Творчество Н.С. Лескова

(1831-1895)

Великий художник, «все еще не оцененный по заслугам перед нашей литературой» (М. Горький), Николай Семенович Лесков счи­тал своею высшей целью «служить родине словом правды и истины». В своих произведениях он рисовал поистине символические характе­ры, воплотившие вековой смысл русской истории и красоту русского

национального типа. Необыкновенное единство эпического и конкретно-исторического изображения, воспринятое им через древнерусскую художественную традицию, дало писателю возможность воспроизвести героев, в которых трезвость суждений и богатый житейский опыт не исключали гениальной наивности, веры и вдохновенных прозрений о мире и человецех. Скорбь, и радость, и труд, и вера Лескова воодушевлены Россией, которую он знал, любил и неповторимо воссоздал в своем творчестве.

Выросший на почве своего времени, Лесков имеете с тем воспринял богатое историческое наследие русской духовной культуры. Зная вели­кое множество сказаний, притч, легенд, былин, песен и анекдотов, он изображал жизнь, слитую воедино с народнопоэтическим миросозер­цанием.

Писатель также глубоко проник в мир древнерусской словесности. Он доподлинно знал, чувствовал и любил ее, обладая даром художе­ственного видения, умел проникнуться духом ее смиренности, скорбями о душевных немощах и несовершенствах человека, стремлением к истине и к высшим целям бытия. Он органически воспринимал нрав­ственный пафос православия и, хотя и несколько вольнодумно, его ис­поведовал.

Увлеченно проник он и в светскую культуру, культуру XVIII века, эпоху Петра Великого, и принял ее как новую страницу в истории оте­чества.

Обостренный интерес к национальной жизни, тончайшее ощущение всех оттенков народного миропонимания ее, глубокое знание быта всех сословий современной России дали возможность Лескову создать уди­вительно своеобразный, исполненный артистизма, неповторимый – лесковский способ описания, особый духовно-аналитический подход к изображаемому.

В творчестве Лескова во всей яркости отразилась историческая, предметная сторона русской действительности, но еще более русский дух, полнота сокровенной самобытности, которая пронизывает все его произведения.

Николай Семенович Лесков родился в селе Горохове на Орловщине в 1831 году. Его отец, небогатый чиновник Орловской уголовной па­латы Семен Дмитриевич Лесков, «большой, замечательный умник», отличавшийся твердостью убеждений. В 1839 году он ушел в отставку, резко разойдясь во взглядах с начальством. Мать писателя, Мария Петровна (урожденная Алферьева), «чистокровная аристократка»,

«женщина большой воли, трезвого ума, крепких жизненных навыков», делила со своим мужем все невзгоды их нелегкого семейного жития...

После отставки главы семейства Лесковы переезжают на небольшой хутор Панине, где прошло раннее детство писателя и где он приобщил­ся к народной жизни, народной поэзии в непосредственном общении с подневольными крестьянами.

Пять лет провел Лесков в стенах орловской гимназии, не окончив которую начал службу чиновником Орловской уголовной палаты. Здесь в большом многообразии раскрывались перед ним всевозмож­ные жизненные драмы, подноготная пестрых людских судеб, в кото­рых он принимал нередко близкое участие. Он понимает нравы рус­ской провинции.

В 1849 году Лесков был переведен в Киев чиновником казенной палаты, а затем поступил на службу к мужу своей тетки, англичанину А.Я. Шкотту. В качестве разъездного агента он побывал в самых раз­ных краях. «..Учился не в школе, а на барках у Шкотта, – вспоминал позднее писатель, –...изъездил Россию в самых разнообразных на­правлениях, и это дало... большое обилие впечатлений и запас бытовых сведений». Постижение им жизни родной страны и сокровенная связь с народом рождались в самом непосредственном общении и в многообраз­ных встречах на богатом впечатлениями жизненном пути.

В 60-е годы XIX века стала очевидна неотвратимость великих ис­торических перемен. О том свидетельствовали острые общественные столкновения, вынужденные правительственные реформы, официаль­ная отмена крепостного права и повсеместно возрастающий авторитет революционной демократии. Вместе с тем ощущался и духовный раскол во всех сферах общественного сознания.

В эти годы на страницах петербургской печати впервые стали появ­ляться очерки, фельетоны, публицистические статьи и литературно-кри­тические обозрения Лескова на самые разные темы общественной жиз­ни. Писатель словно спешил выплеснуть накопившийся запас наблюде­ний, затронуть самые наболевшие вопросы. Он публикует статьи «О рабочем классе» (1860), «Русские женщины и эмансипация» (1861), «О привилегиях» (1861), «О переселенных крестьянах» (1862) и др. Его влечет к демократической молодежи. Он близко знакомится с сотрудниками «Современника» и с участниками сатирической «Искры». Не случайно в записке того времени канцелярии санкт-петер­бургского полицмейстера «О литераторах и разночинцах» значилось: «Елисеев, Слепцов, Лесков. Крайние социалисты. Сочувствуют всему антиправительственному. Нигилизм во всех формах».

Однако Лесков, по существу, не придерживался революционно-де­мократических воззрений, хотя, конечно, испытывал их воздействие. Его глубокая и искренняя ненависть к крепостничеству имела в своей основе «внеполитические» нравственные представления, черты наивно­го гуманизма. Наблюдая борьбу партий, Лесков отступал перед идеями революционеров, хотя горячо сочувствовал многим демократическим идеалам.

Писатель прежде всего стремился обнаружить многосторонность и многозначность общественных явлений и обстоятельств и одновременно их зримую определенность. В своих статьях он обращался к вопросам нравственности, резко отделяя истинную мораль от морали условной, фальшивой, лицемерной.

К 1862 году относятся первые художественные произведения Лескова («Засуха», «Разбойник», «В тарантасе»), а в следующем году он создает свое первое беллетристическое произведение – рассказ «Овцебык».

В этом произведении у Лескова впервые возникает значительная, яркая, своеобычная личность, являющаяся перед читателем во всей со­кровенности своих противоречий, в смятении, вызванном не только окружающими, но и внутренними духовными причинами: переживани­ем мирового зла, ощущением греховности, осознанием воли, противо­стоящей и непокорной Богу, тем, что называют кризисом веры.

Острое ощущение безысходности своего положения, неудачи в осу­ществлении своих благородных замыслов, «теорий», «опустошение ду­ши», утрата веры и уныние приводят наконец к трагическому концу: Овцебык кончает с собой.

«Овцебык» положил начало трем основным темам творчества Н. Ле­скова. Во-первых, теме праведничества, ибо Василий Петрович Бого­словский по праву начинает галерею характеров, в основе которых заложено самоотверженное служение людям. Во-вторых, теме ниги­лизма, ибо Овцебык – Богословский конечно же нигилист середины века, уже утративший веру, но еще не потерявший живого воспомина­ния о ней. Наконец, в-третьих, рассказ Лескова послужил началом целому направлению: изображению многоликой крестьянской жизни, драматических народных характеров, отмеченных незаурядностью, си­лою и «младенчеством» одновременно.

В обстановке напряженной общественно-политической борьбы, раз­вернувшейся в 1860-е годы, Лесков опубликовал свой роман «Некуда»

(1864), в котором было немало плодотворных мыслей и верных картин. В нем писатель выступил на защиту многих добрых человеческих тради­ций, семейных и общественных, в нем, в частности, была и трезвая оценка «базаровщины». В романе Лесков изобразил «честную горсть людей», «полюбивших добро и возненавидевших ложь». Он создал образ благородного и чистого революционера Райнера, драматический образ Лизы Бахаревой, также милого и наивно преданного своим идеа­лам Юстина Помаду. Все эти «нетерпеливцы» (то есть революционе­ры) симпатичны Лескову. Они по-своему самоотверженно стремятся утвердить демократические общественные отношения и готовы поло­жить голову за становление в России добра и справедливости. Вместе с тем действиям этих людей не хватает «уместности и целесообразности», их добрые помыслы и планы оборачиваются химерой, как только стал­киваются с реальной «расейской действительностью».

При этом художественная логика романа приводит к выводу, что в представлении «пустых, ничтожных людишек, исказивших здоровый тип Базарова и опрофанировавших здоровые идеи нигилизма» (В. Базанов), понятие «человеческие потребности» лишено духовного содер­жания.

Мысль о бесплодности революционных усилий подтолкнула Леско­ва к обличению «нигилистов» – в романе возникли карикатурно-натуралистические зарисовки некоторых лиц, принадлежащих к демократи­ческому движению: писательница Евгения Тур (в романе – маркиза де Бараль), а также писатели-демократы В.А. Слепцов и А.И. Левитов (Белоярцев и Завулонов). Особое место в романе занимает образ генерала Стрепетова. Он не лишен знаний о социалистах-революционе­рах, о коммуне и других затеях, ставших модными в обществе. Однако, вопреки принятым отношениям ко всему этому со стороны «полезное -ти» интересов «угнетенной части» общества и т.п., он смотрит на собы­тия с главной, по его мнению, точки зрения: со стороны соприродности всех этих идей и намерений русскому православному сознанию и народ­ным устоям, со стороны интересов единодержавной, православной Рос­сии, которую сам всю жизнь самоотверженно и честно защищал на по­лях сражений.

В романе «Некуда» схлестнулись живые политические противоречия «мыслящей части» общества, глубоко задетого новыми политическими веяниями, общества, отступающего от родовых традиций прошлого под влиянием новых идей и увлечений.

Одновременно Лесков продолжает работать над созданием целой галереи народных типов, воплощенных в таких произведениях, как «ЛеДи Макбет Мценского уезда» (1865), «Воительница» (1866) и др.

Героиня рассказа «Леди Макбет Мценского уезда», девица из не­богатой семьи, выданная замуж «не по любви или какому влечению, а тац, потому что Измайлов к ней присватался», становится вдруг «ее сте­пенством», хозяйкой известной купеческой семьи.

Страстная, порывистая от природы женщина, сила характера кото­рой под стать разве что известной шекспировской героине, полна не­удовлетворенных желаний, тоской по любви и материнству. Между тем ни одно из ее стремлений не находит отклика в семье. По стечению об­стоятельств ей, томящейся от безделья и жаждущей отклика неудовле­творенным чувствам, встречается в доме мужа молодой приказчик, удалой и хитрый сластолюбец Сергей. Он расчетливо и непринужден­но разыгрывает перед молодой купчихой любовную страсть и всецело подчиняет ее своему изощренному соблазну. Стремительно и отчаянно бросается Катерина в омут любовной игры, вся отдается своему чувст­ву, обманутая напором цветистой, лубочной речи удалого соблазнителя.

Подчиняясь своей страсти, Катерина слепо и горячо следует дикому и безотчетному стремлению во что бы то ни стало отстоять свою пре­ступную любовь. И тем неизбежнее становится ее столкновение с «тем­ным царством» купечества. Между тем ее соблазнитель преследует свои цели, отнюдь не без расчета.

По его тонкому наущению героиня, не просветленная ни живою ве­рою, ни добрым воспитанием, движется от преступления к преступле­нию. И сначала свекор, а затем и муж становятся ее жертвами. Наконец наступает и последний, самый страшный, эпизод, переданный сквозь призму житийных настроений, – удушение «наследника», малолетнего племянника.

Преданная суду и осужденная, Катерина Измайлова живет только одною страстью к Сергею. И здесь получает она истинное возмездие: то чувство, которым она жила, было попрано ее кумиром. Сергей не про­сто охладевает к той, которая отдалась ему вся без остатка, подчинилась его коварной воле, но глумится над ее чувством откровенно и бесстыдно, вступая в связь с легкомысленной смазливой арестанткой Сонеткой.

Последней каплей, переполнившей отчаяние Катерины, было ковар­ство Сергея, притворившегося вновь ласковым и выпросившего у своей прежней любовницы пару «толстых синих болоховских шерстяных чу­лок», которые вскоре оказались на Сонетке.

Последний наплыв воспоминаний и отчаяния придает Катерине ог­ромную силу в ненависти; она, схватив Сонетку, бросается за борт па­рома – и погибает вместе с нею...

«Леди Макбет Мценского уезда» остается вершинным явлением психологической прозы, в которой мастерское использование разнооб­разных речевых средств – от затейливой стилизованной лубочной речи до живого, тонко построенного диалога и сказового повествования – создает удивительно цельный образ характеров героев.

На рубеже 70-х годов Лесков публикует два очень разных произве­дения: хроникальные очерки «Старые годы в селе Плодомасове» (1869) и роман «На ножах» (1871).

Первое обращает нас к истории двух поколений древнего дворянско­го рода, и прежде всего к колоритной фигуре деспота-самодура Никиты Юрьевича Плодомасова, который, откупившись «у жадных вельмож» от продолжения дворянской службы по указу царя Петра, «сел феода­лом в своем старом, как каравай расплывшемся доме», «завел соколи­ные и псовые охоты с крепостными псарями, сокольничими, стремянны­ми и доезжачими, которые все вместе составляли одну разбойничью ва­тагу, не знавшую ни стыда, ни совести, ни удержу и не уважавшую ни­какого закона, кроме прихоти своего полудикого владыки».

Став поистине безраздельным деспотом всей округи, Никита Плодомасов впервые встречает отпор своим желаниям у родителей пятнад­цатилетней девицы, Байцуровой, которую он облюбовал себе в жены, ибо ему прискучила «одинокая жизнь с подлыми женщинами». Не при­няв отказа, Плодомасов силою увозит дочь Байцуровых, не ожидая, что именно в ней найдет человека, который вынудит его не только смирить свое безудержное самодурство, но полностью подчиниться ей, волевой, решительной, благочестивой в своих помыслах, властной в законных своих правах и твердой в вере.

Получив неожиданное спасение от насильно обвенчанной с ним Марфы Байцуровой (после пережитого потрясения ему была предназначена грозная царская расправа), он подчиняется жене, кото­рая «властвовала надо всем имением и над своим старым мужем и никого этой властью не озлобила, никому ею не надокучила».

Патриархальный быт предстает в повествовании Лескова историче­ски убедительно и очаровывает своеобразной теплотою искренних чело­веческих чувств, везде пробивающихся сквозь рабские установления крепостнических отношений.

Роман «На ножах» (1871) явился этапом творческих поисков писателя, цель которых – запечатлеть мужицкую Русь и одновременно

многих из тех, кто вносит разного рода разлад в ее дремучую тишину не столько преждевременными, по его мнению, идеями преобразования, сколько всевозможными провокациями. Бытовые картины романа-пам­флета сохранили свою свежесть и поныне. Даже те, кто резко отрица­тельно относился к нему, признавали истинную убедительность, высо­кую художественность ряда характеров: нигилистки Ванскок, доброде­тельного безбожника майора Форова или, например, отца Евангела.

«Ведущие» герои этого романа (Горданов, Бодростина и др.) пред­ставляют собой уже совершенно авантюристическое и эгоистическое на­чало в общественном брожении. Они противопоставляют себя не «от­цам», принадлежащим к патриархальному дворянству, и не самодер­жавно-крепостнической бюрократии, а обществу в целом, «миру», Рос­сии, то есть всем остальным, кроме них самих, проявивших себя, как людей «передовых», «мыслящих», сильных, жаждущих действия. Все эти «деятели» думают, по существу, не о благе людей, но лишь о своем праве и о способах экспроприировать общество, которое, по их мнению, не стоит никакого уважения.

В романе «На ножах» автор выступил против крайних, извращен­ных проявлений нигилизма; имея резкую антибуржуазную направлен­ность, роман становится вместе с тем мощным аккордом так называе­мых антинигилистических произведений писателя, что не исключает здесь образов «симпатичных» нигилистов, таких, как Ванскок и майор Форов. В то же время типические мошенники-буржуа в лице Павла Горданова, циничного дельца-хищника Кишенского получают в романе достойную оценку.

Особое место в творчестве писателя занимает роман-хроника «Со­боряне» (1872), в котором Лесков вполне обретает свой стиль художе­ственного мышления, рисует мир близких его сердцу героев-праведни­ков и находит способ изложения описываемых событий, в которых ре­альное движение истории отражается не только в авторском повествова­нии, но и в форме памятных записей главного действующего лица.

Повествование об удивительно цельном, протопопе, о его верной попадье Наталье Николаевне, о «непомерном» в своей вечной увлеч­енности дьяконе Ахилле, этом богатыре с душою младенца, и о су­хоньком, тихом, обремененном многочисленным семейством, благост­ном, добром священнике Захарии Бенефактове, о боярыне Марфе Плодомасовой и обаятельных в своем природном простодушии ее слу­гах-карликах, а также о чиновных и нечиновных обывателях и провин­циальных нигилистах не случайно привлекает писателя. За внешними

драматическими событиями вырисовывается главное: зримо воссоздан­ная духовная жизнь героев.

Отец Савелий Туберозов, искренний, мечтательный, горячо воспри­нимает окружающее, стремится к человеческой правде и справедливос­ти и невольно вступает в противоречие с теми, кто олицетворяет бюро­кратическую государственность, мир античеловеческий, бездушный, ка­зенный.

Крепко стоит протопоп за веру православную, по-своему оценивает крестьянскую реформу, ратует за искренность служения в церкви, воз­вышается душою в умилении перед поэтической мечтою народа, верит в его будущее («Чуден и светел новый храм возведут на Руси, и будет в нем светло и тепло молящимся внукам...»).

Туберозов не поступается своею честью и своими убеждениями, не унижается ни перед раскольниками, ни перед церковным начальством; не сломило его и отлучение от службы. И умирает он спокойно, как ве­рующий христианин, не потерявший, однако, ясного представления о происходящем и достойно отвечает Захарии на просьбу простить всех своих врагов.

Дьякон Ахилла, наряду с Туберозовым, представляет собою олице­творение национального духа. Человек могучей силы, громогласный, ве­ликого роста и телосложения, он простодушен, искренен, душевен и склонен к страстному увлечению. Но даже в упорной борьбе с Варнавкой и комиссаром Данилкой им никогда не овладевают злоба и нена­висть, ему скорее свойственны сострадание и горячность.

Глубоко преданный Туберозову, он трогательно и откровенно восхи­щается им и благоговеет перед его высокомудрием, житейским радуши­ем и простотою...

Теми же чертами по-своему отмечены и другие герои хроники: боя­рыня Марфа Плодомасова и ее маленькие слуги.

Конфликт «Соборян» не только в противопоставлении процесса раз­рушения традиционных верований и широкого проникновения в отдал­енные уголки России новых, прогрессивных идей, но и в противопостав­лении человека цельного, верящего в свой идеал, искреннего, людям, у которых нет идеала, которые живут модой, бездумным увлечением но­выми веяниями.

За обыденными картинами хроники прорываются образы космичес­кого масштаба. Ибо жизнь близких Лескову героев, соотнесенная не только с бытовым фоном, но и с удивительными по яркости картинами природы, возводит образы-характеры над суетою обыденности.

Ведь пейзаж у Лескова играет особую сюжетно-композиционную роль, соотнося облик героев и эпизоды их судьбы с тем духовным смыс­лом и с теми явлениями, к которым становятся причастны они, стоящие в духовном стремлении своем гораздо выше пошлой заурядности.

В сознании читателя такой пейзаж наталкивает на мечты и раздумья, которые расширяют картины размышлений и ощущений героя, его про­заическое бытие до уровня предвиденья, пророческих предчувствий и прозрений.

Символические пейзажи «Соборян» безмерно расширяют художест­венный мир хроники и выводят ее смысл из-под убогого ига узкопред­метных выводов. Россия Лескова повернулась в «Соборянах» теми сторонами своей духовной жизни, которые до тех пор не были затрону­ты литературой.

Художественное мастерство Лескова, искусство пластической лепки характеров достигло в хронике удивительного совершенства. И мятеж­ный протопоп, и его добродушная протопопица, и могучий дьякон Ахил­ла встают в ряд с теми образами литературы, которые мы называем ми­ровыми.

В хронике «Соборяне», как и в последующих произведениях – «Запечатленный ангел» (1873), «Очарованный странник» (1873), – Лесков открыл читателям важнейшую сторону русского национального характера.

В «Очарованном страннике», как ни в одном другом произведении Лескова, высвечено затейливое мироотношение, свойственное русскому человеку. Под иноческой одеждой повествователя, Ивана Северьяновича Флягина, напоминающего собеседникам легендарного русского бога­тыря, «дедушку Илью Муромца», скрывается могучая жизнеутвержда­ющая натура дерзновенного скитальца, всю свою жизнь самовластно испытывающего свою судьбу, с Божьей помощью преодолевающего свое самовластие, смиряющего свою гордыню, но нисколько не потеряв­шего при этом чувства собственного достоинства, душевной широты и отзывчивости.

Сама фигура странника связана с художественной традицией рус­ского фольклора и древней литературы, с образами калик перехожих, искателей счастливой доли. Да и поэтика повести в значительной степе­ни восходит к хожениям – одному из наиболее распространенных жа­нров древнерусской литературы. Повествование в них велось, как пра­вило, от первого лица и представляло монологическое, неторопливое, ве­личавое и в то же время пристрастное описание путешествия, в котором окружающее получает глубоко личное и заинтересованное суждение.

Такова и необыкновенная жизнь Флягина, его скитания по градам и весям родной земли. Все это удивительно соответствует его деятельно­му, в чем-то дерзкому и одновременно мирному и доброму характеру.

Испытание судьбы, испытание характера и испытание души – вот триединство, им преодолеваемое. Судьба предуготована ему, мелёному и обещанному сыну. Характер в тяжких испытаниях он укрепляет, со­храняя высоту человеческого достоинства и нигде не опускаясь до лице­мерия, нескромности, бесчестия и бесстыдства, нигде не отрекаясь от глубинной веры. Простодушие и бескорыстие, великодушие и мужест­во, добросердечие и миролюбие, твердость и терпение составляют его неизменные черты.

Неодолимо привлекает в этом простом и вместе с тем удивительном человеке и то, как ощущает он прекрасное, как очарован он красотою мира. Это очарование миром проявляется и в захватывающем восхище­нии, для которого находятся у этого простолюдина такие пронзитель­ные и непосредственные слова. И о чем бы ни говорил он, чем бы ни восхищался – обнаженная душа его трепещет в живом слове. Вот од­на только встреча с красавицей Грушей – и весь герой перед нами: «Вот она, – думаю, – где настоящая-то красота, что природы совер­шенство называется...»

«Природы совершенство» обращает наш взор к духовному. Эта мысль едва ли не основополагающая для Лескова: он верит в преобра­жающую силу добра и красоты.

Глубоко духовно и ощущение героем родины и кровной связи со сво­им народом. Черты эти проявляются постоянно. Великое чувство за­ключено в его незатейливом рассказе об одиночестве в татарском плену: «...Тут глубине тоски дна нет... Зришь сам не зная куда, и вдруг пред то­бой, отколь ни возьмется, обозначается монастырь как храм, и вспом­нишь крещеную землю и заплачешь».

Иван Северьянович – один из тех, кого можно отнести к ищущим праведного пути. Но немало вокруг и обретших этот путь или вступив­ших на него людей праведных. Им свойственно и ощущение нравствен­ной красоты, и неприятие развращающего равнодушия. Их живые при­меры не только вдохновляют на благородные порывы, но придают «строгое и трезвое настроение» их «здоровой душе, жившей в здоровом и сильном теле».

«Запечатленный ангел» – это рассказ в рассказе, переданный участниками события, случившегося с артелью староверов-каменщиков под большим городом на Днепре-реке, где «большой и ныне весьма славный каменный мост стоит».

Со святынею, иконой, хранимою в этой артели, связаны основные происшествия, переданные в живом повествовании старовера-артель­щика Марка Александровича. Похищение иконы и обретение ее состав­ляют внешний сюжет произведения. Глубинный же смысл его возникает из самого описания характеров и обстоятельств.

Трогательные образы безгневного старца Павмы и отрока Леонтия, совестливого и добродетельного мужа, удивительного художника-изо­графа Севастьяна и других создают целую галерею достойных тружени­ков и молитвенников, мастеров-умельцев. Все они одухотворены верою Христовой, ощущением себя с Богом.

Скрытая символика рассказа, повествующего о чудном воссоедине­нии раскольников-староверов с Православной Церковью, очевидна: к этому приводит словно направляющий действия артельщиков ангел (изображенный на иконе архангел Михаил, покровитель Киева, где, по всей видимости, и происходит рассказываемое).

Конец рассказа, «чудесное воцерковление» артельщиков, вызвал скептическое отношение современников. Однако он не только художе­ственно закономерен, согласно жанру святочного рассказа, но и соприроден коренному взгляду писателя, остро ощущавшему основную зада­чу России: единство русского народа.

К началу 1880-х годов в творчестве Лескова окончательно вы­кристаллизовывается тема праведничества, и праведники как особый духовно-нравственный тип людей все чаще появляются на страницах его произведений.

В сознании лесковских праведников, как правило, сливаются обы­денные интересы и жажда лучшего; они исполнены стремления к добру и деятельной красоте. Мыслящие своеобычно, но здраво, ищущие прав­ду и одновременно глубоко убежденные в неколебимости нравственных заповедей, они – люди долга, соприродные своему народу и необыкно­венно, искренно любящие свою родину. Долг для них не пустая фор­мальность, не деяние «по традиции», но дело жизненного убеждения, залог мира в душе. Честность и добросовестность в отношении к своему делу и к окружающим людям идут у них «от сердца». Причем их при­рожденное чувство долга не имеет у них ничего общего с рабскою по­корностью, ибо при неизменной их скромности всегда сочетается с чув­ством человеческого достоинства. Некоторые из этих героев не в состо­янии подняться до больших обобщений, судят о жизни по своему непо­средственному опыту, но неизменно своим личным примером стремятся послужить людям.

Таков квартальный Рыжов («Однодум», 1879), ревностно и нели­цеприятно служащий на своем месте и питающий иллюзию, что нравы можно улучшить только достойным личным примером, несправедли­вость уничтожить добрыми делами и добиться того, чтобы «всем было тепло в стужу», «чтобы богатый платил казне за бедного».

Из разнопестрых легенд, мнений, рассказов, воспоминаний склады­вается образ другого праведника – Голована («Несмертельный Голо­ван», 1880), незаурядного великана, открыто доброжелательного к лю­дям, ибо лицо его всегда освещала улыбка, играла «в глазах, умных и до­брых, но как будто немножко насмешливых». С ним связывает молва удивительные великодушные дела: Голован владел чарами и бесстрашно входил в избы больных во время язвы; заболев ею и «изболясь за лю­дей», отсек от ноги «шмат своего тела», бросил его в речку, язве чтобы он стал жертвицей...

Оттого он не только не погиб, но и хвороба «вдруг прекратилась и настали дни успокоения». К мирному успокоению приводили обыкно­венно и беседы с Голованом людей, приходивших к нему за разными со­ветами.

К праведникам отнес Лесков и Левшу («Сказ о тульском косом Лев­ше и о стальной блохе», 1881), явившегося воплощением природной рус­ской талантливости, трудолюбия.

«Где стоит «Левша», – замечал Лесков, подчеркивая обобщающую мысль своего произведения, – надо читать: «русский народ». Сказ о Левше, подковавшем стальную блоху, вскоре стал в России преданием, а сам Левша – символом удивительного искусства народных умельцев. Органический патриотизм героя («мы все к своей родине привержены») даже в наивной простоте его выражения вызывает искреннее сочувст­вие. Есть, однако, и другая сторона у этой истории, есть темные свойст­ва характера у незаурядного человека, выросшего в унижающей обста­новке. «Мотив попранного человеческого достоинства» усугубляется властью, которую, увы, имеет над Левшой «анархически хмельная сти­хия». «Что может быть досадней, плачевнее и нелепее его поведения на корабле при возвращении из Англии» (Н.Н. Жегалов). Но вопреки этим свойствам не погасли лучшие душевные убеждения его натуры. Глубоко трагична судьба этого героя, с полным безразличием встречен­ного на родине: он гибнет бессмысленно и безвестно, как нередко в рус­ской истории погибали удивительные богатыри мысли и духа, пренебреженные современниками и горько оплакиваемые потомками.

Близок типическим героям Лескова крепостной парикмахер и гример театра графа Каменского Аркадий («Тупейный художник», 1883),

который лучше всех мог «сделать на лице воображение». Его судьба и составляет стержень рассказа. В нем повествуется о непобедимой и чи­стой любви, не уступающей по силе и обаянию чувствам шекспировских героев Ромео и Джульетты. Здесь изображена трагедия влюбленных, разлученных произволом дикого барства.

В столкновении доброго и античеловечного мира проясняются геро­ические характеры этого глубоко правдивого рассказа. Ни мучений, ни смерти не боится Аркадий, защищая честь любимой. Его дерзкая по­пытка спасти Любу, а затем солдатские подвиги на полях сражений – все свидетельствует о великом мужестве героя.

До конца дней своих остается верна своему другу Любовь Онисимовна. Перенесла она невыразимые страдания, когда под ее «покойцем» терзали Аркашу, пыталась наложить на себя руки и, разбитая по­трясением, три года прожила в унынии, опекаемая сердобольной скот­ницей Дросидой. В памяти Любы всегда остается немеркнущим образ Аркадия. Спустя много лет влекут ее взор не мрачные развалины граф­ской усадьбы, а простая могилка, где похоронен дорогой ее сердцу ту­пейный художник. И каждую ночь поминает Аркадия, гасит горе свое, пососав из стеклянного «плакончика», горемычная Любовь Онисимовна, словно свершает обряд «ужасных и раздирающих душу поминок».

Всем сердцем чувствуя ее трагедию, доносит до нас автор слова ста­рой няньки, словно сосредоточившие в себе гуманистический пафос рас­сказа: «А ты, хороший мальчик, мамаше этого никогда не говори, никог­да не выдавай простых людей: потому что простых людей ведь надо бе­речь, простые все ведь страдатели».

В 1878-м – 1880-х годах Лесков публикует ряд исторических очер­ков о церковной бюрократии и нравах некоторых чиновных пастырей: «Мелочи архиерейской жизни» (1878), «Архиерейские объезды» (1879), «Борьба за преобладание» (1882), «Райский змей» (1883). Написанные во многом с нигилистических позиций, эти очерки откры­вали перед читателями яркие бытовые черты характера, поведения и нравов некоторых священнослужителей в основном с критической и ко­мической стороны, представляя их личные нравственные слабости. Со­бранные в некоторое единство, эти критические очерки, будучи ценным историко-художественным свидетельством, по существу, являлись, го­воря словами писателя, примером «гласности, питающейся от скандалов».

Вместе с тем к 1880-м годам многие темы, поднятые в творчестве Ле­скова, стали особенно актуальны. Утверждение высоких образцов нрав­ственности, стремление воссоздать замечательных и самоотверженных

героев сделались целью литературы. К решению этих насущных задач обратились в это время, каждый по-своему, Лев Толстой и Глеб Успен­ский, Чехов и Короленко, Гаршин и начинающий свой творческий путь Максим Горький.

Лесков создает в этот период рассказы и повести «Грабеж» (1887), «Инженеры-бессребреники» (1887), «Колыванский муж» (1888), «Юдоль» (1892) и др. В глубоко правдивых, зачастую горьких повест­вованиях о российской жизни он, как и ранее, находит людей праведной жизни вроде Дмитрия Брянчанинова, Михаила Чихачева и Николая Фермера («Инженеры-бессребреники») или тети Полли и Гильдегарды («Юдоль»), воплотивших представления писателя об истинном челове­колюбии. Одновременно появляются его замечательные легенды, как бы продолжающие рассказы о праведниках: «Совестный Данила» (1888), «Лев старца Герасима» (1888), «Повесть о богоугодном дрово­коле» (1890), «Невинный Пруденций» (1891).

Сюжеты этих легенд писатель заимствует из древнерусского Проло­га, содержащего предания о великих делах святых и подвижников. В век «безгеройности» обращение к легендарным характерам давних времен представлялось Лескову более убедительным. В раннехристианских преданиях пытается он найти «вечные» нравственные каноны, приложимые к современности, отыскать ответы на волнующие вопросы. Об­ращение к Прологу имело также исторический интерес: в легендах, рас­цвеченных богатым воображением художника, возникали колоритные картины далекого прошлого.

Сюжеты Пролога служили писателю «рамкой» для изображения жизненно убедительных характеров, но легендарные происшествия пе­редавались «через призму» лесковского героя, человека 80-х годов, жаждущего найти в древних христианских преданиях «глубочайший смысл жизни».

Изображение легендарных подвижников, являющих примером само-отверженности, высокой честности и верности своим обетам, в конечном счете было обращено к современности.

Конец 1880 – начало 1890-х годов знаменуется новым расцветом творческих сил Лескова художника. Наряду с рассказами о «праведни­ках», легендами и сказками писатель обращается к произведениям, в ко­торых жизнь предстает в юмористическом и сатирическом освещении.

Резкие оценки действительности, заключенные в форму едких анекдотов, остросатирического гротеска и открытого обличе­ния, отчетливо проступают в «Заметках неизвестного» (1884), «Полунощниках» (1891), «Загоне» (1893), «Зимнем дне» (1894) и других

произведениях. Словно прорвалось трудно сдерживаемое им негодовав ние: «Эти вещи не нравятся публике... Да я и не хочу нравиться публи­ке. Пусть она хоть давится моими рассказами, да читает...»

В «Заметках неизвестного» возникает фантасмагорическая мозаич­ная картина нравов. Перед читателем проходят типы находчивых казно­крадов, лицемерных святош, придурковатых пастырей, мнимомудрых знатоков и «присноблаженных» правдоборцев...

Авторское возмущение «российскими гнусностями» особенно про­явилось в «Полунощниках», «Зимнем дне», «Человеке на часах» (1887), «Вдохновенных бродягах» (1894) и др.

Однако, зная народ, не мог Лесков даже в отчаянии не сохранить глубокую веру в его силы. И даже среди отвратительных типов «Зим­него дня» предстают настоящие, честные люди. И звучит в речах героини рассказа Лидии вера в будущее: «Полноте... что это еще за характеры! Характеры идут, характеры зреют, – они впереди, и мы им подметки не годимся, они придут, придут! «Придет весенний шум, веселый шум!»...Мы живы этою верой!..»

Основой лесковской поэтики явилось изображение человека») личности и жизни, воспринимаемой определенной личностью. Это была особая художественная точка зрения, ибо мир представал в его произве­дениях через восприятие героя, по-своему мыслящего, чувствующего и духовно переживающего действительность в соответствии со своей вну­тренней сущностью, социальными и историческими особенностями понимания, личным опытом и характером видения.

События, переданные через восприятие и мироощущение героя-рас­сказчика, отражались в его монологе. Такой способ повествования («чтобы герои писателя говорили каждый своим языком, свойственным их положению») требовал соответствующей речи, интонации и т.д., что и определяло стиль повествования Лескова.

Воспроизведение живой речи лесковского героя-рассказчика достигается через стилизацию, последовательное и целенаправленное упо­добление характерным особенностям разговорного стиля, присущего людям той или иной этнической, социально-бытовой и сословной груп­пы (особенностей фонетики, лексики, синтаксиса и пр.). Как правило, у Лескова на стилизации строится монолог, то есть произведение приоб­ретает форму сказа. Стилизация и сказовая форма повествования рас­крывала широкие возможности создания полнокровного образа, лично­сти, обладающей самобытным мироощущением, характером, этногра­фическими, социально-историческими и моральными свойствами. Так возникает иллюзия самостоятельности рассказчика, как бы самого по

себе живущего вне воли и понимания автора. Такая художественная «са­мостоятельность» героя доведена Лесковым до высочайшей художест­венности.

Анекдотизм также является чертой лесковской поэтики. При этом писатель отмечает, что в этих широко распространенных малых жанрах «всегда сильно и ярко обозначается настроение умов, вкусов» и, кроме того, «все дело в том, как этот анекдот обработан».

Овладев языком и «образом мышления» массы, полно воплотив этот образ мыслей и чувств в речах «самовыражающихся» личностей из на­рода, придав образам-характерам черты яркого национального своеоб­разия, Лесков немало способствовал художественному развитию рус­ской литературы.

Творчески наследуя опыт предшествующей литературы, Лесков жи­во ощущал «связь времен», он обогатил русскую литературу замеча­тельными, исторически убедительными картинами прошлого и рядом ярких, исторически «выверенных» образов-характеров.

Своеобразие поэтики Лескова проявилось в способах передачи не только реальности земного бытия, жизни, во всей ее терпкой и осязае­мой ощутимости, но в умении намечать духовную перспективу характе­ра, ту полноту восприятия мира, которая складывается из соединения обыденных представлений и вдохновенного религиозного переживания. Он мастерски воссоздавал жизнь сопутствующей человеку в земном су­ществовании души.

Такое представление требовало новых художественных решений. В единстве изображения насущного, плотского и духовного возникал лесковский художественный мир, отражающий сферы «земного» и «внеземного». Ибо человек и его поступки оценивались здесь не только обыденным образом, но и с особых духовно-религиозных позиций и не только подвергались земному суду, но получили свойства и оценки, проистекающие из духовного представления и переживания мира.

Значение художественного наследия Лескова не исчерпывается его ролью в развитии русской литературы: через национальный язык и наци­ональную историю писатель всегда «выходит» к общечеловеческим мо­тивам и проблемам истории человечества, через национальные типы – к пониманию и утверждению человека, «к какой бы национальности он ни принадлежал».

Вопросы и задания

1. Какие основные темы разрабатывал в своем творчестве Лесков?

2. Каким представлен в произведениях писателя образ России?

3. Как решается в творчестве Лескова проблема нигилизма и духовности?

4. Назовите основные жанры, наиболее характерные для творчества Лес! кова.

5. В чем особенность поэтики и языка произведений писателя?

Литература

Анненский Л. Лесковское ожерелье. М.,1982.

Горелов А. А. Лесков и народная культура. Л.,1988.

Гроссман Л.П. Лесков. Жизнь – творчество. М.,1945.

Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: В 2 т. М.,1984.

Троицкий В.Ю. Лесков художник. М.,1974.

Дата добавления: 2014-11-29