Воля к рабству

ФИЛОСОФСКИЕ ДАННЫЕ ГОСПОДСТВА И ПОДЧИНЕНИЯ

Как было показано выше, 3. Фрейд и психоаналитическое на­правление вообще полагают, что «господин» и «раб» заложены в нас самих еще до утверждения социальных отношений. Филосо­фы, в свою очередь, также стремятся интериоризировать отноше­ния господства и подчинения, уловить в нем форму сознания, противопоставляемого себе самому.

«Господин» и «раб» находятся в наших душах. В сознании сталкиваются опасение и страх, агрессор и тот, кто подвергается агрессии, что позволяет увидеть фигуры господства и подчинения как своеобразное порождение нашего воображения. Тревога, страх смерти уводят далеко от свободы, где человек видит себя по­кинутым, и он проявляет волю в том, чтобы отыскать при помо­щи «любви к господину» примирения сознания с самим собой. И все это становится источниками и формами зависимости.

И не случайно Э. де Ла Боэси задается чрезвычайно важным вопросом: почему люди бьются за рабство так, как если бы речь шла об их спасении? И как бы уточняя его, И. Кант утверждает, что субъекты боятся стать свободными, что гораздо удобнее быть ведомым господином. А Гегель говорит о страхе смерти, поселив­шемся в душе человека.

Значит, господство держится только на страхе, желании или согласии тех, кто раздавлен. Так утверждает философская мысль. Пружина рабства коренится в первичном страхе, соединенном с лю­бовью к господину.

Такая постановка проблемы находит отражение и в литерату­ре. Ж. Рюсс приводит пример, заимствованный у Жана Полана: «Необычное восстание в 1838 г. пролило кровь на острове Барба­дос. Около двухсот негров, как мужчин, так и женщин, получив­шие мартовскими ордонансами свободу, утром пришли просить старого господина, некоего Гленеля, вновь взять их в рабство. Были зачитаны жалобы, записанные анабаптистским пастором, которые они принесли с собой. Потом началась дискуссия. Но Гленель, будучи застенчивым, скромным человеком, а также из опасения санкций закона не позволил им себя убедить. За это был вместе с семьей избит неграми, которые в тот же вечер заняли

36 Заказ 125

свои дома и были возобновлены привычные им речи и заботы»⁶⁴⁹. Негры не только не смогли обходиться без хозяина. Но они были просто влюблены в него. Как видим, правда литературы приходит на помощь философии.

В своем произведении «Рассуждения о добровольном раб­стве» Э. де Ла Боэси, как мы уже отмечали, задается простым и вместе с тем загадочным вопросом: как получается, что столько людей и столько наций соглашаются с тиранией одного лица, не будучи к этому принужденными силой? И действительно, трудно понять, почему народы, которые могли бы без особого труда осво­бодиться от подчинения, терпят все.

Назовем волю к рабству загадочной операцией, злом, поражаю­щим толпу. Но где его истоки? В странном очаровании, в обольще­нии всего нашего существа, через его обаяние и даже околдова­ние. Тиран нас обольщает и захватывает в сети идентификации: каждый, подчиняясь, идентифицируется с господином и участву­ет в его всевластии при помощи своего воображения.

Что околдовывает в господине последнего из рабов? Ощуще­ние себя при помощи идентификации с господином и богом. Во всяком обществе существует тираническая цепь: любой раб по­зволяет себя обольстить и очаровываться в проектировании себя в господине. Господство функционирует в нас, через нас, в наших душах столь алчных, делая их идентичными душе тирана.

И так возникают миллионы и миллионы людей, «и не через принуждение силой, а потому, что они очарованы и так сказать околдованы именем одного, от которого они не должны испыты­вать страх, потому, что он — единственный, не должны пенять, по­тому что он по отношению к ним ко всем является негуманным и жестоким... чтобы утвердиться, тираны стремятся приучить народ не только к подчинению и рабству, но и к почитанию»⁶⁵⁰, делает вывод Э. де Ла Боэси.

Секрет господства и рабства заложен не столько в тираничес­кой власти, сколько в воле служить тирану, идентифицируясь с ним. И тогда оказывается не просто различить тех, кто господ­ствует, и тех, кто подчинен. Складывается как бы удивительная цепь, где каждый отождествляет себя с начальником, становясь его рабом. И в каждом сердце, в каждой душе осуществляется странная диалектика рабства и иллюзий господства.

Цепь отношений, о которой говорит Ла Боэси, французс­кий философ Клод Лефор комментирует следующим образом: «Такова цепь идентификации, что последний из рабов желает еще и Бога. Нельзя недооценивать это суждение: тирания пере­секает все общество. И если верно, что есть только один госпо­дин, при котором все люди — рабы, то эта истина скрывает дру­гую истину: рабство всех связано с желанием каждого носить имя Одного перед лицом Другого. Фантазм Одного — это не только фантазм объединенного народа, это и фантазм каждого отдельного человека, мелкого тирана в обществе»⁶⁵¹. Если на­роды «перерезают себе горло», то это происходит потому, что они носят в себе тирана и сгибаются под игом его воображае­мой силы.

Мы уже отмечали, что Спиноза был знаком с этими мыслями Э. де Ла Боэси, что находит отражение в предисловии «Богослов-ско-политического трактата». Он видит истоки рабства в привер­женности людей к суевериям, при помощи которых «народу легко внушается то почитать своих царей как богов, то проклинать и не­навидеть их как всеобщий бич рода человеческого. Но ведь если высшая тайна монархического правления и величайший его инте­рес заключается в том, чтобы держать людей в обмане, а страх, ко­торым они должны быть сдерживаемы, прикрывать громким име­нем религии, дабы люди сражались за свое порабощение, как за свое благополучие, и считали не постыдным, но в высшей степе­ни почетным не щадить живота и крови ради тщеславия одного какого-нибудь человека»⁶⁵².

554

⁶⁴⁹Дгш/. Ор. (Л. Р. 290-291.

⁶⁵⁰ Ьа ВоёНе Е. йе. Ор. ск. Р. 132-133.

36*

⁶⁵¹ СГ. Ким /. Ор. сИ. Р. 293.

⁶⁵² Спиноза Б. Избранные произведения: В 2 т. М., 1957. Т. 2. С. 9-10.

10.3.2. Иммануил Кант и любовь к рабству

В одной из статей, посвященной Просвещению, И. Кант опи­сывает любовь к рабству, которая выражается самым различным об­разом: размещение в Другом долга руководить нашими мыслями, нежелание иметь свои собственные мнения и суждения, отказ от того, чтобы быть свободным. Все это давно присуще человечеству.

Как считает И. Кант, субъекты боятся быть свободными, так как более комфортным в реальности оказывается быть ведомым господином. Лень, трусость, безразличие, привычки, предубежде­ния — таковы основные причины противостояния Просвещению в XVIII в. Рабство нравится людям тем, что оно имеет успокоитель­ный характер, способствует утверждению комфорта, тогда как нуж­ны усилия, труд и даже борьба для утверждения господства разума. И люди с очевидностью предпочитают жить под опекой другого, пре­доставляя этому другому право думать за них. Люди из страха быть свободными, из-за нехватки мужества порождают господство, а те, кто господствует, искусно культивируют чувство страха свободы.

«Лень и трусость, - пишет И. Кант, - вот причины того, что столь большая часть людей, которые уже давно освободились от чуждого им руководства природы (паШгаШег ттогеппез), все же охотно остаются на всю жизнь несовершеннолетними; по этим же причинам так легко другие присваивают себе право быть их опе­кунами. Ведь так удобно быть несовершеннолетним! Если у меня есть книга, мыслящая за меня, если у меня есть духовный пас­тырь, совесть которого может заменить мою, и врач, предписыва­ющий мне такой-то образ жизни, и т.п., то мне нечего утруждать себя. Мне нет необходимости мыслить, если я в состоянии пла­тить; первым скучным делом займутся вместо меня другие»⁶⁵³.

И. Кант раскрывает в своих работах и феномен духовного господства. В его философии истории и теории образования воз­никает фигура невидимого господина. Его появление — резуль­тат существования второстепенных людей, о которых речь шла выше. В силу того, что человек появляется в жизни как ребенок и юнец, а моральное меньшинство предшествует большинству, так

⁶⁵³ Кант И. Собр. соч.: В 8 т. Юбилейное издание 1794-1994. М., 1994. Т. 8. С. 29.

как субъект не определяется по законам разума и свободы, то ему требуется господин, который его будет образовывать и обучать. Под господином И. Кант понимает субъекта, осуществляющего духовное господство и принуждающего людей к свободе. Человек является животным, имеющим потребность в господине, так как господин воплощает того, кто разбивает индивидуальную волю. Возникает вопрос: движемся ли мы в направлении логики Гегеля в отношении господин-раб? Ответ, по Канту, однозначен — нет. И это так потому, что если пути рабства многочисленны, то пути господства, наоборот, немногочисленны. Кант усматривает исто­ки рабства и зависимости в глубинной сущности человека, а гос­подство исчезает из вида.

«Трудность, — утверждает И. Кант, — которую ясно показывает уже сама идея этой задачи, состоит в следующем: человек есть жи­вотное, которое, живя среди других членов своего рода, нуждается в господине. Дело в том, что он обязательно злоупотребляет своей свободой в отношении своих ближних; и хотя он, как разумное су­щество, желает иметь закон, который определил бы границы сво­боды для всех, но его корыстолюбивая животная склонность по­буждает его, где это ему нужно, делать для самого себя исключение. Следовательно, он нуждается в господине, который сломил бы его собственную волю и заставил его подчиняться общепризнанной воле, при которой каждый может пользоваться свободой. Где же он может найти такого господина? Только в человеческом роде. Но этот господин также есть животное, нуждающееся в господине»⁶⁵⁴.

Господин филигранно вырисовывает это сознание на пути ут­верждения своего полного духовного господства и обращения лю­дей к универсальному. Но вместе с тем Кант напоминает об эгоиз­ме государей и руководителей. По сути дела, быть господином над людьми, управлять ими или обучать их, поднимать их до формы универсального и разрушать эгоистические интересы — это самая трудная задача. Господа мудрости, образования, политики неви­димы, так как не нуждаются в господине для того чтобы забыть о своих эгоистических интересах. И Кант утверждает, что искусства управлять людьми и их обучать являются двумя самыми трудными искусствами.

⁶⁵⁴ Кант И. Указ соч. Т. 8. С. 18-19.

торая избегает меня и которая будет устанавливать эти кособокие отношения, где завязывается и каменеет моя свобода. В тяжести взгляда, отбрасывающего меня в инертную в себе массу, берет ис­токи моя зависимость по отношению к другому.

Таким образом, несколько упрощая, мы являемся наблюдате­лями за имеющими свободу господами, а также, будучи видимы­ми, созерцаемыми, образованными, такими, как другие нас вос­принимают. Отсюда смертельная дуэль сознаний, в которой каж­дый своим взглядом внедряет рабство и господство, отсюда вырастает садизм и мазохизм, эти «извращения», присущие взгля­ду на самого себя. Ад — это другие: взглядом внедряется зависи­мость, подчинение, господство, рабство.

Однако в генезисе зависимости находится «дурная вера» — это ложь самому себе, при помощи которой я пытаюсь притворяться, что я не свободен, при помощи которой я стараюсь забыть, что я являюсь сознанием, не испытывающим влияния закона вещей и не маскирующим мои собственные условия. И оно играет столь же решающую роль, как и взгляд другого. Как только я вручаю другому заботы о моем существовании, как только я отказываюсь от одиночества и небытия и от экспериментирования со своей свободой, тотчас же берут начало в этой дурной вере моя зависи­мость и мое подчинение. Бегство от свободы или ответственнос­ти, согласие на превращение самого себя в объект для другого — все это рождает страх свободы, а это, по Сартру, является ядром зависимости, отчуждения, подчинения.

Таким образом, желание подчинения и послушания берет на­чало в дурной вере. И в этом мы можем видеть родство позиции Ж.-П. Сартра со взглядами И. Канта и 3. Фрейда. В поисках гос­подина человек проявляет (3. Фрейд) свою нужду и детскую зави­симость. Сартр говорит о дурной вере - иной термин потребнос­ти, где маскируется наша свобода.

10.3.5. Жан-Франсуа Лиотар: наслаждение от подчинения

Согласно Лиотару, подчинение коренится не только в своей свободе. Оно реализуется наслаждением и желанием. Можно ли говорить об отчуждении там, где есть наслаждение? «Английские безработные (сто лет назад) наслаждались истерическим, мазохист-

ским истощением, и я не знаю ради чего еще, находясь на шахтах, литейных заводах, фабриках, в аду, они наслаждались безумным разрушением своего органического тела, что им, конечно, было на­вязано, они наслаждались разложением их идентичности»⁶⁵⁹.

Далекое от «отчуждения» несчастье работающего и отделенно­го от своего продукта субъекта, когда тяжелый труд подпадает под господство другого, сопровождается наслаждением, интенсивнос­тью, подчиненностью. И это не противоречит идее непокорности, бунта. Наслаждение и бунт не кажутся несовместимыми.

Вопреки проблематике отчуждения (труда) необходимо обра­титься к телу и наслаждению. Есть только тело и побудительные диспозиции, желания. Внутри этой диспозиции подчинение мо­жет приносить интенсивное наслаждение. Возможно, «Либидо-нальная экономика» схожа с «Рассуждениями о добровольном рабстве» Э. де Ла Боэси, который говорит о загадке всякой власти: почему человек приемлет подчинение? Так как он любит рабство, мягкое и не жестокое...

Страх свободы и любовь к рабству заложены в сердце челове­ка. Вспомним о К. Поппере и описанном им закрытом обществе, где у индивидов нет личных решений, а также об А. Зиновьеве, показавшем, что советская система, закрытая и тоталитарная, приносит «администрируемым» нередко огромное удовлетворе­ние. Сложился, говоря словами А. Зиновьева, кото $ощейси$, влюбленный в рабство, получающий удовлетворение от тотали­тарного политического режима. Его психика структурировалась страхом свободы. В этом коренятся желания возврата прежнего режима в странах Восточной Европы и бывшего СССР, которое испытывают многие граждане этих стран до сих пор.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПО ФИЛОСОФСКИМ ОСНОВАНИЯМ ВЛАСТИ

«Ни на солнце, ни на смерть, - говорил Ларошфуко, - нельзя смотреть в упор⁶⁶⁰.

⁶⁵⁹ Ьуо(агсИ.-Е Ёсопогше ИЪМта1е. Р., 1974. Р. 136.

⁶⁶⁰ Аксиомы остроумия: Сб. / Ф. Ларошфуко. Максимы; Н. Шамфор.

Максимы, мысли, афоризмы и анекдоты. Симферополь, 1998. С. 19.

Гегель, описывая дуэль сознаний перед лицом риска смерти, стал аналитиком феноменов господства. При помощи антрополо­гии и феноменологии он показывает абсолютную необходимость риска, показывает, что послушание идет от неотложного желания жить, что страх смерти объясняет подчинение.

«О, уродливая смерть...» В ней истоки человеческих страхов. Но в этой же феноменологии сознания формируется фигура госпо­дина. Когда террор смерти преобразуется в духовное господство, тогда рождается гегелевский Мудрец — высшая модель господства.

Этология показывает универсальный характер отношений господство-подчинение. И не являются ли они необходимым ос­нованием живого социального порядка? Теория бессознательного связывает отношения господства-подчинения с изначальной нуж­дой. Подчиняйся мне, и я тебя полюблю... Так и возникает авто­ритет и господство. Наконец, философия Гегеля показывает в ге­незисе господства-рабства первичную роль страха и смерти.

Рядом со смертью и жизнью оказываются господство и под­чинение, господство и рабство и все конфликты власти.

Схематически основания господства могут быть представле­ны следующим образом.

Основание господства

		Вера в любовь		1----	Психоэмоцио­нальные состав­ляющие: темати­ка бессознатель­ного-сознательного и т.д.
	(Лежандр)
Страх от свободы
—►	ГОСПОДСТВО	< ■4
(Кант)			(Фрейд)
Воля к рабству	—►	1-----	Взгляд: плохая вера
(Ла Боэси)		А				(Сартр)
	Стремление к подчинению

(Лиотар)

Именно на двойном основании строится власть. Дополни­тельная структура — ИЬШо йоттапсИ и потребность в подчинении способствуют ее созданию и укреплению. Перед лицом желания господства симметрично предстает потребность в зависимости. В комбинации с сознанием они дают власти ее силу и основные ее базовые механизмы. Было бы ошибкой не учитывать эти две пси­хические структуры. Как говорил Ж.-П. Сартр, командовать и подчиняться — это одно и то же. Тот, кто командует, несет в себе подчинение.

Теория бессознательного учит нас тому, что господин и раб — это две внутренние формы сознания, противостоящие друг другу и борющиеся друг с другом. Философская антропология позволя­ет увидеть волю к рабству (Э. де Ла Боэси), страх стать свободным (И. Кант), выбор симметричной зависимости господства (Гегель). Самое авторитарное господство ограничивается передачей перено­симого насилия, принятого послушания и подчинения, вписанно­го в тело и душу. Показательным является признание Ж.-П. Сартра: «Повелевать и подчиняться — это, в сущности, одно и то же. Са­мый полновластный человек всегда повелевает именем другого -канонизированного захребетника, своего отца, и служит провод­ником абстрактной воли, ему навязанной. Я отродясь не отдавал приказаний, разве, чтобы посмешить себя и окружающих. Язва властолюбия меня не разъедает. Немудрено — меня не научили послушанию»⁶⁶¹.

Таким образом, можно шаг за шагом определить основные ха­рактеристики основаниям господства, которые совпадают с осно­ваниями власти — желание господствовать и активное подчине­ние соответствуют одно другому и поддерживают друг друга. В «господстве» отражается воля к служению и подчинению как сво­еобразной предпосылки порядка.

Существует тесное и глубокое отношение между ИЫйо йот1-папсИ и желанием подчиняться. Как тут не вспомнить о домашних слугах или о патернализме господина с его стремлением к контро­лю и господству под видом покровительства, связанного с зависи­мостью того, кто подчинен. Патриархальная или патерналистская модель управления предприятием носит подобный характер. При

⁶⁶¹ Сартр Ж.-П. Слова. М., 1966. С. 30.

колониализме или при рабовладении — и в этих случаях одна и та же психическая структура объединяет господина и слугу, организу­ет их существование и позволяет идентификацию одного в другом. Таким образом, власть строится через загадочное и иногда мистическое отношение: зависимость — воля к господству.

Дата добавления: 2015-07-13