Глава десятая ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ МУДРОСТЬ И ПРЕМУДРОСТЬ БОЖИЯ 1. Правда, иудеи рассеяния порой оказывались в состоянии конфликга синоверцами. Так, легенда, сохраненная Книгой Эсфирь, говорит о вспышкегонений в персидской столице, которые, впрочем, быстро прекратились. КнигаЭсфирь (евр. Эстер) была, по-видимому, составлена ок. I в. до н. э. какисторический мидраш к празднику Пурим. Есть основания полагать, что этотпраздник возник среди иудеев диаспоры (Вавилона и Персии) в противовесхалдейскому празднику Мардука и Иштар (отзвук этого сохранился в именахглавных персонажей книги: Мардохея и Эстер). Этимологический характер книгии ее связь с праздником послужили, вероятно, главной причиной для включенияее в канон. Книга сохранилась в нескольких, весьма отличающихся вариантах. Вчастности, греч. версия (LХХ) обширнее масоретской (см.: архим. Иосиф. КнигаЭсфирь.-ТБ, т. III, СПб., 1906, с. 412 сл.). Несмотря на легендарныйхарактер рассказа, вполне возможно, что в основе его лежат Воспоминания окаких-то исторических событиях. См.: Н. Lusseau. Esther.- RFIB, Engl. tr.1970, v. II, р. 157-161. 2. Впервые о Великом Соборе упоминает Флавий (Арх. XII, 3, 3).Талмудический трактат Авот рабби Натана (1-4, пер. Переферковича, с. 3)говорит, что Мужи Собора толковали Св. книги. В другом трактате, Бава-Батра(14в, 15а), сказано, что они "написали" книги Иезекииля, Малых пророков,Даниила и Эсфирь. Но слово "написали" следует понимать как "отредактировали"или "привели в порядок" (см: Н. Дагаев. История ветхозаветного канона, с.107). 3. О правах первосвященника в ту эпоху см.: А. Gody. А Нistory оf OldTestament Priesthood. Rome, 1969, р. 180 ff. Один из православныхисследователей подчеркивает, что, в отличие от Синедриона, Великий Собор"никогда не выступал как административное и судебное учреждение" (Ф.Арфаскадов. Иерусалимский Синедрион. Казань, 1903, с. 13). См. также: TheHistory of the Jewish People in the Age of Jesus Christ. Revised ed. v. II.Edinburgh, 1979, р. 218. 4. Авот, I, 1. Эти три изречения показывают, что основной функциейСобора было толкование Торы. См.: М. Поснов. Иудейство. Киев, 1906, с 77. 5. "Устная Тора" была впоследсгвии зафиксирована в Талмуде См.: S.Funk. Die Entstehung des Talmuds. Leipzig, 1910, S. 58-64. 6. Израильская хокмическая литература имеет параллели с эпосом оГильгамеше, с поэмой о страдающем праведнике, с египетскими дидактическимипроизведениями ("Беседа разочарованного со своим духом", "Песнь арфиста","Поучения Аменомопе" и др.). См.: М. Коростовцев. Писцы древнего Египта. М,1962, с. 105 сл.; Поэзия и проза древнего Востока. М., 1973, с. 133; R. Е.Мurphy. Introduction to the Wisdom Literature of the Old Testament.Collegeville, 1962, р. 15-29. 7. 3 Цар 4, 33. 8. О первых редакциях Кн. Притч см.: "Вестники Царства Божия", гл. VI,прот. А. Князев. Ветхий Завет. Учительные книги. Париж, 1952 (ротаторноеиздание); J. Terence Forestell. Proverbs. - JBC, I, р. 495; об авторе 1-9гл. Притч см.: Р. W. Skehnan. A Single Editor for the Whole Book ofProverbs.- "The Catholic Biblical Quarterly", 1948, 10, р. 115. 9. Феодор Мопсуестский писал, что автор Притч "не получил дарапророческого, но имел только дар мудрости" (Деяния Вселенских Соборов, т. 5,с. 95). См.: Я.Гусев. Феодор Мопсуестский. М., 1890, с. 201. 10. "Иметь страх Божий, или быть богобоязненным, - пишет Вл. Соловьев,- не значит, конечно, пугаться Божества, а значит бояться своегопротиворечия Божеству или недолжного отношения к Нему... В положительномчувстве благоговения, или благочестия, человек утверждает свою должную илиподобающую связь с высшим началом" (Соч., т. VIII, с. 174-175). Опереживании трепета перед Высшим см.: R. Оttо. Тhе Idea of Holy, р. 87 ff. 11. Иов, гл 28. По мнению современных библеистов, эта глава естьсамостоятельное произведение автора Книги Иова, включенное в нее редакторами(см.: R.А.F. Масkenzie. Job. - JBC, I, р. 526). В дальнейшем переводчикибиблейских книг будут указываться, кроме тех случаев, когда автор предлагаетсвой опыт перевода. 12. Targum Jerusalim. Bereshit, I, 11, Феофил. К Автолику, II, 10;Августин. Исповедь XII, 15. Ср.: Откр 3, 14, где "началом создания Божия"именуется Сам Христос. 13. Притч 8, 22-26. В синодальном переводе вместо "создал меня" стоит"имел меня". Однако более точным считается перевод "создал" (так в пер. LХХи славянском). См.: А. Глаголев. Книга Притчей Соломоновых ТБ, т. IV, с.450. 14. О прямом влиянии греческой мысли здесь, однако, не может быть иречи. Налицо независимый параллелизм. См.. С. Аверинцев. К уяснению смысланадписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской. - В кн.: Древнеерусское искусство М., 1972, с. 25-49. 15. См., напр. Пс 103, 27, 150, 6, Дан 3, 59-81 (по синодальномупереводу с дополнением из пер. LХХ), Рим 8, 19-22. 16. Иов 12, 13, Ис 28, 29; Прем 7, 25. 17. Подобная концепция Премудрости (греч. Софии) возникла еще вгностицизме под влиянием греческого и восточного пантеизма. Впоследствии онабыла развита в полутеософских доктринах Запада (Яков Беме) и нашла своегорода завершение в русской "софиологии" Вл. Соловьева, Флоренского, Булгакова(см. Н. Бердяев. Из этюдов о Я. Беме. II Учение о Софии и андрогине. Я. Бемеи русские софиологические течения. - "Путь", Париж, 1930, Э 21, с. 34-62)."Софиология" представляет собой попытку придать христианскому богословиюмонистический характер (учение о всеединстве). София, согласно этому учению,извечно пребывая в недрах Божества, в то же время является сущностью твари.Тем самым стирается грань между Абсолютом и созданным Им миром. "ЕдинаяСофия открывается и в Боге и в творении", утверждает прот. С. Булгаков (С.Булгаков. Агнец Божий. Париж, 1930, с. 148). "Софиология" во многом обязанасвоим возникновением германскому пантеизму, который оказал немалое влияниена русскую религиозную мысль. Однако в русском же богословии возниклаоппозиция "софиологии", опирающаяся на Библию и патристику, то есть набезусловный креационизм ("Абсолют и мир связует чудо творческого акта"). См.напр. Е. Трубецкой. Смысл жизни. М., 1918, с. 99-104; прот. В. Зеньковский.Основы христианской философии, т. II. Париж, 1964, с. 13-28. О ветхозаветномпонятии Софии-Премудрости. см.: А. Князев. Образ и понятие БожественнойПремудрости Хокмы-Софии в Ветхом Завете. ПМ, 1955, вьп. X, с. 92-112. 18. Об Ангеле Господнем (Малеях Ягве) как образе Богоявления см. Быт16,7, 22, 11; Исх 3, 2; Суд 2, 1. Явление "Ангела" (не смешивать с "ангелом"тварным духовным существом) обусловлено тем, что человек не может созерцатьБога в Его полноте (ср. Исх 33, 20). См.: С. Булгаков. Лестница Иаковля.Париж, 1929, с. 181 сл. 19. См. С. Трубецкой. Учение о Логосе, с. 255. В православнойлитературе это наиболее последовательное изложение учения о библейскихТеофаниях. О Слове как Богоявлении, аналогичном Премудрости, см: Л. Буйе. ОБиблии и Евангелии Брюссель, 1965, с. 27-30. Следует отметить, что ввизантийской традиции Премудрость отождествлялась с Логосом. Это пониманиевытекало из I Кор I, 24. Первый храм Софии-Премудрости был посвящен Христу. 20. См. J. Меуепdorff. L'iconographie de la sagesse divine dans latradition Byzantine. - Cahiers archeologiques. 1959, 10, р. 259-277. 21. См. Г. Флоровский. Тварь и тварность -ПМ, Париж, 1928, вып.1, с.176-212, его же: Византийские Отцы V-VIII вв. Париж, 1933, с. 206, арх.Киприан. Антропология св. Григория Паламы. Париж, 1950, с. 282. Энергии, поучению св. Отцов, не входят в состав твари, но суть силы Божий, которыепронизывают бытие, созданное "из ничего". Тем самым сохраняется рубеж междутварным и безусловным. "Энергии" есть лишь иное название для библейскихТеофаний. 22. Быт 4, 7, 10; Ис 1, 8; Иер 51, 33, Плач 1, 1-2. 23. Притч 9,1 сл. Семь столпов "Дома Премудрости" означают егосовершенство. Семь - "обычный символ полноты и величия (ст. 2). Вино смешанос пряностями, чтобы сделать его крепче и приятней на вкус. Хлеб и вино (ст.5) символ учения и опыта, предлагаемых Премудростью" (Е. Lussier. Тhе Воокоf Рroverbs аnd Thе Воок оf Sirack. Соllegeville, 1965, р. 21). 24. См. еп. Михаил. Библейская наука. Учительные книги Ветхого Завета.Тула, 1900, с. 94. Некоторые исследователи указывают на связь образов двухжен (Премудрости и Блудницы) с древней финикийской поэзией. См.: W.Аlbright. From the Stone Age to Christianity, 1949, р. 365 ff. Глава одиннадцатая ДВА ИОВА Иудея, ок. 400 г. до н. э. Дай мне прямые ответы на проклятые вопросы! Г. Гейне Книга Иова издавна привлекала богословов и философов, художников ипоэтов своей удивительной красотой, силой и бесстрашием. Ее перелагалЛомоносов, Гете использовал ее сюжет в прологе своего "Фауста", Пушкинговорил, что в этой книге заключена "вся человеческая жизнь"; он специальноизучал еврейский язык, чтобы переводить "Иова". Кьеркегор утверждал, что вречах библейского страдальца больше мудрости, чем во всей философии Гегеля,а современный библеист Стейнман с полным основанием считает, что Книга Иова- шедевр, "равный греческим трагедиям и диалогам Платона, и достигает той жеглубины, что монологи Шекспира и Паскаля". При всем том в Библии нет книги более трудной и противоречивой. Ееавтор соединил притчу в духе традиционного благочестия с криком бунтующейдуши, безотрадную картину жизни - с назидательным "счастливым концом", образБога в виде восточного монарха - с учением о непостижимости Сущего. Всякнига от начала до конца парадоксальна, и правы те богословы, которыесчитают попытки свести ее к единой формуле и единому замыслу безнадежнымделом. Нелегко определить и место "Иова" в Ветхом Завете. Страстныйпатетический тон книги роднит ее с писаниями пророков. Тем не менее онарезко от них отличается. Пророки сознавали себя причастными к тайнам Божиим.Они несли людям непосредственно открывшееся им Слово. Иов же лишен этогосознания. Он недоумевает, вопрошает, взывает, но прямого ответа ему недается. Это наиболее философская часть Писания, философская - не поструктуре изложения и ходу мысли, а в силу того, что исходная точка ее -человек с его сомнениями. Иов не обладает истиной, он ищет ее, как искалиСократ или Декарт, однако ищет по-иному. Сократ начинал с признания своегоневедения, Декарт - усомнившись во всем; Иов - страдающий праведник - бьетсянад разгадкой своей судьбы и жребия человеческого. Он погружен во тьму,заблудился и ощупью пробирается к истине. По ряду признаков Книгу Иова можно отнести к писаниям хакамов. Но приэтом она далеко выходит за рамки их учения. Так, если читать лишьпрозаическую часть "Иова" - пролог и эпилог, может показаться, что мудрецпросто отстаивает высказанный в Притчах взгляд на страдания, которые невсегда следует рассматривать как кару, ибо часто они есть испытание,очищающее веру от своекорыстия. Однако основные - поэтические главыпоказывают, что этого объяснения автору недостаточно. Он оставляет позадиумиротворенную философию хакамов и смело спускается в самую бездну, во тьмубогооставленности. Мы ничего не поймем в этом загадочном творении израильской мудрости,если не будем учитывать, что двойственность Иова - этого образца терпения иодновременно мятежника, не желающего мириться со своей долей, - связана спроисхождением и композицией книги. В ней сплетены две различные темы, дваподхода, два Иова. Автор поставил рядом богословие мудрецов и свойвнутренний опыт, объединив их - почти механически - общей канвой. Книга Иова, как и большинство произведений хакамов, выносит религиюЗавета за скобки. Автор не хочет говорить от лица иудея, чтобы не касатьсятемы спасения народа как целого. Его волнует участь всех людей и участьотдельной личности. Поэтому он выбирает героя, не связанного со священнойисторией. Даже израильское имя Творца - Ягве- он не употребляет в основнойчасти книги, предпочитая называть Его: Элогим, Элоах, Шаддай - именами,общими для всей семитской традиции. Время жизни Иова отнесено к незапамятной эпохе. Он праведник, чтущийединого Бога, как Мелхиседек, и приносящий Ему жертвы в простоте, подобнопатриархам. Впоследствии иудейские раввины, а с ними и Отцы Церкви полагали,что Иов жил в домоисееву эпоху. По мнению некоторых древних толкователей, сказание о нем не более чемпритча(1). Тем не менее в Израиле имя Иова было известно давно и его считалилицом вполне реальным. Пророк Иезекииль, говоря о святых неизраильскогомира, называл наряду с Ноем и Даниэлем также и Иова(2). В египетскихдокументах XIV в. до н. э. упомянут палестинский царь Айав, и есть мнение,будто именно о нем и сложились легенды, легшие в основу Книги Иова(3)."Земля Уц", в которой жил Иов, по-видимому, одна из областей Эдома, и вполневероятно, что именно там нужно искать родину легенды(4). Как бы то ни было, ссылка Иезекииля на Иова доказывает, что эта легендав устной или письменной форме уже существовала в годы изгнания. Но КнигаИова имеет к ней такое же отношение, как гетевский "Фауст" - к народнымлегендам о Фаусте-чернокнижнике. Подобно тому как Софокл взял для своего"Эдипа" сюжет из фиванского предания, так и для автора "Иова" стариннаяпритча послужила отправной точкой для грандиозной ветхозаветной драмы. По всей вероятности, в прологе и эпилоге писатель почти буквальноповторяет содержание легенды. Поэтому и язык его намеренно архаичен истилизован. Мыслитель и поэт, за плечами которого стоял многовековой путьбиблейской религии с ее возвышенным учением о Боге, он изображает небеса наманер древних фресок или как художник-примитивист. Это должно оттенитьусловность нарисованной им картины. После нескольких слов об Иове, человеке "непорочном, справедливом,богобоязненном и далеком от зла", книга переносит читателя в надзвездныечертоги(5). На престоле, подобно царю, принимающему доклады вельмож,восседает сам Ягве, окруженный своими слугами-ангелами. Среди этих "сыновБожиих" выделяется один, названный "Сатаной", т. е. Противящимся. Это имя недолжно вводить нас в заблуждение: Противник - отнюдь не дьявол, как егостали понимать впоследствии. Он лишь исполнитель суровых предначертанийЯгве, подобный грозным ангелам-губителям. Его задача - испытыватьчеловека(6). Обойдя в который раз дозором землю, небесный обвинитель нашел,по-видимому, мало достойных людей. Но Ягве обращает его внимание на Своего"служителя" Иова: "Нет такого, как он, на земле". Это как бы повторение темыо праведниках, которыми спасается мир, впервые раскрытой в сказании обАврааме и Содоме. Но пример Иова не может смягчить отношения Сатаны к людям.Он не без насмешки утверждает, что праведность Иова результат вполнеопределенного расчета. "Служитель" просто куплен Богом, Который даровал емувсе, о чем мечтают смертные: власть, богатство, успех, прекрасных детей.Поэтому и благочестив он только до поры до времени. Но протяни-ка руку Твою, дотронься до всего, что есть у него, Разве не похулит он Тебя в лицо Твое?(7) Иов 1,11 Книга Иова здесь цитируется (с некоторыми изменениями) по переводу С.Аверинцева. Это очень важный момент. Здесь недвусмысленно ставится иод сомнениепопулярная трактовка Завета как сделки. И действительно, так ли ужвозвышенна преданность Иова Богу, если она приносится только в обмен наблагодеяния? "Разве не за мзду богобоязнен Иов?" Сатана как бы предвосхищаетте обвинения, которые не раз потом выдвигались против религиозной этики,якобы всецело построенной на "награде и каре". Отвечая Сатане, Ягве не просто отвергает его подозрения, но предлагаетему самому убедиться в его ошибке. Он отдает судьбу Иова в распоряжениеангела-скептика, чтобы показать ему безусловную верность праведника. Читателя книги может неприятно поразить: как это Бог делает человекаставкой в споре? Но не нужно забывать, что перед нами аллегория, притча,никак не претендующая на точное изображение реальности. Эта почти жанроваяпо тональности сцена, не лишенная даже оттенка иронии, - лишь литературныйприем, призванный раскрыть главную и очень серьезную мысль. Вспомнимевангельские притчи. Было бы поистине странно, если бы мы сочли подлиннымобразом Бога господина, который "жнет, где не сеял", или царя, в раздражениинаполняющего свой дворец уличным сбродом. В том же условном ключе изображены, по существу, и беды, которые Сатананавлек на Иова. Автор нагнетает их, не заботясь о чувстве меры иправдоподобии. Не успевает смолкнуть один горестный вестник, как уже вбегаетдругой, чтобы поведать о новом несчастье. Стада угнаны врагами, слугисражены молнией, дом рухнул и похоронил под руинами детей Иова... Писатель собрал здесь и людское и природное зло, чтобы направить удар водну точку. Он поступает, как впоследствии Вольтер, который в своем"Кандиле" с легкостью громоздил ужасы, чтобы опрокинуть теорию Лейбница онашем мире как о "лучшем из миров". Это почти гротеск, но цель в обоихслучаях достигнута. Герои показаны жертвами всех мыслимых невзгод. Итак, Иов во мгновение ока низринут с высоты могущества и счастья надно жизни. Но он переносит катастрофу с мужеством, подобающим истинномуправеднику: Наг вышел я из родимых недр и наг возвращусь назад. Господь дал. Господь взял. Благословенно имя Господне! Иов 1, 21 Казалось бы, после этого Сатана должен удовлетвориться: Иов доказалсвою веру, смирение и бескорыстие. Но недоверчивый ангел не унимается.Теперь он заявляет, что Иов держится стойко лишь потому, что сам жив-здоров."Кожа за кожу", - цинично повторяет он поговорку торговцев; у Иова есть ещечему радоваться. Вот если его самого поразит болезнь, неизвестно - останетсяли он столь же неколебимым в своем доверии к Богу. Ягве и тут дает Сатане полную свободу действий. Сохранной должнаостаться лишь "душа", то есть жизнь Иова. И вот недавний баловень счастья лежит на пепелище. Все отшатнулись отнего, пораженного недугом, который издавна считался знаком небесного гнева.Жена уговаривает Иова произнести хулу на Творца и умереть от Его руки, чтобыизбавиться от позора и мучений. Но Иов отвечает: Приемлем мы от Бога добро, ужели не приемлем зло? Иов 2,10 Книга ничего не говорит о его переживаниях и тайных надеждах. Иов лишь"не погрешает устами своими". Уповает ли он на милость Божию, которая вконце концов спасет его? Верит ли, что все совершающееся будет во благо?Этого мы пока не знаем. А то, что Иов будет говорить впоследствии своимдрузьям, относится уже к другой теме книги, к "другому" Иову. О мыслях же"первого", терпеливого Иова, нам остается только догадываться. В этом могутпомочь сказания о страдающем праведнике, издавна распространенные наВостоке. Таких прототипов Иова известно несколько. Прежде всего, это геройшумерской поэмы, расшифрованной в середине нашего века. Человек, о которомона повествует, как и Иов, потерял все, что имел. Истерзанный недугом,полный отчаяния, он слезно молит Божество о помощи: Пусть искусный певец оплачет мою злосчастную судьбу. Бог мой, над землею сияет яркий день, а для меня он черен. Злая участь держит меня в своих руках, отнимает у меня дыхание жизни. Бог мой, мой отец, зачавший меня, дай мне поднять голову. В конце концов стоны несчастного услышаны. Бог "внял правдивым иискренним словам" человека и "превратил его страдание в радость". Онисцелен, возвращен к жизни и обретает утраченное. Не ропот спас его, номолитва. Две аналогичные повести были написаны в Вавилоне. В одной из нихговорится о бедствиях некоего жителя Ниппура, который страдал не только отвнешних зол, но и оттого, что потерял веру в правильность своего отношения кБогу. Он совершал все обряды и приносил жертвы, теперь же, впав вничтожество, усомнился, и ему кажется, что все это было тщетным. Хотел бы я знать, что Богу приятно, Что хорошо человеку преступленье пред Богом, Что для него отвратительно хорошо его Богу. Кто волю богов в небесах узнает? Откуда людям узнать пути Божьи? (8) Другое сказание говорит о том же, и в обоих конец светлый: божествоспасает того, кто уповает на Него. Из этих примеров явствует, что проблематика Иова - добиблейская иобщечеловеческая. Мудрецы Месопотамии поставили ее задолго до Израиля ипопытались по-своему разрешить. Их вывод: когда в несчастье сердце человекаоткрывается Богу, Он слышит его. Но спасение мыслится в чисто земном плане.То же самое находим мы и в "Иове". Пролог и эпилог книги есть в сущности,просто ветхозаветный вариант халдейского сказания. Эпизод с Сатаной призван лишь подчеркнуть, что праведник остаетсяверным Богу не только в радости, но и в печали. Искуситель оказался неправ,и все возвращается на прежнее место: Иов вновь здоров и богат, у негорождаются дети, которые продолжат его род и унаследуют имение. О чембольшем, казалось бы, можно мечтать? Правда, современному читателю странно,что герой как будто слишком легко утешился, получив взамен прежних детей -новых. Но не будем забывать, что автор добросовестно воспроизводит старыйтип мышления, ту патриархальную древность, когда родовое сознание стояло ещевыше личного. Такова история "первого" Иова. Мы намеренно отделили его от "второго".Однако при всем их несходстве резко противопоставлять их было бы ошибкой.Думается, что библейский писатель не случайно свел обоих в одной книге. Врядли он хотел лишь прикрыть назидательной притчей тяготившие его сомнения идумы. По мнению Кьеркегора, тонкого истолкователя Книги, величие Иовапроявляется не тогда, когда он говорит: "Бог дал. Бог взял", а когда из егогруди вырывается крик отчаяния. И все же с этим трудно согласиться. В своеммужестве "первый" Иов не менее велик, чем "второй"-в своем ропоте*. Автор,видимо, сознавал это и, частично допуская правоту старой притчи, не сделалбы легендарного Иова своим героем, если бы не восхищался его беззаветнойверой, если бы не видел смысла в "испытании". Он не мог пренебречьтрадиционной идеей воздаяния, пусть даже порой она трактовалась упрощенно. Иесли в диалогической части книги он вступает в полемику с этим пониманием,то не в смысле полного неприятия, а скорее во имя борьбы против схематизма ивульгаризации. Для него было очевидно, что проблема бесконечно сложнее, чемполагали прежние поколения. Именно это открылось писателю, стоявшему нарубеже новой эпохи ветхозаветного сознания. ----------------------------------------------- * Примечательно, что Достоевский, которому, казалось бы, так близок"второй", бунтующий Иов, нашел больше проникновенных слов для "первого",терпеливого (братья Карамазовы). Уже шумерская поэма пытается объяснить бедствия человека его грехами:"Ни одно дитя не рождается от женщины беспорочным". Нечто подобное было, вероятно, и в народном сказании Об Иове. Этусюжетную линию автор книги использовал, чтобы подвергнуть критике доктрину опрямой связи страдания с грехрм и карой. К Иову, прослышав о его крушении, приходят друзья: Элифаз, Билдад иСофар - такие же почтенные идумейские шейхи, как он сам (9). Они едва узнаютего в том покрытом струпьями старике, который сидит на пустыре, где сжигаютмусор. "Тогда возвысили они голос свой и возрыдали, и разодрали каждыйодежду свою, и метали прах на главы свои к небу. И сидели они при нем семьдней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели они, чтоскорбь его весьма велика". Это потрясающая по своей выразительности немая сцена: четыренеподвижные фигуры, четыре человека, подавленные горем и состраданием.Друзья сделали сначала самое большее, что могли - молча несли с Иовом бремяего беды. Но не для этого привел их на пустырь автор книги. Начинаетсябеседа, открывается новая, драматическая часть "Иова", где будуг долгоговорить и спорить, сетовать и обличать. Стон агонии сольется в ней сбогословскими рассуждениями; читатель окажется совсем в иной атмосфере,нежели в прологе и эпилоге. Три цикла бесед - наиболее оригинальная часть книги(10). И естественновозникает вопрос о создателе "второго" Иова: кто он был поэт или философ,вложивший в уста идумейского патриарха и его друзей слова, которые неперестают волновать людей по прошествии веков? По обычаю многих восточных писателей он не открыл своего имени, он дажене доставил в заголовке имени Соломона или кого-либо из других авторитетовдревности. Это еще более таинственная личность, чем Второисайя, который хотябы намекал на события своего времени. И все же некоторые догадки и предположения и об авторе "Иова" выдвинутьможно. Прежде всего - когда он жил? Из книги видно, что поэт знаком сучением Иеремии и Иезекииля о личной ответственности человека перед Богом.Ни Иов, ни его друзья не допускают мысли, будто он наказан "за грехи огцов".Значит, книга едва ли могла быть создана ранее плена. До этого времени вбиблейской письменности не появляется и образа Сатаны. На период ВторогоХрама указывает также и обилие арамейских слов. Наконец, сходство списаниями хакамов и последних пророков - Малахии и Захарии - довершаеткартину. Книга не могла быть написана позднее III века до н. э., ибо тогда вИзраиле уже рождается "чаяние воскресения мертвых", которого автор "Иова" незнает. Следовательно, наиболее вероятной датой составления книги можносчитать конец V- начало IV века (11). Написана она, по-видимому, вИерусалиме. На это указывает изысканный литературный стиль драмы, которыйтрудно предполагать у жителя провинции. Бесспорна широкая образованность поэта, его знакомство с литературойЕгипта, Финикии и Вавилона. Описания природы предполагают обширнуюосведомленность автора о чужеземных странах. При всем этом он - иудей,всецело проникнутый духом Писания. В его книге ясно ощущается дух псалмов ипророческих книг. Это, однако, нисколько не лишает поэму своеобразия. Языкее ярко индивидуален, что проглядывает даже за традиционными литературнымиприемами (в книге свыше семидесяти слов, нигде больше не встречающихся настраницах Библии). Вполне возможно, что автор "Иова" сам пережил какую-то трагедию. Можетбыть, именно поэтому его герой говорит о страдании с таким жаром и болью.Были попытки связать эту тему с тяжким жребием Израиля, но, как уже былоотмечено, в книге речь идет о судьбе личности, даже не об иудее, а очеловеке вообще. Произведение родилось из опыта жизненной катастрофы и опытаверы его создателя. То, что "Иову" суждено было войти в Священное Писание - не случайность.Библия охватывает все аспекты бытия человека перед лицом Божиим. Было быогромной потерей, если бы в хоре ее голосов не звучал вопрошающий истрадальческий голос Иова. Семь дней не произнося ни слова, сидели друзья вокруг поверженного. Новот Иов неожиданно первым нарушает молчание, восклицая: Да сгинет день, в который рожден я, и ночь, что сказала: "зачатмуж!"... Зачем не умер я при исходе из чрева и не сгинул, исходя из недр? Иов 3,3,11 Это как бы сигнал к восстанию. Иов загнан к самому последнему пределу,где гаснет разум и остается один крик... Что скажут ему друзья? Ведь он бросил вызов и им, мудрым, набожным иуверенным в правильности всего происходящего. Ответы друзей и сетования Иова - это не драма в античном смысле слова.Перед нами скорее серия монологов, произносимых в присутствии слушателей.Порой собеседники почти игнорируют друг друга и обращаются либо к невидимойаудитории, либо к самому Богу. Здесь нетрудно увидеть спор автора с самимсобой. Он как бы разделился, но каждое из его воплощений имеет свои черты исвое отношение к спору. Почтенный Элифаз Теманский олицетворяет духисконного благочестия и традиции. Он говорит вдохновенно и искренне, хотя внем видны и узость, и самоуспокоенность. Билдад меньше склонен кразмышлениям, духовный опыт его беднее. Он бездумно принимает веру отцов иглух ко всем сомнениям. Софар уже не просто отбрасывает их, но переходит воткрытое наступление, считая любое роптание признаком нечестия. Сам же Иов -человек, раздавленный своим горем, уставший от елейных слов и взыскующийБога Живого, от Которого только и ждет разрешения всех мук. В его речах, какв фокусе, собрана вся боль мира. Зачем? - без конца спрашивает он, изнывая вприступах невыносимой тоски. Здесь уже нет речи о споре Сатаны с Богом и искусе. Эта тема исчерпанаи фактически оставлена. Проблема обнажена до основания во всей своейостроте. Личное крушение Иова приводит мудреца к раздумьям о скорбях всегочеловечества, особенно - о страданиях невинных. Эта тема издавнасопровождала религиозную мысль древнего и нового мира. Но с Книгой Иова побеспощадности и силе, с какой в ней ставится вопрос о страдании, можносравнить лишь произведения Достоевского. Для него самой страшной загадкойявляется страдание ребенка. Автор же "Иова" берет пример не менее страшный:горе беспомощного старика, для которого уже нет никакой надежды, нетбудущего. Он ничем не защищен и сознает, что ждать ему больше нечего. Всюжизнь трепетал Иов, предчувствуя беду, и вот она пришла: Ведь то, чего я ужасался, постигло меня, и чего я боялся, приходит комне. Нет мне затишья, нет мне покоя, и нет мне мира! Иов 3,25-26 Страдание ставит человека перед всем, что не есть он сам, как переднепонятной, почти враждебной силой. Он видит бессмыслицу зла, абсурдностьмира, которые ужасают его душу и с которыми он не хочет, не можетпримириться. Стоик вел бы себя иначе, но потому лишь, что Бог и "равнодушнаяприрода" для него, по существу, одно и то же. Его Божество подобно водопаду,который уносит человека, чтобы снова вернуть его в круговорот мироздания.Иов же - сын веры - знает о Сущем иное, и потому-то он столь дерзок в своеммятеже и неотступен в требовании, мольбе и призыве...
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава одиннадцатая ДВА ИОВА 1. Талмуд. Бава Батра, 16 а. 2. Иез 14, 14, 20. Даниэль - в данном контексте не пророк Даниил, адревний финикийский царь. В раннехристианской традиции Иов почиталсяисторическим лицом. См: J. Danielou. Les saints paiens de l'AncienTestament. Paris, 1955, р. 110. 3. См.: H. Lusseau. - RFIB, v. I. р. 653. 4. Эдомитское происхождение Книги Иова отстаивал Л. Каценельсон (ЕЭ, т.VIII, с. 773-774). Р. Пфейффер лишь указывает на Эдом как родину легенды обИове (Zeitschrift fur die alttestamentische Wissenschaft, 1926, 44).Православный библеист Юнгеров идет еще дальше, считая Кн. Иова переводом сарабского (см. Я.Юнгеров. Происхождение Книги Иова - ПС, 1906, Э 3, с.336-339). Но органическая связь Кн. Иова с прочими частями Библии ивключение Кн. Иова в канон доказывают, что автором книги был иудей. 5. Добродетели Иова, согласно общепринятому толкованию, указывают наего праведность по отношению к себе (там - непорочен, или прост, целен), клюдям (яшар - справедлив, прям, добродетелен) и к Богу ("богобоязнен и далекот зла"). 6. Сыны Божий - древнее название ангелов, заимствованное из ханаанскойтерминологии (Пс 28, 1; 88, 7). Сатана, или Противящийся, находится срединих. Его отношение к Богу неясно. Но его роль может быть понята в сравнениис ролью других ангелов, исполняющих негативные функции (напр.,ангел-губитель: Исх 12, 23, ср. 2 Цар 24, 16; 4 Цар 19, 35; Пс 77,49). См.:H. Ringgren. Israelite Religion. London, 1966, р 313. Есть основаниеполагать, что образ Сатаны родствен образу ангела смерти Самаэля существасреднего между ангелом и демоном. О нем говорят иудейские источникипоследних веков до н. э. См.: Е. Воронцов. Сатана как ангел смерти - ВР,1907, Э 3, с. 287. Попытку истолковать образ Сатаны в Кн. Иова в духепозднейшей демонологии см.: А. Глаголев. Ветхозаветное библейское учение обангелах. Киев, 1900, с. 628-659. 7. С.Крамер. История начинается в Шумере. Пер. с англ. М.,1965, с.139. Обзор внебиблейских сказаний о страдающем праведнике см.: J. Steinmann.Le livre de Job. Paris, 1955, ch. II et III. 8. Цит. по И. Клочков. Старовавилонская поэма из цикла сочинений оневинном страдальце. -ВДИ, 1978, Э 1, с. 21. В этой работе рассмотренысходство и различие между Кн. Иова и аналогичными произведениями древнейлитературы. См. также, свящ. А. Петровский. Книга Иова и вавилонская песньстраждущего праведника. ПР,1916. "Я открою тебе сокровенное слово".Литература Вавилонии и Ассирии. Пер. с аккадского. М., 1918, с. 216-220. 9. Элифаз родом из Темана - области в Идумее (Быт 36, 34; Иер 49, 20;Иез 25, 13; Ам 1, 12), Шуах - из Наама, как полагают, города на востокеПалестины. Идумейские мудрецы издревле славились на Востоке (Авдий 1, 8; Иер49, 7). Эдом граничил с аравийской степью, поэтому мудрость его можноназвать еврейско-арабской (не с этим ли связаны арабизмы в Кн. Иова?). 10. Известное сходство с диалогической частью "Иова" имеет вавилонскаяпоэма (ок. XI в. до н. э.), в которой изображена беседа Страдальца с егоДругом (см.: Я скажу тебе сокровенное слово, с. 235-241). Но там вопрос,поставленный автором "Иова", не имеет всей глубины библейской книги.Композиция диалогического раздела книги достаточно стройна. 1-й цикл речей:а) вступительная речь Иова гл. 3, б) речь Элифаза - гл. 4-5, в) ответ Иова -гл. 6-7; г) речь Билдада - гл. 8; д) ответ Иова - гл. 9-10; е) речь Софара -гл. 11; ж) ответ Иова - гл. 12-14. 2-й цикл речей. а) речь Элифаза - гл. 15,б) ответ Иова - гл. 16-17; в) речь Билдада гл. 18; г) ответ Иова - гл. 19;д) речь Софара - гл. 20; е) ответ Иова - гл. 21. 3-й цикл речей несет насебе следы редакции. Вставками в цикл являются: гимн в честь Премудрости(гл. 28), обычно приписываемый автору книги, и речи Элиу (гл. 32-37),которые библеисты относят к позднейшему редактору. Есть мнение, что и вречах Ягве есть вставки. Как полагают исследователи книги, первоначальныйпорядок 3-го цикла мог быть примерно таким: а) речь Элифаза гл. 22, б) ответИова - гл.23-24, 1-17; в) речь Билдада - гл. 25; г) ответ Иова - гл. 26,1-4; 27, 1-12; д) речь Софара - гл. 27, 13-23, 24, 18, 24, е) ответ Иова гл.29-31 IV часть, речи Ягве - гл 38-42. 11. Таково, в частности, мнение еп. Филарета (Филаретова). Оно стало внастоящее время наиболее распространенным среди исследователей Библии. См.:H. Lusseau. - RFIB, I, р.650-652. Глава двенадцатая У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ Иное богохульство угоднее Господу, чем хвала. М. Лютер Есть нечто знаменательное в том, что автор Книги Иова и великиегреческие трагики были современниками. Израильский мудрец и поэты Элладыничего не знали друг о друге. Между мирами, в которых они жили, пролегала вто время настоящая пропасть; и тем более изумляет родство их идей, поисков ипроблем. Что составляло суть, самый стержень античной драмы? На переднем плане вней бушевали человеческие страсти, социальные и нравственные катаклизмы, ноза ними как неизменный фон вставал тревожный вопрос о тайне Провидения. Чтоили Кто стоит над миром, управляет им и определяет ход земных событий -бездушная необходимость, власть Судьбы? Или над всем простираетсябожественный Промысел? Подобные же вопросы стояли и перед Учителями иудейства; а посколькуотрицать бытие Божие было для них равнозначно безумию, они считали самыместественным признать безграничное владычество Сущего над всем творением. Ягве - Бог правды, поэтому каждый шаг человека совершается под знакомвоздаяния. Однако в период, когда писалась Книга Иова, стало уже ясно, что вмире многое выходит за рамки этого закона. Почему страдает невинный? Греческие трагики чаще всего искали ответ на этот вопрос в идееродового возмездия или в тайном, пусть даже неосознанном грехе (как то былос Эдипом). Индийцы ссылались на перевоплощение и Карму. Ничего подобного нетв Книге Иова. Она отрицает наследственную вину, а в прологе Сам Ягвепризнает героя "непорочным, справедливым, богобоязненным и далеким от зла".Бог как бы гордится его верностью и, указывая на Иова Сатане, называет егоСвоим "служителем". Тем самым вопрос о трагической судьбе праведникапоставлен в предельно ясной, безоговорочной форме. Надо сказать, что тема эта появляется в Библии гораздо раньше "Иова".Хотя богословие Завета всегда делало ударение на связи между поступкамилюдей и их участью. Писание содержит немало страниц, опровергающих теориюпрямого воздаяния. Не случайно Христос начинает мартиролог человечества с имени Авеля (Мф23, 35). Первый же праведник, угодный Небу, гибнет от руки убийцы. Это какбы пролог ко всей истории сынов Адама. Состояние нашего мира таково, чтоименно люди добродетельные чаще всего становятся в нем жертвами. Об этомпостоянно говорят псалмы, об этом свидетельствует тернистый путь Моисея ипророков. Наиболее остро пережил эту драму Иеремия. Но он понимал, чтостраждет за народ, неся муку ради спасения других. Образы гонимых пророковслились впоследствии в Служителе Господнем, о котором возвестил Второисайя(см. том 5). Но Книга Иова не имеет в виду людей с особой миссией и призванием. Иов- не помазанник, не пророк, не мученик, взявший на себя грехи людей; он -просто человек, один из многих. Поэтому все попытки видеть в нем прообразХриста лишены основания. Единственное, что выделяет Иова, праведность. И неона ли должна была, согласно общепринятым взглядам, оградить его от всякогозла? Между тем он, безупречный и чистый, подвергается самым жестокимиспытаниям. Значит ли это, что человек не может больше рассчитывать насправедливость? Кто же в таком случае Он, вершащий пути мира, и какое местоОн предназначил на земле человеку? Иов как бы говорит от лица Авеля и всехидущих за ним жертв. И это составляет основную тему спора Иова с друзьями. Трудно почувствовать всю глубину отчаяния Иова, если не знать иудейскихпредставлений той эпохи о человеке. Нужно отрешиться от греческих ихристианских воззрений и понять, как рисовалась жизнь автору Книги Иова. Прежде всего, Израилю всегда был чужд дуализм души и тела. Для Библиичеловек - не "пленный дух", но целостное живое существо, единство духа иплоти (1). Оттого и мир, созданный Богом, есть для него не декорация, аподлинный дом. Поэтому и библейские мистики были не отрешеннымисозерцателями, а полнокровными людьми, проникнутыми горячим жизнелюбием. Когда разрушается связь духа и плоти, человек, по мнению иудеев,фактически исчезает. Этот взгляд был самой уязвимой стороной ветхозаветнойрелигии. Египетские жрецы, греческие философы и последователи индуизма ужедавно прониклись верой в то, что бытие личности не кончается с последнимвздохом. Пусть они понимали посмертие по-разному, но оно было неотделимо дляних от идеи воздаяния. Порой оно страшило, порой укрепляло нравственнуюволю, иногда же вело к равнодушию в отношении земных дел. Но это былообширное духовное пространство, которое развертывалось перед человеком,сознававшим себя бессмертным. Ветхий Завет этой перспективы был долго лишен. Не имея представления ожизни вечной, он заимствовал пессимистический взгляд на посмертие увавилонян. Еврейский Шеол, подобно халдейской Преисподней, был мрачнойпародией на бессмертие. Свет веры озарял для иудея только земной мир. Подлинной жизнью в егоглазах обладал один Сущий. Все остальное получило от Него лишь временноебытие. Смерть возвращала плоть земле, а душу увлекала в царство теней, кудане проникал свет Божий. Отсюда понятна та оценка жизни, которую дает ей Иов, говоря об участисмертных словами, исполненными безнадежности и горечи: Человек, рожденный женой, скуден днями, но скорбью богат, он выходит и никнет, как цветок, ускользает, как тень, и не устоит. Да, для дерева надежда есть, что оно, и срубленное, оживет и побеги станет пускать вновь. А человек умирает - и нет его, отходит - и где его искать? Если воды в озере пропадут, иссякнет и высохнет ручей, так человек-ложится, и не встанет вновь, не проснется до скончания небес, не воспрянет от сна своего. Иов 14,1 сл. Поэтому все было сосредоточено на посюстороннем, на пути от колыбели домогилы. В религиозно-историческом плане это сыграло немаловажную роль.Отсутствие веры в бессмертие укрепляло чувство неповторимой ценности жизни иземных дел. Если человек хотел познать полноту бытия в отпущенный ему срок,он должен был творить добро и удаляться от зла. Здесь, пока он жив, он ипожинал все плоды им совершенного. Эти жесткие рамки явились одним извеличайших духовных испытаний Израиля, в то же время они предохранили его отмечтательного спиритуализма. Так садовник иногда ограждает со всех сторон растение, чтобы укрепитьего. Кто знает, не имеет ли ослабление чувства бессмертия в наши дни такогоже провиденциального смысла? Ведь верой в иной мир слишком частозлоупотребляли в ущерб нравственным требованиям религии. Характерно, чтоЕвангелие мало говорит о посмертии, хотя оно постоянно подразумевается. Этозначит, чго мысль о вечности не должна вытеснять у людей мысли онравственных задачах временной жизни. Однако нельзя не признать, что ограничение человека лишь краткимотрезком бытия колебало уверенность в божественной справедливости. ДействиеПромысла оказывалось невероятно суженным, а порой почти совсем прекращалось.А без Промысла - библейскую веру нельзя себе представить. Правда, остроту этого противоречия иудеи ощутили не сразу. В древниевремена, когда личностное самосознание только еще пробуждалось, онидовольствовались тем, что высшая правда совершается в жизни всего народа.Бог был прежде всего Хранителем и Спасителем нации как целого. Ееблагоденствие или невзгоды находились в прямой зависимости от верностиЗавету. Те же, кому этого казалось мало, могли надеяться на торжествосправедливости в судьбе их детей или отдаленных потомков(2). С наступлением новой эпохи встал вопрос уже не о народе, но оконкретной личности. Ведь она находилась совсем в ином положении, нежели родили нация. Те могли существовать веками, а для личности все обрывалось сгибелью тела. Поскольку же Шеол равнял и правых и виновных идея воздаяниятеряла всякий смысл. Иов - человек, который ничего не знает о Священной Истории и не хочетслышать о грядущих поколениях. Он вопрошает Бога о себе. Раздавленный гореми лежащий в пыли, на самом деле он стоит во весь рост. Пробил его час, и онхочет осмыслить свою судьбу, не желая быть бездумным рабом или слепыморудием. Ему нужно понять, как может в его жизни проявиться справедливостьБожия, если для него все уже кончено. Оглядывая свое прошлое, Иов уверен, что свято хранил условия"договора". Он исполнял все веления Божии, надеясь на Провидение, и как,по-видимому, жестоко обманулся! Иову было бы легче, если б он знал, чтовиновен. Но он сознает свою правоту, и это самое ужасное. Он готов погибнутьот руки Божией, лишь бы прекратилась его пытка и разрешилась загадка егоучасти: Пусть убьет Он меня - я надеюсь на Него, только б защитить мне пред лицом Его пути мои! И это было б спасениеммне. Иов 13,15 Каким спасением? Иов не знает. Он требует одного: чтобы Предвечныйвзвесил на весах правды его жизнь: Сколько у меня пороков и грехов? Вину мою и грех мой покажи мне! Иов 13,23 Элифаз пытается спокойно возражать другу. Он уверен, что Бог не можетоказаться неправым. Справедливость Его непреложна. Иову надо бы вспомнить,что нечестивцы всегда бывают наказаны, а верные - награждены. Ему нужноуповать, а не возмущаться. И к тому же кто вообще имеет право считать себянезапятнанным перед Небом? Элифаз рассказывает, как однажды ночью его посетило видение и онуслышал таинственный голос, возвещавший, что только один Бог чист исовершенен. Наверняка и Иов может найти у себя какие-то проступки, но,поскольку он не закоренелый грешник, ему следует во всем положиться на Бога.Скорее всего, несчастье Иова - только временное испытание, искус, который онобязан с честью выдержать. Элифаз повторяет слова Притч: Блажен, когообличит Бог, и наказания Крепкого не отвергай! Терпение несомненно будетвознаграждено, и Иов вновь получит все, чего лишился: И узнаешь, что дом твой цел... и отпрыски твои, как трава земли. Созрев до конца, сойдешь ты в гроб, как сноп, что собран во время свое. Иов 5, 24-26 Эти речи вполне в духе пролога и эпилога книги. Да и фактически по ходудействия Элифаз окажется прав. Автор вовсе не хочет изображать оппонентовсвоего героя глупцами. Он стремится объективно и благожелательно изложить ихточки зрения, хотя сам явно на стороне страдальца. На первый взгляд друзьяИова даже логичнее и рассудительнее, чем он. Но Иов отвергает их доводы иутешения; они кажутся ему плоскими, ходульными, ничего не значащими. "Яслышал такое много раз!" -восклицает он с тоской. Сердце Иова как бы сталосплошной раной: он зажат в тисках нестерпимой муки, перед которой бледнеютвсе телесные страдания. Ведь он считал, что Бог не мог так поступить с ним.А раз это случилось - то рушится все... Безмерная скорбь отдаляет Иова от друзей. Он отрезан от них, от всегомира, оторван от Бога, он один, абсолютно, метафизически один - во властиснедающей его боли: Если бы взвесить скорбь мою и боль положить на весы! Тяжелее она, чем песок морей, оттого и дики слова мои! Иов 6,2-3 Но ведь есть же Бог, есть какая-то правда! И во имя их Иов ополчаетсяпротив всех благочестивых теорий. Все, чего он хочет теперь,это понятьпроисходящее; и он тщетно бьется, пытаясь его уразуметь. Выслушав друзей, Иов переходит в наступление: если им мало егособственного примера, пусть оглянутся вокруг. Они уверены, что всесовершается по воле Провидения. Пусть же оценят жизнь человекабеспристрастно. Разве не повита она изначала одним лишь мраком? Долясмертных - жалкое и бесцельное прозябание, которое кончается быстро, каксон: Не повинность ли несет человек на земле, и не срок ли наемника срокего? Как раб, что изнывает по тени ночной, и наемник, что ждет платы своей, Так и я принял месяцы зла, и ночи скорби отсчитаны мне. Ложась, думаю "Скорей бы встать!" и ворочаюсь от вечера до утра. Мелькают дни мои, как ткацкий челнок, и без упованья спешат к концу. Иов 7,1 сл Случившееся с Иовом - не исключение. Путь большинства людей - сплошнаяцепь страданий, словно кто-то зло смеется над ними. Иов перечисляет всенеправды и насилия, которые творятся в мире, говорит о бездомных, сиротах,обиженных, замученных: Из города стон людей слышен, и души убиваемых на помощь зовут, и этого не прекратит Бог! Иов 24,12 Элифаз уверяет, будто злые всегда получают возмездие. Но, увы,действительность доказывает обратное. Нечестивцы топчут законы Божий - и приэтом благоденствуют! А сколько таких, которые вообще отвернулись от Творца иговорят Ему: "Уйди от нас! Не хотим знать путей Твоих!". И их не сразилинебесные громы. Это что значит? К чему злые остаются жить, достигают старости в расцвете сил. В счастье провожают они свой век и сходят в Преисподнюю легко. Иов 21,7,13 В Книге Иова уже содержится весь "карамазовский" бунт против Бога имира, в ней дан и полный набор экзистенциалистских характеристик человека.Он хрупок, ничтожен, задавлен страхом и неуверенностью. Мир для него полонужаса. Это кошмар, от которого невозможно пробудиться. Безнадежной юдолью плача объявляет Иов жизнь. Его слова несут в себединамит, предназначенный взорвать устои привычных воззрений. Это глубокоеосознание несовершенства мира есть кризис, в котором, как в горниле,выплавлялись все великие религиозные движения. То, что атеизм обычно считаетаргументом против религии, на самом деле является неотъемлемой частьюподлинной веры. Именно тогда, когда люди с наибольшей силой ощущали гнет мирового зла,в последние мгновения агонии духа, неожиданный свет прорывал завесу тьмы!Сверхъестественная надежда, рожденная в тупике, открывала иную, высшуюРеальность. Таков был путь великих учителей: Будды, Заратустры, пророковИзраиля. Но не таковы друзья Иова. Они не томятся, не алчут правды. Имдовольно скромного религиозного агностицизма. Билдад из Шуаха на слова Иовао жребии людей отвечает, что человек не может претендовать на познание тайнмира. Кто в состоянии проникнуть в замыслы Предвечного? Зачем задумыватьсянад тем, чего все равно не постигнешь? Нужно положиться на мудрость"старинных людей". Раз они говорят, что все на земле течет как надо, значит- так и есть. "Воистину знаю, что это так",- признает Иов. Он согласен, что Бог - "нечеловек" и смертные не имеют права предъявлять Ему требования. Быть может,он и успокоился бы на этом, не будь его терзания столь велики. Да и не Иовначал эту борьбу. Тот, на Кого уповал он, дал ему выпить до дна горькуючашу: Тошной стала мне моя жизнь! Жалобам моим волю дам, В горечи души моей заговорю! Скажу Богу не засуживай меня, открой за что Ты на меня напал? Иов 10, 1-2 Кто же, как не Бог, вынудил Иова кричать о справедливости? Ведь Сам жеОн вложил в сердце человека потребность в правде, и Иов хочет идти противБога с Его же оружием. В своих жалобах и обвинениях Иов доходит до самого края пропасти,кажется, что вот-вот он сорвется, и тогда ничего не останется, кроме бунта.Недаром смысл "Иова" пытались свести к богоборчеству только слегказамаскированному(3). Но на самом деле - и в этом весь парадокс книги - онастоит на одной из высочайших ступеней веры, той веры, которая побеждаетвопреки всему, бросает вызов самой Вселенной, идет против очевидности итеорий. Автора книги не смущают самые страшные слова, он не замалчиваетничего, что свидетельствует против его веры. Он предельно искренен передБогом, той искренностью, которая почти граничит с кощунством. Некоторые толкователи утверждали, что речи Иова кажутся богохульнымитолько современному человеку, а древние иудеи будто бы столь доверительноотносились к Богу, что позволяли себе самое смелое обращение с Ним(4). Этосправедливо, но лишь отчасти. Иначе - почему друзья Иова считали его словаоскорбительными? Нет, Иов действительно говорил без оглядки, забыв обо всем, одержимыйтолько своими муками. И самое непостижимое, что этот человек, призывавшийБога на суд, оставался все же "человеком веры". Она, вера Иова, была главнымисточником его "кощунств". Уже давно утвердилось мнение, будто такая вера есть неповторимаяособенность ветхозаветной души. И в самом деле, люди, среди которыхсвершилось воплощение Слова, должны были обладать особым религиозным даром.Тем не менее в библейской вере нельзя видеть нечто совершенноисключительное, недоступное и закрытое для прочего человечества. Вера, каксвоего рода "духовный инстинкт", присуща всем людям. Тот, кто живет, верит,даже если считает себя чуждым религии. Пусть бессознательно, но онориентирован на некий высший смысл своей жизни и бытия мира. Это и естьсмутное предощущение реальности Божественного. "Абсолютных атеистов нет, есть идолопоклонники" - это верное замечаниеодного современного мыслителя есть ключ к пониманию судеб веры вчеловечестве. Даже если разум исключает Бога, дух не может скрыться от негои возводит на Его место идола. Это показывает, насколько прочно мы связаны сВысшим. Идолы, однако, долговечны, но не бессмертны, и когда они падают, этаглубокая и сокровенная связь не уничтожается. Человек снова и снова ищет тоПодлинное, что прежде, казалось, он находил в своих кумирах. История религийесть история чаяний, утрат и новых поисков. Так происходит и в Книге Иова. Только в ней борьба за веру идет усамого последнего предела. Здесь сокрушительное "нет" обрушивается на скалу"да", скалу несгибаемой веры. Отвергая ложные облики Бога, Иов пробивается кБогу Истинному. Автор книги ополчается на традиционную теологию, но герой ее, восставаяпротив Бога теорий, продолжает искать Бога Живого. И ищет Его он не вумозрении, ибо в положении Иова любые отвлеченные концепции пустой звук. ДляЭлифаза, Билдада и Софара Божество - это прежде всего предмет благоговейныхразмышлений. Они говорят о Нем не иначе как в третьем лице. Для Иова же Бог- это Тот, перед Кем он стоит и Кому открывает свою истерзанную душу. Говорясловами Мартина Бубера, Бог для него - это "высшее Ты", с Которым он хочетговорить непосредственно. Иов - не пророк-ясновидец и не ведает того, что пережил Аввакум насвоей башне, но он тоже ждет ответа, и от этого ответа зависит вся егожизнь. Вот почему он сетует, что нет посредника, который свел бы его с Богомв "очной ставке". Вот почему его так тяготят разглагольствования друзей,судящих о тайне из вторых рук. Больше всего Иов боится обнаружить, что Бог чужд ему и вообщенечеловечен. Повседневный опыт жизни прямо-таки навязывает эту мысль. Предал Он землю во власть злых, завесил лица судей земли; А если не Он, кто еще? Иов 9,24 Не Его ли рука, тяжкая как фатум, легла на правых и виновных? Этотбредовый призрак жестокого Бога преследует воображение Иова, едва не доводяего до помрачения рассудка. Ему кажется, что испепеляющее око вперяется внего, парализуя и пригибая к земле, не давая перевести дыхание. Если дело в силе - могущ Он; если в правде - кто рассудит меня? Поэтому боюсь я лика Его; как поразмыслю - страшно мне! Ибо поглощен я этой мглой, и мрак покрывает мне лицо. Иов 9,19, 23,15-17 Со дна бездны Иов обвиняет Бога в жестокости, втайне надеясь, чтоошибается. Подобно Эсхилу, который в "Прометее" воевал против бога-деспота,чтобы обрести Промыслителя, автор "Иова" силится разогнать тучи, скрывающиеподлинный лик Божий. Это великий "риск веры", безумный и стремительный порывдуха, который поднимает человека над зримым в область невидимого - кзапредельным тайнам. Тем временем суровый Софар требует, чтобы Иов прекратил самооправдание.Бог справедлив, и, следовательно, все совершается по раз и навсегдаустановленным правилам. Иов же просто ослеплен сознанием собственнойбезгрешности. У него лишь один выход - покаяться. Но Иов по-прежнему стоит на своем. Он подробно перечисляет всевозможные грехи и заявляет, что чист перед Творцом. Читателю-христианину егослова могут чем-то напомнить молитву евангельского фарисея, полагавшего, чтоон "сквитался" с Богом. Но следует учесть, что здесь мы находимся еще напочве Завета, понимаемого как договор, и в этом смысле Иов действительноправ перед Богом. Он, как и друзья его, верит в правду Божию и именно в силуэтого хочет во что бы то ни стало "судиться" с Творцом. Он устал от слов, онжаждет не только слышать о Боге, но и узреть Его лик: О, если бы мог я найти Его, мог перед престолом Его стать! Хотел бы я знать, что Он скажет мне, изведать, что Он ответит мне! Вот, к востоку иду, и нет Его, к западу не примечаю Его. Иов 23,3 сл. В этой неотступности проявляется величайшее ДОВЕРИЕ Иова, составляющеесамую суть его отношения к Богу. Хотя и разум, и чувства говорят ему, чтовсе вопли напрасны,- он не перестает взывать. Молчание Неба не можетпоколебать праведника. Он подобен хананеянке, которая кричала вослед Христу. Все бессильно: посулы, доводы, слова. Страдание исторгает из глубиныдуши последнюю, но неудержимую волну, которая должна сломить преграду,отделяющую Бога от человека: Земля! Не сокрой крови моей, да не знает покоя мой вопль! Се, и ныне Свидетель мой на небесах, и в вышних Заступник есть у меня. Многоречивые друзья мои! К Богу течет моя слеза, Чтобы человеку правда у Бога была и между человеком и ближним его! Иов 16,18 сл. Иов хочет, чтобы Бог Сам заступился за него перед друзьями-судьями.Мало того - он ждет, чтобы от страшного Бога-губителя защитил его Бог добраи справедливости. Заступись за меня пред Собой! Иначе кто поручится за меня? Иов 17,3 Здесь апогей и переломный момент Книги Иова: во тьме богооставленностивспыхивает яркий луч упования: Но вот, я знаю мой Заступник жив, и в конце встанет над прахом Он, И, когда кожа спадет с меня, лишаясь плоти, я Бога узрю! ДА, САМ Я УЗРЮ ЕГО, МОИ ГЛАЗА НЕ ВЧУЖЕ УВИДЯТ ЕГО - истаивает сердце в моей груди! Иов 19, 25-27 О чем эти лихорадочные, почти бессвязные слова? Кто этот Гоэл,Заступник Иова? Неясность самого слова и всего текста не позволяетистолковать его однозначно. По мнению некоторых комментаторов,священнописатель впервые в Ветхом Завете предчувствует воскресение измертвых. Но этот взгляд обосновать трудно. Отцы Церкви усматривали здесьпророчество о Христе, ссылаясь на то, что по-гречески слово "Гоэл" переданокак Освободитель. Если не по букве, то по духу - это мессианское толкованиеимеет глубокий смысл. Ведь Книга Иова есть одна из вех, обозначающих поворотв библейском мышлении(5). Многие из прежних взглядов исчерпали себя,обнаружив свое несовершенство. Автор "Иова" дает место "новым мехам" и "новому вину". Ненавязчиво, нос силой великой убежденности он подводит читателей к мысли, что богословиеЗавета еще не полное и не окончательное. Вот почему друзья Иова в концеконцов умолкают: они исчерпали свои аргументы перед лицом правды и "безумияверы". Впоследствии один из хакамов, смущенный, вероятно, поражением в спореэтих мудрых и набожных людей, ввел в книгу еще один персонаж - юношу поимени Элиу. Обличив Иова в кощунстве и дерзости, Элиу развил перед ним ужеизвестную нам доктрину - страдания как средства очищения и испытанияправедника (6). Но его слова ничего в сущности не изменили и не моглипоколебать позицию, которую отстаивал Иов. Все сказанное относительно Бога и Его путей уже сказано, все разумныедоводы пущены в ход И тем не менее этого оказывается недостаточно Воцаряется молчание. Кто сможет наконец разрубить узел? Не Он лиединственный, на Кого Иов уповал как на своего Заступника? Иов ждет. И вот внезапно из налетевшей бури раздается глас Господень. Читающийкнигу ждал этого мгновения с таким же нетерпением, как Иов, и в то же времясо смутным чувством тревоги. Ведь автор отнюдь не объявлял себя проводникомвысших велений. Попытается ли он теперь от лица Ягве разрешить все сомненияНова? Но если он захочет изложить просто еще одну теорию теодицеи,богооправдания, не поставит ли он Творца в один ряд с друзьями Иова? Этозачеркнуло бы основную мысль книги. Однако поэт и здесь сохраняетудивительную мудрость и такт. Явившись Иову, Бог не снимает покрова с тайны. Значит ли это, чтоответов вообще не существует? Нет, но в данном случае все объяснения былинеуместны. Иов мог бы услышать о бессмертии человека, о воздаянии в вечности, овоскресении, но ведь его мучило и иное. Почему Бог допускает зло в мире? Автор мог бы сказать, что не Бог виновник зла, а те силы мироздания,которые восстали против Него, тем более что об этих силах в книге говоритсямного раз. Загадочные существа, "проклинающие день", космические чудищаЛевиафан, Рахав, Змей - все они олицетворяют бунтующий хаос, который Бог довремени сдерживает, но не уничтожает(7). Но и этот ответ неизбежно привел бык другому вопросу: для чего Творец вообще позволял демоническим существамвосстать против "Дня" - вселенской гармонии? Христианский ответ указал бы на свободу как главное условиесуществования мира(8). В свободе создана тварь, в свободе же она удаляетсяот Сущего и в свободе возвращается к Нему. Без свободы все бытие осталось быпляской автоматов. Но как обосновать, как объяснить саму свободу в ееиррациональной действительности? Можно ли извлечь смысл из бессмысленной итемной воли к "ничто", рождающей мятеж против Бога? В Книге Бытия Бог видитмир уже прекрасным и завершенным, ибо Сущий пребывает над временем. Длячеловека же мир еще творится, проходя через трудные стадии восхождения.Сочетать понятие о свободе твари с волей Бога в рассудочной плоскости -невозможно. Перед антиномией свободы и Промысла ограниченный разумостанавливается, будучи не в силах заключить бытие в рамки системы. Именно поэтому так слабы все рациональные теодицеи, которые пускаются вбескрайнее море на утлых суденышках. Здесь нужен стремительный полет веры,ее великие прозрения. Перед бессмыслицей мирового зла, перед лицом страданиялюбая теодицея кажется фальшивой и превращается в набор слов. Не в теориизаблуждались друзья Иова (тут во многом они были правы); ошибка их в том,что они ограничились рассуждениями. А Иов взывал к Самому Богу, искал ответатам, где умолкают все слова и куда не достигает человеческий разум. Потому-то и в речах Ягве мы находим лишь едва уловимый намек на ответ.Он говорит только о том, что автор знает. А знает он пока одно: мысльчеловека не в силах вместить всех замыслов Провидения. Перед Иовом разворачиваются картины Вселенной. Они столь величественны,что невольно приводят к мысли о безграничной мощи ее Создателя. Сущийвопрошает: Где был ты, когда землю Я утверждал? Говори тебе ли не знать! Кто положил ей предел? Скажи! Можешь ли ты связать узел Плеяд, оковы Ориона разрешить? Выведешь ли зверей Зодиака в срок, поведешь ли Медведицу с ее детьми? Иов 38,4 сл. Из космических просторов Иов переносится на землю. Панорама планеты неменее удивительна, чем звездные миры. Эту часть книги можно сравнить со103-м псалмом. Перед взором человека проходят горы и моря, тучи и снежныебури, леса и населяющие их живые твари. Он видит льва на добыче, дикогобуйвола и страуса, боевого коня и ястреба, парящего в синеве. Дажемалозаметные детали выписаны рукой внимательного и восхищенного наблюдателяприроды. Все существа получают жизнь от Бога. Не должно ли это навести наразмышления о тайнах Промысла? Здесь можно ощутить как бы предвосхищениеслов Христовых: "Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна неупадет на землю без воли Отца вашего. Не бойтесь же: вы лучше многих малыхптиц" (Мф 10, 29-31). Это значит: есть высший Промысел, хотя порой Ондействует не так, как человек Его себе представляет. Ягве указывает на двух исполинов - Бегемота и Левиафана, олицетворяющиххаос(9). Они суть твари и находятся в руке Божией. Может ли Иов покорить ихсилой? Если же этого не делает даже Всемогущий, значит, здесь есть некийсокровенный смысл. Все пути Творца направлены на конечное благо мира, скольбы загадочными они ни казались людям. По существу к этому сводится весь монолог Ягве. Но гораздо важнее дляпонимания книги реакция и ответ самого Иова на Богоявление. Он "кладет рукусвою на уста", склоняется в смирении и благоговении. Почему? Разве не зналон и раньше, что Бог всемогущ? Разве не говорил, что пути Божийнеисповедимы? Ведь он сам не один раз утверждал это, соглашаясь с друзьями. Что же в таком случае внесло мир в его больную душу? Объяснение мынаходим в последних словах Иова, обращенных к Богу:
studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав!Последнее добавление
