С привычными представлениями всегда трудно расставаться, тем не менеесегодня следует признать, что старый романтический образ Греции далек отдействительности: он является лишь одним из мифов, унаследованных от эпохиВозрождения. Первая брешь в этом мифе была пробита открытием богатствдревневосточной культуры. Прежде эллинство казалось каким-то уникальнымостровом мысли и искусства среди темного, варварского мира. Теперь жеобнаруживалось, что на Востоке поэзия, наука, зодчество, скульптура иживопись расцвели задолго до того, как появились в Греции. Изучая античныйбыт, археологи убедились, что он был мало похож на идеальную картину,нарисованную мифом об Элладе. Даже в Афинах рядом с прекрасными храмамитеснились жалкие кварталы, где было столько же грязи, смрада, неудобств инищеты, сколько в любом городе древнего мира. Когда спала с глаз пелена предвзятости, по-иному стала вырисовываться игреческая история. Ведь, подобно всем другим, она была полна зверств,предательств, насилий, безумия и фанатизма; она знала и коррупцию властей, ипреследования инакомыслящих, и жестокий деспотизм. Изучение греческой религии и философии за последние сто летокончательно развеяло миф об Элладе. Еще в XIX в. была как бы заново открытамистическая Эллада, суровая и трагичная. Стало понятно, чем была длягреческого духа буйная стихия Диониса, вера в Судьбу, породившая "античныйужас"; обнаружилась удивительная близость путей Греции и Востока (4). Врезультате этих переоценок античный мир не потерял своего индивидуальноголица, но оно уже более не казалось божественным. В этой новой Элладепо-прежнему остается место эстетам и жизнелюбцам, скептикам и рационалистам,но мы также находим в ней пессимизм и уныние, растерянность и отвращение кжизни. Мы обнаруживаем в ней мистическую тоску и проповедь аскетизма.По-другому прочитываются теперь и давно известные античные тексты. Из нихявствует, что древний грек отнюдь не был наивным баловнем счастья. Напротив,он слишком часто ощущал себя игрушкой неведомых сил, и даже боги не были вего глазах свободными существами. Печатью трагичности отмечена и история греческой мысли. Неимоверныеусилия проникнуть с помощью разума в тайники Сущего при всем их героическомвеличии были отравлены сознанием своей немощи и безнадежности. Всего этого слишком долго не видели или не хотели видеть, а между тем,быть может, именно здесь трепетало самое сердце греческого мира. Стоит ли сожалеть о развенчанном мифе? Лишилась ли теперь Греция своейкрасоты и значительности? Скорее наоборот. Эта страдавшая, искавшая,заблуждавшаяся Эллада дороже нам, чем та - воображаемая. Современный мир вомногом повторяет ее опыт: так же, как она, он мечется, бросаясь отматериализма и тоталитарной идеологии к метафизике и оккультизму. Поэтому,лишенная своих стилизованных одеяний и перестав быть идеалом, Грециястановится более близкой к нам в своей скорбной неудовлетворенности, вискании вечного и совершенного.
ПРИМЕЧАНИЯ
ВВЕДЕНИЕ 1. Евангелист не говорит о том, произошла ли встреча Христа с греками.Но у Иосифа Флавия есть фраза (по-видимому, подлинная), из которой можнозаключить, что беседа состоялась и имела последствия. Историк пишет, чтоИисус "увлек за собой многих иудеев и многих из эллинов" (Археология, XVIII,3). Следует отметить, что эти "эллины", как и упомянутые Евангелием, были,вероятно, прозелитами иудейства, которых насчитывалось немало вэллинистическом мире. 2. Св. Иустин. Апология, I, 20. 3. Там же, I, 46. 4. См. об этом: С. Соловьев. Эллинизм и Церковь. - В сб. его статей"Богословские и критические очерки", М., 1916, с. 3-30. Часть I СУМЕРКИ ОЛИМПА И ГРЕЧЕСКАЯ МИСТИКА Глава первая ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК. ГЕСИОД Греция и Иония, 1000-600 гг. до н. э. О, где же вы, святые острова, Где не едят надломленного хлеба, Где только мед, вино и молоко, Скрипучий труд не омрачает неба И колесо вращается легко? О. Мандельштам В истории большинства древних религий есть переломный моментисключительной важности: когда человек, впервые осознав священный характерпорядка, гармонии и разума, противопоставляет их иррациональным силам хаоса.Этот момент запечатлен в мифах о борьбе богов. Против стихийных демоновпервобытного мира выступают божества человекоподобные, созидающие стройнуюиерархию мироздания. В античной религии это пока еще смутное ощущение божественности разумаи духа выразили сказания, во многом похожие на мифы Вавилона, Египта,Ханаана. Если на Востоке Мардук, Ра, Ваал-Хадад поражают чудовищ, то угреков мы видим Зевсову дружину, низвергающую в бездну титанов и гигантов, иАполлона, расправляющегося с драконом. В плане узкоисторическом эти мифы - отголосок той эпохи, когдаплеменные боги ахейцев утвердились на полуострове, оттеснив древнейшиекульты туземцев Греции. Боги-победители поселились на Олимпе, который впредставлении эллинов стал уже не только горой, но и некоей небеснойобластью. Обитатели Олимпа мыслились как существа, во всем, кромебессмертия, сходные с людьми. Мифы красочно рисуют их жизнь среди войн исоперничества, интриг и пиров, любви и ненависти. Звон оружия, пение,"несказанный смех" постоянно оглашают Олимп, разительно напоминающий царскиедворы Микен или Тиринфа. В этой картине нельзя, однако, видеть толькогрубоязыческое понятие о богах. Победа Олимпийцев над темными сынамиМатери-Земли отразила гордое самосознание человека-борца, человека-деятеля иустроителя жизни, узнавшего о своем превосходстве над природой. Сколь быстранно это ни казалось на первый взгляд, триумф человекоподобных богов внаивной форме заявлял о вере в высшую значимость духовного начала.Олимпийский миф стал предтечей и прообразом учений греческих философов окосмическом Разуме-Логосе. Однако победа Олимпа, как гласит сказание, не была полной: сразивтитанов и чудовищ, боги не решились посягнуть на саму Богиню-Мать. Верховнаявласть осталась за ней. И мы видим, что в греческой религии превыше всего,даже Олимпа, продолжала тяготеть неизбывная Судьба, которую невозможно былони постичь, ни одолеть, ни умолить. Она являлась все той жеБогиней-Прародительницей. Именно здесь корень того фаталистического чувства,из которого родилась античная трагедия, воспевшая тщетный поединок человекас Неведомым (1). Таким образом, трон Зевса оказался непрочным, а господство его вконечном счете - мнимым. Отсюда понятно, почему наряду с почитанием Олимпамы постоянно встречаем в Греции попытки вернуться к древней религии Природы. Почему же ахейский пантеон смог тем не менее устоять и в течение вековоставаться в центре официальной религии греков? Причину этого мы поймем,если обратимся к смутной эпохе XII века до н. э., когда весьсредиземноморский мир всколыхнули войны и переселения народов. Троянский поход и нашествие дорийцев привели к упадку, а затем к гибелистарые ахейские царства. Микены, Пилос и другие прославленные Гомером городабыли разрушены; замерла торговля, страна оказалась в изоляции и скоро впалав нищету и одичание (см. том 2, гл. XVI). Эти события могли бы стать роковыми для Олимпийской религии, однакоодно обстоятельство предотвратило ее исчезновение. Вторжение дорийцев иразруха не коснулись Ионии - малоазиатских городов, заселенных греками.Ионийцы сумели сохранить микенские предания, а вместе с ними и веру в богов. Религия оказалась неразрывно сплетенной с героическим прошлым Греции.Поэмы Гомера, сложенные в Малой Азии, увековечили не только древних витязейи царей, но и Зевса с его свитой. Отказ от старых богов означал бы теперьдля греков разрыв с самыми дорогими воспоминаниями. "Илиада" и "Одиссея"стали отныне и памятником национальной традиции, и настоящей энциклопедией,откуда многие поколения эллинов черпали свои религиозные понятия. Геродот впоследствии писал, что до Гомера греки не имели ясногопредставления о богах, их жизни, отношениях и сферах деятельности (2). Такимобразом, стремление сохранить отечественное наследие привело к образованиюсвоего рода "гомеровской религии", для которой поэмы ионийского певцапослужили чем-то вроде священной книги. В силу этого некоторые историки называли Гомера религиознымреформатором, но, пожалуй, вернее было бы считать его хранителем исобирателем народных преданий. Не в религиозной области, а в сферехудожественной проявился его творческий гений. Можно сомневаться, внес ли онв религию нечто свое; скорее всего поэт лишь претворил в пластические образыстаринный ахейский пантеон. Как бы то ни было, Иония и Гомер спасли Олимп от забвения. Но они малочто сделали для одухотворения прежних верований, и поэтому новый религиозныйкризис, на этот раз связанный с ломкой жизненного уклада Греции, сталнеизбежным.Со времен Троянской войны, на протяжении двух-трех веков, облик Элладыпостепенно изменился. Вслед за нашествием дорийцев пришли годыотносительного спокойствия: каждое племя отвоевало себе земли, образовавновые полисы, города-государства. Дорийцы осели на юге, ионийцы утвердилисьна Аттическом полуострове. Все полисы чтили общую святыню - Дельфийскогооракула, которого дорийцы пощадили, как некогда ахейцы - Додону. Появиласьобщегреческая письменность, созданная на финикийской основе. Мирныепрофессии стали выдвигаться на первый план. Железо, секрет выплавки которогобыл принесен в страну дорийцами, помогло улучшить орудия труда. Вновь началиразвиваться заброшенные во время войны ремесла. К VIII в. греческий мастеруже владел не только долотом и стамеской, но также циркулем, линейкой,уровнем. Росло население, страна должна была кормить все большее число людей,крестьяне уходили в море на поиски плодородных земель. Корабли греков шли последам древних критян и финикийцев; десятки факторий и поселков возникали поберегам Средиземноморья. Началась эпоха колонизации. Многие существующие ипоныне города - Неаполь и Мессина, Марсель и Константинополь, Одесса иФеодосия - основаны греческими колонистами. Немало удачливых путешественников, отправившихся в путь бедняками,возвращались обогащенными. Старые аристократические семьи эвпатридов,которые вели свой род от богов и героев, постепенно теряли былое значение.Далеко в прошлое ушли грабительские походы их предков, теперь состояниедобывалось иными путями. Появились деньги. С возникновением "капитала" торговцы получили возможность накапливатьсвои доходы: деньги не портятся, как вино и пшеница, они не просто символбогатства, они - богатство реальное, благодаря им открывается путь к власти.Достаточно было их хозяевам пожелать, как эти кусочки металла превращались внагруженный товарами корабль, который шел к гаваням Архипелага, Черногоморя, Азии или Италии и возвращался, нагруженный еще большим количествоммогущественного металла. Эти новые перспективы буквально вскружили грекам головы; начинаетсявсеобщая погоня за наживой. Именно в это время складываются поговорки:"Честь следует за богатством", "Деньги делают человека". Поэт Феогнид,поклонник аристократической чести и родовой гордости, с осуждением говорит ораспространенных в те годы браках по расчету, когда "знатный берет себе вжены простую, простолюдин - госпожу". Он жалуется, что проходимцы, которыевчера еще бродили в лохмотьях, обогатившись, "стали теперь господами". Впрочем, если в каком-то смысле знатные греки уравнивались с людьминизкого происхождения, то, с другой стороны, создавались и новые разделения.Власть денег разрушала обычаи и нормы поведения, которые еще сохранились отстаринных героических времен. Понятия о чести и порядке утратили свою силу:Ныне несчастия добрых становятся благом для низких Граждан; законы теперь странные всюду царят: Совести в душах людей не ищи; лишь бесстыдство и наглость, Правду победно поправ, всею владеют землей (3). Примечательно, что вГреции подобные голоса, осуждающие упадок нравов, раздавались в основном нев среде служителей религии, а исходили от поэтов. И это происходило непотому, что жрецы не имели влияния; напротив, Дельфийский оракул, например,пользовался большим авторитетом. Причина здесь заключалась в том, чтоОлимпийский культ сам по себе был лишен внутреннего источникадуховно-нравственной силы. Правда, и Гомер, и жрецы Дельф утверждали, что Зевс караетклятвопреступников, что боги требуют от людей честности, но эти моральныетребования никак не вязались с образами Олимпийцев, сложившимися подвлиянием гомеровского эпоса. Стоит лишь вспомнить, например, что лукавыйГермес именовался в одном гимне "изворотливым ловкачом, докой, хитрымпролазой"; он был плоть от плоти пронырливого купеческого сословия. Нравыбогов служили нередко примером для людей, поступавших коварно или жестоко. Неудивительно поэтому, что сельские жители Греции относились кОлимпийцам несколько прохладно. Крестьянам куда ближе были старые,доахейские божества древних туземных племен, культы которых не моглиполностью искоренить никакие историчекие перемены. Правда, как члены общинлюди продолжали формально почитать персонажей гомеровской мифологии, нотепло своей души предпочитали отдавать Матери-Земле, нимфам и демосамстихий.Выразителем настроений греческого земледельца стал беотийский поэтконца VIII в. до н. э. Гесиод. Судьба этого человека была типичной для того времени. Отец его,разорившийся крестьянин, пытал счастья в колониях, но торговца из него невышло, и, гонимый "злой нищетой", он вернулся на родину. Гесиод родился всуровом краю у горы Геликон, где зимой постоянно дуют пронзительные ветры, алетом царит изнуряющий зной. На этом унылом фоне протекала жизнь поэта, сранних лет познавшего нужду и тяжелый труд. Скудная земля едва моглапропитать его семью. После смерти отца Гесиода постоянно преследовалинеудачи. Тяжбу из-за скудного наследства выиграл его младший брат, Перс,который, подкупив судей, обрек Гесиода на нищету. Дальнейшие взаимоотношения братьев мало известны, но из поэмы "Труды идни", где Гесиод обращается к Персу, явствует, что соперники примирились.Правда, произошло это лишь после того, как Перс сам разорился, но Гесиоднаставляет его без всякого злорадства: скорее как отец, чем как оскорбленныйбрат. По тематике стихи Гесиода вполне можно назвать религиозными. Егоинтересовала старая мифология; в своей "Теогонии" он собрал сказания опроисхождении богов, об их борьбе с титанами и победе Олимпа. Но религиозныйдух в поэме отсутствует. Бросается в глаза, что перипетии бессмертных Гесиодрисует как нечто далекое от человека, почти его не касающееся. Боги живутсами по себе: спорят, воюют, вступают в браки, люди же мелькают в "Теогонии"как третьестепенные существа. Мало того, очевидно, что Зевс не только непомогает им, но и настроен по отношению к ним враждебно. Только Прометей(возможно, древний бог туземцев Греции) вступается за них и добывает имогонь. Поэт глухо намекает на какую-то распрю между людьми и богами (4). Всеэто доказывает, что собиратель мифов был далек от искреннего благоговенияперед Олимпом. Свои раздумья о жизни и вере Гесиод изложил в поэме "Труды и дни".Натура меланхолическая, человек, привыкший на все смотреть сквозь призмумудрой печали, Гесиод отворачивал свой взор от грозной красоты Геликона,предпочитая описывать ненастные дни и унылое завывание ветра в горах. Ноприрода стучалась в его сердце, когда он пас коз, и Гесиод наконец научилсяразличать ее таинственные голоса. Он рассказывает, что ему стали являться божественные девы музы,владеющие секретами счастья и мудрости. Была ли то лишь аллегория илидействительно видения и сны вдохновляли поэта, во всяком случае Гесиодсчитал себя избранником муз, отмеченным их печатью. Он не походил наэкзальтированного мистика, для этого у него был слишком трезвый и земной умкрестьянина, однако именно любовь к земле и труду составляла самое существоего религиозности. Надо признать, что музы не баловали поэта новыми откровениями. Скореенаоборот, Гесиод, излагая их "учение", становится поборником возврата кархаическим верованиям и обычаям. Наставления "Трудов и дней" - это не чтоиное, как огромная система первобытных табу и суеверий. Когда Гесиод говорито семье Олимпийцев, речь его лаконична и суха, зато там, где он касаетсяхтонических* поверий, в его голосе начинают звучать искренность исердечность. ------------------------------------------------- * От "хтонос" - почва. Культы, связанные с землей Он заботливо сообщает Персу о необходимых правилах и предосторожностях.Вступая в прозрачные струи ручья, не забудь помолиться нимфам и омыть руки,в противном случае тебя ждут несчастья. Омовения необходимы при принесениижертвы. Стоя перед божеством, человек не смеет быть обнаженным; обнажаясьпосле захода солнца, можно оскорбить Ночь. Когда сидишь на пиру, грехобрезать ногти. Если вступаешь в брак, не забудь вопросить Судьбу черезполет птиц. Мальчик, случайно положенный в гробницу, рискует впоследствиипотерять мужскую силу. Гесиод скрупулезно отмечает все священные дни, указывая, в какой из нихлучше стричь овец, делать запасы, зачать младенца мужеского пола илиприручить быка. Особые дни положены для вскрытия сосудов с вином и началапостройки корабля. Множество и других подобных премудростей заключено в"Трудах и днях". Откуда же у грека той эпохи эта тяга к старинным обрядам, к мирудревнейших земледельческих верований? Ведь все изложенное у Гесиода не былолишь его личной фантазией или пристрастием; его поэмы не прославились бытак, если бы воззрения поэта не привлекали симпатии многих. В художественномотношении они бесконечно уступали Гомеру, и, следовательно, современниковинтересовали прежде всего выраженные в них идеи. Секрет успеха Гесиодазаключается в том, что он выразил настроения крестьян, осуждавших новшествагородской жизни. Гесиод - апологет прошлого, кладезь житейской мудрости пахаря. Онпрославляет благородный труд патриархальной старины и почти с отвращениемговорит о морских путешествиях, источнике обогащения торговцев. "Труды идни" изобилуют практическими советами по сельскому хозяйству; Гесиод говоритоб этих вещах уверенно и как знаток. Отказ от новой, городской цивилизациирожден у поэта тоской по "утраченному раю" сельской идиллии.Поэма Гесиода - один из первых в истории примеров протеста против ростаматериальной культуры. Нетрудно понять причины этого протеста. Человек, какправило, не знал меры в своих начинаниях: цивилизация слишком частопринимала уродливый характер, вызывая у людей недовольство и тягу копрощению. Древний мир знал своих Руссо и Толстых. Израильские рехавитыотказывались жить в каменных домах, выращивать виноград и стричь волосы;Лао-цзы мечтал о временах первобытной естественности; точно так же и Гесиод- враг городской жизни, проповедник возврата к жизни природной. Главным аргументом этих людей против цивилизации было то, что она ведетмир к нравственному вырождению. Именно поэтому они видели в росте городовпричину всех бедствий народа. Гесиод с горечью говорит о всемогуществеденег, алчности и подкупах. Неправедного судью он сравнивает с ястребом,который, сжав в когтях соловья, надменно спрашивает: "Что ты, несчастный,пищишь?" Гесиоду многое открыл здесь собственный печальный опыт. Лжи, корысти и насилию поэт противопоставляет божественнуюсправедливость - Дике. Хотя, следуя общей традиции, он и связывает этубогиню с Олимпом, но в сущности она как-то не вяжется с ним. Может ли Дикебыть наперсницей Зевса, если он является скорее врагом, чем другом человека?Ведь по его воле род людской обречен на борьбу за жизнь. Скрыли великие боги от смертных источники пищи: Иначе каждый легко бы в течение дня наработал Столько, что целый бы год, не трудясь, имел пропитанье, Тотчас в дыму очага он повесил бы руль корабельный... Но далеко Громовержец источники пищи запрятал (5). И, однако, Гесиод далек от богоборчества. Пусть его интерес к историибогов - это не интерес почитателя, а скорее желание знать мир противника,тем не менее этот мотив тщательно скрыт. Вместе с поверженными титанами поэтпризнает владычество Олимпа. Он боится его, и ему хочется, чтобы Зевс правилв согласии с Дике. Быть может, увещевая брата быть справедливым и честным,Гесиод в глубине души сознавал, что в этих поучениях Зевс нуждается неменьше, чем Перс. Но господин есть господин. Судьба поставила Зевса надмиром, и человеку неоткуда ждать помощи. Громовержец лишь терпит его.Конечно, у людей есть друзья - это демоны и нимфы, помощники крестьянина, нои они подчиняются Зевсу. Гесиоду кажется, что участь людей - медленное угасание, и отсюдарождается его исторический пессимизм. Он с восторгом говорит о дозевсовомвремени, когда люди процветали под властью Крона. То был золотой век, когдасмертные "не знали ни горя, ни печали, ни тяжкого труда". Не было жестокогосоперничества между ними, не было мучительных противоречий веры и жизни,"душа их была спокойной и ясной". Трудились с радостью, умирали, "словнообъятые сном". Но времена эти прошли безвозвратно. Следующее, серебряное поколение - уже значительно хуже, оно породилобезумцев, отказавшихся от служения богам. Вероятно, в предании о них смутноотразился облик ахейских пришельцев, отвергших старые культы, в то время какзолотой век мог быть воспоминанием о славных временах Крита. За серебряным следовало медное поколение могучих богатырей. Но "сила ихсобственных рук ужасную принесла им погибель". Четвертый период - время героев Троянского похода. "Грозная их погубилавойна и ужасная битва". И вот наконец наступил железный век - закатчеловечества. Обуянные жадностью и злобой люди ведут между собойнескончаемую борьбу. Поэт сетует на то, что ему суждено быть свидетелем этоймрачной эпохи. Если бы мог я не жить с поколением пятого века! Раньше его умереть я бы хотел или позже родиться. Землю теперь населяют железные люди. Не будет Им передышки ни ночью, ни днем от труда, и от горя, И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им (6). Но впереди Гесиод видит нечто еще худшее - полное одряхление людей; емукажется, что история - это наклонная плоскость, по которой они скользят вбездну. Миф о возрастах человечества, воскрешенный в наши дни Шпенглером иТойнби, был известен еще в Вавилоне, где впервые сложилось пессимистическоевоззрение на мир (7). Но Гесиод самостоятельно обработал эту тему для того,чтобы выразить свое печальное кредо. Беотийского певца часто сравнивали с пророком Амосом. Действительно,этот великий современник Гесиода тоже вышел из крестьянской среды и тожеобличал общественную неправду. Но взор пророка был устремлен вперед. Онвидел в истории не только периоды регресса, но и высшую целенаправленность.Греческий же поэт весь обращен в прошлое: для него самое прекрасное, чтобыло на земле, покоится в могилах. И это естественно, ибо где он мог черпатьвдохновение для иного взгляда на жизнь? На кого было уповать? На закон Дике?Но откуда исходил этот закон? Если с Олимпа, то почему же царь боговпроявлял столько зависти и мстительной злобы? Старые божества землепашцев, ккоторым тяготел Гесиод, были едва ли намного надежнее. Ведь музы жепризнались Гесиоду, что они говорят людям правду или ложь в зависимости отсвоей собственной прихоти. Иначе и быть не могло: они по природе своей стольже капризны и переменчивы, как облака над Геликоном. Трудно надеяться найтиу них настоящую правду. Так, блуждая где-то между магизмом прадедовских культов, властнымОлимпом и непреодолимой жаждой справедливости, Гесиод навсегда остался взамкнутом круге противоречий, жалуясь на судьбу, забросившую его во тьмужелезного века.
ПРИМЕЧАНИЯ
ГЛАВА 1 ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК. ГЕСИОД 1. Генезис идеи Судьбы был рассмотрен нами во II томе ("Магизм иЕдинобожие"). Рок выступает в античном миросозерцании как "предзаданныйсверхмировой порядок" (см.: В. Гайденко. Тема судьбы и представление овремени в древнегреческом миросозерцании.- "Вопросы Философии", 1969, Э 9,с. 93). В этой же работе (с. 90) разобраны синонимы, означающие Судьбу вразных ее аспектах: Мойра - участь, Тихе - слепой случай, Ананке -необходимость, предопределенность, Дике - закон возмездия, осуществляемыйНемесидой. С верой в Судьбу тесно связано представление о самозамкнутости иизвестной статичности мира. Этот аспект как противоположный библейскомуучению о динамике тварного бытия рассмотрен в работе С. Аверинцева"Греческая "литература" и ближневосточная "словесность" (Типология ивзаимосвязь литератур древнего мира. Сб. статей. М.,1972, с. 206-266). 2. Геродот. История, II, 53. 3. Гомеровские гимны, XIII, К Гермесу. Пер. В. Вересаева. 4. Гесиод. Теогония, 535. Существует предположение, что в этом намекезвучит отголосок борьбы между Зевсовой религией и религией доэллинскихплемен. См.: Г. Властов. Теогонии Гезиода и Прометей. СПб., 1897, с. 182 сл. 5. Гесиод. Труды и дни, 42 сл.. Пер. В. Вересаева. 6. Гесиод. Труды и дни, 49. 7. См.: П. Гринцер. Две эпохи литературных связей.- Типология ивзаимосвязь литератур древнего мира. Сб. статей. М.,1972, с. 40; Д. Редер.Мифы и легенды древнего Двуречья. М., 1963, с. 38 сл.; М. Н. Jатеsoп.Мythodology of Ancient Greece, р. 260. Глава вторая ОЧЕЛОВЕЧЕННЫЕ БОГИ Спарта и Афины, VIII-VI вв. Друзьям в беде помочь бессильны боги. Еврипид В то время как сельские жители с недоверием и даже враждебностьювстречали рост городской цивилизации, для самих горожан новые условияоткрывали перспективы дотоле неведомые и желанные. Менялся весь их жизненныйуклад, причем на ход этих перемен воля вождей, политиков и реформаторовоказывала теперь куда большее влияние, чем тысячелетние традиции. Грециявступала на путь социальных экспериментов. Власть монарха, который вел свою родословную от богов, отступала передпопытками рационального устройства общества. И с самого начала эти попыткиприняли два направления: одно было связано с дорийской Спартой, а другое - сАфинами, населенными племенем ионийцев. В Спарте все было словно решено раз и навсегда. Порядок, установленныйлегендарным Ликургом при поддержке вооруженных отрядов, процветал поддевизом: "Побеждать и повиноваться". Как дисциплинированный воин не долженобсуждать приказов, так и рядовой спартанец был обязан беспрекословно чтитьединый устав государства: он принадлежал не себе, а обществу. Спартанцы горделиво именовали себя "общиной равных", ибо все, кромеостатков старого населения - илотов, обладали одинаковыми правами в полисе.Однако обязанностей у спартанцев было неизмеримо больше, чем прав. Воспитанием граждан занималось государство, представленное ВерховнымСоветом, Герусией. Власти решали даже вопрос о жизни и смерти новорожденногоребенка: если он казался слабым - его уничтожали. Подростков приучали ктяготам походной жизни и лишениям, испытывали их храбрость в драках,заставляли шпионить друг за другом и доносить. Спарта походила на военный лагерь: стол - общий, одежда однообразная.Обычай общественного питания мотивировался тем соображением, что длячеловека лучше, если он будет как можно больше на глазах у всех. Постоянная муштра избавляла граждан от необходимости ломать голову надмировыми вопросами. Им прививали жестокость, ненависть к чужакам, готовностьотдать жизнь за родину. Это была первая в истории попытка решить проблему организации обществав духе "закрытого" режима. Спарта освободилась от политических распрей, ипоэтому другие полисы, уставшие от них, иной раз с завистью смотрели наобразцовый порядок дорийцев. Но политическая стабильность была куплена дорогой ценой. В культурномотношении Спарта в конце концов оказалась пустоцветом. Она прославилась восновном лишь боевыми песнями и гражданскими стихами, оставив будущимпоколениям пугающий пример общества, где государство поставлено надчеловеком. Если бы тот, кому довелось побывать в Спарте, посетил Афины, его преждевсего поразил бы психологический контраст между этими полисами. Воспитанникивоенизированного строя отличались угрюмым нравом; говорили, что от нихуслышать слово труднее, чем от статуи, а когда они нарушали молчание, речьих была кратка, как армейская команда. В Афинах же все было наоборот: город кипел политическими страстями, наплощади не утихали споры, болтовня, остроты и смех. Экспансивные, жадные доновинок, увлекающиеся модами и сенсациями, влюбленные в свободу, ионийцыбыли той средой, где закладывались светские основы европейской цивилизации.Книги греческих авторов, повествующие об Афинах тех времен, пестряттерминами "демагог", "тирания", "демократия" и другими, которые, пусть внесколько ином смысле, стали ходячими в новое время. Свобода выражениямыслей не была абсолютной, но она не шла ни в какое сравнение соспартанскими строгостями. Если в Спарте человека дрессировали с пеленок, готовя на службугосударству, то в Афинах признавалось законным, что интересы народа могутоказаться в противоречии с интересами властей. Здесь, в Аттике, граждане впервые заявили о своем праве решать судьбуотечества и утверждать формы правления. На историческую арену выступила всясовокупность свободного населения - демос. Десятки лет шла борьба между демосом и аристократией, пока в 594 годуправителем Афин не был избран Солон. Мудрец, поэт и гениальный политик, онсумел не только установить равновесие между враждебными партиями, но ипровести ряд важных преобразований. От отменил долговое рабство - этот бичдревнего мира, с которым в те же годы, что и Солон, воевал пророк Иеремия.По его настоянию выкупили проданных на чужбину афинян, ввели ограничение навладение землей, узаконили суд присяжных. Но главное достижение Солона - этовнедренные им принципы демократического правления. Аристотель верноопределил их сущность, говоря, что Солон отнюдь не просто отдал всю власть вруки толпы, но "имел в виду дать народу только самую необходимую силу -именно избирать и контролировать должностных лиц: без этих прав народ был бы в положении раба и настоящим врагом правительства". После ухода Солона от дел и новой полосы смут в 509 году былаокончательно установлена демократическая конституция. Правитель Клисфен ввелтайное голосование, так называемый "остракизм". Трудно переоценить значение этого переворота. Ведь в иерархическомобществе во многом действуют еще законы животного мира. Прежде считали, чтостая есть нечто хаотическое, однако теперь установлено, что в ней существуютстрого очерченные градации, подчинение и своеобразный "вождизм". Поэтому небудет преувеличением сказать, что демократия, наряду с искусством, религиейи наукой, является одной из подлинно человеческих черт общества. Говоря так, не следует, впрочем, забывать, что речь идет не об"идеальной" форме правления (подобная форма может быть образована лишьидеальными людьми), но - о наилучшей из возможных структур, которая менеевсего подавляет свободу личности. И создателями основ этой структуры былиафинские реформаторы, безусловно заслуживающие одного из первых мест средигероев истории.На фоне успехов афинян в сфере социальной особенно поражает картина ихрелигиозной жизни: здесь этот талантливый народ обнаруживает консерватизм ибеспомощность, как будто бы весь его творческий потенциал был израсходованна "светские" области. Почти единственными скрижалями веры для жителей полисов в то времяпо-прежнему оставались поэмы Гомера. Объясняется это не толькопривязанностью греков к национальному прошлому. В эпоху колонизации иполитических движений, приведших к созданию новых общественных систем, вновьвозродился угасший было дух мужества и героики. Поэтому главная тенденция"гомеровской" религии - очеловечивание богов- находила живейший отклик средигорожан (1). Однако вскоре этот культ человеческого начала начинает тормозитьдвижение греческой религии к более высоким ступеням; она оказывается уже не в состоянии подняться над простымантропоморфизмом. Боги застывают в том виде, как их канонизировали Гомер иГесиод. То, что некогда одухотворяло богов, теперь замкнуло их в тесныерамки несовершенной человеческой природы. Бессмертие, поддерживаемоеволшебным напитком, и необоримая сила олимпийских великанов являлись лишьчисто внешними признаками, отличающими богов от людей. Процесс сближения между двумя мирами - Олимпом и родом смертных -прослеживается и в религиозном искусстве Греции VII и V веков. Появившиеся в начале этого периода храмы сооружались по образцу жилищ иобычно отличались не слишком большими размерами. Это не случайно: строя их,греки в первую очередь хотели предоставить Зевсу и Посейдону "дом" впределах своего города. Так, согласно эсхиловской "Орестее" народ, пытаясьсмягчить гнев эриний, обещает соорудить им жилища-храмы в Афинах. Возводя "Обиталища" для богов, греки надеялись сделать бессмертныхсвоими согражданами, покровителями полиса. Здесь нетрудно заметить нечто родственное вере Израиля, который видел вИерусалимском храме знак присутствия Божия. Но в то время как близостьсвятыни усиливала в ветхозаветном человеке чувство трепета и благоговения,для грека вселение бога в храм было одним из средств очеловечения его.Разумеется, античное святилище тоже было окружено ореолом тайны, но вбольшей степени оно знаменовало "приручение" грозного олимпийца, почтинасильственное удержание его в полисе. Бывали даже случаи, когда статуиприковывали цепями, чтобы помешать богу покинуть свое жилище. Эта же тенденция к стиранию границ божественного и человеческогонаметилась и в культовых изображениях. Если от старых, примитивных идоловвеяло чем-то загадочным, сверхъестественным, то в дальнейшем мы видим образывсе более земные, доступные, человечные. Путь этот завершился в стиле"высокой классики" V и IV веков. Когда-то один французский писатель назвал классические статуи"истинными богами и богинями", но на самом деле они по существу пересталиуже быть богами, а превратились в идеализированных людей. И пожалуй, именноэтого добивались греческие мастера, следуя духу "гомеровской" религии. Божество, изваянное из камня, наделенное прекрасным земным ликом,живущее в собственном доме, мыслилось в значительной степени как друг,защитник и сосед грека. Олимп и город оказались рядом; ведь недаром мифыпостоянно говорили о любви и браках между бессмертными и людьми. Параллельно с этим умалением идеи Божественного возрастал и культовыйхаос, ибо каждый городок и каждая местность хотели иметь "своих" богов. Дажев одной семье могли быть поклонники разных культов. Нередко провозглашалисьи новые божества: удача или несчастье, памятное событие или непонятноеявление природы - все это легко пополняло и без того уже обширный пантеон.Многие почитаемые боги пришли в Грецию из Азии и с Крита, в первую очередьАртемида, Деметра, Аполлон. Любопытно, что с ними, особенно с Аполлоном, связана противоположнаятенденция, хотя и слабо выраженная. Восточные боги не так легко поддавалисьочеловечению. Некогда культ хеттского божества Апулунаса распространился поМалоазийскому побережью; в "Илиаде" это Аполлон, поборник Трои. Впоследствиицентром его почитания в Греции стало уединенное горное святилище - Дельфы. Гомер вкладывает в уста Аполлона слова, осуждающие попытки сближениябогов и людей: Гордый Тидид! Никогда меж собою не будет подобно Племя бессмертных богов и по праху влачащихся смертных! (2) Дельфийскийоракул по самой природе своей был защищен покровом тайны. Пифия прорицалатам в состоянии исступления. Жрецы Дельф хотели сделать Оракула средоточием общегреческих верований.Спартанцы, афиняне, ионийцы из Азии - все с трепетом поднимались кдельфийским храмам. Сребролукий бог почитался как существо, властноеосвободить от ритуальных осквернений и кровной мести. Но в конце концов и Аполлон не избежал общей участи Олимпийцев.Объявленный богом гармонии и искусства, он также спустился из заоблачныхвысей и стал олицетворением земной красоты. При всем своем влиянии Дельфы не смогли занять места, к которомустремились. Жрецы Аполлона не выработали цельного религиозно-нравственногоучения, которое могло бы возвысить их над другими духовными центрами; к томуже они сильно подорвали свой авторитет участием в темных политическихинтригах.Для жителей Аттики в полном смысле "своей" богиней была Афина Паллада -покровительница войны и мудрости. Это суровое гражданское божество, чем-тонапоминающее ассирийскую Иштар, являлось скорее символом государства, чемпредметом религиозного благоговения. Любовь к ней означала любовь к отчизне.Высшим делом благочестия в отношении к Палладе (как, впрочем, и к другимОлимпийцам) являлось участие в общественном культе и праздниках. Полагали,что богиня радуется им, и, поэтому народ не скупился на парадные торжества,игры и состязания в честь своей покровительницы. Ей слагали торжественныегимны: Славить Афину Палладу, оплот городов, начинаю Страшную. Любит она, как Арес, военное дело: Яростный воинов крик, городов разрушенье и войны. Ею хранится народ, на сраженье ль идет иль с сраженья. Славься, богиня! Пошли благоденствие нам и удачу! (3) Однако любая гражданская религия, лишенная интимной связи с верующейдушой, как правило, суха и лубочна. У людей с богатым внутренним миром онанередко вызывает если не отвращение, то по крайней мере равнодушие. Культгородских богов рано стал превращаться в общественную повинность, а там, гдев религии торжествует форма, она обречена на вырождение. При этом казенному благочестию сопутствовал, как это нередко бывает,государственный фанатизм. Греция стала одной из первых стран, где началигнать инакомыслящих. Преследованиям за оскорбление богов подвергались, какмы увидим, Анаксагор и Протагор, Сократ и Аристотель. Величайшим грехомсчиталось пренебрежение внешним культом или покушение на культовоеимущество. Убеждение, что жертвой можно искупить любой проступок,способствовало, по мнению Платона, порче нравов. Много говорилось и писалось о выхолощенности поздней религии римлян, нопо справедливости нужно сказать, что прообраз этого омертвения существовалуже в эллинском полисе. Никакие политические страсти, состязания певцов илиспорт не могли заполнить духовный вакуум, тем более что на смену массовойродовой психологии шло возраставшее самосознание личности. Человек ужепереставал видеть себя только звеном гражданского целого. Власть общества итрадиции начинали тяготить его. Духом протеста и негативизма проникнута поэзия Архилоха (VI в.),который любил поднимать на смех почтенных людей города и привычныеусловности. Считалось, например, позорным потерять свой щит в битве. НоАрхилоха это совсем не тревожило: "Сам я кончины зато избежал, и пускайпропадает щит мой". В дни всеобщего траура по погибшим согражданам он вовсеуслышание заявляет: "Я ничего не поправлю слезами, а хуже не будет, еслине стану бежать сладких утех и пиров". Народные верования мало привлекали людей столь независимых, и хотя насловах они чтили богов, зачастую это была пустая формальность. Слишкомземные, слишком понятные, боги оказывались существами почти того же порядка,что и смертные. Между тем люди не могут долго довольствоваться идеалом,который не возвышается над уровнем человеческого. То, перед чем человекможет склониться, не унижая своего достоинства, должно превосходить его, аэтого нельзя было сказать о гомеровских богах. Поэтому естественно, что взормыслящих греков все чаще силился проникнуть в таинственные небеса поверхОлимпа. Но что они могли найти там? Из поэм Гомера им было известно, что боги бессильны перед решениямиСудьбы, а следовательно, правит миром она. Вселенная же, таким образом,являет собой как бы систему всеобщей зависимости. Раб подчиненчеловеку-господину, человек - игрушка богов, боги подвластны Судьбе. Уделчеловека - рабство не только внешнее, но и духовное, ибо он предстоит богамне с чувством смирения, а скорее как невольник. Смирение рождается из веры вблагость высших сил, между тем никаких признаков благости Мойры у Гомеранельзя было найти. Ее предначертания - лишь прихоть, не имеющая цели исмысла: они превращают мир и человека в абсурд. Феогнид с упреком вопрошает Зевса: Как же, Кронид, допускает душа твоя,чтоб нечестивцы Участь имели одну с теми, кто правду блюдет? И со вздохом отвечает самсебе: В жизни бессмертными нам ничего не указано точно, И неизвестен нам путь, как божеству угодить (4). Напрасно люди радуютсясвоим победам над природой - от власти Рока они все равно не смогут уйти. Нестарался ли отец Эдипа, получив предсказание, избежать гибели? И он, и самЭдип, победитель Сфинкса, оказались повержены. Но если такова участь земнородных, то какой смысл просить у боговсчастья? Оно вообще пустая греза. За красочными картинами гомеровского эпоса скрывается глубокозапрятанная мысль об обреченности людей и народов. Оборона Трои бесполезна -ее жребий предопределен; Ахиллес знает о неизбежности своей ранней гибели,Одиссей - об участи своих товарищей. И что удивительного, если у певца,прославляющего могучих витязей, внезапно вырывается скорбное восклицание:Меж существами земными, которые дышат и ходят, Истинно в целой Вселенной несчастнее нет человека! В VII столетии поэтМимнерм Колофонский продолжает эту линию гомеровского пессимизма, оплакиваябыстротечную людскую долю: Мы ж точно листьев краса, что рождает весны многоцветной Время, когда над землей солнца теплее лучи. Да, точно листьев краса, наслаждаемся юности цветом Недолговечным: от нас скрыли и зла и добра знание боги (5). Столь же печально смотрит на жизнь другой греческий поэт, Семонид изСамоса: Наш быстротечен день, Как день цветка, и мы в неведенье живем: Чей час приблизил бог, как жизнь он пресечет. Но легковерная надежда всех живит, Напрасно преданных несбыточной мечте... Все беды налицо - но Керам* нет числа, И смертных горести ни выразить, ни счесть (6). --------------------------------------------------------------------- * Керы - богини судьбы, посылающие беды Феогнид воскрешает древнее сказание о Силене, который объявил человеку,в чем для него высшее благо: Было бы лучше всего тебе, смертный, совсем не родиться, Вовсе не видеть лучей ярко светящегося дня; Если ж - родился: пройти поскорее в ворота Аида И под землей глубоко в ней погребенным лежать (7). Даже поэт Анакреонт, стяжавший славу своими игривыми стихами,неожиданно как бы проговаривается: Умереть бы мне! Не вижу никакого Я другого избавленья от страданий (8). Так, подобно индийцам в эпоху расцвета аскетического движения, грекипришли к мысли о том, что земная жизнь - это долина скорби. Однако, в отличие от Индии, Греция не сразу отвернулась от преходящегодля того, чтобы искать истину в царстве Духа. Эллинское сознание поначалупыталось найти путь возврата к природе, надеясь вернуть утраченную гармониюи равновесие. Это выразилось в культе чувственности и обращении к природноймистике. Многие в это время стали искать забвения в мимолетных радостях ибездумных наслаждениях. Иным казалось, что здесь нет лучшего помощника, чемвино. Старый аристократ Алкей с Лесбоса, устав от бесплодной политическойборьбы, провозглашает: К чему раздумьем сердце омрачать, друзья? Предотвратим ли думой грядущее? Вино - из всех лекарств лекарство Против уныния. Напьемся ж пьяны! (9) Так же и Феогниду панацеей от всех печалей представляется опьянение:Скоро за чашей вина забывается горькая бедность, И не тревожат меня злые наветы врагов. Другим способом приобщения к"естественности" была эротика. "Фиалкокудрая, с улыбкой нежной" Сафо -знаменитая поэтесса Лесбоса - окружает себя семьей прекрасных подруг, скоторыми предается изощренной игре чувств. Ее кружок - своего рода убежищелюбви, где девушки, скрывшись от жестокого мира, создавали себе иллюзиюособой, исполненной красоты жизни. Сафо послушна "горько-сладостномунеоборимому змею". "От страсти я безумствую",говорит она. Ароматный чадлюбви-муки, казалось, помогал забыть опостылевшие будни. Любовь, любовь - вовсех видах и обличьях, лишь бы найти восторг и экстаз, пусть мгновенные!Нужно самозабвенно раствориться в природе и страсти. Погоня за"естественностью" оборачивалась противоестественным: Сафо воспевает своихдевушек. Анакреонт - юношей: зарождается болезненное отчуждение полов,которое оказало роковое влияние на эллинский мир. Этому способствовало и то, что в Афинах женщины составляли целый класслюдей, живших под тяжким гнетом. Они были как бы частью домашнего инвентаря,служанками, отстраненными от всех интересов мужчин. Женщину лишалиобразования, ограничивали ее участие даже в общественном культе иразвлечениях. Живя в атмосфере демократического строя города, она не моглане тяготиться уродством своего положения. Не случайно поэтому, что женщинывскоре оказались наиболее рьяными поклонницами новых культов, открывших имсвои двери и внесших оживление в их тусклое существование. Еще унизительней была доля рабов. Прошли ахейские времена, когданевольник был почти домочадцем. Теперь раба вообще не считали за человека.Даже Платон полагал, что "в душе раба нет ничего здравого". Рабов, как скот,называли кличками, причем каждый хозяин менял их. Детей рабов нередкоубивали или оскопляли. Таким образом, прогресс демократии не коснулся значительной частиобщества, а примитивный уровень религии не позволял ей утолить духовныйголод людей. Чем меньше приходилось человеку бороться за хлеб насущный, тем острееощущал он пустоту своей жизни, ее бесцельность и обреченность. Египтяне ииндийцы преодолевали подобные кризисы благодаря вере в бессмертие.Гомеровская же религия, говоря о страшной Преисподней, ожидавшей людей загробом, внушала лишь тоску и ужас. Какое-то время патриотический энтузиазмгражданского культа еще мог вдохновлять грека, питаясь чувством коллективнойсолидарности. Однако перед лицом смерти человек переставал быть членомобщества и народа: смерть настигала его самого, и он, лишенный всехсоциальных оболочек, оказывался нагим и беспомощным у края пропасти. Минутуназад Патрокл был царем, непобедимым героем, внушавшим трепет, но вот -удар, и жалкая тень, сетуя и плача, уносится в темную пасть Аида... Лишьглубоко скрытый, непобедимый инстинкт подсказывал людям, что есть какая-тоневедомая возможность иного исхода: Людям одно божество благое осталось-Надежда. Прочие все на Олимп, смертных покинув, ушли (10). Источником этойнадежды оставался для греков опять-таки природный мир.
studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав!Последнее добавление
