Возникновение и образование Русского государства 431 1 страница

себя от родовой теории. Решительно отвергает он ее и в последнем своем сочинении «Русские Юридические Древности» (СПб., 1890 — 1903; особено см. т. II. СПб., 1893).

«Договорное начало в княжеских сношениях проходит чрез всю нашу историю» (II, 120). «Древнейшие владетельные князья, извест­ные нашей истории, родные братья Святославичи, улаживают свои от­ношения либо ратью, либо миром. Это было во второй половине X века. Совершенно то же наблюдаем и во все последующее время до полного исчезновения удельных князей. Один из последних московских удель­ных князей, Юрий Иванович Дмитровский, состоял в мирном договоре с братом своим, великим князем Московским, Василием Ивановичем. Договор этот был заключен еще при жизни отца их, великого князя Ивана Васильевича, и по его личному желанию. Факт чрезвычайной важности. Он указывает на то, что и с точки зрения этого ловкого и энергического преобразователя старых порядков, отношения владе­тельных князей не могли быть определены иначе, как с их согласия, выраженного в договоре. Договор этот был заключен в 1504 году, а затем, по смерти Ивана Васильевича, еще раз повторен в 1531 году».

«Война и мир определяют взаимные отношения князей-родствен­ников боковых линий во всех возможных степенях родства». Число договоров между дядьями и племянниками и братьями разных степеней большое. «Наоборот, князья-родственники в нисходящей линии ни­когда не заключают между собою договоров. Это объясняется тем. что отношения детей к родителям определяются семейным правом, в силу которого дети состоят в подчинении воле родителей. Подчинение детей родителям выражалось в том, что при жизни отца сыновья никогда не были самостоятельными владетельными князьями. Если бы им и была дана в управление самостоятельная волость, они уп­равляли ею в качестве посадников князя-отца, а не самостоятельных владетельцев» (с. 121 — 122).

Точно так же расходится Сергеевич с Соловьевым и в понимании основ, которыми Древняя Русь руководилась при распределении во­лостей (столов) между князьями.

Распределение столов опиралось отнюдь не на одно только родовое начало: таковых начал было целых четыре: 1) народное избрание (воля народная); 2) распоряжение царствующего князя (его завеща­ние; предварительный договор, заключенный с вечем или с другими князьями); 3) начало отчины и 4) старшинство князей, причем «ни одно из этих начал не было настолько сильно, чтобы могло осущест­вляться само собой и наперекор другим. Для проведения одного из этих начал в действие необходимо было, чтобы другие содействовали ему или, по крайней мере, не мешали. В противном случае между разнородными началами возникала борьба и торжествующим выходило то, представители которого в данном случае были фактически сильнее«(с. 2 9 2 - 2 9 3).

432

Е. Ф. Шмурло

Таким образом, полностью Сергеевич не отвергает прав старей­шинства, но роль их при распределении княжеских столов признает очень скромною. «Права старшего брата не имеют в глазах младших безусловного значения. Права старейшинства — это практика, имею­щая место при наличности некоторых благоприятных условий, а не общепризнанный обычай» (II, 261).

«Еще меньше общего признания выпадало на долю старшинства дядей перед племянниками. Дяди и племянники могут считать себя одинаково призванными занять известный стол в силу начала отчины Это общая дядям и племянникам отчина и есть та среда, в которой права дядей и племянников сталкиваются. Не подлежит сомнению, что начало отчины дает право и дяде, и племяннику искать обладания отчиной. Но у кого больше прав? Это всегда было спорно и оставалось спорным даже в пятнадцатом веке. Спорный вопрос этот разрешался в каждом отдельном случае либо ратью, либо миром... История с древнейших времен одинаково представляет примеры как торжества дядей над племянниками, так и обратно. Счет случаев, когда победили дяди, а когда племянники, невозможен, так как летописи записали очень немногие из них и преимущественно для Киева; но если бы их и можно было сосчитать, это ни к чему бы не привело, потому что перевес случаев свидетельствовал бы не о преимуществе права дядей или племянников, а только о большей силе и большем искусстве тех или других в борьбе с противниками» (II, 262 — 263).

В особой главе (I I, 320 — 336) Сергеевич дает р а з б о р теории Соло­вьева и подробно указывает, в чем и почему он расходится с нею.

Роль веча и его отношения к князю Сергеевич определяет так: Вече — верховный орган власти. Законодательствует вече, а князь судит и управляет (и только). Князь и вече — это две независимые одна от другой силы; поэтому сила князя в его единении с вечем и в согласованности своих действий с его волей, желанием или настро­ением. С началом татарского ига политическое значение веча падает; центр политической жизни перешел в Орду.

Взглядов Сергеевича держится и барон С. А. Корф, История русской государственности. Т. I. СПб., 1908: роль веча он выдвигает на первый план, пожалуй, даже еще с большей остротою. Отношения к нему князя, говорит он, «с самого начала приняли форму договор­ную». Главенствующей стороной в этом договоре было вече: «от его воли зависело положение князя и санкции договора». Случаи насиль­ственного водворения князя не изменяли основы последующих вза-и м н ы х отношений (с. 67 — 7 1). Эта зависимость князей от народных собраний в варяжский период (в период последующий, так называемый

Возникновение и образование Русского государства 433

удельный, она уже признана) «остается и по сей день в тени, если не считать двух, трех историков, как, например, проф. Костомарова и Сергеевича, принявших другую точку зрения; даже в трудах проф. Ключевского положение веча и зависимость от него первых князей вовсе не оттенены» (с. 72).

Государственного единства страны, о котором говорят Карамзин и его последователи, в варяжский период «никогда не существовало«(с. 83): каждая «волость обладала всеми необходимыми элементами государственности; у нее была и своя определенная территория, и свой народ, и самостоятельная верховная власть, осуществляемая независимым органом вечем» (с. 84). Например, «не только кривичи и новгородцы не были подчинены Киевской волости, но и целая масса других народцев; вспомним хотя бы дреговичей, Ростов и Суздальскую землю, заселенную вполне самостоятельным народом, мерей, несо­мненно, имевшим своих собственных князей. Как ни ясно это поло­жение Древней Руси, оно находило неверное освещение даже в ис­следованиях таких видных историков, как проф. Ключевского и Кавелина» (с. 92). «Но из этого еще не следует, что мы можем принять мнение Костомарова о существовании на Руси федерации. Чтобы принять его мысль, необходимо было бы „предварительно доказать существование связывающих отдельных князей той эпохи договоров или верховного над ними органа, как неизбежный атрибут понятия федерации", а это никем не доказано» (с. 95).

9) Теория сложного порядка. Порядок наследования княжеских столов определялся не одним каким-нибудь началом, а совокупностью и взаимодействием нескольких. Такого взгляда держатся Градовский. Государственный строй Древней Руси. Ж. М. Н. Пр., 1868, октябрь (перепеч. в «Собрании сочинений». Т. I, СПб., 1899), — и Бесту­жев-Рюмин. Русская история. Т. I. С. 154 — 162. Некоторый вариант представляет мнение Владимирского-Буданова. Обзор истории рус­ского права, изд. 5-е. Киев, 1907: он выделяет преимущественно два, одновременно действовавших, начала: наследие (родовое) и избрание (воля народная).

Градовский: «Начало наследования действовало в Древней Руси рядом с началом призвания». Теория Соловьева применима к князьям, но не к населению: Лествица я в л я л а с ь законом и руководящим началом единственно в княжеской среде, для веча же (населения) обязательной силы отнюдь не имела. Да и самый порядок Лествичного Восхождения применялся на практике слабо, лишь в тех случаях, когда это было возможно: непререкаемого авторитета, беспрекословного решающего значения он не имел. — Территориальная община, волость была ос­новной формою народного быта и, как политическая единица, несла в себе зародыш государства.

434

Е. Ф. Шмурло

Бе стуже в-Рюмин: оспаривая или лишь в некоторых частях согла­шаясь с положениями Соловьева, Костомарова, Сергеевича, Пассека, приходит к выводу: Одного движущего начала не было: в жизни переплетались многие начала; их взаимодействием и определялась та пестрота событий, какая наблюдается в политической жизни Древней Руси.

Владимирский-Буданов. Его положения:

1) «Происхождение княжеской власти доисторическое. В землях восточных славян княжеская власть существовала до прибытия Рю­рика. Состав княжеской власти родовой: власть принадлежит не лицу, а целому роду».

2) «Члены княжеского рода или соправительствуют без раздела власти (Кий, Щек и Хорив; Аскольд и Дир), или делят между собою власть территориально (Рюрик, Синеус и Трувор; Святослав и его дети: Ярополк, Олег и Владимир)».

3) «Приобретение княжеской власти лицами совершается одновре­менно по наследованию и по избранию. Обычный порядок наследова­ния столов следовал порядку старшинства членов рода». Избрание имело место «при прекращении или неимении княжеского рода». Нача­ло избрания действует рядом с началом наследования, что было совер­шенно необходимо при постоянном участии населения в государствен­ных делах. Обыкновенно начала наследственности и избрания совпада­ют и (до середины XII в.) не вступают в борьбу между собою».

4) «С середины XII в. такое мирное совпадение двух начал преемст­ва нарушается во всех землях; при борьбе их фактически берет перевес начало избрания. Но начало избрания не вытесняет начала наследст­венности в принципе нигде, кроме Новгорода и Пскова.«

5) «Кроме наследования и избрания, нет других правомерных
способов приобретения княжеской власти. Добывание стола и договор
между князьями не могут быть признаны таковыми. Добывание (узур­
пация силою) нуждается в оправдании или правом наследства, или
правом избрания».

6) «Княжеская власть есть необходимый элемент государственного устройства всех древнерусских земель». «Князю вручается вся госу­дарственная власть управления и суда. Князю принадлежит и власть законодательная».

7) «Вече такого же доисторического происхождения, как и кня­жеская власть».

8) «Вече состоит главным образом из простых граждан, т. е.
главная роль при решении дел принадлежит простому народу. Однако
при нормальном порядке, с вечем сливается и Боярская дума; бояре
присутствуют на вече наравне с прочими гражданами»; участвуют и
князь, и лица духовные. Вообще вече есть власть общеземская. «Эта
форма государственной власти создана не во имя борьбы с двумя
остальными — князем и боярством — (понятие борьбы чуждо рус-

\ Возникновение и образование Русского государства 435

скому государственному праву), а для единения («одиначества»), т. е. для решения земских дел согласно волею князя, бояр и народа».

9) «Вече есть необходимая составная часть общеземской власти, ибо участие народа в государственных делах в древнее время бывает самым непосредственным и живым. Права веча не могут быть огра­ничиваемы каким-нибудь одним родом дел (например, законодатель­ством), они, подобно правам князя и думы, простираются на всю сферу высших государственных дел управления и суда» (с. 37 — 43, 53, 56, 57, 60).

Несколько по-иному объясняет политический строй Древней Руси А. Пресняков. Княжое право в Древней Руси. Очерки по истории X —XII столетия. СПб., 1909 (из «Записок ист.-фил. фак. СПб.»).

1) В противоположность Соловьеву и Кавелину, автор не видит
в Древней Руси «родовых отношений»; но его одинаково не удовле­
творяет ни договорная теория Сергеевича, ни очередная Ключевского.
Вслед за Рожковым он полагает, что значение внешней торговли для
первичных стадий русского исторического процесса Ключевским пре­
увеличено уже по одному тому, что масса населения в торговле этой
участия никакого не принимала, да и высшие классы, торговавшие,
«все необходимое получали натурой, отправляя на внешний рынок
лишь избытки и выменивая там только предметы роскоши» (с. 162).

2) Древняя Русь не была ни единым государством, ни федерациею, ни суммою суверенных государств-волостей (с. 154).

3) «Разбираясь в вопросе о началах преемства в княжом древне­русском владении, следует строго различать наследование земель-во­лостей, с одной, и преемство в старейшинстве над всеми князьями Русской земли, с другой стороны. По существу, эти два вопроса никогда не смешивались в древнерусских княжеских отношениях, и если их раздельность не всегда ясно выступает, то лишь потому, что в течение двух столетий старейшинство в земле Русской более или менее связывалось с обладанием Киевом. В ряде Ярослава, как он нам передан, нет признаков установления на будущее время порядка преемства во владении княжими волостями; и, прежде всего, нет в нем понятия о сохранении единого, общего и нераздельного владения Русской землей всеми князьями Ярославля, а тем более Рюрикова рода (Полоцкие Изяславичи остаются совсем в стороне. Внуки и правнуки Ярослава вернее, чем позднейшие теории понимали суть происшедшего раздела, считая своими отчинами и дединами то, что получили их деды от своего отца Ярослава» (с. 37).

4) Междукняжеские отношения определялись борьбою двух начал: отчины и старейшинства (92). Отчина (право на долю в отцовском владении) вела к дроблению Русской земли; старейшинство — к по­литической концентрации областей, к сохранению государственного единства (с. 42).

436

Е. Ф. Шмурло

5) «На всех волостях русских княжили князья Рюрикова рода Княжение это они понимали как владение по праву. Право на кня­жение в данной волости приобреталось, прежде всего, наследованием по отцу. Отчинное право самое полное и бесспорное, в сознании князя, его право на волость. Князья добиваются столов отчих и дедних. Избирая князя, вече зовет его на стол отеч и деден» (с. 154).

6) Таким образом, «в основе княжого владения волостями лежит понятие семейного владения. Князь-отец наделяет сыновей волостями, дает им города — при жизни ли своей, или в предсмертном ряде. Это — семейный раздел, такой же, как раздел дома по отцовскому ряду согласно Русской Правде». В результате такого раздела полу­чалось дробление отчин, образование ряда владельческих линий (с. 154).

7) С другой стороны, интересы политического или семейно-динас-тического характера постоянно противодействовали такому дроблению. Противодействие это проходит красною нитью через всю историю меж­дукняжеских отношений в Древней Руси, «начиная с ряда Ярославля и до ряда Всеволода Юрьевича. Если в X и первой половине XI вв. оно вело к уничтожению самого раздела кровавой борьбой, то, хоть прояв­ление таких же тенденций не вполне чуждо и позднейшему времени, преобладает в нем искание компромисса между отчинным разделом и сохранением единства отчины, как территориально-политического це­лого. Такова функция старейшинства» (с. 155).

8) А как само население, вече реагировало на эти междукняжеские счеты? «Народное общественно-правовое воззрение признает за чле­нами княжого рода их владельческую привилегию, но игнорирует княжие семейно-владельческие отношения и соглашения, стремясь то нарушить, то использовать их, как внешнее условие, в пользу инте­ресов данной земли» (с. 216).

Пресняков вводит новый термин — княжое право, понимая под ним «совокупность обычно-правовых норм, возникавших вне общего хода правового развития древнерусских земель-княжений, в сфере деятельности княжих сил, независимой от общего уклада народной жизни» (предисловие, VI; ср. с. 220).

Четыре дополнения к приложению № 20

I. «Имел ли каждый Рюрикович право на участие во владении Русской землей или нет?».

Большинство наших историков отвечает на этот вопрос утверди­тельно, — это мнение, можно сказать, господствующее. Сергеевичу же (Р. Юрид. Древности. Т. II. С. 250) оно представляется «весьма сомнительным». «Можно допустить только то, что каждый Рюрикович сам считал себя призванным владеть русской землей, но чтобы его

Возникновение и образование Русского государства 437

субъективное сознание о своем княжеском призвании было общепри­знанным правом, этого никак нельзя утверждать. Даже отцы не признавали за своими детьми этого права».

II. «Собиралось ли народное вече периодически, или нет?»
Бладимирский-Буданов (Обзор.., с. 57 — 58): «Лишь предполо­
жительно можно сказать, что были периодические собрания во время
братчин, в дни церковных местных торжеств«. Годичная городская
братчина полочан в 1158 г., «лестию«заманив князя, решило сместить
его. «Таким образом собрание, составившееся для религиозного пир­
шества, есть в то же время вече».

Сергеевич (Р. Юр. Др., II, с. 55) указывает на невозможность сближать братчину с вечем. «Мы не находим никаких указаний на периодичность вечевых собраний. Они составлялись по мере потреб­ности и всякий раз по особому приглашению».

III. «Какое вече считать законным, какое незаконным?»
Неволин (Поли. собр. соч., VI, с. 112) и Беляев (Рассказы, II,

с. 158) признают законными веча только те, которые созваны князем и посадником и непременно на дворе Ярослава. Сходно с ними толкует и Владимирский-Буданов (Обзор истории Русского права, I, с. 28, 32). Сергеевич (Р. Юр. Др., II, с. 97 — 103) приводя их мнения, утверждает, что такое деление вечевых собраний на законные и незаконные «совершенно чуждо сознанию древней эпохи и несогласно с существом дела».

Дьяконов (Очерки, с. 127): «установить отличительные признаки нормальных или законных вечевых собраний совершенно невозмож­но».

Корф (История р. гос., с. 30 — 36): будучи верховным органом, вече решало судьбы народа, управляло и законодательствовало (с. 30), а потому в самой основе своей было бы ошибочно (как это делают Нево­лин, Беляев, Вл.-Буданов, Самоквасов, Соловьев) допускать деление веч на законные и незаконные, правильные или неправильные: «всякое вече, представлявшее собою народ, было законное и правильное, кто бы его ни собирал, где бы оно ни сходилось; вопрос был только в том, представляет ли данная сходка весь народ или часть его, другими сло­вами, это был вопрос силы; если у сошедшегося народа была возмож­ность проведения своего мнения на практике, если он представлял собою большинство населения данной волости, сходка была вечем, т. е. имела право и возможность фактически распоряжаться судьбами про­чего населения; если такой силы у нее не было, она была простой сход­кой или „незаконным вечем"» (с. 35).

IV. Политическое значение Княжеской (Боярской) думы
На вопрос, каково было это значение, Соловьев прямого ответа не

Дает: «Хороший князь, по современным понятиям, не отделял своих

438

Е. Ф. Шмурло

выгод от выгод дружины, ничего не щадил для последней, ничего не от­кладывал собственно для себя; жил он с нею в братском, задушевном кружку, не скрывая от нее имения, не тая дум своих, намерений. Князь почти все время свое проводил с дружиною: с нею думу думал, на охоту ездил, пировал. При таких близких отношениях бояр к князю естест­венно ожидать, что советы их и внушения не оставались без следствий в распрях и усобицах княжеских» (История России, III, 17).

Бестужев-Рюмин. Русская История. Т. I. С. 208 — 209 (СПб., 1872): Право совета считалось неотъемлемым правом дружины. «Это право было также следствием свободы поступления в дружину и выхода из нее: каждый муж считал себя вправе обсудить то пред­приятие, в котором должен участвовать».

Сергеевич. Русские Юридические Древности. Т. II. С. 337 — 350 (СПб., 1903).

1. Княжеская дума лишь простой акт думания, но не учреждение: князья «имели советников, а не совет».

2. «Был ли князь обязан иметь советников? Конечно, нет». Князь советуется лишь в тех случаях, «когда находит это нужным и жела-тельным«. «Мы имеем перед собою не учреждение, не думу, а думцев».

3. «Хотя совещание с думцами и не составляло обязанности князя, но, ввиду фактической необходимости в содействии князю окружавших его лиц, оно было весьма обыкновенным явлением нашей древней жизни».

4. Состав думы «всегда зависел от усмотрения князя и состоял
то из небольшого числа 1, 2, 3 лиц, то включал в себя всю княжескую
дружину, то, наконец, расширялся до целого веча».

Обстоятельный разбор и оценку мнений Сергеевича дал Влади-мирский-Буданов. Обзор истории русского права, изд. 5-е, 1907. С. 45-47.

Ключевский. Боярская Дума Древней Руси, изд. 3-е. М., 1902. С. 70-73.

1. В отличие от двух других правительственных форм (совещания князя со всей дружиной и городского веча), Боярская дума была «учреждением постоянным, действовавшим ежедневно».

2. «Имела ли она обязательный для князя и решающий голос, или была только совещательным собранием, к которому князь обращался за справкой, когда хотел, оставляя за собой решающее слово? Ответ на этот вопрос легче почувствовать, чем сформулировать. Думаем, что не может быть речи ни о совещательном, ни об обязательном голосе».

3. Обычай совещаться с боярами существовал; но такое совещание не было правом бояр; однако нарушение такого обычая «создавало важные неудобства для обеих сторон. Общество не доверяло князю, который действовал без соглашения с боярами; не думая с ними, князь мог задумать дело, которому они не могли или не хотели содействовать. Значит, совещание с боярами было не политическим

Возникновение и образование Русского государства 439

правом бояр или обязанностью князя, а практическим удобством для обеих сторон, не условием взаимного уговора, а средством его исполнения».

4. В случае разногласия князя с боярами дело разрешалось «не обязательностью мнений одной стороны для другой, а возможностью навязать свое мнение противной стороне. Из совокупности этих ус­ловий вытекала для князя и практическая необходимость совещаться с боярами, и возможность не принять их мнение в ином случае»

Владимирский-Буданов. Обзор истории русского права, изд. 5-е. Киев, 1907. С. 45 — 52. См. его же. Новые исследования о Боярской думе. Сборник государственных знаний. Т. VIII. С. 104 — 121.

1. «Боярская дума составляет необходимый элемент власти в
каждой земле».

2. Она не есть личный совет князя, который может созвать его, а может и не созвать — ее созыв составляет для князя обязанность, утвердившуюся обычаем.

3. Дума участвует в решении целого ряда государственных дел: в решении вопросов религиозных, законодательных; внутреннего го­сударственного устройства; ей принадлежит право приглашать князя и рядиться с ним; «Дума по преимуществу участвует в решении вопросов внешней политики, войны и мира». «Думе (иногда вместе с вечем) предоставляется высший суд над князьями и членами их семейств».

4. Состав думы: а) бояре, высшие служилые люди; б) земские бояре, так называемые «старцы» или «старейшины»; в) (в отдельных случаях) епископы и игумены главнейших монастырей.

М. А. Дьяконов. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси, изд. 4-е. СПб., 1912. С. 161—163: считает выяснение Владимирским-Будановым политического значения Княжеской думы «окончательным» и, одновременно, «ученой заслугой» киевского про­фессора. «Политические интересы каждого князя создают для него практическую необходимость обращаться за советом и содействием к своим боярам... А интересы политики, изо дня в день повторяющиеся, порождают все государственные порядки и не могут не найти отра­жения и в государственном строе».

См. у него литературу вопроса, а также указания на мнение проф. Загоскина (очерки организации и происхождения служилого сословия в допетровской Руси; История права Московского государства): «фак­тическая необходимость» обсуждать дела с думою сводилась для князя «почти к юридической обязанности».

Д. И. Багалей. Русская история. Т. I. М., 1914. С. 197: Дума носила совещательный характер; «но советов ее не могли игнорировать князья».

440

Е. Ф. Шмурло

А. Н. Филиппов. Учебник истории русского права. Часть I, изд 4-е. Юрьев, 1912. С. 107:

1. Княжеская дума не есть учреждение в нашем современном
значении этого слова: она действовала не по какому-либо определен­
ному уставу, в котором были бы точно обозначены состав ее, устрой­
ство, компетенция, отношение к другим местам и лицам.

2. Однако все же она есть дума, а не один только «акт думания», как это полагает Сергеевич.

3. Не будучи учреждением, Княжеская дума была лишь «личным советом князя, или при князе, к которому он прибегал, когда находил это нужным, и без которого, если мог, обходился».

С. А. Корф. История русской государственности. Т. I. СПб., 1908. С. 122 — 124: Сергеевич (по мнению автора) справедливо восстает против того «недоразумения, которое возникло в нашей литературе со времен Неволина и с которым связаны так тесно имена профессоров Загоскина и Ключевского»: юридической зависимости князя от Думы, конечно, не было никакой; но он недооценил несомненную факти­ческую зависимость князя от дружины. Дружина была всегда при князе, а ее независимое положение заставляло его советоваться с нею, считаться с ее мнением, хотя прямого обязательства непременно поступать так, действительно, и не существовало.

№ 21. Была ли княжеская отчина вотчиною? (к стр. 115)

Кавелин и Чичерин полагали, что в Древней Руси, в дотатарский период, и даже позже, князь владел княжеством-отчиной на правах собственника по праву наследования, и что такая отчина была его вотчиною, т. е. частною собственностью, сам же он по отношению к ней являлся помещиком, землевладельцем. «Князья делят свои отчины между детьми по частному праву наследования, продают, покупают, меняют земли на том же основании, как и всякое частное имущество (по Чичерину, даже Новгород — «большой вотчинник»). Отсюда и все управление, и суд носили частио-правный тип, рассмат­ривались как частная собственность князя, которую он уступал в частное пользование, кормление, своим мужам, наместникам и волос­телям. Господство вотчинных начал в татарскую эпоху допускает также Костомаров; но он, в отличие от Кавелина и Чичерина, видевших корень этих начал в условиях народной жизни, придает им татарское происхождение, выводит их из власти хана — верховного собствен­ника Руси, раздававшего князьям земли в вотчины, на правах частной собственности» (Леонтович. Задружно-общинный характер быта Древ­ней России. Ж. М. Н. Пр. 1874, август. С. 224).

Такое представление о княжеской отчине в науке не удержалось. См. между прочим Леонтович:

Возникновение и образование Русского государства 441

«Отчина никогда не означала наследственного владения по част­ному праву: великие князья называли ведь своею вотчиной и Новгород в то время, когда он, по выражению Костомарова, был сам себе государь, — когда политические его вольности и пошлины еще не были разрушены. Лучшее объяснение значения, в каком «отчина» употреблялась в источниках, дано Сергеевичем: «отчина», по его словам, «есть ничто иное, как стол отца, т. е. стол, который прежде занимал отец известного князя. Название волости отчиной выражает не существо власти князя — правителя (как думают Кавелин, Чи­черин и Костомаров), а только одно указание на то, что такой-то стол был некогда занят отцом такого-то князя. Князья, называя известную волость отчиной, и таким образом указывая на ее принад­лежность отцу, заявляют этим самым свои притязания на обладание этою волостью и именно в силу того, что она — стол отца, отчина» (Вече и к н я з ь, с. 318 — 3 1 9).¹ К н я з ь имел значение вотчинника не в отношении к самой волости, не по существу княжеской власти над населением, но главным образом в отношении к другим князьям, не имевшим «отчинных» прав на его волость. Князь-отчич управлял волостью независимо от других князей, имел право на занятие «от­чинного» стола и на наряд в «отчине», с устранением князей других родов и других отчин» (там же, август, с. 225).

Еще раньше Соловьев: «Отчиною для князя была та волость, которою владел отец и владеть которою он имеет право, если на родовой лествице занимает ту же степень, какую занимал отец его, владея означенною волостью, потому что владение волостями услов­ливалось степенью на родовой лествице, родовыми счетами». Поста­новления съезда 1097 года о том, чтобы каждый князь владел своею отчиной, останутся нам непонятными, «если станем принимать слово «отчина«в смысле наследственного владения для одной линии, потому что Киев был столько же отчиною Святополка, сколько и отчиною всех остальных князей: и Всеволод, и Святослав княжили в нем» (История России, т. II, гл. 1).

№ 22. Что побуждало черниговских князей

наводить половцев на Южную Русь?

(к стр. 122)

Этот вопрос Д. А. Расовский. О роли Черных клобуков в истории Древней Руси. Seminarium Kondakovianum, Recueil d'Etudes. Prague, 1927, думает разрешить таким образом: как известно, кроме «диких»

Ср. Сергеевича же: Русские Юридические Древности. Т. I. С. 30 — 31; Т. И. С. 142-143.

Дата добавления: 2014-11-25