Послесловие. государственной пользы; к этому вела вся предшествующая жизнь, этого требовал рост страны».23 В духе государственной школы (рост самодержавия и связанная с

государственной пользы; к этому вела вся предшествующая жизнь, этого требовал рост страны».²³ В духе государственной школы (рост самодержавия и связанная с этим борьба верховной власти с удельными традициями и притязаниями московского боярства) трактует Е. Ф. Шмурло знаменитую опричнину Ивана Грозного. За С. М. Со­ловьевым идет он и в изложении Смуты как конфликта государства с отживающим свой век старым укладом. Государство как выражение общих интересов восторжествовало в годы Смуты над эгоизмом от­дельных классов и групп. Его враги если и не были окончательно сломлены, то во всяком случае основательно «придавлены». Удалось отстоять политическую независимость страны.

В следующую после Смуты эпоху — «превращение России в ев­ропейскую державу» (1613 — 1725) государство окончательно прини­мает абсолютистские, самодержавные формы, «само же общество по­лучает, безусловно, служилый и тяглый характер».²⁴ В результате неимоверного напряжения сил в годы петровских преобразований была благополучно решена важная «культурная задача»: Россия вошла в «общую семью европейских народов», обеспечив себе «постоянный духовный обмен и общение с ними („окно в Европу")».²⁵

Пятая эпоха — «Россия — европейская держава» (1725 — 1855) — органично включает в себя три далеко не одинаковых по содержанию периода: время дворцовых переворотов (1725—1741), «просвещенного абсолютизма» Елизаветы Петровны и Екатерины II и «реакции» царст­вований их преемников. «Национальное направление» во внешних делах и «просветительский характер» внутренних мероприятий сменя­ются после смерти Екатерины II жестким курсом на подчинение интере­сов страны «интересам международным». Последовавшие за царствова­нием Екатерины II 60 лет царствований Павла I, Александра I и Ни­колая I характерны прежде всего тем, что государство «снова стало управляться без определенного плана и руководящей программы». Главная особенность этого 60-летия, отмечал Е. Ф. Шмурло, это его ненациональный характер, его полное «противоречие» с екатеринин­ским царствованием как в области внутренней («либеральный» период царствования Александра I не в счет), так и особенно внешней полити­ки, которой все три государя отдавали явное предпочтение.

За эти 60 лет, отмечает Е. Ф. Шмурло, кого только не «спасали» российские императоры. Император Павел I посылал Суворова в Италию «спасать» легитимных монархов от гидры французской ре­волюции. Александр I «спасал» Европу от Наполеона, Николай I — турецкого султана от его вассала Махмет-Али, а австрийского импе­ратора от «взбунтовавшихся венгров» в 1848 году. «Спасти» евро-

Шмурло Е. Ф. Введение в русскую историю. Прага, 1924. С. 168. Шмурло Е. Ф. История России (862-1917). Мюнхен, 1922. С. X.

В. С. Брачев

пейские троны так и не удалось, несмотря на их легитимность. Прямым результатом этой политики явилось дипломатическое одиночество Рос­сии и севастопольская катастрофа. Она-то и положила конец «поли­тическому преобладанию России в Европе» и открыла новый, пос­ледний перед нашим временем пеоиод русской истории — «разрушение старого порядка (1855 — 1917)», когда страна опять возвращается на «прежний путь национальных интересов».

Отступление от «курса реформ» в царствования Александра III и Николая II и поражение в русско-японской войне 1904 — 1905 годов привели к резкому противостоянию правительства с обществом и «борьбе за конституцию». Созыва Государственной думы и других уступок «верхов» оказалось недостаточно. Глухая борьба между сто­ронниками самодержавной власти и ее противниками продолжалась. Тяготы и лишения, связанные с участием России в первой мировой войне настолько обострили ее, что падение старого режима стало неизбежным «при полном, однако, бессилии тех, кто содействовал его падению, соорудить новое здание, вместо прежнего, поваленного».²⁷

Отмена крепостного права, замечает в связи с этим Е. Ф. Шмурло, открыла перед русским народом возможность «сложиться в нацию, у которой есть и должны быть свои исторические задачи и свои нацио­нальные идеалы. 1917 год показал, однако, что путь предстоит нам еще дальний, что в нацию мы еще не превратились и до национального самосознания еще не доросли. Зато, может быть, именно самый ураган, что пролетел над нами и безжалостно свалил веками создававшееся зда­ние, он-то и послужит могучим толчком к тому, чтобы выйти возможно скорее на этот единственный путь нашего спасения».²⁸

Сопоставление как «Истории России», так и «Курса русской истории» с обобщающими трудами других русских историков не ос­тавляет никаких сомнений в том, что в основу их он положил схему С. М. Соловьева, дополненную и исправленную К. Д. Кавелиным, Б. Н. Чичериным, В. О, Ключевским и следующими за ними поко­лениями русских историков. Речь идет о господствовавшей в дорево­люционной университетской историографии теории «вотчинного про­исхождения» Московского государства (К. Д. Кавелин) и закрепо­щения им под влиянием внешней опасности сословий русского общества того времени (Б. Н. Чичерин). Необходимость раскрепо­щения сословий, собственно, и составляет всю последующую «внут­реннюю» историю России до 1917 года. Что же касается истории «внешней», то в основу ее положены такие традиционные для русской историографии представления как борьба за воссоединение в составе

Там же. С. 403.

Там же. С. XI.

Шмурло Е. Ф. Введение в русскую историю. Прага, 1924. С. 175.

Дата добавления: 2014-11-25