубец-Масальский. Непосредственными исполнителями гнусного дела были дворяне Михаил Молчанов и Андрей Шерефединов и три стрельца. Царицу Марию Григорьевну удавили, юный же царь Федор Борисович долго сопротивлялся четырем убийцам. Тогда, - повествует летописец, - «един же от них злодей убийца взят его за тайные уды и раздави».[131] Народу объявили, что Годуновы покончили с собой, приняв яд. Ложный слух о самоубийстве Годуновых благодаря окружению самозванца широко распространились по Европе. Федора и Марию Годуновых закопали в яме на земле, принадлежащей Варсонофьеву девичьему монастырю, который находился в Москве между улицами Сретенка и Рождественка.[132] На этой земле хоронили самоубийц, бродяг, людей, скончавшихся без покаяния и причащения. В этой же яме было закопано тело царя Бориса, ранее покоившееся в царской гробнице в кремлевском Архангельском соборе. Причем его останки после извлечения из гробницы были подвергнуты поруганию: в них бросали камни, пинали ногами. В некоторых источниках утверждается, что поругание останков Бориса Годунова произошло после вступления Лжедмитрия в Москву, по его указанию. В других, напротив, что это событие произошло еще до вступления самозванца в Москву, что вероятно и соответствует действительности. Современник событий архиепископ Арсений Элассонский писал: «Тело царя Бориса вынули из гроба, который находился в соборном храме Архангелов, ради поругания, и похоронили в маленьком женском монастыре, именуемом Варсонофьевском. Через пять дней умертвили царя Федора и мать его Марию и похоронили их вблизи царя Бориса в Варсонофьевском монастыре».[133] Архангельский собор был храмом, в котором архиепископ Арсений регулярно совершал богослужения, и даже титуловался «Архангельским», по названию собора. Кому, как не архиепископу Арсению было знать, как все произошло? То, что Борис Годунов был захоронен в Варсонофьевском монастыре до вступления самозванца в Москву, подтверждают также современники тех событий Исаак Масса и Конрад Буссов.

Скажем и дальнейшей судьбе останков Годуновых. После воцарения Василия Шуйского Годуновы с подобающими почестями были захоронены в Троице-Сергиевом монастыре. Усыпальница Годуновых находится возле паперти Успенского собора Лавры. Там же упокоилось впоследствии и тело царевны Ксении Годуновой (в иночестве Ольги). В 1930-е годы захоронение было осквернено. Видимо тогда из него исчезли черепа Годуновых. В 1945 году захоронение было исследовала группа экспертов во главе с Михаилом Михайловичем Герасимовым.[134] В 1605 году от рук убийц погиб также боярин Семен Никитич Годунов. Другие Годуновы и их родственники Сабуровы и Вельяминовы были сосланы, а их имущество разграблено.

Патриарх Иов до конца отстаивал законную власть. Он едва не был убит сторонниками самозванца. Его свели с престола. Имущество патриарха разграбили, а его самого отвезли в Старицкий Успенский монастырь. Этот монастырь был, впрочем, указан как место пребывания на покое им самим. Святитель Иов был пострижеником и настоятелем этого монастыря. В Старицком Успенском монастыре братия встретила патриарха с честью и заботилась о святителе до его кончины. Дионисий …

Самозванец торжественно вступил в Москву 20 июня 1605 года. Ему предшествовала чудотворная Курская Коренная икона Божией Матери, взятая им в Курской Коренной пустыни. Лжедмитрий сделал ее главной святыней своего царствования, поместив над троном.[135] Духовенство встретило самозванца на Лобном месте с крестами. Москвичи радостно приветствовали мнимого царя Дмитрия. По свидетельству немецкого офицера на русской службе Конрада Буссова, москвичи повергались ниц пред мнимым царем и говорили: «Дай, Господи, государь тебе здоровья! Тот, кто сохранил тебя чудесным образом, да сохранит тебя и далее на всех твоих путях!», «Ты правда – солнышко, воссиявшее на Руси».[136] Самозванец отвечал: «Дай Бог здоровья также и моему народу, встаньте и молите за меня Господа».[137] Однако далее произошло событие, сильно напугавшее москвичей. Согласно рассказу Конрада Буссова, «как только Дмитрий въехал по наплавному мосту, проложенному через Москву-реку, в Водяные ворота, поднялся сильный вихрь, и, хотя в остальном стояла хорошая ясная погода, ветер так сильно погнал песок и пыль на народ, что невозможно было открыть глаза. Русские очень испугались, стали, по их обычаю, осенять лицо и грудь крестом, восклицая: «Помилуй нас Бог, помилуй нас Бог!», «Боже, спаси нас от несчастья!»[138] Русский летописец также упоминает о зловещем природном знамении: «Дню ж тогда бывшу вельми красну, мнози ж люди видеша ту: над Москвою, над градом и над посадом, стояше тма, окроме же града нигде не видяху».[139]

Вступив в Кремль, самозванец направился в Успенский собор, где поклонился мощам московских святителей. Затем он направился в Архангельский собор. Там самозванец, проливая слезы, поклонился гробницам царей Иоанна Васильевича и Феодора Иоанновича. Громким голосом он произнес, обращаясь к усопшим царям: «Увы мне, отче мой и брате мой, царие! Много зла соделаша мне враждующие на мя неправедно, но слава святому Богу, избавляющему мя, ради святых молитв ваших, из рук ненавидящих мя и делающих мне с неправдою, воздвизающему от земли нища, и от гноища возвышая убога посадити его с князи, с князи людей своих».[140] Обратившись к присутствующим, самозванец заявил, что его отец – царь Иоанн, а его брат – царь Феодор. Все стали громогласно подтверждать это.

К чести русских, вскоре нашлись люди, которые мужественно обличили самозванца. Это дворянин Петр Никитич Тургенев и горожанин Феодор Есипов по прозванию Калачник. Их казнили.[141] Позднее, перед свержением Лжедмитрия, явился еще один обличитель самозванца – дьяк Тимофей Осипов. К свому подвигу он приготовился постом и причастием Святых Таин. Придя во дворец, Осипов пред всеми заявил самозванцу: «Ты воистину Гришка Отрепьев, расстрига, а не цесарь непобедимый, не царев сын Димитрий, но греху раб и еретик».[142] Осипова также казнили. При Василии Шуйском имена казненных обличителей самозванца были внесены в Чин Недели Православия для возглашения им вечной памяти. Репрессиям подверглись монахи Чудова монастыря во главе с настоятелем архимандритом Варлаамом. Их разослали по дальним монастырям. Это косвенно подтверждает тождество Григория Отрепьева и Лжедмитрия. Если Лжедмитрий был Григорием Отрепьевым, то он мог опасаться разоблачений со стороны хорошо его знавшей Чудовской братии.

В то же время, митрополит Сарский (Крутицкий) Пафнутий, который являлся архимандритом Чудова монастыря во время пребывания в нем Отрепьева, никак не обличал самозванства Лжедмитрия. Все время его царствования он оставался на своей кафедре. Поведение митрополита Пафнутия в царствование Лжедмитрия I представляется непонятным. Как отмечает современный исследователь Смуты Василий Ульяновский: «Молчание Пафнутия ставит в тупик не только публицистов XVII в., но и современного исследователя. Действия же Пафнутия, к сожалению, не служат ключом к реконструкции его мыслей и оценок самозванчества. Он остается постоянно ускользающим загадочным деятелем Смутного времени».[143] Николай Михайлович Карамзин склонен объяснять молчание Пафнутия тем, что он лишился настоятельства в Чудовом монастыре после появления Отрепьева в Польше, а Сарскую (Крутицкую) митрополию получил от самозванца. Проблема в том, что неизвестно точно лишился ли Пафнутий настоятельства и когда стал митрополитом. В приложении к «Истории Русской Церкви» митрополита Макария (Булгакова) указывается 1605 год как год рукоположения Пафнутия в митрополита. В этом случае он действительно мог быть рукоположен по желанию Лжедмитрия. Однако его предшественник на Сарской кафедре митрополит Геласий, тот, что ездил в Углич расследовать смерть царевича Димитрия, скончался 26 сентября 1601 года. Непонятно почему кафедра пустовала так долго. Ульяновский полагает, что Пафнутий мог быть поставлен в митрополиты вскоре после смерти Геласия и тогда же архимандритом Чудова монастыря стал Варлаам. Пафнутий остался на кафедре после свержения Лжедимитрия. Скончался он в 1611 или 1612 году в Московском Кремле, который занимали тогда поляки. Митрополит Пафнутий являлся другом преподобного Адриана Монзенского[144] и духовным руководителем преподобного Никодима Кожеезерского.[145]

Вступив в Москву, самозванец не спешил венчаться на царство. Он ждал свою мнимую мать монахиню Марфу. Ее везли с места ссылки. В Разрядной книге под 1605 годом есть такая запись: «И послал боярина своего князя Василья Мосальского к царя Ивана Васильевича к царице иноке Марфе. Велел ее привезти к Москве. А вперед послал ее уговаривать постельничего своего Семена Шапкина, чтоб ево назвала сыном своим царевичем Димитрием. А потому Семен послан, что он Нагим племя, да и грозить ей велел – не скажет и быть ей убитой».[146] Следует сказать, что Лжедмитрий, воцарившись в Москве, возвысил род Нагих. Представителям этого рода он жаловал чины, вотчины, деньги, почести. Дядя царевича Дмитрия Михаил Нагой получил звание конюшего.

Когда мать царевича Дмитрия приблизилась к Москве, самозванец с почтением встретил ее возле села Тайнинского. Марфа публично признала его своим сыном. «Мать» и «сын» прилюдно обнимались. Затем самозванец пешком и с непокрытой головой проводил карету Марфы до Вознесенского монастыря в Кремле. В дальнейшем он неоднократно опирался на авторитет Марфы.

Когда Лжедмитрий был еще в Туле, его приветствовал как царя Рязанский архиепископ, родом грек, Игнатий.[147] Он стал первым архиереем, признавшим Лжедмитрия царем. Надо отметить, что русский епископат до самого последнего момента не признавал Лжедмитрия. Даже Игнатий Рязанский сделал это после того, как вся Рязань во главе с воеводами признала самозванца царем. Один из архиереев, архиепископ Астраханский Феодосий, не признал самозванца. За это он был выдан астраханцами Лжедмитрию. Самозванец проявил великодушие – пощадил Феодосия.

После воцарения Лжедмитрия в Москве состоялся церковный Собор, призванный решить судьбу Патриаршей кафедры. Участие в нем принимали митрополит Сарский Пафнутий, архиепископ Архангельский (бывший Элассонский) Арсений и случайно оказавшиеся в Москве иерархи, а также архимандриты и игумены. Среди участников Собора были митрополит Казанский Гермоген. Архиепископ Арсений кратко описывает этот Собор в своих мемуарах: «Он (Лжедмитрий I) пригласил к себе всех архиереев, архимандритов и игуменов, дал совет им, чтобы они избрали патриарха. … Поговоривши все единодушно друг с другом, решили: пусть будет снова патриархом святейший патриарх господин Иов, но так как он великий старец и слепец и не в силах пасти великую Церковь Христову и столь многочисленную паству, то перерешили не его оставить, но избрать другого вместо сего старца и слепца патриарха кир Иова для смотрения за великою Церковью Христовой и за словесными овцами Христа. И действительно, законно все архиереи избрали и нарекли преосвященнейшего архиепископа Рязанского кир Игнатия патриархом Москвы и всей России и, подписавши кодекс, показали царю и синклиту. Царь и весь синклит одобрили избрание патриарха».[148] Синклит, вероятно, - Боярская Дума. Избрание Игнатия было вызвано, как можно предположить, желанием Лжедмитрия видеть именно его патриархом. Во всяком случае, царь не желал видеть на патриаршем престоле Иова. Сомнительно в изложении архиепископа Арсения и то, что Иов был ко времени Собора уже слеп. 30 июля 1605 года Игнатий был возведен на патриарший престол.[149] Современники по-разному оценивали личность патриарха Игнатия. Преобладают, однако, крайне негативные оценки. Исаак Масса, основываясь, видимо, на слухах, дает ему такую характеристику: «лукавый негодяй, содомит и распутник, которого ненавидел народ».[150]

21 июля 1605 года, через три дня после прибытия в Москву царицы-инокини Марфы, в праздник Собора двенадцати апостолов в Успенском соборе Кремля состоялась коронация самозванца. Историк Вячеслав Николаевич Козляков отмечает, что в этот же день отмечалась память основателя ордена иезуитов Игнатия Лойолы. Иезуиты, много сделавшие для воцарения Лжедмитрия, присутствовали на коронации. Самозванец прошествовал в собор по затканному золотом бархату в сопровождении высшего духовенства и членов Боярской думы. Патриарх Игнатий венчал его на царство короной, сделанной в Вене по заказу Бориса Годунова. Затем Лжедмитрий направился в Архангельский собор. Арсений Элассонский, бывший при коронации видимо вторым по значению иерархом, так рассказывал об этом: «После венчания всеми царскими регалиями патриархом пошел в Соборный Архангельский храм, поклонился и облобызал все гробы великих князей, вошел и внутрь придела Иоанна Лествичника, где находятся гробы царей Иоанна и Феодора, и поклонился им».[151] Затем сам Арсений возложил на главу Лжедимитрия шапку Мономаха, произнеся слово «аксиос», всеми подхваченное. Из Архангельского собора все вернулись в Успенский собор, где была совершена праздничная литургия.

При венчании самозванца на царство представитель польского короля Николай Олесницкий произнес поздравительную речь на латыни. С приветственным словом выступил также духовник царей Бориса и Феодора Годуновых протоиерей Благовещенского собора Терентий. Есть сведение, что духовником самого Лжедимитрия стал архимандрит Владимирского Рождественского монастыря Исайя (Лукошков). В 1620 году князь Иван Барятинский, во время тяжбы с Владимирским Рождественским монастырем, ссылался на то, что вопрос нельзя было в свое время решить, «потому что Рождественского монастыря архимандрит был Ростриге духовник».[152] Впрочем, в качестве духовника самозванца упоминается и протоиерей Благовещенского собора Феодор, сменивший Терентия.[153]

Узнав о короновании мнимого Дмитрия, папа Римский Павел V приветствовал его посланием. «Мы уверены, - писал он, - что католическая религия будет предметом твоей горячей заботливости, потому что только по одному нашему обряду люди могут покланяться Господу и снискивать Его помощь, посылаем монахов, знаменитых чистотою жизни, а если тебе будет угодно, то пошлем и епископов».[154] В Москве стали ходить упорные слухи, что новый царь хочет ввести на Руси католичество. Православные епископы Речи Посполитой Гедеон Львовский и Михаил Перемышльский прислали письмо патриарху Игнатию с предупреждением, что Дмитрий тайный католик.

Царствование Лжедмитрия вскоре стало вызывать ропот. Самозванец не следовал многим русским обычаям, окружил себя поляками, которые оскорбляли национальные и религиозные чувства русских. Предполагаемый брак царя с полячкой и католичкой Мариной Мнишек обеспокоил русских епископов. Митрополит Казанский Гермоген и епископ Коломенский Иосиф настаивали на том, что этот брак возможен только в том случае если Марина примет православие через крещение. Святитель Гермоген, обращаясь к Лжедимитрию, говорил: «Царю! Не подобает христианскому царю пояти некрещеную, и во святую церковь вводити, и костелы римские и ропаты немецкие строити! Не буди, царю, тако творити! Некоторые прежние цари тако сотвориша нечестивии, яко ты хощеши творити тако».[155] За это выступление митрополит Гермоген был выслан из Москвы в Казань.

22 ноября 1605 года в Кракове состоялось бракосочетание «царя Димитрия» и Марины Мнишек. Отсутствующего жениха замещал царский посол Афанасий Власьев. Брачную церемонию проводил архиепископ Кракова кардинал Бернард Мациевский, доводившийся невесте двоюродным дядей. При бракосочетании присутствовали король Сигизмунд III, его сестра принцесса Анна, его сын королевич Владислав, папский нунций Клаудио Рангони, другие высокопоставленные лица. Отсутствующий жених изумил поляков подарками огромной ценности, которые от его имени были преподнесены Марине Мнишек, ее отцу и другим родственникам. Щедрость Лжедмитрия весьма отягощала царскую казну. По подсчетам Вячеслава Николаевича Козлякова Юрий Мнишек получил от зятя 150 тысяч рублей. Это притом, что годовой оклад боярина составлял 250 рублей, а окольничего – 150 рублей.[156]

Марина Мнишек, однако, не спешила в Москву. Возможно она была оскорблена безобразным поведением мнимого Димитрия, который предавался в Москве самому безудержному распутству вместе со своими ближайшими друзьями Феодором Басмановым и Михаилом Молчановым. По словам Исаака Массы женщин доставлял самозванцу Михаил Молчанов. «Это был большой плут и льстец, не боявшийся ни Бога, ни людей; эти трое сообща творили бесчестные дела и распутничали, ибо Молчанов был сводником и повсюду с помощью своих слуг выискивал красивых и пригожих девиц, добывал их деньгами или силою и тайно приводил через потаенные ходы в баню к царю; и после того, как царь вдосталь натешится с ними, они еще оказывались достаточно хороши для Басманова и Молчанова. Также, когда царь замечал красивую монахиню, коих в Москве много, то она уже не могла миновать его рук, так что после его смерти открыли, по крайней мере, тридцать брюхатых».[157] В другом месте своих мемуаров Исаак Масса возвращается к вопросу о распутстве самозванца: «Он, хотя и был героем и воином, (но также) и распутником, ибо всякую ночь растлевал новую девицу, и он обрюхатил также многих молодых монахинь, он также растлил одного благородного юношу из дома Хворостининых, которые принадлежат к знатному роду, и держал этого молокососа в большой чести, чем тот весьма величался и все себе дозволял».[158] Другой свидетель событий Смутного времени Авраамий Палицын так говорит о распутстве самозванца: «Много же он окаанный, прежде спряжения браку насильством девственных душ оскверни женского полу и мужеского и инокинь доброобразных».[159] Одной из жертв сладострастия самозванца стала царевна Ксения Борисовна Годунова. Марину Мнишек и ее отца это обстоятельство особенно беспокоило. Юрий Мнишек писал зятю: «Поелику, известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, благоволите, … вняв совету благоразумных людей, от себя ее отдалить».[160] По требованию Мнишека Лжедмитрий оставил Ксению Годунову. Ксению постригли в монахини с именем Ольга. Произошло это, по сообщению Пискаревского летописца, в частном доме князя Масальского, где содержали царевну после падения династии Годуновых. Затем Ксению (монахиню Ольгу) сослали в отдаленный Воскресенский Горицкий монастырь на Белом озере. Царевна пережила еще много бедствий. Инокиня Ольга Годунова находилась в Троице-Сергиевом монастыре, во время его осады Сапегой и Лисовским. Сохранились ее письма, написанные из осажденного монастыря. Скончалась она в 1622 году, в царствование Михаила Феодоровича. Согласно выраженному ею желанию и по повелению царя Михаила Федоровича Романова царевна Ксения (Ольга) Годунова была погребена в годуновской усыпальнице Троице-Сергиева монастыря. Отпевание ее совершил святитель Арсений Суздальский (бывший Элассонский).[161]

Дата добавления: 2017-01-14