Восстановление целого

Однако, похоже, что Фрейденберг излишне увлекается. "Не может быть речи о том, что формы, из которых религия строит свою систему, созданы впервые ею. Ее фактура вся сплошь при­надлежит не ей. Она даже не перекомбинирует отдельных эле­ментов того материала, который отныне служит материалом ее собственным. Она его только переосмысляет" ^м.

Вот с последним, пожалуй, согласиться нельзя. Потому что переосмысляя миф, религия его безусловно перекомбинирует. Разрозненные мифологические "рассказы" она пытается выстро­ить в некую целостную мировоззренческую систему, и вынужде­на эти полуфабрикаты своей новой мировоззренческой систем­ности активно домысливать и внутренне перестраивать. И это, если угодно, неизбежная плата за переход к новой системности.

Разумеется, арсенал религии - это арсенал, доставшийся ей в наследство от мифологической архаики. В задачу религии менее

всего входит отказаться от этого арсенала и сочинять что-то прин­ципиально новое. Задача ее, скорее, обратная: вернуть этому ар­сеналу (дискредитированному в повествовательной традиции) его исходный священный статус. Но если раньше это был священ­ный статус неявной мифологической семантики, то теперь - ста­тус священного повествования.

Однако можно ли возвести в ранг священного повествования набор разрозненных кусков и фрагментов? Вспомним те труд­ности, с которыми столкнулся П.Вейц (см. главу "Языки мифа") в процессе сбора мифологических повествований у папуасов маринд-аним, где каждый информатор рассказывал какие-то куски мифа без начала и конца, и понять их связь друг с другом не представлялось возможным, покуда сам Вейц не начал делать некую систематизирующую обработку, и на основании данных тех или других информаторов "восстанавливать" целостность мифа. С точно такой же ситуацией этнографы сталкиваются и в других первобытных племенах: в дорелигиозных культурах на­чисто отсутствует потребность в какой бы то ни было целостнос­ти мифологического повествования.

В сущности говоря, работа П.Вейца и многих десятков других этнографов по систематизирующей обработке тех мифов, кото­рые они собирали у первобытных народов - совершенно естест­венная работа для рефлексивно развитого сознания. Если бы Вейц и en) коллеги публиковали мифы необработанными, в том непосредственно-сыром виде, в котором они поступали им от инфор­маторов, получалась бы мешанина, напоминающая мусорную свалку. Но в том-то все и дело, что в реальном первобытном об­ществе, не знакомом с религиозными институтами, повествова­тельные мифы существуют именно в таком виде, в виде свалки разрозненных рассказов, совершенно не претендующих на какой бы то ни было внешний образ целостности и систематичности. При том самих информаторов, которые рассказывают мифы, это нисколько не смущает: у них начисто отсутствует сама потреб­ность в какой бы то ни было повествовательной целостности своего мифологического корпуса. А это значит, что этнографы, соби­рающие мифы, вынуждены решать задачу, аналогичную той, ко­торую на заре цивилизации решали ранние религиозные культы.

Сама суть любого священного повествования такова, что оно предполагает некоторую априорную целостность. Священное по­вествование требует некоего повествовательного КАНОНА, кото­рый будет передаваться из поколения в поколения в незыблемом виде. А этот канон еще нужно создать.

Вообще проблема создания повествовательного канона - это проблема головокружительной сложности. В сущности говоря, это есть не что иное, как проблема создания ТЕКСТА. Одно дело, когда миф рассказывается примерно, приблизительно, когда каж­дый очередной рассказчик предлагает свою редакцию мифологи­ческого нарратива, когда рассказывается вроде как один и тот же миф, но разными словами. И совсем другое дело, когда возника-

ет необходимость в КАНОНИЗАЦИИ повествовательного мифа. В этом случае оказывается существенна не только семантика мифа, но и форма его изложения, оказывается существенен ПОРЯДОК СЛОВ, используемых для изложения.

В том-то и состоит феномен канонический текст, что это текст, в котором существенно не только содержание излагаемого мифа, но и порядок слов, с помощью которого этот миф излагается. Следовательно, проблема создания канонического текста - это проблема ОТБОРА тех или иных версий повествовательного из­ложения одного и того же мифа, проблема отбора тех или иных повествовательных редакций. Но проблема порядка слов есть не что иное, как проблема ПОЭТИКИ текста. Поэтому формирова­ние эпико-мифологических канонов на заре цивилизаций являет­ся процессом, в котором происходит формирование самого фено­мена повествовательной поэтики. Любой эпос, передаваемый из поколения в поколение "с точностью до запятой" есть не что иное, как канонизированное повествование, ТЕКСТ, в котором значи­мо взаимное расположение слов, а не просто мифологическое содержание, описываемое этими словами. Потому-то мы и можем говорить о поэтике эпоса и подвергать эпос формальному лин­гвистическому анализу.

Не удивительно, что на ближайших ступенях культуры про­блема канонизации повествования оборачивается проблемой ЛИТЕРАТУРЫ, проблемой ПИСЬМЕННОЙ РЕЧИ. Письмен­ная речь - это и есть не что иное, как создание некоего микрока­нона. Человек пишущий - это человек, который постоянно совер­шает некую работу отбора, работу редактирования. Ведь одно и то же повествовательное содержание можно записать десятками различных текстовых формул. Но при этом нужно сделать выбор и остановиться на одной формулировке. Поэтому человек пишу­щий подбирает слова, перебирает варианты взаимного располо­жения слов, и в конце концов записывает некую текстовую фор­мулу, которая и получает тем самым статус канонической по от­ношению ко всем прочим вариантам, оставшимся за кадром.

Однако то, что является обычным и массовидным для совре­менной, литературной культуры, не является таковым для куль­туры, не знающей письменной речи. Точнее было бы сказать, что литература возникает первоначально в устной форме, и самой сутью ее на первых порах является создание некоего религиозно-повествовательного канона.

И лишь постольку, поскольку уже возникает тенденция кано­низации отдельных мифологических повествований, тенденция создания устных повествовательных текстов, - возникает возмож­ность и необходимость канонизации целостной СОВОКУП­НОСТИ текстов, канонизации некоторого взаимного порядка различных мифов. А это, в свою очередь, требует некоторого их взаимного согласования и взаимного упорядочения, превраще­ния разрозненных мифологических фрагментов в какую-то более или менее организованную целостность.

На путь такого объединения указывает, между прочим, сама Фрейденберг, когда замечает, что в ранних религиях происходит ''этизация" и "каузализация" мифов. А ведь этизация и каузализация мифов означает именно то, что при принципиальном со­хранении фактуры и семантической материи мифов происходит их УВЯЗЫВАНИЕ друг с другом, а это, в свою очередь, не мо­жет не вести к определенному их переконструированию. Миф, помещенный в систему этических и причинно-следственных свя­зей, даже если он сохранит всю свою фактуру, будет заведомо другим мифом. И, похоже, что именно так возникают первые мифологические эпосы-космогонии.

В том-то и состояла, по-видимому, высшая функция жрецов в ранних религиозно-мифологических системах, что они особым образом переконструировали архаический миф, представленный в форме разрозненных повествований. Именно жрецы брали на себя обязанность (и ответственность) по превращению разроз­ненных мифологических повествований в некую теологическую целостность - брали на себя обязанность по созданию религиоз­но-мифологических систем. И лишь после выполнения этой ра­боты корпус повествовательной мифологии подвергался в их де­ятельности искусственной сакрализации, освящениванию, и эти жрецы несли всю полноту ответственности за поддержание свя­щенного статуса созданных ими систем.

То, что повествовательный мифологический канон, с которым мы встречаемся в древних религиях, отнюдь не тождественен хаотически-неорганизованной совокупности мифологических ис­торий, бытующих у наиболее архаичных первобытных племен, достаточно очевидно. И достаточно очевидно, что, если бы жре­цы ранних религий являлись простыми хранителями архаичес­кой повествовательной мифологии, степень хаотичности и неупо­рядоченности этой мифологии должна была бы приближаться к тому состоянию, которое наблюдали этнографы начала века у аборигенов Австралии и Океании. Однако важная вещь, которая бросается в глаза при рассмотрении любого религиозного мифа, заключается в том, что он, если можно так выразиться, повество­вательно-системен. Он вовсе не похож на тот набор разобщенных историй, каковой представляет из себя устная мифология перво­бытных народов. Любой повествовательный религиозный канон несет на себе отпечаток выраженной рефлексивной системности, несет на себе отпечаток СДЕЛАННОСТИ. Он представляет со­бой некую совершенно новую по сравнению с архаическим ми­фом культурную реальность, в которой разрозненные мифы прин­ципиально стянуты в более или менее единое повествовательное целое, представляющее собой умопостигаемую мировоззренчес­кую систему. А это и значит, что в самом основании ранних рели­гий должна была лежать особая, рефлексивно-переконструирую­щая работа.

Нельзя хранить и транслировать хаос. Нельзя хранить и транс­лировать никак не связанные между собой текстовые фрагменты.

Во всяком случае, если встает вопрос о трансляции с каноничес­кой точностью. Если бы мифологические повествования представ­ляли собой некую хаотическую смесь, то неизбежно возникали бы проблемы как с канонизацией, так и с трансляцией этих повество­ваний. Поэтому первое, что должны были сделать жрецы ранних религий - это создать более или менее полные мифологические своды, где разрозненные повествовательные мифы данного обще­ства оказались бы соединены в более или менее полное собрание, которое и становится основой для канонизации. Но работа по со­зданию мифологических сводов - это по сути своей систематизи­рующая работа. Потому-то орелигиозивание первобытных повест­вовательных мифов неизбежно предполагало их системное пере­осмысление. Создатели ранних религиозных канонов были про­сто обязаны осуществить некоторое целостное переконструирова­ние той разобщенной повествовательной мифологии, которая до­сталась им от архаики - иначе эффективная и точная трансляция мифологического канона была бы затруднена.

Таким образом, сама задача создания неких мифологических сводов, подлежащих священно-повествовательной трансляции, не могла не породить принципиально новой потребности - потреб­ности в целостности, потребности в такой переконструирующей обработке имеющихся мифологических фрагментов, которая могла бы привести к созданию более или менее целостного мифологи­ческого пространства. Фрагментарность и кусочечность мифа, абсолютно несущественная в контексте ритуала, живого действия, становится очевидной и существенной в варианте словесного преложения того же самого мифа. Жрецы, первоначальная функ­ция которых состояла в сохранении и трансляции повествова­тельных форм мифа в качестве священных, просто не могли не взять на себя задачу систематизации и переконструирования кор­пуса повествовательной мифологии, - так, что он в конце концов оказывается развит до уровня систематической религии. И те же самые жрецы должны были взять на себя ответственность за связь человека с этим корпусом отчужденной от него повествователь­ной мифологии. Так возникает религия - инструмент восстанов­ления связи человека с отчужденным от него повествовательным мифом. Так возникают храмы - особые площадки, на которых организуется встреча человека с отчужденным от него мифом, но мифом, обретшим повествовательную целостность.

Таким образом, содержание ранних религий - это вовсе не застывшее, омертвевшее содержание архаической мифологии, а нечто гораздо более богатое. А религия - гораздо более активное начало в человеческой культуре, и ее роль на первых порах своего существования - не столько подвести черту под своим прошлым, сколько определить стратегию на будущее. Ранняя религия не столько замораживает наличную повествовательную мифологию, сколько дает ей новый импульс существования - правда, в прин­ципиально новом системно-мировоззренческом качестве. После того, как семантический миф обретает повествовательную форму

и теряет свою священность, религия возвращает этому мифу свя­щенность, но за счет канонизации его повествовательной формы.

Таким образом, религия имеет в своем возникновении вполне позитивный характер. Религия ни в коем случае не представляет собой механизма отчуждения смыслов от человека. Наоборот, ее задача - возвращение смыслов, утраченных в процессе повествова­тельного отчуждения мифов от человека, восстановление порван­ного поля смыслов посредством ресакрализации повествователь­ной мифологии. Следовательно, религия - это не столько меха­низм отчуждения, сколько механизм преодоления отчуждения.

Любопытно, что характерная для ранних религий тенденция искусственного восстановления в единое целое тех разрозненных мифологических кусков, которые образовались в результате по­вествовательной обработки спрятанной в обрядах и ритуалах мифологии, оказывается особым, мифологическим образом пред­ставлена в самой религии. В религиозно-мифологических ком­плексах самых разных народов мы можем встретить достаточно объемный сюжет, касающийся восстановления целого из расчле­ненных кусков. Зачастую само возникновение мира трактуется как результат воссоединения разъятых частей того или иного бога. Достаточно сослаться на расчленение (с последующим восста­новлением, но в новом, вселенском качестве) тела Осириса в древ­неегипетской мифологии или тела Пурушу в древнеиндийской мифологии, или на создание Вселенной из кусков тела морского чудовища Тиамат в вавилоно-ассирийской мифологии. Во всех этих случаях мы имеем дело с мифологией, уже получившей ис­кусственную, систематическую обработку и ставшей религиозной системой. И этот мифологический образ восстановления целого из разрозненных частей может рассматриваться как своеобразная метафора самой сущности той особой деятельности, которую осу­ществляют по отношению к повествовательно разрозненной ми­фологии представители раннего жречества. Миф, который пове­ствовательно отчуждается от человека и, тем самым, теряет свою органическую естественность, миф, который становится разроз­ненным набором повествований, разрозненным набором расска­зов и сказок, возвращается к человеку в принципиально новой целостности, целостности ранних религиозных систем. И проис­ходит это благодаря усилиям формируемого по этому поводу ин­ститута жречества. Таким образом, саму суть ранних религиоз­ных систем можно было бы определить, как восстановление тел Осириса и Пурушу, пользуясь той подсказкой, которую дает сама древняя религиозная мифология.

Дата добавления: 2014-11-29