Аборигенная политика в XIXв.: «Устав об управлении 3 страница

Таким образом, оседлые инородцы Томской губернии полностью уравнивались по выплатам с государственными крестьянами через 19 лет38. Однако даже такой, достаточно разумный подход не помог в решении данной проблемы. Проживая в благоприятных для ведения сельского хозяйства местах, местные аборигены постоянно испытывали приток все новых групп поселенцев, в результате чего сокращались их угодья. Втянутые в рыночные отношения, они часто попадали в кабальную зависимость, что также усиливало их бедность. В 1832 году недоимки, числившиеся за тобольскими татарами, достигали суммы свыше 620 000 рублей, и были сложены по решению Ясачной комиссии. Однако в 1875 году долги по четырем округам той же губернии равнялись 480 234 рубля39. В течение XIX — XX веков увеличивались недоимки не только оседлых инородцев, но и кочевых и бродячих; а проблема их сбора превратилась в хроническую.

Второе направление деятельности Ясачных комиссий было связано с унификацией разрядов внутри одного административного образования. В результате проведенной работы все инородцы, приписанные к конкретной инородной управе или степной думе, перечислялись в один разряд, что облегчало сбор податей, а также способствовало внутриэтнической консолидации. Однако и эта работа не была доведена до конца. Так, в тюркоязычных инородных управах и степных думах юга Енисейской губернии до начала XX века по-прежнему смешанно проживали инородцы оседлого и кочевого разрядов. Кроме того, Ясачная комиссия скорректировала разрядную принадлежность инородцев в некоторых административных образованиях.

В связи с этим, инородцы 7 алтайских дючин, ранее отнесенные к разряду бродячих, были переведены в кочевые, а татары Каинского округа Томской губернии, по непонятной причине, сменили кочевой разряд на оседлый. В результате работы Ясачной комиссии по Восточной Сибири возникли новые административные образования: из Кизильской степной думы Ачинского округа Енисейской губернии в 1835 году была выделена Мелецкая инородная управа. В ходе работы этой комиссии также были созданы административные роды у ительменов. У них появилось около 30 «родов» с числом ясачных плательщиков от 13-ти до 51 человека. В качестве названий были использованы названия селений и рек, на которых жили ительмены40. Установившееся после работы второй Ясачной комиссии административное устройство аборигенов Сибири фактически без изменений сохранилось до начала XX века. Небольшие корректировки были внесены во время проведения X-й ревизии в 1858 году. Тогда, в частности, была ликвидирована Салбин-Койбальская степная дума, а ее члены были рассредоточены в Качинской инородной управе и Аскизской степной думе. Упразднение Койбальского самоуправления было связано с резким уменьшением их численности: среди койбалов интенсивно протекали ассимиляционные процессы, и к этому времени часть их была ассимилирована качинцами и сагайцами — с одной стороны, и русскими — с другой.

3.4. Социально-политические процессы в Сибири и попытки

корректировки инородческой политики в XIX веке.

Полное претворение в жизнь положений «Устава», как видно, сопровождалось многочисленными сложностями как объективного, так и субъективного характера. Ситуация осложнялась еще и тем обстоятельством, что выделение разряда оседлых инородцев требовало землеустроительных работ, так как каждая ревизская душа должна была получить 15-десятинный надел земли, как и государственные крестьяне. В реальности аборигены пользовались гораздо большими земельными угодьями и введение этой статьи «Устава» означало уменьшение их территории. К тому же уже с конца XVIII века в отдельных регионах Сибири начинает вырисовываться аграрная проблема, которая была связана с русско-аборигенными земельными спорами. Архивные дела изобилуют материалами о захватах крестьянами аборигенных земель на протяжении всего XIX века.

Ситуация усугубилась еще и тем, что, во-первых, межевые работы в Сибири начались только с появлением землемеров в 1782 году, то есть очень поздно; во-вторых, мешала сложившаяся в течение двух столетий практика совместного землепользования аборигенов и русских старожилов. В 1834 году юрты Кайдатские Больше-Каргачинской инородной управы и деревня Тангулинская Колыонской волости (Томский округ Томская губерния) совместно владели 4 200 дес. под пашней, 3 733 дес. под лугами, и 5 982 дес. под лесом; юрты Бекшеневых Ячинской 1-й половины волости, юрты Мироновичевых Больше-Байгульской Чулымской остяцкой волости и деревня Жарково Колыонской волости имели в совместном пользовании 166 дес. пашни, 544 дес. луга и 5 713 дес. леса и т. д.41.

По мере роста населения, прежде всего его русской части, за счет переселенцев, принимаемых в сельские общества, автоматически сокращалось землевладение и у аборигенов. Иногда последние сами составляли приемные договоры, как это произошло в 1868 году в юртах Ургульских Барабинской инородной управы Каинского округа Томской губернии. Здесь «с общего согласия дозволили крестьянам Каинского округа Усть-Тартасской волости… заселиться на их участке в количестве двадцати семейств». Так возник заселок под названием Забоевка. Через несколько лет переселенцы «без ведома и дозволения инородцев приняли к себе в заселок для совместного жительства столько же душ крестьян из разных мест». Со временем поселенцы стеснили владельцев земли барабинцев, захватили все удобные пахотные места, вырубили годный строевой лес «по большинству народа». К 1881 году в юртах Ургульских проживали 34 ревизские души (р. д.), а в дер. Забоевка 35 р.д. первопоселенцев и 15 пришлых позднее крестьян, то есть 50 р. д. русских. Изменились не только земельные отношения, но и этническая ситуация42. недовольные аборигены не только жаловались земскому и губернскому начальству в случае нарушения их земельных прав, но и обращались в земские суды.

В конце XIX века несколько лет длился судебный процесс по иску инородца Оруски Шебуракова из села Чергинского Бийского округа Томской губернии о выселении из его земли русских крестьян. Процесс Шебураков выиграл, что было довольно частым явлением в русско-аборигенных земельных тяжбах, но даже после судебного приговора в его пользу крестьяне отказывались верить, что калмыки (алтайцы) пользуются теми же правами на землю, что и они сами. Поэтому ответчики оказали вооруженное сопротивление полицейским, прибывавшим в Чергинское для исполнения решения суда43. Аналогичные ситуации складывались на территории всей Сибири. Но, несмотря на судебные процессы и взаимное недовольство практика сдачи земель аборигенами в аренду (кортом) не прекращалась, так как при их обнищании полученные от русских арендаторов деньги во многом решали проблему выплаты подати.

Губернские власти пытались снять проблему земельных споров с помощью местных указов на основе общероссийского законодательства, однако проблема требовала комплексного решения: рост численности переселенцев в Сибирь ставил вопрос об обеспечении их землей, а наиболее пригодные для земледелия угодья, по «Уставу», принадлежали аборигенам. Перевод их части в разряд оседлых с 15-десятинным душевым наделом теоретически создавал свободный колонизационный фонд. Но фактически его формирование тормозилось медленным ходом землеустроительных работ и постоянным обращением инородцев в суды, что затягивало «водворение» новопоселенцев. Между тем, только за 4 года с 1885 по 1887, например, на юг Енисейской губернии проследовало 1 080 семей вольных поселенцев, а в одном 1891 году здесь осело 4 000 душ обоего пола. Как результат, увеличение численности населения Ачинского округа в полтора раза и образование в Минусинском округе — семи новых крестьянских волостей44. После «открытия» кабинетских земель в 1865 году резко увеличился приток новопоселенцев и на юг Томской губернии, где уже к 80-м годам XIX века вместо 15 десятин на душу населения нарезалось 13 десятин.

Несмотря на то, что землеустройство оседлых инородцев затягивалось, Государственный совет 18 января 1866 года принял постановление о намерении распространить положение реформы 1861 года на все население Сибири. Это означало лишение почти всех сибирских инородцев их «особых прав», прежде всего, «на земли, ими обитаемые», так как предусматривалось общее землеустройство, под которое попадали и кочевые инородцы, что уравнивало их положение со всем крестьянским сословием России. По существу, это был сигнал к упразднению «Устава» М.М. Сперанского. Следует отметить, что уже в 40-е годы XIX века в правительственных кругах стали раздаваться голоса, ставившие под сомнение правильность и приемлемость его основных положений. Считается, что поводом для таких сомнений послужила неудача с унификацией и кодификацией обычного права всех сибирских народов с целью создания приемлемого для них единого законодательства. Эту задачу ставил перед собой еще М.М. Сперанский, намеревавшийся собрать массовый материал по обычному праву народов Сибири и ввести их в обработанном виде в действующее законодательство империи.

Однако из-за этнической пестроты сибирского населения, из-за несовпадений их социально-экономического развития создать единое «инородческое» законодательство было невозможно. Более того, как отмечали современники, в XIX веке сами аборигены все чаще обращались к общероссийским законам, видя в них наилучшее средство защиты своих прав и способ решения внутренних конфликтов45. Но неудача с кодексом обычного права – это только частность проблемы, связанной с актуализацией в середине XIX века вопроса о будущем инородческого сословия. Дальнейшее развитие российской государственности сопровождалось тенденцией к упрощению социальной структуры. Перевод оседлых инородцев на крестьянский земельный надел означал начало слияния их статуса и положения с крестьянским. Распространение этого правила на кочевой разряд инородцев превращало большую часть аборигенного населения Сибири в аналог русского крестьянства. Из «особых прав» у аборигенов фактически оставались их органы самоуправления — инородные управы, степные думы, — но и они приближались по своим обязанностям и формированию к крестьянским волостям, а также освобождение от рекрутской повинности.

Сомнения в «Уставе», усиливавшееся с середины XIX века, призывы к его упразднению отражали развернувшиеся глубинные процессы внутри великорусского этноса и его государственности: 30-е - 40-е годы — время утверждения новой государственной идеологии в России, четко сформулированной устами Министра народного просвещения при Николае Первом графа С.С. Уварова: православие, самодержавие, народность. При этом термин «народность» официально означал совокупность черт «господствующего в государстве русского племени» и его «природную склонность» к первым двум ипостасям «державной троицы» С.С. Уварова. Уже само по себе провозглашение и признание этой новой государственной доктрины должно было изменить отношение к сибирским народам.

В российской инородческой политике отчетливое очертание приобрела дилемма: либо изоляция аборигенов от русских и предоставление самостоятельного развития в рамках российской государственности, либо их ассимиляция, то есть русификация, — скорая и полная. Идею «слияния», как известно, восприняла часть славянофилов. Положение славянофильства подсознательно определялось московским стремлением «полнить» свое государство людьми, и было направлено на дальнейшее «впитывание» русским этносом как можно большего числа представителей разных народов империи.

Следует добавить, что в XIX веке в самой аборигенной среде происходили серьезные социально-экономические и этнические изменения. В результате деятельности православных миссий к концу XIX века большая часть сибирских народов официально считалась православными, и хотя их мировоззрение было синкретичным, а сами они, в лучшем случае двоеверцами, аккультурационное влияние православия было несомненным. Развитие товарных отношений втягивало даже самые отдаленные сибирские этносы в постоянные контакты с русскими торговцами, и в аборигенной среде распространялись товары фабричного производства. Разрушавшееся натуральное хозяйство аборигенов не могло полностью компенсировать жизненные потребности, ясачная политика существенно повлияла на приоритеты аборигенного общества. Выходом были либо голод, либо включение в торгово-обменные отношения.

Но наряду с деградацией аборигенного хозяйства следует отметить и его гибкость, а также подверженность трансформациям, связанным с втягиванием коренного населения Сибири в рыночные отношения рубежа XIX – XX веков. Так, русско-монгольская торговля, развивавшаяся в Горном Алтае с середины XIX в. постепенно превращала его в транзитную территорию. Под влиянием этого в горных степных районах начинается медленная переориентация скотоводства. Все большее место в аборигенном хозяйстве стало занимать разведение крупного рогатого скота на продажу. Так. если с 1897 по 1916 годы поголовье лошадей увеличилось на 9 процентов, то поголовье крупного рогатого скота — на 53 процента. По этому поводу начальник Алтайского округа В.П. Михайлов писал: «Скотоводство начинает принимать характер скотопромышленности»46, направленность которой – удовлетворение потребностей, в первую очередь внешнего рынка, так как скот в основном перегонялся на скотобойни города Бийска.

Еще раньше аналогичная экономическая переориентация затронула бурятские хозяйства. Потребности в товарном зерне привели к тому, что уже к середине XIX века животноводство в западной части Бурятии постепенно уступило ведущую роль в аборигенном хозяйстве земледелию. Это было связано как с необходимостью снабжения растущего Иркутска хлебом, так и с развитием в Забайкалье золотодобычи и спроса на хлеб в Якутском крае. В значительной степени рост земледелия в Бурятии стимулировался во второй половине XIX века освоением Амура, открывшего для восточно-сибирского хлебопашца новый рынок сбыта. За пять лет, с 1855 по 1860 год по данным Е.М. Залкинда, посев у русских и инородцев увеличился на 19 000 четвертей. При этом отмечалось, что «казенные крестьяне и буряты идут по сельской промышленности вровень между собой», а генерал-губернатор Восточной Сибири Корсаков в 1860 году назвал бурят «полезными хлебопашцами»47. Следствием аграрных успехов бурят стало появление идеи об их переводе на оседлый образ жизни «чистых земледельцев» и проведение аграрной реформы. Впервые эта идея возникла в Управлении Забайкальской области в начале 50-х годов XIX века. Та же мысль о переводе бурят на оседлость, а фактически в разряд оседлых инородцев, приравненных по землепользованию с государственными крестьянами, проводилась в отчете Забайкальского военного губернатора за 1860 год48.

Еще более однозначно за ликвидацию «особых прав» аборигенов в это же время выступил Тобольский губернатор В.А. Арцимович, который считал, что Сибирь является «важной частью России, для которой необходимо усиление политического значения русского населения». Он ратовал за коренную реформу управления аборигенами на русификаторских началах49, что и нашло выражение в идее слияния инородческих и крестьянских волостей. С этой целью в 1864 году тобольских татар Эскалбинской управы присоединили к Байкаловской и Корачинской крестьянским волостям Тобольской губернии. По мнению Н.М. Ядринцева, этот опыт «решительно не удался, так как татарское население оказалось достаточно фанатичным», чтоб безболезненно слиться с русской общиной, и антагонизм между татарами и русскими только вырос50.

В 1850-е годы вынашивались планы перечисления в русские волости и татар Каинского округа Томской губернии. Томская Казенная палата выпустила соответствующий указ. Для проведения его в жизнь в Каинский округ был отправлен окружной землемер Дягилев, который должен был собрать сведения для составления «карты 7 инородных управ и русских волостей, к коим они причисляются». Поводом для этой акции послужило ходатайство каинского окружного начальства о присоединении инородческих управ барабинских татар «по разбросанности семей и малочисленности трудонаселения»51.

В 1873 году Томское губернское правительство обратилось в МВД с ходатайством о причислении всех живущих среди крестьян инородцев к русским волостям. При этом губернская власть ссылалась на то, что «хотя инородцы эти, подвергаясь постепенному обрусению, и усвоили себе обычаи и язык местных крестьян, не представляют уже в образе своей жизни резкого отличия с образом жизни последних, тем не менее, особое их управление и неподчинение ведению местных крестьянских учреждений, при совместном жительстве их с крестьянами, является причиною взаимных споров как личных, так и имущественных, а также постоянных споров инородцев с крестьянами по владению землей, что и послужило основанием для такой просьбы»52. Вплоть до конца XIX века из различных губерний в центральные органы власти шли аналогичные просьбы и ходатайства.

Между тем причисление инородцев к крестьянским волостям было оговорено еще в «Уставе» (§§22,23), но распространялось на тех из них, кто проживал «смешанно с русскими». Этот переход сопровождался изменением сословия: инородцы причислялись в государственные крестьяне. Однако смена сословной принадлежности должна была носить добровольный характер и осуществляться на индивидуальном уровне. Такой перевод состоялся сразу после введения «Устава», но этот процесс не прерывался и позднее. Росло количество русских поселенцев, и вместе с этим увеличивалось число смешанных поселков. С преобладанием денежных выплат все больше инородцев становилось в русских деревнях, где они нанимались на разные работы. В результате тесных контактов усиливались аккультурацинные процессы, и часть аборигенного населения постепенно переходила на русский язык и русскую культуру, а некоторые меняли и сословную принадлежность.

Так, в Кизильской степной думе (Енисейская губерния) с 1837 по 1850-е гг. в крестьяне Ужурской и Балахтинской волостей Ачинского округа перешло 86 аборигенных семей. С 1833 по 1860 год крестьянское сословие только одной Ужурской волости пополнилось 113-ю домохозяевами-инородцами53. Такая интенсивная русификация протекала в зонах тесных русско-аборигенных контактов. В результате русское население Сибири пополнялось аборигенным компонентом не только в ходе ассимиляции, что было характерно для XVII - XVIII веков, но и в процессе аккультурации.

Однако большая часть сибирских аборигенов не желала изменения своего сословного статуса, который сливался с этнической принадлежностью и гарантировал сохранение традиционной культуры. Поэтому в ответ на деятельность губернских властей и инородные управы стали обращаться в различные органы управления за разъяснениями. Они категорически отказывались как от возможности изменения разряда, так и от перспективы причисления к крестьянским волостям. В общественных приговорах, принятых по этому поводу, указывались причины невозможности изменений. Так, Кумышская инородная управа Барнаульского округа заявила: «… Мы причисляться в крестьяне не желаем, так как деды наши были оседлые инородцы и издревле основатели наших селений, в которых населились крестьяне, а потому постановили сей приговор о нежелании причисляться в крестьянское сословие… а предоставить нам право проживать в селениях, основанных нашими передками». Намек прозрачен: вернее было бы причислить к управам крестьян, осевших в инородческих поселках, а не наоборот.

Иначе мотивировала свой отказ телеутская инородная управа Томского округа: «Когда живя отдельно, мы терпели обиды от крестьян, то что же будет, если вместе жить будем… Они на землю нашу будут смотреть, как на свою собственность, что приведет к взаимным обидам». Мусульманские инородные управы Томской губернии подчеркивали религиозный аспект предполагаемых переустройств: «Если приписать нас к русским волостям, то легко могут происходить между нами магометанами и христианами, общие неудовольствия…». Иногда как на обстоятельства, препятствующие «слиянию», аборигены указывали на собственную «первобытность», на то, что еще не овладели «русской культурой», но чаще заявляли, что «желают жить, как жили их деды и прадеды»54.

Не менее активно сопротивлялись буряты и якуты. Алтайские же горные калмыки (алтайцы) в 1885 году отправили нескольких своих зайсанов в Петербург, чтобы те лично изложили в правительстве мнение народа о проводимой губернскими властями предреформенной подготовительной работе, отнюдь не восторгаясь ею. Аборигены отлично осознавали, что перевод из кочевого в оседлый разряд и слияние их органов управления с крестьянскими волостями означает изменение их статуса. В ответ на эту угрозу они действовали в рамках «Устава», так как в нем оговаривалось, что изменение сословной принадлежности инородцев может осуществляться только с их согласия, то есть на сугубо добровольной основе. Сходы, которые они собирали, чтобы обсудить губернские нововведения, заканчивались вынесения общественных приговоров. Последние и отражали их мнения по данному вопросу, как того требовал «Устав».

Несмотря на попытки властей изменить инородческую политику, отказавшись от основного документа, социальное брожение аборигенов, а также позиция сибирской либеральной общественности не позволили это сделать в конце XIX века. Этнополитическое состояние сибирских аборигенов базировалось на «инородческом кодексе», содержащем в себе тенденции, как русификации, так и формирования новых этносов. С политической точки зрения аборигены были вписаны в социальную структуру российского государства как самостоятельное сословие с особыми правами и обязанностями. Их органы самоуправления, сохраняя внешне привычные формы, были трансформированы в административно-фискальных интересах государства. Несомненно, прав был В.И. Вагин, утверждавший, что инородцам было предоставлено такое обширное самоуправление, каким до последнего времени не пользовалось ни одно сословие в государстве55. Политическое сознание сибирских народов после потери ими собственных потестарно-государственных образований далее формировалось в пределах развивающейся российской государственности. Сохранению традиционных элементов способствовало минимальное вмешательство русской власти в дела аборигенов, стремление избегать прямого нарушения их образа жизни.

Усиливавшаяся во второй половине XIX века крестьянская колонизация неизбежно приводила к сокращению земельных владений инородцев, сохранение которых, в их сознании, напрямую соотносилось с сословной принадлежностью. Поэтому борьба за сохранение земель за собой обозначала в то же время стремление удержаться в своем разряде, сохранить само наличие разряда, так как отстаивание своих «особых прав» инородцами стало показательной чертой их специфического сословного положения. Но поскольку сословие и этнос в конкретных условиях Сибири сливались, то упорная борьба за сохранение целостности и неизменности своего сословия вела к пониманию своих национальных интересов как сословных. В этой связи еще раз следует заметить, что во многом формирование этнического, правового и политического сознания коренных жителей Сибири способствовал «Устав об управлении инородцев» М. М. Сперанского.

Вопросы и задания

1. Выявите соотношение «евразийских» и «европейских» принципов аборигенной политики в «Уставе об управлении инородцев». Сравните «Устав» с Конвенцией 169 МОТ ООН.

2. Определите этнополитические последствия для аборигенных социумов, определяемые «Уставом». Приведите примеры.

3. Насколько, по Вашему мнению, укрепился «Устав» в аборигенных обществах. Ответ поясните.

4. Приведите разные точки зрения на значимость «Устава» для аборигенов. Почему он не мог быть реализован в полном объеме?

5. Покажите противоречивость социально-экономических, этнополитических и культурных процессов, протекавших в среде сибирских аборигенов.

6. Докажите, что формирование политической культуры сибирских народов протекало в русле российской государственности.

7. Выявите причины попыток отказа от «Устава» в XIX веке. Как это было связано с трансформациями русского этноса?

8. Проанализируйте причины отказа аборигенов от причисления к русским волостям. Насколько, на Ваш, взгляд, они были аргументированы?

9. Определите факторы, способствующие усилению напряженности в аборигенной среде, в русско-аборигенных отношениях.

10. Составьте этническую карту Сибири на конец XIX века. Выявите этносы и этнические группы, сформировавшиеся за период вхождения Сибири в состав России.

11. Согласны ли Вы с мнением В.Вагина, что из всех тяглых сословий, благодаря «Уставу», инородцы были самым свободным? Ответ поясните.

Глава 4.

Дата добавления: 2014-11-18