Творчество М.Е. Салтыкова-Щедрина

(1826-1889)

Нравственный авторитет М. Е. Салтыкова-Щедрина во все време­на был чрезвычайно высок. Щедрина ценили все: и его идейные наслед­ники, и те, кто искал другой путь. Один из ярких поэтов серебряного ве­ка, Игорь Северянин, обращаясь к бессмертным образам Щедрина, пи­сал в стихотворении, посвященном его памяти:

Иудушки из каждой лезут щели.

Страну одолевают. Одолели.

И нет надежд. И где удел иной?

На идеалах, проповедовавшихся Щедриным, воспитывались пи­сатели последующих поколений. В письме к правительству СССР от 28 марта 1930 года М.А. Булгаков назвал «самой главной» особеннос­тью своего творчества «изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М.Е. Салтыкова-Щедрина».

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин родился 27 января (по старому стилю 15 января) 1826 года и со стороны отца, Евграфа Васи­льевича Салтыкова, принадлежал к дворянскому роду, ко времени рож­дения писателя существовавшему уже около двухсот лет, а со стороны матери, Ольги Михайловны Забелиной, – к купеческому сословию. Семья Салтыковых жила в полном достатке, но не в полном мире: с дет­ства будущему писателю запомнились слабость и бесхарактерность отца и суровый нрав властной и расчетливой матери.

хотя в 1849 г. его вызвали в Петербург для допроса по случаю суда над петрашевцами. На предложенные ему вопросы о характере своей связи с кружком обвиняемого Салтыков отвечал осторожно, уходя в отвлечен­ные рассуждения, и дальнейших наказаний для него не последовало.

В конце 1849 года при содействии П.П. Ланского (второго мужа Н.Н. Пушкиной) с М.Е.Салтыкова снимается полицейский надзор и ему дозволяется проживать и служить там, где он сам пожелает. Вос­пользовавшись этим разрешением, в начале 1856 года писатель пере­брался в Петербург и был принят на службу в Министерство внутрен­них дел (летом состоялось его назначение в качестве чиновника VI клас­са особых поручений при министре). В июне этого года Салтыков об­венчался с дочерью вятского вице-губернатора Е.А. Болтиной.

Недавняя служба советником при вятском губернском правлении требовала от Салтыкова постоянных разъездов с ревизиями и расследо­ваниями. Впечатления от этих дел навели писателя на мысль создать ряд очерков из жизни одного из захолустных уголков России, Крутогорска, написанных от лица живущего в самой гуще провинциальных событий чиновника – «отставного надворного советника» Н. Щедрина. Под этим псевдонимом в августе 1856 года и начинает публиковаться первое зрелое произведение писателя – «Губернские очерки». Первоначаль­но Салтыков предложил свое сочинение «Современнику», однако, по­сле отрицательного отзыва И.С. Тургенева, передал его катковскому «Русскому вестнику». Сам писатель считал это произведение своим вступлением в литературу.

Публикация «Губернских очерков» имела громадный успех. После смерти Николая I наступала пора либерализма; в обществе открыто за­говорили о необходимости скорейших реформ и обновления. «Очерки» Салтыкова-Щедрина, сатирически рисующие жизнь провинциального общества, удивительно подходили текущему историческому моменту;что вообще необходимо для сатиры). «Ведь выбрал же г-н Щедрин минутку, когда явиться», – заметил по этому поводу Достоевский. На публикацию последовали многочисленные отклики, в том числе со сто­роны некрасовского «Современника». Н.Г. Чернышевский и Н.А. До­бролюбов, радикально настроенные публицисты журнала, усмотрели в сатире Щедрина протест не против отдельных социальных недостатков, как определила направленность книги остальная критика, а против всей государственной системы в целом. Отдельные социальные пороки, по мнению Чернышевского, представляют собой не случайность, а законо­мерное следствие порочности всего государственного устройства. Доб­ролюбов, в свою очередь, обнаружил у Щедрина постановку вопроса о

новом типе общественного деятеля в связи с полной деградацией преж­них «лишних людей».

Действие «Губернских очерков» происходит в заштатном городке Крутогорске, в образе которого узнаваемо проступают общие черты российской провинции. Как и город Глупов, Крутогорск являет собой микромодель современной писателю российской действительности, мало меняющейся с течением времени, своего рода социальный срез общества. Галерею персонажей составляют чиновники, помещики, купцы, крестьяне, провинциальная интеллигенция – словом, представители основных социальных кругов.

Салтыков-Щедрин умело использует и другой гоголевский прием – саморазоблачение персонажа посредством его речевой характеристики (очерки «Драматические сцены и монологи», «Казусные обстоятельст­ва» и др.). Например, в уста многоопытного чиновника-взяточника он вкладывает следующую замечательную по откровенности сентенцию: «Брали мы; правда, что брали – кто Богу не грешен, царю не виноват? Да ведь и то сказать, лучше, что ли, денег-то не брать, да и дела не де­лать? Как возьмешь, оно и работать-то сподручнее, поощрительнее».

Наблюдательно фиксируется в «Губернских очерках» и очевидный духовный регресс, происходящий в среде интеллигенции. В главе «Та­лантливые натуры» писатель критически рассматривает образованных, мыслящих представителей дворянства, «провинциальных Печориных» и показывает нравственное банкротство бывших «лишних людей», со­ставлявших в 30–40-е годы цвет русского общества и превратившихся в новых общественных условиях в бесплодных злопыхателей, праздных «байбаков», «карманных» Мефистофелей.

О художниках, подобных Салтыкову-Щедрину, Н.А. Некрасов ска­зал очень точно и верно: «Он проповедует любовь враждебным словом отрицанья». Это подметил в Щедрине и Чернышевский, увидевший, как мужественно умеет он переплавлять боль за Россию в грозные кра­ски обличительной сатиры; по поводу «Губернских очерков» критик пи­сал, что «ни у кого из предшествовавших Щедрину писателей картины нашего быта не рисовались красками более мрачными», никто «не карал наших общественных пороков словом более горьким, не выставлял пе­ред нами наших общественных язв с большею беспощадностью. <...> Он писатель по преимуществу грустный и негодующий».

Вместе с тем в «Губернских очерках» нет беспросветного, безысход­ного отчаяния. Об этом свидетельствует их открытый финал и образ до­роги, с которым связаны мысли повествователя о будущем: «Передо мной растворяются двери новой жизни, той полной жизни, о которой я

мечтал, к которой устремлялся всеми силами души своей... Что ждет меня впереди? Новые борьбы, новые хлопоты, новые искательства!» («Дорога»).

Дальнейшая жизнь писателя полностью подтвердила эти ожидания.

В 1857 году Салтыков-Щедрин обращается к драматургии, создавая пьесу «Смерть Пазухина». Действие этой сатирической комедии вращается вокруг наследства умирающего героя и дает картину нравст­венного разложения в купеческой семье, в которой страсть к стяжатель­ству заменила все человеческие чувства. Однако комедия, опубликован­ная также в «Русском вестнике», была запрещена к постановке.

Все это время Салтыков-Щедрин продолжает службу на государст­венном поприще. В 1858 году его назначают вице-губернатором в Ря­зань, а в 1860-м он переводится на ту же должность в Тверь. Только в начале 1862 года Салтыков-Щедрин вышел в отставку «по домашним обстоятельствам и крайне расстроенному здоровью», как писал он в со­ответствующем прошении.

С 1859 года писатель начал публиковаться в «Современнике». Впоследствии написанные им в 1857–1863 годах и печатавшиеся в пе­риодике рассказы и очерки образовали циклы «Невинные рассказы» и «Сатиры в прозе». Здесь впервые возникает образ города Глупова – широкое сатирическое обобщение, в котором отражены наиболее от­вратительные черты общественной жизни современной писателю Рос­сии. С 1862 года Салтыков-Щедрин, освободившись от службы, вхо­дит в редакцию «Современника», в которой много и активно работает. В это время он начинает публикацию первых очерков их цикла «Помпа­дуры и помпадурши».

В цикле «Помпадуры и помпадурши» Салтыков-Щедрин впервые широко применил прием сатирического преувеличения, убедительно по­казав, что пороки современной ему действительности принимают самые фантастические формы.

1860-е годы – время активной литературной и общественной дея­тельности писателя. Он принимает участие в издании сатирического приложения «Свисток», в 1863–1864 годах пишет серию статей-об­зоров «Наша общественная жизнь», где со скептицизмом отзывается о романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?», отмечая мечтательный утопизм автора. К этому же времени относится и острая полемика Сал­тыкова-Щедрина с молодым Д.И. Писаревым («Русское слово») и Ф.М. Достоевским («Время»). Однако идейные разногласия возни­кают у Салтыкова не только с публицистами других журналов, но и с собственными коллегами по редакции. В ноябре 1864 года писатель

выходит из состава редакции, отправляя специальное письмо с извес­тием об этом Н.А. Некрасову. Салтыков вновь (на сей раз ненадолго) возвращается на службу, теперь по линии Министерства финансов (это министерство возглавлял его лицейский товарищ М.Х. Рейтерн): с ноября 1864 года он назначается управляющим Пензенской казенной палатой, в ноябре 1866-го переводится на ту же должность в Тулу, а в октябре 1867 года – на ту же должность в Рязань. Работа Салтыко­ва-Щедрина заключалась в проверке приходно-расходной отчетности местных казначейств; однако его постоянные конфликты с местными губернаторами вынудили Министерство финансов отозвать писателя с должности. В июне 1868 года Салтыков-Щедрин был уволен в от­ставку с чином действительного статского советника и пенсией, но без представления к ордену (представления, обычного при таком чине).

С этого времени Салтыков-Щедрин возвращается к литературно-журнальной работе, посвящая исключительно ей все оставшиеся годы своей жизни. С сентября 1868 года он становится членом редакции не­красовских «Отечественных записок» («Современник» был запрещен в 1866 г.), и все его новые произведения публикуются только здесь. В течение последующих лет в «Отечественных записках» завершает­ся печатание цикла очерков «Помпадуры и помпадурши»; появляются циклы «Письма о провинции» (1868), «Признаки времени» (1868), «Господа ташкентцы» (1869-1872), «Благонамеренные речи» (1872-1876), «В среде умеренности и аккуратности» (1874-1877), рисующие обобщенные сатирические типы представителей различных слоев общества. Другой цикл – «Письма к тетеньке» (1881-1882) – представляет собой сатирическое обращение к русской либеральной интеллигенции. В это же время Салтыков-Щедрин создает свои сати­рические романы: «Дневник провинциала в Петербурге» (1872(3), где использован новый художественный прием введения в текст лите­ратурных героев из произведений других авторов и «дописывание» биографий этих героев; «Современную идиллию» (1877-1883) – общественный сатирический роман, главные герои которого принадле­жат к средним слоям интеллигенции. Но вершиной сатирического творчества Салтыкова-Щедрина является «История одного города» (1869-1870).

При начале журнальной публикации «Истории одного города многих читателей романа и у рецензентов возникло впечатление, Салтыков-Щедрин обратился к жанру исторической сатиры. Имен» исходя из этого впечатления современная писателю критика сделал первые попытки, оценить новое произведение. Последнее вынудил

писателя выступить с открытым письмом, и, отвечая «Вестнику Евро­пы», он утверждал, что «совсем не имел в виду исторической сатиры», так что рецензент «совсем неправильно приписывает» ему подобное на­мерение. «Я совсем не историю предаю осмеянию, а известный порядок вещей», – пояснял Салтыков-Щедрин, имея в виду прежде всего «мертвящие формы жизни», проистекающие от исторически сложивше­гося в России абсолютистского строя правления и общей привычки к пассивному подчинению любому произволу властей.

Салтыков-Щедрин широко использует в своем произведении прием реалистического гротеска. Созданию гротескового эффекта служит из­бранная автором мнимолетописная форма повествования. Этот прием позволяет глубже вскрыть исторические корни современного «порядка вещей», показать закономерности общественного бытия, закладывав­шегося веками духовного рабства и наложившего негативный отпечаток на психологию и поведение людей. Это и способ литературной полеми­ки с идеализацией русской старины в современной писателю официаль­ной историографии и популярной исторической беллетристике, и средст­во политического иносказания – скрытого от глаз цензуры диалога с передовыми современниками.

В «Истории одного города» Салтыков-Щедрин сатирически осмыс­лил сам феномен государственности, преследующий цели, никак не свя­занные с народным благоденствием. Писатель остро ощутил последст­вия такого государственного правления – жесткую регламентацию и механизацию жизни, выхолащивание из нее природного естества. Но самое страшное открытие для писателя – то, что зачастую сам человек стремится нивелировать свои человеческие интересы, «овеществиться», стать всего лишь одним из винтиков государственной машины. Именно сила неодушевленных вещей, вещей, формирующих социальные отно­шения (как, например, собственность), превращающая в вещь самого человека, представляется Салтыкову-Щедрину главным злом, и потому основным объектом изучения у него стала активная сила неживого, ко­торая окончательно демонизируется в фантасмагорическом бреду Уг­рюм-Бурчеева.

Механизация и гиперболизация марионеточности, то есть превраще­ния живого человека в заводную куклу, являются главными приемами сатирического шаржирования в «Истории одного города», особенно яр­ко представая перед читателем в первой же главе – «Органчик».

Слово, взятое в качестве фамилии Брудастого, является в русском языке названием породы особо злых охотничьих собак. Однако градо­начальник Брудастый даже не животное. Это жутковатое сочетание

мертвеца и механизма: на настоящем человеческом теле (которое без го­ловы «даже начинает портиться») укреплена искусственная машинка-голова. Известно, что в ней находится органчик, способный сыграть две простые музыкальные пьески: «Раззорю!» и «Не потерплю!», однако очевидно, что этим содержимое головного механизма все-таки не огра­ничивается, поскольку градоначальник оказался в состоянии исписать кипу недоимочных реестров.

Все глуповские градоначальники – это «тени», «куклы», «образы без лиц». «Градоначальник» для Щедрина – это понятие собиратель­ное. Хотя количество управителей города соответствует, как показыва­ют исследователи, численности русских царей, они являют собой нечто обобщенно-типичное. В них есть и черты подлинных российских само­держцев (в Негодяеве – черты Павла I, в Грустилове – Александра I, в Перехват-Залихватском – Николая I), но иногда в них можно угадать сходство с приближенными императорского двора (Беневоленский – Сперанский, Угрюм-Бурчеев – Аракчеев и т. п.).

Анархия и начальстволюбие – не единственные способы проявле­ния их духовной увечности. Духовное убожество глуповцев таково, что они покорно маршируют строем из «манежа для коленопреклонения» в «манеж для телесных упражнений», оттуда в «манеж для принятия пи­щи» и снова строем – на общественные работы. «Мы люди привышные! – говорят они. – Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с че­тырех концов запалить – мы и тогда противного слова не молвим!»

Как видим, сатира Салтыкова-Щедрина зла и язвительна. Она не щадит не только власти, но и сам народ. Но эта сатира и трагична, пото­му что отображает гримасы изуродованного, покалеченного «существую­щим порядком вещей» живого естества. У Салтыкова так много презре­ния, пишет Ю.Айхенвальд, что «в конце концов не разбираешься в кру­говой поруке жизни, кто больше этого презрения заслуживает – жрецы или жертвы». Такова особенность сатиры писателя: он не спасал смехом и не лечил смехом; смехом он обнажал язвы.

Такое изображение народа не могло не вызвать серьезного протеста со стороны либеральной критики. А.Суворин упрекал сатирика в незна­нии народа и в глумлении над ним: «Если отвергать народ, отвергать его здравый смысл и даже простую его житейскую сообразительность, то что же признавать после этого?»

Следует подчеркнуть: и до Щедрина в русской литературе сущест­вовала традиция сатирического изображения не только «верхов», но и «низов» общества. Гоголевские Петрушка, Селифан, дядя Митяй и дядя Миняй и некоторые другие образы людей из народа – все это

образы сатирические, осмеивающие те или иные не лучшие стороны на­родного характера. О покорном повиновении правителям, пассивности, смирении, начальстволюбии, как о качествах, присущих всем слоям рус­ского общества, не раз говорили и другие отечественные писатели. Так, например, И.С. Тургенев в одном из своих писем подчеркивал: «Свер­ху донизу мы не умеем ничего крепко желать – и нет на свете прави­тельства, которому было бы легче руководить своею страною. Прика­жут – на стену полезем; скомандуют: отставь! – мы со стены опять долой на землю».

На основании этого можно сделать вывод: сатирическое изображе­ние масс в «Истории одного города» было выражением подлинной глу­бокой любви писателя к родине и народу. Такое изображение было впол­не естественным с позиций революционного демократизма: по мнению писателя, оно должно было способствовать пробуждению народного са­мосознания, призывало общество к политической активности, к реши­тельному отстаиванию своих прав и свобод, своего места в подлинной русской истории.

Новой вершиной художественного мастерства писателя-сатирика стал роман «Господа Головлевы» (1875-1880).

«Господа Головлевы» по жанру – семейный роман, поскольку его содержание составляет история одной семьи, точнее, трех поколе­ний одной семьи: от бабушки Арины Петровны до ее внуков (Воло­деньки и Петеньки) и внучек (Анниньки и Любиньки). В последней трети XIX века жанр семейного романа получил особое развитие. Се­мья, ее сущность, ее нравственные ценности, ее роль в жизни общества и в формировании человека привлекли особое внимание величайших русских писателей – Л.Н. Толстого («Анна Каренина») и Ф.М. До­стоевского («Подросток»). С одной стороны, роман Салтыкова-Щед­рина стоит в том же ряду. С другой стороны, жанр произведения, нель­зя определять так однозначно, поскольку его идейное содержание за­ключается не столько в рассмотрении природы семьи и причин ее изме­нения или деформации, сколько в обнаружении того душевного заболе­вания, в результате которого человек полностью извращает смысл соб­ственной жизни и собственной личности. Это позволяет видеть в «Гос­подах Головлевых» не только семейный, но и социально-психологичес­кий, социально-философский тип романа.

Если можно максимально кратко охарактеризовать идейный смысл романа Салтыкова-Щедрина, то «Господ Головлевых» можно назвать романом о «пустом слове». Начало «пустому слову» дает Арина Пет­ровна. Женщина энергичная и властолюбивая, она, казалось бы, делает

все, что может, во имя интересов семьи. Однако постепенно сугубо ма­териальные, вещественные интересы вытеснили из ее души естествен­ные человеческие чувства любви, жалости, заботы, беспокойства о са­мых близких родных. Ее нисколько не волнует, что связи в семье пол­ностью утратили свое душевное содержание; от сыновей она требует со­блюдения только внешней формы этих отношений – «почтительнос­ти», не понимая, сколь она лицемерна и неестественна. С другой сторо­ны, смутное чувство, что она не любима детьми, на ее языке означает лишь то, что повзрослевшие вчерашние мальчики могут обобрать ее в старости, так что она «все старалась угадать, который из них ей злоде­ем будет».

«Пустое слово» – это характеристика всего головлевского семейст­ва. Все они пустословы и почти все пустопорожние мечтатели. Почти все члены рода пусты внутренним содержанием.

Наиболее сильным и талантливым представителем рода, безусловно, является ее главный представитель, Иудушка Головлев. Талантливость Иудушки в том, что он сумел почувствовать страшную эстетику пустой формы, из которой выхолощено всякое содержание; интуитивно постиг законы пустоты, ее ритм, ее пульсацию, правила ее существования; он бессознательно проник в сущность «пустого слова» и стал его творцом.

Еще в средние века Отцы Церкви, решая проблему, в чем состоит самая сущность зла, пришли к выводу, что зло в своем первичном смысле – это отсутствие добра, ничто, пустота там, где положено че­му-то быть.

Иудушка вдохновенно творит пустоту там, где должно было быть подлинно человеческое содержание. С детства утратив понятие о смыс­ле внутричеловеческих и внутрисемейных отношений, он упивается внешними формами поведения любящего сына, брата, отца. Вообще, ли­цедейство – основная форма Иудушкиного поведения, полностью оп­равдывающая его семейное прозвище.

Со смертью матери, гибелью детей, отъездом племянницы и разла­дом с Евпраксеюшкой Иудушка остается один, и вся его энергия сотво­рения пустоты оборачивается против него самого. На Иудушку напада­ет «запой праздномыслия». Он вступает на тот же самый путь, который уже пришел его брат Павел: он измышляет призраки, которых превра­щает в своих собеседников, с которыми вступает в расчеты как денеж­ные, так и личные; но, поскольку призраки не являются живыми, вся убийственная, кровососущая сила Иудушкиных фантазий разрушитель­но сказывается на нем самом.

Тем более замечателен конец романа. Несмотря ни на что, в Иудуш­ке сохранилось достаточно человеческого, чтобы постепенно ощутить ужас последней пустоты – небытия. В одну из минут просветления и отрезвления, в день, когда Церковь и христиане вспоминают распятие и смерть Христа, он сумел почувствовать ужас и безобразие смерти – в самоубийстве Любиньки и в смерти проклявшей его матери. Тогда вне­запно до него дошел смысл с раннего детства известных, но никогда ра­нее не понятых слов: крестные муки, страшная и позорная казнь на кре­сте, прощение и искупление других своим страданием – Воскресение. А можно ли простить и его, Иудушку, ежеминутно предававшего в са­мом себе человека, мо>кно ли простить его пострадавшим от него близ­ким людям? «А ты... простила?» – спрашивает он племянницу. «На­до меня простить! – продолжал он, – за всех... И за себя... и за тех, которых уже нет... Что такое! что такое сделалось?! – почти растерян­но восклицал он, озираясь кругом, – где... все?..» «Одичалая совесть» сводит с ним свои запоздалые счеты: Иудушка замерзает в мартовскую метель на дороге к материнской могиле.

Среди произведений рубежа 70–80-х годов, отразивших тенден­ции русской общественной жизни, особенно выделяется «Убежище Монрепо» (1878-1879). Именно здесь прозвучало знаменитое при­знание М.Е. Салтыкова-Щедрина, выразившее всю душевную силу его патриотизма: «Я люблю Россию до боли сердечной и не могу себя по­мыслить нигде, кроме России». В «Убежище Монрепо» созданы клас­сические типы времени: образы купца-толстосума Разуваева и кабатчи­ка Колупаева – представителей новой социальной силы, которых при­нято было называть «чумазыми». Именно они пришли на смену «людям культурного слоя», безжалостно вытеснив их из «дворянского гнезда». Агрессивно и напористо утверждали они новые правила жизни, новые нормы бытия: власть денег, жестокость к ближнему, низменность эгоис­тических интересов, пошлость вкусов.

Салтыков-Щедрин встретил появление новых хозяев жизни со свойственным ему сарказмом: «По всей веселой Руси раздается один клич: идет чумазый! Идет, и на вопрос: что есть истина? – твердо и неукоснительно ответит: распивочно и навынос!»

Как и другие произведения Салтыкова-Щедрина, «Убежище Мон­репо» проникнуто просветительским пафосом и верой в то, что человек способен изменить мир к лучшему. Элементы положительной програм­мы, близкой и самому писателю, несет в себе заключающая произведе­ние речь отставного корнета Прогорелова, в которой он призывает тех,

кто идет на смену уходящему дворянскому сословию, «любить отечество» и «чтить государство». Высказывается он и за идею социальной спра­ведливости: «Блюди свою собственность, но не отказывай и присному твоему в праве иметь таковую». Последние слова звучат как бы из са­мого сердца автора, и обращены они не только к современнику, но и к отдаленному потомку: «А главное все-таки: люби, люби и люби свое отечество! Ибо любовь та даст тебе силу и все остальное без труда со­вершить».

В 1880 году М.Е. Салтыков-Щедрин уезжает за границу. В тече­ние трех месяцев ему удается посетить Германию, Швейцарию, Фран­цию, Бельгию. После посещения Западной Европы в 1875–1876 годах это была вторая поездка.

На основе заграничных впечатлений писатель создает книгу «За рубежом», которой в его литературном наследии принадлежит особое место.

«Россия и Запад» – так можно сформулировать главную тему публицистического цикла Салтыкова-Щедрина. Знакомство с запад­ноевропейской действительностью дало писателю возможность глубже осмыслить происходящее на родине, в России.

В зарубежных очерках разворачивается панорама политической жизни западноевропейских стран. Писатель дает острые характеристи­ки прусскому милитаризму, отмечая гнетущий «военный элемент» в ат­мосфере гражданской столицы; проницательно замечает, что Франция, потеряв свою былую революционность и после поражения Парижской коммуны, превратилась в «республику без республиканцев».

Однако Щедрина интересует не только политическая жизнь, но и духовно-нравственное состояние европейского общества, его культура и искусство. Более всего писателя возмущает «буржуазная сытость»; он сожалеет об утрате литературой Франции высоких духовных и общест­венных идеалов, на смену которым пришел бескрылый и пошлый нату­рализм.

Писатель обращается к русскому человеку, склонному некритично относиться к Западу, восхищаться его благами, порой сомнительными, со словами: «Пусть примет он на веру слова «мальчика без штанов»: «У нас дома занятнее» и с доверием возвратится в дом свой, чтобы за­нять соответствующее место в представлении той загадочной драмы, о которой нельзя даже сказать, началась она или нет». С присущей ему иносказательностью Салтыков-Щедрин высказывает здесь мысль о ве­роятности революции в России.

Большой вклад в нравственное воспитание и просвещение русского общества Салтыков-Щедрин внес не только как талантливый писатель, но и как редактор наиболее передового демократического журнала. В 1877 году, после смерти Некрасова, Салтыков-Щедрин становится ответственным редактором «Отечественных записок». Однако весной 1884 года журнал был запрещен за то, что он «не только открывает свои страницы распространению вредных идей, но и имеет своими бли­жайшими сотрудниками лиц, принадлежащих к составу тайных об­ществ». В связи с закрытием своего журнала Салтыков-Щедрин реша­ет публиковаться в «Вестнике Европы», на страницах которого появля­ется роман «Пошехонская старина» (1887–1889), посвященный опи­санию мрачного быта и грубых нравов старого времени.

В последние годы жизни писатель особенно плодотворно работал над своими знаменитыми «Сказками» (1883–1886), хотя первые три сказки были созданы и опубликованы еще в 1869 году. Жанр сказки представлялся тем более удобным для сатирических целей Салтыкова-Щедрина, что в нем обычно используются фантастические образы и коллизии, поэтические преувеличения и иносказания.

Щедрин-сказочник активно использует фольклорные традиции, ко­торые проявляются многопланово. Так, в жанровой типологии его ска­зочных произведений можно увидеть прямую связь с тремя основными разновидностями народной сказки (волшебная, социально-бытовая, о животных). Однако связь щедринских сказок с фольклором не исчер­пывается только образными средствами. Главное состоит в том, что в них отражается подлинно народное миропонимание, народное представ­ление о добре и зле, о правде и кривде, справедливости и вероломстве, о трусости и отваге.

Основные темы сказок отражают общую проблематику произведе­ний Щедрина: взаимоотношения помещиков и крестьян («Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Дикий помещик»), власть и народ («Медведь на воеводстве»), бесправное положение кре­стьянства («Коняга»), трусость, соглашательство, прекраснодушие ли­беральной интеллигенции («Карась-идеалист», «Либерал», «Вяленая вобла», «Самоотверженный заяц»), психология и мораль обывателя («Премудрый пискарь»).

В щедринских сказках органично сочетаются реальность и фантасти­ка, жизненное правдоподобие и художественная условность. В сказочной «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил» беспомощ­ные, но привыкшие командовать генералы, оказавшись на необитаемом

острове, отыскивают неизвестно как попавшего на остров мужика, кото­рый спасает их от голодной смерти и помогает добраться через «океан-море» до самого Петербурга.

В сказке «Дикий помещик» глупый и самонадеянный барин мечтает избавиться от мужиков; когда же его желание исполняется, он оказыва­ется неспособным вести прежнюю жизнь в ее цивилизованных формах, превратившись в одичавшее, озверевшее существо.

Писатель критически исследует различные типы общественного по­ведения, обусловленные временем, высмеивает трусость, приспособлен­чество, отступничество от идеалов, обывательскую психологию своих сограждан, сатирически преломляя все это в образах персонажей-жи­вотных.

Так, самоотверженный заяц, сидит под кустом согласно волчьей ре­золюции и думает, что волк его, может быть, со временем и помилует. Умеренно-либеральный, просвещенный и осторожный до предела пре­мудрый пескарь стремится неуклонно следовать своему жизненному кредо: «Надо так прожить, чтоб никто не заметил», вот и получилось: «жил – дрожал и умирал – дрожал».

Карась-идеалист решает вступить с самой щукой в диспут о воз­можности достижения гармонии мирными средствами. Но как только он, осмелев, во всю мочь гаркнул: «Знаешь ли ты, что такое добродетель?» – щука разинула рот от удивления и машинально, «вовсе не желая проглотить карася, проглотила его».

Вяленая вобла, казалось бы, сумела приспособиться к политике ежовых рукавиц. Ее «поймали, вычистили внутренности <...> и вывесили на веревочке на солнце: пускай повялится». «Как это хорошо, – радовалась она, – что со мной эту процедуру проделали! Теперь у меня лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести – ничего такого не будет!» Но радость ее оказалась преждевременной – вскоре воб­ла была «слопана».

На фоне образов пародийных, карикатурных, шаржированных встречаются в сказках Щедрина и такие, которые обретают высокое трагическое звучание, взывая к совести и разуму современников. Тако­ва, например, сказка «Коняга» и ее герои – работяга-мужик и лошадь-труженица – вечные кормильцы Руси. Скована рабьими подневольны­ми цепями их неистощимая, неизменная привычка к труду. «Кто осво­бодит эту силу из плена? Кто вызовет ее на свет?» – вопрошает автор.

Мрачным и негодующим, страдающим и верующим в будущее России остался в памяти потомков М.Е. Салтыков-Щедрин. Он умер 28 апреля

(10 мая) 1889 года и по завещанию похоронен рядом с И.С. Тургеневым на Волновом кладбище в Петербурге. Спустя более чем столетие по-прежнему взволнованно звучат его слова, обращенные к читателю в последние месяцы жизни: «Не погрязайте в подробностях настоящего, но воспитывайте в себе идеалы будущего, ибо это своего рода солнечные лучи, без одухотворяющего действия которых земной шар превратился бы в камень».

Вопросы и задания

1. С каким журналом была связана деятельность М.Е. Салтыкова-Щед­рина как редактора? Какие идеалы отстаивал этот журнал?

2. Назовите основные циклы очерков М.Е. Салтыкова-Щедрина. Чем, на ваш взгляд, был обусловлен особый интерес писателя к жанру очерка?

3. Какие идейно-художественные функции выполняет форма мнимоисто-рического повествования в «Истории одного города»? В чем обобщающий смысл этого произведения?

4. Почему, на ваш взгляд, объектом изображения в романе «Господа Голо-влевы» избрана семья? Насколько избранный М.Е. Салтыковым-Щедриным жанр семейной хроники способствует осуществлению авторского замысла?

5. Назовите основные темы сказок Салтыкова-Щедрина. Какими приема­ми пользуется Салтыков-Щедрин в целях создания сатирического эффекта? Что такое «эзопов язык»?

6. Какой смысл вкладывает М.Е.Салтыков-Щедрин в понятия «Пошехонье» и «пошехонцы»?

Литература

Бушмин А.С. Художественный мир Салтыкова-Щедрина. Лу 1987.

Макашин С.А. Салтыков-Щедрин на рубеже 1850-1860 годов. Биография. М., 1972.

Макашин С. А. Салтыков-Щедрин. Середина пути. 1860-1870 годы. Биография. М., 1989.

Макашин С.А. Салтыков-Щедрин. Последние годы. 1875-1889. Биография. М., 1989.

Николаев Д. П. М.Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество: Очерк. М., 1985.

Прозоров В.В. Салтыков-Щедрин. М., 1988.

Турков A.M. Салтыков-Щедрин. 3-е изд., доп. М., 1981.

Дата добавления: 2014-11-29