В. Знакомство с внешним миром

Ак 3457

Й

Or

Митрополит Леон (ум. 1008 г.): «Об опресноках». 2. Митропо­лит Георгий (1 0 6 2 - 1 0 7 7): «Стязанье с латинами» (перечень 27 «вин» Латинян) 3. Митрополит Иоанн II (ум. 1088): «Послание к Клименту, §апе римскому». 4. Митрополит Н и к и ф о р (1 1 0 4 — 1121)- «Послание к

Кроме того, христианство — не надо забывать этого — проникло на Русь не из одной Византии: Болгария также была деятельным проводником его. Географически она лежала ближе к Руси, чем Византия, и сношения с нею, политические и культурные, велись издавна. Недаром стоило Владимиру официально принять христиан­скую веру, как на Руси стали появляться из Болгарии в значительном числе и Св. Писание и богослужебные книги, гораздо больше, чем их переводилось на Руси непосредственно с греческого языка Бол­гария же поддерживала связи с Римом, не чуждалась его, религиозный вопрос не стоял там так остро, как в Византии, и этому, по-видимому, МЫ обязаны умеренностью наших отношений к Западу, отсутствием того резкого отрицания, которое Византия старалась привить русскому народу в первые века его христианской жизни (Сперанский) Надо было пройти не одному столетию, чтобы греческая точка зрения пустила корни и была воспринята полностью

Из перечисляемых н и ж е 12 сочинений против латинян три (№ № 5, И, 12) принадлежат русскому перу, остальные - переводы с гречес­кого; но послания четырех митрополитов (№ № 1, 2, 3, 4) имели в *Иду русского читателя и, хотя писаны по-гречески, конечно, одно­временно переводились и по-русски.

Владимиру Мономаху о латинах» (перечень 20 «вин») 5 Феодосии, L_

Ч ¹ См. Приложения. М> 34: «Когда, в действительности, началось

Суждение Древней Руси от римской Церкви?»

256

Е. Ф. Шмурло

монах, XII в.: «Слово о вере крестьянской и латинской» (перечень lg «вин»). «Слово» это раньше приписывалось Феодосию Печерскому g Статья о латинах в русской Кормчей XIII в. 7. «Прение Никифора Па-нагиота с нечестивыми и богомерзкими философами латинскими», XIV в. 8. Никон Черногорец: «Тактикой», XI в.; на Руси появился в XIV ^в 9. Анонимная «Повесть о латинах, когда отлучились от греков и от св Божией церкви», XIV в. 10. Анонимная «Епистолия на Римлян», нач XV в. «Обширное сочинение это принадлежит к числу замечательных в литературном отношении памятников византийской литературы» (Анд­рей Попов). 11. Суздальский священник Симеон: «Повесть, како рим­ский папа Евгений составил осмой собор со своими единомышленника-ми«. 12. Анонимное «Слово на латыню и сказание о ставлении осьмого збора латинского», ок. 1461 г.

Два последних сочинения писаны по поводу унии, провозглашен­ной на Флорентийском соборе 1439 г. Осуждая поведение греческого императора, который «положил начало злу», автор «Повести» вос­хваляет «христолюбивого» князя московского, благодаря которому теперь на Москве «утвердилась православием вся Русская земля»

Проповеди.

Поучительно-наставительный характер носили и проповеди; как по содержанию, так и по форме они распадаются на две резко очерченные группы: одни — произведения чисто ораторского искусства, самодов­леющие, выражение ума, которому доступен и близок мир изящного и эстетики; другие, наоборот, выросли в ответ на чисто практические нужды современного общества, излагали мысль проповедника простым безыскусственным языком, преследуя прямую цель — пользу душев­ную. Одни были рассчитаны на небольшую, но избранную, культурно образованную аудиторию; они изящны по форме, но с содержанием да­леким от жизни: это как бы искусство ради искусства, ради удовольст­вия унизать свою речь реторическими украшениями, пощеголять своею диалектикой. Другие преподносились слушателям невысокого уровня. Здесь — простота формы; содержание, понятное массе; задача этих проповедей: закрепить в сознании паствы основы христианского веро­учения, передать еще незнакомые ей истины христианской веры и мора­ли, понятия о добре и зле, о любви к ближнему, о благочинии, чистоте жизни и т. п. Проповеди первой категории обязаны утонченному перу Кирилла, епископа туровского, вторую группу породила душевная чут­кость Луки Жидяты, архиепископа Илии, Феодосия Печерского и дрУ" гих проповедников их типа.

1. Кирилл Туровский, современник Андрея Боголюбского Большой природный талант в сочетании с солидным образованием. Современ­ники видели в нем русского Златоуста и называли его* «второй златословесный вития». Это настоящий духовный оратор; обыкновенно он говорит в приподнятом, торжественном тоне. Его многочисленные

Курс Русской истории. Глава четвертая

«Слова» — яркий показатель высокого культурного развития, до ка­кого успела подняться Южная Русь второй половины XII в. в лице своих представителей. Воспитанный на византийских образцах, Ки­ рилл остается, однако, писателем оригинальным и самостоятельным Его проповеди картинны, полны одушевления и пафоса, но риторика Преобладает над содержанием; увлечение формой, символом, аллего­рией делает проповеди Кирилла чуждыми жизни и современности они лишены самого главного — того, что должно составлять сущность всякой проповеди: поучения, нравственного назидания. Кирилл был больше оратор, чем проповедник. Он проявляет, несомненно, большой талант, соединяя и сопоставляя всякого рода изречения и образы, аллегорически изображая иноческую и мирскую жизнь, уподобляя монаха ветхозаветному агнцу, олицетворяя христианство в образе весны, греховные помыслы в виде бурных ветров и т. п Но если иные слова Кирилла и дышат настоящей поэзией, то их витиеватость, искусственность и натянутость сближений, ненужное скопление обра­зов затемняло смысл и делало трудным для понимания массе, из­ бранным же могли, самое большее, только нравиться, но поучением, путеводной звездою в жизни служить не могли. Проповеди Кирилла приятно было послушать, полюбоваться красивыми образами, срав­ нениями, но до сердца они не доходили, и слушатель уходил спо­койный, не взволнованный, не захваченный; чище, лучше проповедь Кирилла его не делала и к Богу не приближала Это было своего рода искусство для искусства, самолюбование, доступное лишь для очень немногих. Вот почему сильного влияния в русской жизни «Слова» Кирилла не имели и не могли иметь.

2. В ином свете рисуются Лука Жидята, епископ новгородский (1035—1059), Илия, архиепископ, тоже новгородский (1166), и Фе­одосии Киево-Печерский (ум. 1073). Как далеки простые слова этих проповедников от той мозаики, какую искусно и затейливо складывал епископ города Турова! Насколько чужды, иноземны были проповеди Кирилла, настолько же народны были поучения Жидяты, Илии и Феодосия; доступные толпе, они залегали в ее сознании и имели, несомненно, немалое воспитательное значение. В блестящей речи, в прикрасах они не нуждаются, сами чуждые византийской мудрости, И потому ближе к уровню своих слушателей - массе народной, они Преследуют одну цель: заложрпъ и закрепить в их сознании основы Истинной веры, уберечь от язычества, научить поклоняться истинному Богу и, затем, вести жизнь соответственно правилам христианской любви, милосердия и справедливости

а) Лука Жидята. «Веруйте в Бога, в Троице славимого не

Ленитесь ходить в церковь, а там стойте со страхом Божиим отходя ^Ко сну, прежде помолитесь Богу, любите ближнего не воздавайте ³Лом на зло. чтите старого человека и родителей своих не убий, ^Не укради, не лги, не свидетельствуй ложно не отдавайте денег в

258

Е. Ф. Шмурло

лихву... не говорите срамных слов» — вот чему учит Жидята, первый епископ на Руси из русских, в своем «Поучении» (1035), которое, ^в свою очередь, было первым литературным произведением русского пера.

б) Илия. «Воздерживайтесь от пьянства, ростовщичества, от игры
в кости» — поучает священников своей епархии другой новгородский
пастырь, Илия' - «достойным образом готовьтесь к совершению ли­
тургии, избегайте предосудительных игр и кулачных боев» Илия
разъясняет своей младшей братии, как следует ей проводить дни
Великого поста, как накладывать епитимию виновным; в каких случаях
идти к больному на дом для причащения, как увещевать мирян
воздерживаться от крестного целования, как заботиться о своих ду­
ховных детях, учить их надлежащему стоянию в церкви и т и Все
это советы и наставления, потребность в которых указывалась самой
жизнью, — отсюда простота и общедоступность формы, в какой они
были преподаны.

в) Феодосии Печерский. Те же мысли и у Феодосия (два послания
к народу: «О казнях Божиих» и «О тропарных чащах;¹ десять
поучений к печерским инокам; два послания к великому князю Изя-
славу). он старается отвратить свою паству от воровства, лжи, зависти,
клеветы; борется с пьянством, с остатками язычества, с двоеверием;
убеждает иноков соблюдать посты, вести себя в церкви со смирением,
не опираться, как бы ни устал, за церковною службою, о столбы или
стены; а великому князю разъясняет значение воскресного дня, отличие
его от еврейской субботы, значение поста по средам и пятницам.
В этих поучениях — никакого искусства; речь — самая простая, но
в то же время проникнутая «пламенною ревностью о благе ближних.
Тон поучений часто обличительный, но вместе глубоко наставительный
и нередко умилительный и трогательный» (митрополит Макарий)

Сведения научного характера.

До русского человека они доходили чаще всего устарелые иш в искаженном виде, правильного представления о внешнем реальном мире составить по ним было нельзя. Главнейшие сочинения:

1. «Шестодневъ Иоанна Болгарского — комментарий библейского текста о шести днях творения (отсюда и самое название его), с баснословными рассказами о животных, VI в.; на Руси с XIII в. Это как бы история мироздания и, одновременно, своего рода научная энциклопедия, основанная на мнениях греческих философов и данных,

¹ Впрочем, за последнее время приведены серьезные основания припи­сывать эти два послания не Феодосию, а другому лицу.

Курс Русской истории. Глава четвертая 259

добытых средневековой наукою. Подробные рассуждения о четырех основных стихиях мира (вода, огонь, воздух, земля). Обилуя бого­словскими тонкостями, риторическими украшениями, нападками на греческих философов, Шестоднев рассчитан был совсем на другого читателя: на грека-язычника первых времен христианства и потому для русского читателя был малопригоден.

у 2. «Шестоднев, или Мироздание» Георгия Писидийского на ту ще тему: стихотворная поэма, по вычурности языка очень трудная |доя понимания, VII в.; русский перевод 1385 г.

|ь 3. «Физиологи» разного состава — популярные учебники по есте­ствознанию; того же типа «Бестиарии» (специально о животных), ^Волукрарии» (птицы), «Лапидарии» (камни). Смесь большей частью це реальных, а фантастических данных на почве суеверных представ­лений, например: Стратил-птица колышет море, топит корабли; Ин-црик-зверь ходит под землею, как солнце по небу, пропускает реки % колодцы, а сам живет в Святой горе; Трясавицы (лихорадки) — Но дочери царя Ирода; бывают люди с песьей головой, одноглазые, о трех головах и о шести руках и т. п.

При описании животного или камня «Физиолог» пользовался им как символом для наглядного объяснения истин Св. Писания, напри-kep: 1) Львица рождает своих детенышей мертвыми, и лишь на третий день лев-отец оживляет их, дуя им в ноздри — «тако и Бог Вседер­житель, отец всем, третий день востави первороженого Сына Своего Аля спасения рода человеческого»; 2) Орел, состарившись, слепнет; Шогда он взлетает «на воздух солнечный», изожжет свои крылья, Спустится на землю, погрузится трижды в воду — так и ты, человек, •влети на высоту, распались в солнечном свете, омойся в источнике (в слезах своих) и тогда совлечешь с себя ветхую одежду дьявольскую, Ш облечешься в новую, богоданную, обновишься как обновился орел; В) камень Адамантин: он ни железа не боится, ни «воды дымной» не принимает; и в дом, где он имеется, злой дух не войдет — 1Дамантин этот есть наш Иисус Христос: если имеем его в сердце своем, то никакое зло не тронет нас.

«Физиологи» появились на Руси с XIII в.; особенно сильное распространение получили они в XV в. по XVII — включительно; 4. «Азбуковники» — справочники по разным предметам знания ^Довари иностранных слов; объяснения вообще непонятных слов, в Алфавитном порядке; библиографические указания, а в Азбуковниках более позднего времени (XVI —XVII вв.) даже обширные статьи по богословию, философии, истории, мифологии, естествознанию и проч •Азбуковник» — это «реальный словарь к важнейшим произведениям древнерусской литературы, преимущественно церковной» (Тихонра-*°в). Азбуковники появились у нас с XIII в.

^ 5. «Христианская Топография» Козьмы Индикоплова, VI в.; на %си с XIV в. Птоломей, александрийский ученый, астроном и географ

260

Е. Ф. Шмурло

II века по P. X., живший в царствование императора Антонина Пия (138 — 161), учил, будто наша земля есть неподвижный шар, а солнце луна и планеты движутся вокруг нее. «Топография», опровергая Птоломееву систему Вселенной, предлагала взамен свою. Представ­ление Козьмы о строении мира не только совершенно своеобразно но можно сказать, диаметрально противоположно истинному: земля не шар, а плоский продолговатый четырехугольник, окруженный океаном; за океаном лежит другой материк, недоступный для нас; высокая стена окружает весь мир и служит опорой небесному своду', движением каждого небесного светила управляет особый приставлен­ный к нему ангел. Индикоплов пользовался у нас авторитетом еще в XVI, даже в XVII в., между тем книга Коперника «De revolutionibus orbium coelestium» (О движении не солнца вокруг земли, а, наоборот, земли вокруг солнца) появилась в свет в 1543 г. Можно сказать, русский ум еще в XVII в. питался «научными истинами», которые даже за тысячу лет до того представляли собою большой шаг назад (по сравнению с учением Птоломея).

6. Невысокую степень образованности тогдашних образованных людей наглядно обрисовывает Послание новгородского владыки Ва­силия (ум. 1352 г.) к тверскому епископу Федору по поводу распрей, вызванных в Твери спором о том, погиб ли земной рай, или продолжает существовать. Епископ полагал, что рай погиб и реально более не существует, владыка же утверждал обратное, ссылаясь на (апокри­фические) сочинения, в которых говорилось о святых, живших близ рая. Что такой рай существует и поныне, Василий доказывал ссылкою на новгородских купцов, которые, плавая по морю, заброшены были бурею к тому месту, где находился рай, у высоких гор. На горе слышались голоса, светился свет самосиянный, светлее солнечного, да и самого солнца не было вовсе. Один новгородец, за ним другой лазили на эту гору, взобравшись, всплескивали руками, бежали на голоса и пропадали. Лишь третьего удалось вернуть, да и то потому, что его привязали веревкою за ногу; но он вернулся уже мертвый. Для большей убедительности владыка добавлял: «а дети и внуки тех новгородцев и поныне добры-здоровы».

Примечание. Впрочем, вера в существование рая на земле не была чужда и Западной Европе: ее можно проследить там вплоть до конца XV века. Она зиждилась на потребности чело­века верить в лучшее. Позднейшие искания европейцами таинственного Эльдорадо или по­иски русским крестьянством Беловодья, зате­рянного где-то в глубинах Азиатского мате­рика, где реки текут млеком и медом, где не платят податей и где люди вообще пользуются

Курс Русской истории. Глава четвертая

261

полным счастьем, — в сущности, по основной
идее своей, сродни этому исканию земного
J_t рая и вере в его существование.

Путешествия.

^ Путешествия, особенно в первые века, предпринимались исклю­ чительно с целью паломничества, поклонения святым местам: страна, ее природа, ее жители, их нравы и обычаи мало интересовали русского цаломника; все его внимание сосредоточено на святынях и чудесах удъ на тех местностях и пунктах, с которыми эти святыни и чудеса связаны. География сводится к путевому маршруту и топографии; яерез все описание проходит религиозно-настроенная мысль. Описывая дрятые места, авторы обыкновенно заносят на свои страницы также ц то, что им приходилось услышать, узнать в этой области, религи-рные сказания, апокрифы или предания. Паломничество началось ярчти тотчас вслед за введением христианства. Первыми паломниками ^описаний они не оставили) были:

\ 1. Прп. Антоний, основатель Киево-Печерской обители: он ходил ga Афон еще при Ярославе Мудром.

* 2. Варлаам, первый игумен той же Печерской обители: ходил в
Палестину.

«Главнейшие описания путешествий:

~ 1. «Хождение» («Паломник») игумена Даниила, нач. XII в; щаиболее типичное и выдающееся из паломнических описаний за весь Щот период; простой я з ы к, никакой вычурности. По наблюдательности ДОора, по точности описания всего им виденного, по богатству и Шачительности исторических, легендарных и особенно археологичес­ ких данных (топография местности, расположение частей Храма Гос­ подня и т. п.), «Хождение», будучи переведено на иностранные языки, Иризнано одним из лучших описаний Палестины того времени.

$ 2. «Путешествие в Царьград» новгородского архиепископа Анто- вия, около 1200 г.: описание местных святынь.

3. «Хождение» Стефана Новгородца в Царьград и Иерусалим, Фсоло 1350 г. По систематичности описания, по внутреннему достоин­ ству, считается наилучшим среди описаний этого рода XIV и XV вв.

*^: 4. «Хождение» туда же смоленского дьякона Игнатия, 1389 — Й05 гг.

^щ* 5. «Хождение» в Царьград дьяка Александра, конца XIV в.

* Особенность двух последних путешествий та, что они выросли из
Мотивов не исключительно паломнических: Игнатий сопровождал мит­
рополита Пимена, Александр ездил в Константинополь по своим
^рговым делам; однако и тот и другой описывают, подобно своим
предшественникам, лишь церкви, монастыри, священные места и пред-
*ТЫ. Еще у Игнатия можно найти живое описание плавания по реке
Дону (путники ехали на Азов и Синоп).

262

Е. Ф. Шмурло

6. «Ксенос, глаголемый странник, о хождении и бытии моем»
иеромонаха Троице-Сергиевского монастыря Зосимы, 1419—1422 гг '
путешествие в Константинополь, на Афон и в Палестину.

7. «Путешествие Исидора митрополита на Флорентийский собор» суздальского иеромонаха Симеона (авторство его, однако, оспарива­ется), 1436—1441 гт.: описание самого пути и всего виданного на нем. Симеон, можно сказать, первый русский путешественник позд­нейшего типа: ничего специально «паломнического»; предметы и яв­ления мирской жизни стоят на первом плане. Автор описывает города, через которые проезжал; их благоустройство и достопримечательности; богатство церквей и светских зданий; водопроводы, фонтаны, башен­ные часы, лечебницы и богадельни, оригинальные способы передви­жения (на барках в Венеции), природу Тирольских гор, вечные снега на них.

8. «Исхождение на осьмой собор с митрополитом Исидором в лето 6945», суздальского епископа Авраамия (некоторые считают и это сочинение произведением Симеона); описание частного случая¹ мистерий «Благовещения пресвятой Богородицы«и «Вознесения Гос­подня», которые автор видел в флорентийских монастырях.

Светская литература переводная.

Это были повести сказочного и зачастую нравоучительного содер­жания, описания чудесных и героических подвигов. На Русь они зано­сились с Востока и из Византии через Болгарию или Сербию, т. е в болгарском или сербском переводе, а попав в русские руки, подверга­лись переработке применительно к пониманию и вкусам русского чита­теля. Исключением была «Повесть об Акире»: она дошла до нас не об­ходным путем, а непосредственно, будучи переведена прямо с греческо­го. Мало того, русская обработка «Акира» послужила, в свою очередь, источником болгарской редакции, а от болгар перешла в сербскую лите­ратуру. Этот литературный обмен наглядно свидетельствует о живых культурных сношениях Древней Руси с южным славянством.

Главнейшие произведения:

1. «Повесть об Акире премудром» — одна из древнейших пере­водных повестей в русской литературе: о царе Синагрипе и его советнике Акире, XI в. Сюжет заимствован из арабской сказки «Тысяча и одна ночь». Русская переделка греческого текста, введя сказочные подробности и сократив нравоучения, придала рассказу больше зани­мательности и тем надолго обеспечила за ним большую популярность среди русских читателей.

2. «Сказание об Индийском царстве».

3. «Притча о кралех» (сказания о Троянской войне).

4. «Девгениево Деяние», русская переделка византийского романа X века (боевые и любовные приключения Дигениса Акрита, героя византийского эпоса).

Курс Русской истории. Глава четвертая

5. «Александрия» — повесть о баснословных подвигах Александра

Македонского, середина XI века

6. «Стефанит и Ихнилат» — повесть о льве-царе, о быке, его
доверенном, и двух шакалах-придворных, поучительная, XIII в.

7. «Соломон и Китоврас» — повесть о вынужденном участии Ки- уовраса, мифического демона-зверя, в построении Соломонова храма, XIV в.

8. «Повесть о Варлааме и Иосафе» — пламенная апология хрис­тианской жизни, XIV —XV вв.

^ Из всех этих повестей и романов едва ли не самою распростра­ ненною в древнерусской литературе была «Александрия» Великое историческое значение Александра Македонского в распространении эллинской цивилизации на Востоке; быстрота и легкость его завое­ ваний; необычайность самой личности; мудрость и великодушие, на­ конец, преждевременная смерть в молодых годах, и при этом значи-!«льность того, что успел достигнуть Александр за короткое время, Предоставленное ему судьбой, — все это поразило умы одинаково и восточного, и западновропейского человека, привлекло к нему общие симпатии, вызвало напряженный интерес, окружило ореолом необы­чайности Память об Александре передавалась из поколения в поко­ ление, от одного народа к другому, и легенда быстро, уже вскоре после его смерти, окутала его образ, величавый, таинственный, ири-|ягательный.

/ Мудрые изречения Александра, напоминавшие суды Соломона; обилие поучительных изречений; наконец, элемент чудесного, при­ближавший повесть к героическому эпосу, — все это вызывало боль­ шой интерес в читателях давнего времени Сама христианская Церковь рризнала в язычнике Александре существо, близкое ей по духу. ^Идеализированный образ Александра почюбился отцам Церкви* Ва­ силий Великий, Григорий Назианзин, Иоанн Златоуст приводят при- |кры его мудрости, справедливости, воздержания и милосердия и Цитируют его изречения. Его слабости и порочные увлечения не ?абыты, но чаще они упоминаются как бы затем, чтобы оттенить Положительные стороны идеала: и такого-то героя, мудреца одолел Порок, скосила смерть!» (Веселовский).

Светская литература оригинальная.

1. «Поучение» Владимира Мономаха Первое в русской литературе Произведение светского пера с мирским содержанием. Помимо чисто Литературного значения, «Поучение» замечательно и как выражение общественных идеалов в том виде, как их понимали передовые люди 1РГо времени. В заботах о благе народном, в установлении внешней безопасности, а внутри - мира и порядка, Мономах видит исполнение Фоего прямого долга, принятых на себя обязанностей князя и вер-%>вного вождя. «Поучение» наглядно свидетельствует о наличности

Е. Ф. Шмурло

в отношениях верховной власти к населению, той моральной скрепы без которой немыслим никакой общественный порядок и во имя которой наши предки, еще за 300 слишком лет до Мономаха, при­зывали варягов, говоря им: «Приидите княжить и володеть нами».

2. «Вьпрашанье» черноризца Кирика, с ответами новгородского
епископа Нифонта (ИЗО — 1156). В этих «вопросах» и «ответах»
отразилась современная им эпоха: остатки языческих суеверий, со­
стояние нравственности народа и духовенства; младенческое состояние
нашей Церкви.

3. «Слово», или «Моление» Даниила Заточника, конца XII в Цель
сочинения, равно и личность автора, остаются еще неясными. «Слово»
отразило на себе ходячую народную мудрость, что, вместе с обилием
нравоучительных текстов, почерпнутых из разных писаний, и замысло­
ватым остроумием, завоевало ему у современников обширный круг чи­
тателей. Можно считать доказанным, что автор заточником (на остро­
ве Лаче) не был: это лишь догадка позднейших переписчиков

Г. Знакомство с прошлым.

Жития святых.

На этом отделе древнерусской литературы менее всего лежит отпечаток «прошлого»: жития отзывались на вопросы, волновавшие русских людей, помогали разобраться в явлениях окружающей жизни, были первым опытом в области истории и, напоминая о том, что было и уже прошло, выясняли настоящее, помогали читателю опре­делить свое собственное место и назначение в жизни. Отсюда жиз­ненность и практическое значение житий. Жития охотно читались и служили хорошею школою.

1. Пролог (по-гречески: Синаксарь, или Менологий), с XI в. -краткие сказания, расположенные в календарном порядке, о жизни святых, преимущественно мучеников. Поучительный характер этих сказаний рано вызвал подражание им: греческие жития пополнялись русскими житиями. «Уже в XIII в. Пролог является одной из рас-пространеннейших и одною из любимых книг на Руси» (Сперанский).

2. Четьи-Минеи, с XI в. — тот же Пролог, но распространенный: вместо кратких заметок — обширные рассказы, иногда целые биогра­фии, притом не об одних только «мучениках», но также и об «ис­поведниках», «святителях», «преподобных», «пустынниках», «столп­никах», «Христа ради юродивых».

3. Патерики (Отечники) — их особенность в том, что в них собраны сказания из жизни подвижников обыкновенно какой-нибудь одной местности (Патерик Римский, Афонский, Синайский, Киево-Печерский и т. д.), притом это не подробные жития, как в ЧетьиХ-Минеях, а лишь поучительные отдельные случаи из жизни праведника,

Курс Русской истории. Глава четвертая

как задачею Патериков было не повествование, а назидание, и goTOMy подробности биографические явились бы в данном случае излишними. Обильный же материал для назидательного чтения создал Цатерикам многочисленных читателей. Начитавшись описаний о под-ригах и всякого рода искушениях, претерпенных пустынниками, уда­лявшимися от мира, «русские монахи воспитывали и в себе тот же аскетизм», ту же благочестивую ревность к борьбе с враждебными рилами. О своей борьбе они передавали своим ученикам. Мало-помалу Слагалось сказание о каком-либо выдающемся подвижнике; впослед­ ствии оно переходило в его житие и распространялось в среде народной ЦИстрин).

^h А. Киево-Печерский Патерик. На этой почве вырос в начале XIII в. Киево-Печерский Патерик. Что именно Киево-Печерский мо­настырь вызвал к жизни этот замечательный литературный памятник, даанет понятно, если вспомнить, чем был названный монастырь в первые века русской жизни. В нем было положено начало книжному просвещению; здесь появились первые церковные писатели и первая История России; из Киево-Печерского монастыря на всю Рсскую землю давились епископы, вышли проповедники на далекий языческий Север, а с именами Антония и Феодосия, основателей и покровителей монастыря, как раньше с именем Владимира Великого, связано было воспоминание о насаждении христианской веры на Руси, о первых |ваях, вбитых в фундамент русской религиозности и благочестия. Родоначальник позднейших русских монастырей, Киево-Печерский Монастырь обладал в глазах русского общества большою моральною Силою и, продолжая оставаться монастырем местным, уже с ранних |ор приобрел значение общерусского монастыря, что придало подвигам I заслугам его иноков особенную поучительность, интерес и значение (см. ниже, отдел «Монашество»).

* По своему содержанию Киево-Печерский Патерик — собрание раз-
<ЫХ повестей и сказаний, прямо или косвенно относящихся к Киево-
Печерскому монастырю:

1) краткие рассказы и легенды о жизни наиболее выдающихся IHOKOB монастырских (их подвиги, благочестие, чудеса);

2) сказания о начале монастыря, о первых его сподвижниках

Лнтонии и Феодосии;

Ь 3) жития: Леонтия и Исайи, проповедников христианства в Рос­товской земле; Авраамия Смоленского и др.; >1 4) история крещения славян; первые времена русской Церкви

* Начало Патерику положено в 20-х годах XIII в. (послания Си­
лона, епископа Владимирского, к иноку Поликарпу и Поликарпа к
,*РХимандриту Акиндину). Патерик ярко отразил наивную веру людей
Црго времени, а назидательный характер сборника придал ему значение
#Итейского поучения, своего рода руководства, как надо жить, следуя

Е. Ф. Шмурло

5) Житие Бориса и Глеба. Однако сердца русских людей вол­
новались при мысли не об одних печерских монахах* живым укором
несправедливости вставали образы младших сыновей Владимира Ве­
ликого, Бориса и Глеба, убитых Святополком Окаянным' в них видели
первых мучеников русского христианства, драгоценный символ его
торжества над язычеством; их смерть от злодейской руки, смерть в
таком юном возрасте требовала нравственного возмездия, а самый
поступок окаянного брата, при свете христианского учения, особенно
поражал своим противоречием с правилами новой морали Что убий­
ство Бориса и Глеба оставило по себе сильное впечатление, видно из
того, что этому событию посвящены были целых два труда: Иаков
Мних пишет «Сказание», а преподобный Нестор (составитель Русской
летописи) «Чтение житии и о погублении братьев» Житие внесено
было позже и в Киево-Печерский Патерик.

6. Жития Владимира Св. и Феодосия Печерского. Тем же чувством
благодарного умиления проникнуты и два других жития: «Память и
похвала князю русскому Володимиру» (того же Иакова Мниха) ¹ и
«Житие преподобного Феодосия Печерского» (того же Нестора).
Владимир Великий был дорог, как основоположник христианской
веры на Руси; его личность светилась в лучезарном нимбе на недо­
сягаемой высоте, а Феодосии трогал и хватал за сердце, как первый,
не на словах, а на собственном примере, своею благостною жизнью,
показавший русским людям, что значит быть истинным христианином
и какие высокие обязанности налагает на него новая вера.

7. Другие жития:
а) Авраамия Смоленского, XIII в.

6) Александра Невского, XIII в.: «Житие» прославляет заслуги
Александра перед Церковью, а «Повесть» — заслуги князя-воина,
правителя и судьи. И «Житие» и «Повесть» сложились под непо­
средственным впечатлением только что пережитого бедствия - наше­
ствия Батыя и потери независимости, когда жгучая рана, нанесенная
татарским игом, была еще особенно свежа.

в) Житие Дмитрия Донского, X I V - XV вв.

г) Епифаний, ученик Сергия Радонежского, пишет: 1) Житие
своего учителя; 2) Житие Стефана Пермского, XV в.

д) Иеромонах Пахомий Логофет, серб, выходец с Афона, плодо­
витый писатель XV в., современник великого князя Василия II Он
составил целый ряд житий: Сергия Радонежского, митрополита Алек­
сея, Кирилла Белозерского, Варлаама Хутынского, великой княгини
Ольги; Похвальное слово митрополиту Петру. Большею частью это

В последнее время некоторые ученые отказываются признать оба сочинения, приписываемые Иакову Мниху, — «Сказание» и «Память» " произведениями его пера, считая «мифом» его литературную славу

Курс Русской истории. Глава четвертая

267

переделки и дополнения чужих сочинений, но сделанные искусной рукою. «Пахомия много читали в древней Руси и усердно подражали Приемам его пера; его творения служили едва ли не главными образ­цами, по которым русские агиографы с конца XV в. учились искусству описывать жизнь святого» (Ключевский).

Византийские хроники.

Предметом византийских хроник служит всеобщая (всемирная) история, но в своеобразно понятых рамках: а) события библейские, б) судьба иудейского народа; в) история первых веков христианства, г) история Византии. Таким образом, представление о всемирной истории, исключавшее римский, католический Запад, получалось не­полное, однобокое. Внутренняя связь событий для хрониста не суще­ствует; главная его забота — передать события, изложить историчес­кий факт; но и самая оценка этого факта у него тоже односторонняя: цод углом зрения религиозным; внимание сосредоточено не на поли­тической или культурной истории, а исключительно церковной.

Наиболее распространенными на Руси хрониками были следующие две:

1. Хроника Георгия Амартола (т. е. Грешника), IX в., от Адама до 864 г. (продолжение до 948 г.) на Руси (с этим продолжением) появилась в середине XI в., если не раньше. Была очень популярна, служила главным источником русских сведений по всеобщей истории. Амартол — «жалкий компилятор»; точка зрения аскета; он верит в чудеса и знамения, в участие ангелов и бесов в делах человеческих.

2. Хроника Иоанна Малалы, VI в., события доведены до 563 г.; на Руси не позже начала XII в. Обилие «языческого» содержания (очень кратко о византийском периоде, очень много о древней истории, 0 мифах) придало ей «светский» характер и потому делало менее интересною по сравнению с Амартолом, главное внимание которого уделено истории христианских императоров византийских.

Примечание. Амартол стал известен русскому чита-
¹ телю впервые сто лет спустя после своего

появления на свет; после того, в течение ряда

столетий, им пользуются на Руси как книгою,

которая должна удовлетворить историческому

! любопытству читающей публики, — это то же

самое, как если бы мы стали теперь, за не-
^ имением ничего иного, черпать свои истори-
;t ческие сведения из Синопсиса Гизеля (Киев,

1674), из Степенной книги, составленной в

царствование Ивана Грозного, или, еще

лучше, из какой-нибудь исторической книги,

Л писанной на Западе во времена Лютера или

268

Е. Ф. Шмурло

Коперника. Про Малалу и говорить нечего- уже шесть веков прошло, как была написана его Хроника, а она все еще считалась при­ годною для исторического чтения¹ Это озна­ чало не внутреннее достоинство книги, а лишь бедность и случайность выбора, отсутствие другого материала, более свежего и более под­ ходящего.

Другие Хроники, которые менее читались:

1. Хроника Георгия Синкелла (ум. после 810 г.): события изло­ жены от Адама до Диоклетиана; на Руси с середины XI в

2 и 3. Хроника Зонары, от Адама до 1118 г. и Хроника Манассии, от Адама до 1081 г., обе XII в.; на Руси в XV в

Кроме того:

4. Иосиф Флавий, еврейский историк I в.: «История иудейской войны»; русский перевод середины XI в. Русского читателя в этой книге интересовала злосчастная судьба еврейского народа, взятие и разрушение Иерусалима (римлянами в 70 г, по Р. Х.У

Оригинальные русские сочинения по истории.

I. Летописи. Русская летопись выросла из пробудившейся в рус­ ском обществе потребности узнать свое прошлое, связать с ним свое настоящее; она явилась выражением сознания, что настоящее связано с прошлым и есть своего рода его порождение. Если на самой первой ступени летопись удовлетворяла одному только простому любопытству, то уже вскоре перед нею выросли цели более серьезные* 1) показать «откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Русская земля стала есть»; 2) показать, как зародилось Русское государство и как из совокупности отдельных племен выросло самое государство; 3) показать, каким образом вышло, что Киев стал его центром. Летопись соответствует той поре, когда на Руси уже сознали, хотя бы очень и очень еще немногие, близкую связь русского племени с племенами славянскими; когда почувствовали, что что-то, хоть и не так сильно, связывает его и с другими, неславянскими народами, не только современными, но и древними, и что среди всех этих племен и народов у русского племени есть свое, ему принадле­жащее, место. Обычный в ту пору церковно-христианский угол зрения в оценке и понимании явлений присущ, конечно, и нашей летописи; но еще в большей степени летопись является «выражением нашего народного самосознания: в ней воплотилась идея единства русского племени, тесно связанная с идеей единства государственного; интересы общественные стоят в ней на первом месте, и интересы эти прежде всего политические, государственные, народные» (Сперанский) По­добно «Поучению» Мономаха, Первоначальная летопись служит

Курс Русской истории. Глава четвертая

269

£0вым доказательством того, что идея Русской земли, Русской на­ родности, как самодовлеющего целого, обладающего своим националь­ным Я, уже начала — на фоне других земель и народностей — скла­ дываться и крепнуть в сознании тогдашнего общества. Этой особен­ ностью летопись резко выделяется среди большинства других произведений древнерусской литературы. В этом ее отличие и пре-имуществ⁰ также и от византийских хроник, отличие — потому что

к явлениям народной жизни относились отрицательно, не ценили ИХ, между тем русская летопись не пренебрегает ни устно-народною песнею, ни былиной, ни легендой, ни народной поговоркой; преиму­щество — потому что летопись стремилась к гармоничному соединению своего национального и чужого культурного, народного и христиан­ ского, тогда как византийская хроника застыла в своем церковном Пренебрежении народности. И по духу и всем содержанием своим, летопись есть яркое воспроизведение современной русской жизни (фактические события; общественный строй; миросозерцание народ­ ное); автор любит свою родину и пишет пером патриота. Вот почему ^етопись такой драгоценный памятник прошлой жизни народной и народных верований, обычаев, народного миросозерцания; вот почему многие страницы ее и до сих пор полны интереса и привлекательности далеко не для одного специалиста.

Летопись, как таковая, стала нарастать и складываться почти Сейчас же вслед за крещением Руси, и уже при Ярославе Мудром ей были положены прочные основы. В великокняжение Владимира Мономаха появилась так называемая «Повесть временных лет», со­ставление которой приписывают: кто Нестору, кто Сильвестру (древ­ нейшие дошедшие до нас списки ее: Лаврентьевский, 1377 г. и Ипа­тьевский, середины XV в.). Эта «Повесть» служит ярким выражением тех представлений, о которых только что говорилось: идея единства русского племени и горячее желание привить эту идею в сознание современников.¹

С середины XII столетия, соответственно раздроблению Русской земли на отдельные княжества, дробится и летопись: из общерусской, какою она была при Мономахе, она превращается в местную. Таковы Летописи: Новгородская (числом пять), Псковская, Галицко-Волын- ская летопись, Летописец Переяславля Суздальского; летописи Ки­ евская, Смоленская и др.

Однако мысль об общности интересов разрозненных частей Русской земли не глохнет окончательно и в эту пору; зло монгольского ига &е только не ослабило, но скорее даже помогло упрочиться этой **Ысли в сознании современников, а объединение Северо-Восточной Руси Москвою придало идее общности и единства новые силы. Мест-

См. Приложения. № 35: «Происхождение Повести Временных Лет».

270

Е. Ф. Шмурло

ные, областные летописи XII — X I I I вв. постепенно превращаются в течение XIV, XV, особенно в XVI столетии, в общерусские своды Таковы были:

1) «Временник великих царств», московский свод митрополита Петра, доведенный (в 1320-х годах) до 1305 года. «Есть основание думать, что в начале XIV века при дворе митрополита Петра возникла мысль скомпилировать местные летописные своды, чтобы создать общерусский свод». Из него-то вырос знаменитый Лаврентьевский список летописи, доведенный до смерти предшественника Петрова, митрополита Максима (1305) и дошедший до нас в списке 1377 года (Шахматов).

2) Московский свод 1390 года.

3) Московский свод 1409 года: в основу его положен свод 1390 г., события доведены до 1408 года.

4) «Владимирский Полихрон» — московский свод 1423 года, со­ ставленный при дворе митрополита Фотия. Это есть «соединение текста Повести Временных Лет по московско-суздальскому изводу с Новгородским текстом 1167 года» (Шахматов). В основе лежит свод митрополита Петра в том виде, как он сохранился к тому времени в своде 1409 года. Перерабатывая последний, редактор свода 1423 года старался смягчить его явно московский характер и придать изложению известное политическое беспристрастие (Приселков)

5) Московский свод 1480 года. В нем уже чувствуется нарождение Московского государства: резко выражена тенденция сильной вели­кокняжеской власти; о междукняжеских съездах свод молчит' он просто не хочет вспоминать о них — для него они печальное напо­минание слабости центральной (киевской) власти.

2. Всеобщая история. Первые попытки этого рода были, конечно, не более, как простые компиляции и переделки чужого материала.

1) «Хронограф по великому изложению», середина XI в. — пере­
делка Амартола (не сохранилась).

2) «Еллинский и Римский Летописец», XIII в. - составлен по Малале и по Амартолу; Малала — «Еллинский», Амартола — «Рим­ский».

3) «Хронографическая Толковая Палея» — тоже компиляция и переработка византийского материала.

Курс Русской истории. Глава четвертая

271

Дата добавления: 2014-11-25