Человек и власть 6 страница

В конце 1931 г. я подал Вам записку, где подробно изложил по­ложение дел и безусловную необходимость для моей научной ра­боты годовой командировки. Без этого я не могу закончить мою книгу «О геохимической энергии жизни в земной коре». У нас в Союзе сейчас нужных для этой моей работы условий не имеется. В личной беседе с Вами я получил разрешение на такую команди­ровку.

...В Англии хотел бы прежде всего лично посетить лаборато­рию Резерфорда и Содди в связи с моей работой по радиоактив­ности.

¹ Там же. Д. 66. Л. 27-32. ² Там же. Л. 123.

В связи с этой командировкой я должен использовать пригла­шение Парижского университета прочесть лекции по геохимии.

Должен был их прочесть в 1931 г., когда командировка моя была отложена правительством... Я не мог в 1932 г. быть в Париже, так как в мае должен был делать доклад на радиоактивной конферен­ции в Мюнстере. Парижский университет вторично отложил мои лекции и назначил их на 27 и 31 мая 1933 г.

...Прошу Вашего распоряжения о выдаче мне и жене моей за­граничных паспортов не позднее 16-18 мая»¹.

Вопреки протестам представителей общественности, репрес­сии против интеллигенции продолжались. В архивах сохранилось ходатайство академика В.И.Вернадского за Л.В.Сергеевича, сына известного историка, автора популярных в высшей школе лекций и исследований по истории русского права В.И.Сергеевича. В своем письме к председателю Президиума ЦИК СССР М.И.Калинину Вернадский сообщал, что больной 60-летний ученый Сергеевич с семьей в апреле 1935 г. по решению НКВД как бывший дворя­нин был выслан из Ленинграда в г. Челкар. Вернадский просил Калинина принять меры к пересмотру дела ученого и его семьи. «Всесоюзный староста» дал распоряжение запросить материалы на высланного Л.В.Сергеевича².

¹ Там же. Ф. 5446. Оп. 82. Д. 20. Л. 29 - 29об. ² Там же. Ф. 1235. Оп. 66а. Д. 129. Л. 167-172. ³ ЦА ФСБ. Ф. 100. Д. 5. Л. 163. К 1931 г. количество городов, запрещен­ных для въезда людям, освобожденным из лагерей и ссылки, удвоилось. (Л. 199).

Спланированные в Политбюро ЦК и отрепетированные на Лубянке открытые судебные процессы против «врагов народа» широко освещались советской прессой. Пропагандистская ма­шина пыталась отвлечь людей от важных насущных проблем, которые с каждым годом все более обострялись в экономике и социальной сфере. В стране усиливалось преследование граж­дан за «антисоветскую агитацию» (анекдоты и проч.), под кото­рую подводили, когда человека надо было выселить из кварти­ры в Москве или Ленинграде. В связи с произведенным новым районированием, 4 ноября 1929 г. Ягода подписал приказ № 239 с объявлением городов и местностей, в которых воспрещалось проживание людям, высланным в административном поряд­ке. То были так называемые «минус 6 пунктов», определенных приказом ОГПУ № 172 еще в 1924 г. В них входили: 1) Москва и Московская область, 2) Ленинград и Ленинградская область, 3) Ростов-на-Дону и Северо-Кавказский край, 4) Харьков и Харь­ковский округ, 5) Киев и Киевский округ и 6) Одесса и Одес­ский округ³.

Организационно-оперативная работа ОГПУ совершенствова­лась. 10 ноября 1930 г. заместитель Председателя ОГПУ Г.Ягода подписал секретный приказ № 372/173 «О высылке в Управление исправительно-трудовых лагерей ОГПУ выписок и меморандумов на заключенных». Это был очередной важный шаг в методике воз­действия на осужденных. Для того чтобы антисоветская деятель­ность «контрреволюционеров, шпионов и социально-вредного эле­мента» не выпадала из поля зрения чекистов, он приказывал орга­нам ОГПУ, направлявшим в лагеря осужденных, посылать туда же и характеристики на каждого осужденного. В них указывать социаль­ное происхождение, описание преступления, степень опасности, а главное — интерес для ОГПУ в плане вербовки в осведомители¹.

В 1929-1930 гг. ОГПУ провело крупное государственное ме­роприятие по чистке советского аппарата на случай предупреж­дения возможных выступлений уволенных со службы людей. По решению апрельской 1929 г. XVI конференции ВКП(б) в стра­не проводилась «чистка» советского аппарата для «улучшения его личного состава». Она рассматривалась как массовое мероприятие Рабоче-крестьянской инспекции с привлечением профсоюзов и под контролем широких масс рабочих, крестьян и служащих. Ее цель состояла в том, чтобы «очистить» советский администра­тивный аппарат от разложившихся элементов, «извращавших» советские законы, «сращивавшихся» с кулаком и нэпманом, «ме­шавших» бороться с волокитой, а также от растратчиков, взяточ­ников, саботажников, вредителей и лентяев. Чистка должна была проводиться на основе оценки качества работы, а не только проле­тарского происхождения и принадлежности к Коммунистической партии как страховке от нее².

¹ Там же. Л. 164. ² КПСС в резолюциях. Т. 4. 1927-1931 гг. С. 226-227.

Неясностей в инструкции «по чистке» было много, поэтому прямые нарушения стали обычным явлением и уже никого не удивляли. С самых ответственных должностей увольняли наибо­лее подготовленных специалистов. Людей непролетарского про­исхождения стали увольнять за критику, за «параллелизм» в рабо­те, раздутость штатов и проч. Порой формулировки доводились до абсурда: «Подлежит увольнению в порядке освежения аппара­та». Тысячи людей оказались без работы, без средств к существова­нию. Их никуда не принимали в той же должности, а вычищенные по 1-й категории считались «врагами народа». Практически это был приговор. Чаще всего такие люди оказывались под арестом.

Начавшись в Москве, чистка прошла по всей стране и затронула все слои населения, весь управленческий аппарат. Как писал один из видных руководителей этого мероприятия член ЦКК ВКП(б) Я.Х.Петерс: «На основе поручения тов. Орджоникидзе, по пос­тановлению Президиума Центральной контрольной комиссии от 8/1-29 г. нами была проделана следующая работа: проверен личный состав налогового аппарата Наркомата финансов, три уп­равления Наркомата земледелия РСФСР, отдел рынка труда одно­именного Наркомата СССР и РСФСР....Проверка была поставле­на в чрезвычайно ненормальные условия. Проводилась негласно, особенно по линии Наркомзема. В этой работе нельзя было широ­ко использовать не только помощь общественных организаций и членов профсоюзов, но даже и отдельных коммунистов.

...Среди вычищенных фигурируют почти исключительно «быв­шие» люди. Мало обращено внимания на изучение работы аппара­та по существу, чтобы выявить людей, действительно извращаю­щих классовую линию пролетарского государства, и бюрократов, явно вредящих нашему строительству...»'

В качестве причин увольнения выдвигались порой абсолют­но нелепые, но — отражающие сущность большевистской власти. Например, по секретной чистке в г. Майкопе постановили «вы­чистить» из аппарата 2 сотрудников. Об одном из них имелась следующая запись: «1) Слушали: Тов. Елина, инспектора по сельхо-зотделу ставка — 100 руб., беспартийного.... В органах Госстраха с момента демобилизации из Красной Армии, т.е. с 1923 г. Работник неплохой, безусловно, старательный. Одно нехорошо, что быв­ший царский офицер.

Постановили: Тов. Елина уволить, как бывшего офицера».

Другой пример. В одной волости Воронежского округа в коо­перации работал бывший священник Алексеев. Он снял сан свя­щенника и отрекся от религии еще до Октябрьской революции. «Алексеев — активный участник Союза безбожников, вел актив­ную антирелигиозную пропаганду. При чистке его уволили, как бывшего попа»².

¹ ГАРФ. Ф. 8341. On. 1. Д. 3. Л. 28-40. ² Там же. Д. 20. Л. 12.

Чистка 1929-1930 гг. привела кувольнению не менее 300 тыс. че­ловек. Рост безработицы и ухудшение материального положения вызывали возмущение населения городов и деревни. Последовала серия новых арестов. 10 января 1929 г. по постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) бывший Нарком по военным и морским

делам и бывший член Политбюро ЦК партии Л.Д.Троцкий, обви­ненный в антисоветской деятельности, был выслан из СССР.

Политическая обстановка в стране накалялась. Насильственная коллективизация и голод 1932-1933 гг. сопровождались крестьян­скими волнениями. Политбюро ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным требовали от ОГПУ более решительных действий, свидетельс­твующих о наличии в СССР оппозиции, которая для достижения своих целей была готова пойти на все. Только в 1933 г. ОГПУ «рас­крыло» подготовку двух покушений на Сталина, которые препод­носились как террористические акты.

Первое покушение готовилось женщиной-одиночкой А.Ф.Фе­доровой (1892 г. рождения). При обыске у Федоровой были обна­ружены 2 револьвера и 100 патронов, ценности, валюта, впоследс­твии сданные в финотдел.

По данным Прокуратуры СССР, Федорова была выпускницей закрытого учебного заведения «Утоли моя печали». 25 лет она про­работала сестрой милосердия в Басманной больнице, из которых 16 лет — при Советской власти. Как видно из ее «показаний», она собиралась совершить террористический акт против Сталина. Для этой цели через свою знакомую, работавшую продавцом в Доме правительства, она узнала, что Сталин в машине ездил за го­род по Можайскому шоссе. Ходила туда следить за тем, когда про­езжала его машина, определяла места, откуда более удобно вести стрельбу, просчитывала пути отхода и проч. В протоколе допроса А.Ф.Федорова подробно рассказывала, каким путем она готовилась убить вождя народов. По приговору тройки ОГПУ Московской области, утвержденному Коллегией ОГПУ, А.Ф.Федорова была осуждена к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 21 августа 1933 г.

Упоминавшаяся выше знакомая Федоровой некая Е.Д., аресто­ванная на следующий день, в своем письме на имя Председателя СНК СССР Молотова утверждала, что основанием для ее ареста послужил рассказанный анекдот. Е.Д. не призналась в соучастии в подготовке теракта А.Ф.Федоровой и была осуждена на три года исправительно-трудовых лагерей с последующим запрещением жить в г. Москве¹.

¹ Там же. Ф. 5445. Оп. 89. Д. 23. Л. 262-264.

20 ноября 1933 г. Ягода лично направил сообщение Председа­телю Реввоенсовета СССР К.Ворошилову об аресте лиц, готовив­ших еще одно покушение на Сталина. В нем говорилось, что ОГПУ ликвидировало монархическую организацию, возглавлявшуюся

настоятельницей католического доминиканского ордена Анной Ивановной Абрикосовой, которая была связана с французским подданным, жившим в посольстве Франции католическим епис­копом Евгением Неве. Организация имела разветвленную сеть в Москве, Ленинграде, Калуге, Краснодаре и Ставрополе. По делу было арестовано 26 человек, в основном из бывших дворян'.

Сталина уже не могли удовлетворить разоблачения готовив­шихся на него покушений. Он требовал ареста и расстрела вид­ных партийных и государственных руководителей, выступавших против насильственной коллективизации и необоснованных по­литических репрессий: С.И.Сырцова, Н.А.Угланова, М.Н.Рютина, В.Н.Толмачева, А.П.Смирнова, Н.Б.Эйсмонта и др.

И.В.Сталин укрепил аппарат ЦК партии преданными ему людь­ми, провел слияние ОГПУ и НКВД, назначив Г.Ягоду наркомом все­сильного репрессивного аппарата, которому теперь подчинялись и госбезопасность, и милиция. Вскоре Ягоде было присвоено звание генерального комиссара госбезопасности. Он вошел в правительс­тво, его имя появилось на страницах газет рядом с первыми лицами государства и партии. Под руководством Сталина силовые ведомс­тва готовились дать «решительный бой» всем оппозиционерам и им сочувствовавшим. Убийство С.М.Кирова 1 декабря 1934 г. было использовано Сталиным как повод для подготовки новых крупных политических процессов над своими оппонентами.

2. Необъявленная война с советским крестьянством в 1930-1933 гг.

¹ Генрих Ягода. Нарком внутренних дел СССР... С. 369. ² См.: Внешняя торговля СССР. 1918-1966. Стат. сб. М., 1967. С. 20-21.

Благодаря новой экономической политике, в 1925 г. в сельском хозяйстве СССР произошел сдвиг к лучшему: государственные за­готовки составили 8,26 млн т зерна, т.е. значительно больше чем в 1924 г. Из них 2 млн т, т. е. 24,2% было продано за рубежом на сумму 118,8 млн руб.² Продажа зерна была реализована по отно­сительно высоким ценам — в среднем 60 руб. за тонну. Советское государство получало от сельского хозяйства средства, необходи­мые для развития своей промышленности. Нэп оживил экономи­ку страны, улучшил материальное положение трудящихся. Однако советское руководство было напугано развитием частного секто­ра в городе и в деревне, поэтому в 1926-1927 гг. со стороны госу­

дарства усилились административно-репрессивные меры в отно­шении нэпмана и частника.

В 1928 г. были выпущены облигации «добровольного» государс­твенного займа, цель которых — укрепление крестьянского хозяйс­тва. На практике реализация облигаций вылилась в принудитель­ное навязывание их гражданам. Секретный циркуляр народного комиссара финансов СССР от 27.IV. 1928 г. рекомендовал распро­странение займа проводить на основе контрольных цифр, заранее определенных для каждой волости, села и отдельного крестьянс­кого хозяйства, что фактически означало обязательную покупку облигаций. Те же методы распространения займа применялись и в отношении рабочих при выдаче им зарплаты. Были случаи, когда в знак протеста рабочие отказывались от ее получения. Сигналы о недовольстве людей практикой размещения госзайма поступали в ЦК и правительство из большинства регионов страны¹.

Социальная напряженность в стране нарастала. Вслед за лик­видацией нэпа в городе происходило сокращение рабочих мест,.закрывались частные металлургические заводы, типографии, из­дательства, пищевые предприятия, кооперативные лавки; трудо­вая занятость населения сильно снизилась, начался рост безрабо­тицы.

В конце мая 1928 г. в редакцию журнала «Изба-читальня» пос­тупило письмо избача из села Требушино Лопатинского района Курганского округа Уральской области В.Репина. Он был удивлен тем, что по деревням ходили люди в поисках работы. Они обра­щались за помощью в избу-читальню, говорили, что совсем нечем было питаться, хоть помирай с голоду. Но он ничем не мог им по­мочь. Крестьяне-бедняки и даже середняки не имели хлеба. Если имелись деньги, то купить было негде. Никто не продавал. Люди не могли обеспечить свое хозяйство зерном на семена².

^АРФ. Ф. 5446. Оп. 89. Д. 11. Л. 12-15,25,56-64. ² Там же. Л. 90. ⁵ Там же.Ф. 1235. Он. 74. Д. 2572. Л. 1.

В 1929 г. в число «пораженных» безработицей попали и круп­ные промышленные центры³. 5 декабря того же было принято постановление ЦК ВКП(б) «О росте кадров рабочего класса, со­стоянии безработицы и мероприятиях к ее ослаблению», в кото­ром официально признавался факт наличия безработицы в СССР. Однако указывалось и то, что «в отличие от безработицы в капи­талистических странах, носящей промышленный характер и вы­зываемой капиталистической рационализацией, выбрасывавшей

на рынок труда громадные массы пролетариев, — безработица в СССР является результатом общего роста всего трудоспособного населения страны и аграрного перенаселения»¹.

На 1 августа 1929 г. на биржах труда в СССР было зарегистриро­вано 1 млн 298 тыс. человек безработных. Из них чернорабочие составляли 60%, люди интеллектуального труда — 18,2%;, а лица индустриальной квалификации — всего 16,3%. В общем составе безработных женщин было 43,6%, подростков — 14,8%².

Правительство СССР не афишировало не только наличие без­работицы, но и проблему обеспечения продовольствием круп­нейших городов. ОГПУ были даны указания не допускать к публи­кации в печати материалы, затрагивающие какие бы то ни было затруднения в деле снабжения населения хлебом. Правительство считало, что такого рода сообщения могли вызвать панику и сор­вать проводимые правительством мероприятия по преодолению временных затруднений в деле хлебозаготовок и снабжения стра­ны³. Задача государственных резервов и экспорта хлеба выдвига­лась на первое место, при этом совершенно не принималось во внимание, сколько хлеба оставалось на пропитание жителей де­ревни и на посев.

Между тем в ряде ведущих зерновых районов материальное по­ложение крестьянских хозяйств было неблагополучным. Вот что сообщал селькор Т.Коцеенко из поселка Казанское Варинского района Троицкого округа Уральской области в «Крестьянскую га­зету»: «Пишут о расширении посевной площади в 1928 г. Для того чтобы расширить посевную площадь, нужны семена, скот и жела­ние крестьян, а у нас ни семян, ни скота, а главное, отнято жела­ние к расширению посевов.

1927 г. был очень засушливый, урожай редко кто собирал для пропитания. Налог и страховку уплатили. Далее самообложение, заем и ударная кампания по заготовке хлебофуража. Для того что­бы выколачивать у крестьян последний хлеб, пустили начальника милиции, который по селам описывал имущество и назначал че­рез 2-3 дня суд по статье 107 УК. Применение этой статьи у нас сокращает посевную площадь на 80-90%.

¹ КПСС в резолюциях. Т. 4. С. 368-369. ² Там же. ³ Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939. Документы и материалы: В 5 т. Т. 1. Май 1927- ноябрь 1929. М., 1999. С. 71.

Пожалуй, скот не успеют забрать, потому что крестьянин го­нит последнюю корову на рынок, так как кормить ее нечем.

Короче говоря, в нашей местности возвращен 1921 г. Мы, крес­тьяне, обращаемся к правительству с просьбой дать нам ответ и разъяснения. Нужны ли государству в будущем хлеб и сырье? Из чего государство будет брать налог в будущем, так как хлеба нет, скот уничтожается, а главное — желание трудиться у крестьян отнято на несколько лет вперед»¹.

В то время письма граждан разными путями еще доходили до правительство. Редакция «Крестьянской газеты» переслала пись­мо Коцеенко на имя А.И.Рыкова. Председатель СНК СССР тов. Рыков поручил срочно расследовать указанные в письме факты и о результатах сообщить ему. Из Уральского облисполкома ответи­ли, что в отдельных случаях имели место известные перегибы и грубые искривления линии партии и правительства, а в основном все было правильно и нарушения основ экономической политики Советской власти не было².

Более содержательное письмо поступило в 1928 г. в адрес Рыкова от комсомольца Ф.Черепанова из земельного обще­ства «Заря» Лобановского сельсовета Арык-Балыкской волости Кокчетавского уезда Акмолинской области Казахстана. Он сооб­щал о неблагоприятных для сельского хозяйства погодных усло­виях 1927 г., поэтому сбор зерновых культур был очень низкий. Беднякам и маломощным середнякам хлеб для личного пользова­ния приходилось покупать на рынке, в результате чего цены на него к осени того же года поднялись в 2 раза.

¹ ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 89. Д. 11. Л. 106 (обратная нумерация). ² Там же. Л.102.

Когда началась хлебозаготовительная кампания, то на рын­ках хлеба не стало. На дорогах между отдельными селами были поставлены посты, которые не пропускали хлеб в неурожайные районы. Ввиду этого хлеб невозможно было купить ни за какие деньги. Зажиточные середняки по низкой цене хлеб продавать не хотели, а по высокой — боялись. Беднота понимала заготовитель­ную кампанию как заготовку хлеба кооперативами, крестьянски­ми комитетами и кредитными товариществами по твердой цене с целью снижения цен на рынке. Предполагали, что после заго­товки хлеб будут продавать бедноте, поэтому неимущие крестьяне принимали участие в выявлении хлеба у крупных и мелких держа­телей. Налогом, самообложением и займом государство заставило зажиточных крестьян вывезти часть хлеба на рынок, в результате цены на хлеб снизились. Беднота, видя это, говорила, что мало жмут кулаков, надо еще нажать посильнее, чтобы они не зазнава­

лись. Но бедняки радовались недолго. Заготовленный хлеб власти вывезли на Айдабулинский винокуренный завод. Хлебозаготовки приостановились, а цены на хлеб вновь быстро поднялись, и негде его было достать. Приходилось поклониться кулакам, у которых еще сохранились некоторые запасы. Однако те много продавать его не спешили.

«В настоящее время, — продолжал Ф.Черепанов, — положение бедняков крайне тяжелое. Напоминает времена продразверстки 1921 г. Цена за пуд хлеба дошла до 38 руб. У нас в селе Лобановском наблюдается голодовка, люди болеют цингой.

Население всего уезда настроено против Советской власти и партии. Осталось поджечь, и народ пойдет на что угодно, не счи­таясь с жизнью»¹.

В 1928 г. на местах с целью выполнения государственных за­даний по дополнительному сбору зерна производились обыски в крестьянских хозяйствах. О вреде такого рода мероприятий по поиску спрятанного у сельчан хлеба написал в СНК СССР член Щучанской районной ревизионной комиссии Челябинского ок­руга Уральской области учитель А.Лесников. Местное руководс­тво направило его как члена сельского совета участвовать в хле­бозаготовках.

«Каково же было мое удивление, — писал Лесников, — когда мы стали заходить к маломощному середняку. Во дворе бегавшие там дети с плачем забежали в дом. Встревоженные хозяева, в большинстве женщины, пытались уверить нас, что поиски будут напрасны, поскольку повальный обыск был вчера, что они на еду-то уже не имеют. Но главный в комиссии дал распоряжение об обыске. Начали просматривать по нескольку раз амбары, подпо­лье. К ужасу детей проверяли кровать, на которой они забились под одеяло. Во дворе копали ямы. Когда уходили, нас спрашива­ли, неужели за вами будет еще комиссия, ведь уже измотали нас обысками. За два дня перед этим в деревне после обыска повесил­ся старик. Его сын показал комиссии все запасы. На 14 человек им оставили 2 пуда хлеба. 80-летний человек решил, что он будет лишним ртом...

Меня больше всего волнуют дети. Какое у них будет представ­ление о Советской власти, когда от одного появления ее предста­вителей в доме страх и слезы. Какое представление будет у них об учителях, которых посылают на «заготовительную» работу?»²

Однако к «голосу мест» мало кто прислушивался, поскольку правительственные ведомства были заняты «борьбой» с «вреди­телями» в собственных рядах. В аппарате Наркомата земледелия РСФСР и других ведомствах проводилась очередная чистка совет­ских служащих по социальному признаку. Специалисты, имевшие 10-летний стаж работы, увольнялись за то, что «происходили из духовного сословия, из белых офицеров» и проч. Им выдавался так называемый «волчий билет», с которым практически невоз­можно было трудоустроиться¹.

За произвол, творимый в деревне, недовольство народа обраща­лось против советских служащих, а главные виновники — Сталин и Политбюро ЦК оставались в тени. Они вскрывали ошибки, обви­няли в искажении политики партии. «Советские служащие, — пи­сали люди в своих жалобах, — это наемные строители социализма, большая часть которых оторвалась от масс и обюрократилась и вполне заслуживает название "лакированных коммунистов"», как выразился тов. Сталин на активе московской организации 13 ап­реля 1928 г....Они подорвали доверие крестьянских масс и пар­тии. Таких коммунистов крестьяне ненавидят и не верят им»².

27 июня 1928 г. на имя председателя Совнаркома СССР Рыкова поступило критическое письмо от его хорошего знакомого Т.С.Трегубова из села Вересоч Нежинского округа Черниговской губернии УССР. Он писал: «Алексей! Получивши от Ленина такое богатство, в смысле экспериментов, ты со своим фальшивым ап­паратом ведешь страну к гибели. Я прошел по службе Северный Кавказ, Сибирь и Украину и вижу только враждебное отношение к Советской власти, но скрытое....Мы, старые революционные ра­ботники, разучились понимать друг друга, а от этого только стра­дает Советская власть, так как видя в ней тот же аппарат монар­хизма, все боятся говорить правду. А ты знаешь, что мы, старые революционные работники, должны идти в лес и создавать новую революцию»³.

¹ Там же. Л. 98. - Там же. Л. 96. Из заключительной части письма комсомольца Ф.Че­репанова (Кокчетавский уезд, Актюбинская область, Казахстан). ³ Там же. Д. 9. Л. 5-6.

Деревня уже не могла обеспечивать города хлебом и другими продуктами. Продовольственная проблема в стране нарастала. Чтобы предотвратить надвигавшийся голод, правительство во главе с Рыковым неоднократно ставило вопрос об импорте хле­ба из-за границы, который нам предлагали в виде долгосрочного кредита. Сталин и его окружение не соглашались тратить валюту

на покупку хлеба. В своей речи о правом уклоне в ВКП(б) на пле­нуме ЦК и ЦКК в апреле 1929 г. Сталин сказал: «...лучше нажимать на кулака и выжать у него хлебные излишки, которых у него не мало»¹. При этом он ссылался на то, что валюта нужна была для закупок промышленного оборудования.

Хлебный кризис в стране подталкивал власть к скорейшей коллективизации сельского хозяйства. В резолюции XVI конфе­ренции ВПК(б), проходившей 23-29 апреля 1929 г., было сказано, что «должны быть созданы общества содействия коллективиза­ции земледелия. Должна быть широко поддержана инициатива рабочих в деле посылки рабочих бригад в деревню, оказывающих помощь бедняцкому и середняцкому хозяйству, содействующих коллективизации сельского хозяйства и укрепляющих бедняцко-середняцкий союз в его борьбе против кулачества»².

Коллективизация аграрного сектора экономики сопровождалась усилением государственных заготовок. По решению Секретариата ЦК ВКП(б) для ускорения хлебозаготовок осенью 1929 г. в регио­ны были командированы работники центрального аппарата: на Северный Кавказ— 100, в центральные районы страны— 100, в Башкирию — 20 человек. Директива ЦК от 26 октября того же года обязывала парторганизации Украины, ЦЧО, Средней и Нижней Волги, Крыма, Татарской республики, Урала и других закончить вы­полнение годового плана хлебозаготовок к 1 декабря. Через 3 дня Сталин направил персональные директивы секретарям Западно-Сибирского, Казахстанского и Северо-Кавказского крайкомов пар­тии: Эйхе, Голощекину и Андрееву. Он обязал их мобилизовать все силы местных партийных советских и хлебозаготовительных орга­низаций на выполнение ударной задачи — завершить государствен­ные заготовки хлеба не позднее 1 января³.

Хлебозаготовительная кампания оставила без хлеба не только кулака, середняка и бедняка, но и только что созданные колхозы и совхозы. Несмотря на это, Сталин в своей статье «Год великого пе­релома», опубликованной в «Правде» 7 ноября 1929 г., заявил, что «страна через каких-нибудь 3 года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире.

¹ Сталин ИВ. Соч. Т. 12. С. 92-93. ⁸ КПСС в резолюциях. Т. 4. С. 222. ³ Трагедия советской деревни. Т. 1. С. 736-737, 740. ¹ Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 132.

...В колхозы идут крестьяне не отдельными группами, как это имело место раньше, а целыми селами, волостями, районами, даже округами»⁴.

Сверхоптимистические заявления были нужны Сталину, чтобы начать ликвидацию кулацких хозяйств и осуществить в кратчай­шие сроки насильственную коллективизацию в деревне. История не знала подобных масштабов разгрома аграрного сектора, яв­лявшегося основой всей экономики страны, так как пострадали не только крепкие хозяйства, но большинство середняцких и бед­няцких. Со дня основания колхозов они облагались непосильным налогом, поскольку во время государственных заготовок из кол­лективных хозяйств изымалось от 31, 5% (1930 г.) до 36% (1932 г.) валового сбора. Оставшейся сельхозпродукции было недостаточ­но для восстановления и развития их производственной базы. В большинстве коллективов оплата труда была символической, что лишало людей заинтересованности в повышении его произ­водительности, расширении посевных площадей, повышении урожайности зерновых и других культур, улучшении животно­водства. Правительство считало, что сельчане способны прожить за счет своего приусадебного участка.

Жизнь в деревне становилась невыносимой. Многие семьи бросали все имущество, скот, дом с постройками и бежали в горо­да, на промышленные стройки.

В 1929 г. государственные закупочные цены на зерно и другую сельскохозяйственную продукцию снизились, а натуральные денежные налоги с крестьянских хозяйств возросли в 2-3 раза. Такие меры приводили к разорению крестьянских хозяйств, которые превращались в нерентабельные. В стране назревал продовольственный кризис, росла безработица и недовольство людей политикой властей. Об этом свидетельствуют многочис­ленные письма, направленные в те годы руководителям страны: Сталину, Рыкову, Калинину и другим. В них открыто говорилось о произволе советско-партийной бюрократии, о нарушении гражданских прав, об ухудшении материального положения. Например, безработный И.Г.Натаров в своем письме на имя Рыкова спрашивал главу советского правительства: «...Через сколько лет приблизительно окончится безработица, этот лю­тый враг рабочего класса?»¹.

¹ ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 89. Д. 5. Л. 207.

Некоторые анонимные заявления и жалобы, поступавшие в секретариат Совета народных комиссаров СССР, содержали от­кровенные угрозы в адрес руководителей партии и государства. В письме, полученном 21 июня 1928 г., было написано букваль­но следующее: «...Крестьянство находится под гнетом бандита

Дата добавления: 2015-07-13