История Греции 3 страница

Глава пятая ОРФИЧЕСКАЯ ТЕОСОФИЯ 1. Павсаний. Описание Эллады, IX, 30; Овидий. Метаморфозы, Х-XI;Диодор, I, 96. Суммарное изложение легенд об Орфее см.: Р. Grimal. Grеесе:Myth and Logic, р. 172. 2. С. Рейнак, например, считал Орфея "древним тотемистическим божествомСеверной Греции" (см.: С.Рейнак. Орфей. Париж, 1910, с. 101). О сходствеОрфеева мифа с мифами первобытных народов см.: М. Еliadе. Images andSymbols. N. Y., 1961, р. 164-165. 3. См.: Ф. Зелинский. Древнегреческая религия. Пг., 1918, с. 110; Вяч.Иванов. Дионис и прадионисийство, с. 164. Первые упоминания об Орфеепринадлежат уже авторам, жившим в VI в. до н. э., и это есть указание на то,что время его жизни не могло относиться к указанному столетию (см.: С.Глаголев. Греческая религия. Сергиев Посад, 1909, т. I, с. 220). 4. См.: Н. Новосадский. Орфические гимны. Варшава, 1900, с. 230.Основные издания первоисточников по орфизму: Е. Аbеl. Orphica, 1885; J.Наrrisоп. Рrolegomena to the Study of Greek Religion,1903; О. Кеrп.Оrphycorum Fragmenta. Berlin, 1922. 5. Геродот, II, 81; Диодор, IV, 4. 6. Еврипид. Вакханки, 275. 7. У орфиков существовало несколько вариантов космогонии и теогоний(см.: И.Корсунский. Судьбы идеи о Боге в истории религиозно-философскогомиросозерцания древней Греции. Харьков, 1890, с. 79), но они могут бытьсведены к единому целому. См. их изложение: С. Глаголев. Греческая религия,с. 227; М. Нилссон. А History of Greek Religion, р. 215. 8. Гимны Орфея, VI. Переложение К. Бальмонта. 9. Цит. по пер. Н. Арсеньева "Пессимизм и мистика в древней Греции"("Путь", Париж, 1925, Э 5, с. 78). 10. Диодор, III, 66. 11. Цит. по: С. Трубецкой. История древней философии, т. I, с. 52.Примечательно, что в раннехристианских сочинениях, приписываемых св.Иустину, "О единовластительстве" (2) и "Увещании к эллинам" (15) об Орфееговорится как о человеке, пришедшем к мысли о едином Боге (см.: И.Корсунский. Судьбы идеи о Боге..., с. 93). 12. Павсаний, VIII, 37; Orphycorum Fragmenta, 220. 13. Гимны Орфея, XXXVII, 4. 14. Ранние представления греков о душе и теле рассмотрены у С. Лурье("Разговор тела с духом" в греческой литературе.- Сб. "Древний мир", М.,1962, с. 587). 15. См. П. Милославский/ Древнее языческое учение о странствиях ипереселениях душ. Казань, 1873, с. 166 cл. 16. Эмпедокл. О природе, 117. Пер А. Маковельского. О воззренияхЭмпедокла в целом см.: D. О. Вriеп. Еmpedoclе's Соsmiс Сircle. Cambridge,1969. 17. Orphycorum Fragmenta, 208. 18. Нymn., IV, 30; XII, 10. Пер. Вяч. Иванова. 19. Нymn.,XXXI; Orphycorum Fragmenta, 270. Часть II БОГ И ПРИРОДА. НАТУРФИЛОСОФЫ Глава шестая МИР КАК ГАРМОНИЯ. ПИФАГОР Южная Италия, 540-500 гг. Вселенная постепенно вырисовывается скорее как великая Мысль, чем как большая машина. Д. Джинс С именем Пифагора чаще всего связывают представление обученом-математике и астрономе. Когда Коперник отверг геоцентризм, онссылался на труды пифагорейцев, и хотя нет уверенности, что известнаятеорема была выведена самим Пифагором, его школа, несомненно, внеслаогромный вклад в математические знания Запада (1). Говорят, Пифагор былпервым, кто назвал себя "любителем мудрости", философом, и таким образомместо его - у преддверия античной мысли, рядом с его современниками,натурфилософами Милета. Однако те немногие сведения об этом человеке,которыми мы располагаем, рисуют Пифагора в первую очередь оккультнымучителем и религиозным реформатором (2). В то время как Орфей и Меламп остаются фигурами совершеннонеразличимыми за пеленой мифов, Пифагор - лицо вполне историческое. Геродот,родившийся несколько лет спустя после его смерти, называет Пифагора"величайшим эллинским мудрецом" (3). Даже малодостоверные легенды, изкоторых почти целиком состоят позднейшие биографии философа, помогают вчем-то уяснить его характер. В них проглядывают черты яркойиндивидуальности. Появление Пифагора означало качественно новый этап в умственной жизнигреков. Прежде о Судьбе, богах, мире и людях говорили лишь поэты. Пифагор же- первый религиозный мыслитель и наставник Эллады, своего рода пророк,который стремился углубить и развить орфическую теософию. История мысли - это в значительной степени история мыслителей. Личныйгений оплодотворяет нерасчлененную и бесформенную стихию традиции, созидаянечто новое. Разумеется, вне стихии народного сознания и богословие, ифилософию, и искусство едва ли возможно себе представить; они питаются ею,как корни растения соками земли. (Даже такой "уединенный" мыслитель, какКант, несомненно, вырос на почве протестантской религиозности.) Но, с другойстороны, без организующей силы индивидуального мышления эта стихия обреченабыла бы оставаться бесплодной. Именно сила творческой личности определяетзначение Пифагора для античного мира. "Религия,- по выражению Бердяева,- есть мистика, в которой засветилсяЛогос, началось прозрение смысла вещей". Дионисизм и мистерии были мистикойподсознания; орфики первыми попытались внести в нее начало "разумения", нотолько Пифагор явился завершителем духовного течения, вышедшего из Дельф,Элевсина и культа Вакха. Более того, он в свою очередь пробудилинтеллектуальное движение, которое привело к созданию философии Платона.Основатель религиозной доктрины и отец философского идеализма, Пифагорстоит, таким образом, на развилке путей эллинского духа.По преданию, Пифагор родился около 580 г. до н. э. на острове Самос,вблизи ионийского побережья Малой Азии. Первые познания он мог получить отсвоего отца, ювелира: в те времена эта профессия требовала многостороннейобразованности. Есть указания, что его предки были сирийцами илифиникиянами, и, может быть, еще в своей семье он приобщился к религиознойтрадиции Востока (4). Для тогдашней греческой молодежи посещение чужих странбыло главным способом расширить запас знаний, и поэтому юность свою Пифагорпровел в путешествиях. Ему было лет тридцать, когда он приехал в Египет и там познакомился сдревней мудростью жрецов: медициной, математикой и метеорологией. Говорят,что при вторжении персов в Египет Пифагор был захвачен в плен и отвезен вВавилон. Существует легенда, будто в то время он встретился с иранскимпророком Заратустрой и даже побывал в Индии (5). Но, по мнению большинстваисториков, эти сведения (записанные, кстати сказать, много веков спустяпосле смерти мудреца) являются скорее романом, чем историей (6). Наиболеедостоверными можно признать указания на поездки Пифагора в Вавилон иособенно Египет, с которыми греки в то время имели тесные отношения. Вполнепонятно, что религии этих стран должны были произвести большое впечатлениена "любителя мудрости" и дать богатую пищу его воображению и мысли. Вернувшись на Самос, Пифагор нашел родину в руках диктатора Поликрата,который упрочил свою власть, опираясь на союз с персами. Поначалу моглопоказаться, что остров расцвел после трудных лет политических переворотов.Поликрат, сам выходец из торговой среды, поощрял ремесла и искусства.Повсюду сооружались обширные постройки, поражавшие своим великолепием. Придворе правителя находили приют выдающиеся поэты и художники. Но Пифагорбыстро понял цену этой золотой клетки. Опека властей оказалась тяжкимбременем для свободы мысли. По словам Порфирия, философ "видел, что тиранияслишком сильна, чтобы свободному человеку можно было доблестно переноситьнадзор и деспотизм" (7). Пифагор проникся отвращением к самосскому режиму изадумал навсегда покинуть отечество. "Ненавидя душой тиранию, сам онизгнанье избрал",говорил Овидий, читавший одну из древних биографий философа(8). О подробностях этого переселения (или изгнания?) ничего не известно.Мы знаем лишь, что в 540 г. Пифагор сел на корабль, отплывавший в Италию, ичерез некоторое время прибыл в город Кротон. Сюда, в богатый торговый порт у берегов Тарентского залива, в такназываемую "Великую Грецию", стремились многие путешественники, купцы имастера. В этом царстве колонистов общая атмосфера была намного свободнее,чем на Самосе. Трудно сказать, где окончательно сложились воззрения Пифагора и когдаон почувствовал в себе призвание духовного учителя, во всяком случае именнов Кротоне он начал излагать свою доктрину и основал Союз, или братство. Егодеятельность началась почти одновременно с проповедью Будды, Конфуция иИсайи Второго. В пифагорейском Союзе авторитет учителя был непререкаем: ссылка на егомнение ("Сам сказал!") решала все споры. Это объяснялось тем, что наПифагора смотрели как на чудотворца и вообще существо сверхъестественное.По-видимому, в его личности было нечто такое, что внушало веру в егоблизость к таинственным мирам. Он сам говорил о себе как о посланнике богов,подчеркивал свою исключительность, одеваясь, как жрец, в белые одежды,поражая всех "важностью вида" (9). Каждое его движение было отмеченодостоинством и сознанием учительской роли. О нем рассказывали самые необычайные вещи: будто он появлялсяодновременно в разных местах, проникал в загробные области, беседовал сдухами. Говорили, что однажды, когда Пифагор переходил реку, из водыраздался голос, приветствовавший его (10). Все это - свидетельства оченьпоздних легенд, но они, по-видимому, верно отражали настроения, царившие вкругу первых пифагорейцев. Бертран Рассел называет Пифагора чем-то средниммежду Эйнштейном и Мэри Эдди, основательницей секты "Крисчен сайенс", но,пожалуй, если уж сравнивать с современностью, он больше напоминает Штейнерас кругом его почитателей - антропософов. Находились люди, которые насмехались над Пифагором, называя егошарлатаном и честолюбцем. Его импозантность казалась им игрой, рассчитаннойна легковерие. Гераклит презрительно отзывался даже об обширной эрудицииПифагора. Но влияние пифагорейства показывает, что оно представляло собойсерьезное течение, да и вообще нет оснований сомневаться в подлинноймудрости и мистической одаренности основателя Союза. Если европейцы сдоверием относятся к необычайным способностям йогов, почему считать вымысломподобные способности у Пифагора? Скорее всего легенды о нем имели реальноеоснование, хотя утверждать нечто большее вряд ли возможно. До нас не дошло ни одной строчки, написанной самим Пифагором, а древниеавторы уверяли, что он вообще ничего не писал (11). Это вполне вероятно, ибов ту эпоху духовная истина считалась обычно уделом посвященных избранников;писать означало отдать ее на всеобщий суд. Но и устное учение Пифагора былоэсотерическим. О его содержании, по словам Порфирия, никто не мог сказатьничего определенного, так как пифагорейцы "давали строгий обет молчания".Тем не менее основные черты Пифагоровой доктрины не утеряны полностью.С распадением Союза его члены меньше заботились о соблюдении тайны.Пифагорейские школы и кружки существовали очень долго, вплоть до первыхвеков нашей эры. Благодаря этому традиция не была прервана. Ряд важных ееположений сообщают Аристотель, Овидий, Аэций, Диоген Лаэртский, которыемогли получать сведения непосредственно из пифагорейской среды. Овидий в таких выражениях рисует Пифагора-учителя: Постигал он высокою мыслью В далях эфира - богов; все то, что природа людскому Взору узреть не дает, увидел он внутренним взором. То же, что духом своим постигал он и бдительным тщаньем, Все на потребу другим отдавал, и толпы безмолвных, Речи дивящихся той, великого мира началам, Первопричинам вещей, пониманью природы учил он. Что есть Бог; и откуда снега; отчего происходят Молнии - Бог ли гремит иль ветра в разъярившихся тучах; Землю трясет отчего, что движет созвездия ночи? Все, чем таинственен мир (12). Из этих строк явствует, что концепция Пифагора была натурфилософской.Он искал божественное Начало в природе, не отделяя религиозного познания отестественнонаучного. Овидий излагает и сущность воззрений Пифагора: Не сохраняет ничто неизменным свой вид; обновляя Вещи, одни из других возрождает обличья природа, Не погибает ничто - поверьте! - в великой Вселенной. Разнообразится все, обновляет свой вид; народиться - Значит начать иным быть, чем в жизни былой; умереть же - Быть, чем был, перестать; ибо все переносится в мире Вечно туда и сюда; но сумма всего - постоянная (13). Порфирий, ссылаясь на философа Дикеарха, писал, что, согласно Пифагору,"душа бессмертна, но переходит из тела в тело живых существ; далее всепроисходящее в мире повторяется через определенные промежутки времени, ночто ничего нового вообще не происходит" (14). Это взгляды, характерные дляорфической теософии и восточных религий. Для грека, искавшего цельноемировоззрение и соприкоснувшегося с Востоком, самым естественным былообратиться к учению орфиков, которое сочетало в себе эллинские и восточныеэлементы. Приведенные свидетельства показывают, что Пифагор усвоил идею циклизма,столь свойственную всем древним миросозерцаниям. Метемпсихоз являлся у неголишь частным случаем закона "вечного возвращения". Насколько конкретна была для философа теория перевоплощения, видно изанекдота, сохраненного Ксенофаном: однажды, говорит он, Пифагор обратился кпрохожему с просьбой не бить щенка, так как по его голосу он якобы узналдушу своего умершего друга. О себе Пифагор, подобно Будде, говорил, чтопомнит многие свои прошлые жизни; в частности, он будто бы был троянскимгероем Эвфорбом. Но самосский мудрец интересен не этими взглядами, общими с орфизмом ирелигиями Востока. Центром его учения было понятие гармонии, навеянноекультом Аполлона, бога искусств, света и соразмерности. Говорили, чтоПифагор - ученик дельфийских жрецов. К сребролукому богу прибегали еще Орфейи Меламп, пытаясь упорядочить вакхическую веру. У Пифагора двуединствоАполлона и Диониса, намеченное орфиками, оказывается основным принципомкосмоса. Этим словом (от глагола "космео" - устраивать, украшать) впервыеназвал Вселенную Пифагор. Если Дионис рассыпается фонтаном многообразных явлений, в которомбушуют хаотические силы раздробленности, то Пифагор усмотрел божественное впорядке, структуре, организации. Аполлон был для Пифагора создателемкосмического строя. Таким образом, философ соединял две почти враждебныестихии греческой религии: Хтонос и Олимп, ночь и день, иррациональное иразум. Это, однако, не означало возврата к языческой мифологии. Пифагорпрезирал ее за примитивность и вульгарность. Он утверждал, что видел впотустороннем мире Гомера и Гесиода, которые терпели муки за то, чтоповторяли нелепые басни о богах. Пифагор требовал уважения к богам, но, каки для Будды, они не были для него высшими существами: они лишь олицетворялиту или иную сторону мироздания. Верховным Божеством философ почитал некое огненное Единство,пребывающее в самом средоточии космоса. Впивая потоки пустоты, окружающейЦентр, это пламенное Целое образует множественность миров, состояний икачеств. Полюсы мира не исчерпываются Аполлоном и Дионисом. Стройная красотаВселенной осуществляется через согласование двадцати противоположных еечастей, или начал: предел и беспредельное, покой и движение, прямое икривое, мужское и женское, хорошее и дурное, чет и нечет, правое и левое,единое и множественное, квадратное и разностороннее, свет и тьма (15). Здесь, как и в китайской философии, дуализм старых мифов претворяется впонятие о созидательной роли полярностей. Значение Пифагора заключается втом, что на место каприза, произвола и неустойчивости, которые усматривала вмире Олимпийская религия, он поставил идею закономерности. Но как почитательАполлона он был одновременно и своеобразным продолжателем Олимпийскойтрадиции. Ведь именно она в лице своих богов освятила "человеческое",разумное начало. Пифагор очистил это начало от грубых черт, признавумопостигаемый закон основой мира. Более того, он открыл, что человеческийдух причастен этим законам и в самом себе переживает красоту и гармонию. Не случайно поэтому музыка была в глазах Пифагора лучшей бессловеснойпроповедью. Он утверждал, что она обладает способностью поднимать душу поступеням восхождения и открывать высший порядок, скрытый от взоров невежд.Пифагор учил своих последователей слушать "гармонию сфер", вселенскоезвучание космического строя. Но не только музыка служит путеводителем к тайнам единого живогомироздания. Один пифагореец говорил, что есть "божественное знание",приобщающее человека к всеобщей гармонии, которая имманентно, внутренне"присуща вещам". Это знание может быть выражено только на абстрактном языкематематики. Математика, по мнению Пифагора, нечто неизмеримо большее, чемподспорье для архитекторов и мореходов. Погружение ума в чистый мир чиселоткрывает ему то измерение бытия, которое доступно не чувствам, а толькоинтеллекту. Геометрические формы и числа как таковые принадлежатумопостигаемой сущности природы, они больше всех человеческих иероглифовотрешены от чувственных образов. Открытие этого особого мира, сделанноеПифагором, впоследствии легло в основание платонизма. По свидетельству Аристотеля, пифагорейцы провозгласили "принципыматематики принципами всего сущего". Она рассматривалась как каркаскосмографии, как путь к выведению единой формулы мира, которая тождественнас музыкальной гармонией. То была гениальная догадка, и мы знаем, что в XXвеке математика привела физику к понятию о металогической структуре природы. Единица казалась Пифагору наилучшим знаком для божественного Единства.Совершенна лишь верховная Монада. Однако космический дуализм остается уПифагора в силе. Он делит Целое на два извечных начала: деятельное ипассивное, Божество и материю. В их взаимодействии и существует Вселенная,основанная на числах и геометрических элементах. Кроме музыки и математики, Пифагор указывал и на третий способнастройки души-инструмента в унисон с небесной симфонией. Им являлся особыйуклад жизни, который требовал просветленности, гармоничности и меры впоступках, чувствах и мыслях. Пифагореец должен был воспитывать в себецеломудрие, сдержанность, миролюбие, уважение к древним учениям. На смену"орфической жизни" пришла "жизнь пифагорейская". Ученик обязан был строго следить за собой, заглядывая в свою душу,проверяя совесть: "Что преступил я? Что натворил? Какого не выполнил долга?"(16) Человеку следует помнить, что его бессмертная душа есть аренапротивоборства враждующих сил. Их нужно привести в равновесие. Того, кто несмог перестроить свою душу по принципам гармоничности, не минует возмездие.Лишь совершенная жизнь может принести душе блаженство в этой жизни и будущихвоплощениях. Подобно орфикам, Пифагор проповедовал "неубиение". Овидий вкладывает вего уста страстную проповедь, направленную против животной пищи. Некоторыедревние авторы, напротив, доказывают, что Пифагор запрещал употреблять впищу лишь отдельные части тела животных. Но достоверно известно, чтопозднейшие пифагорейцы совсем отказывались от мясной пищи (17). Этовоздержание усложнялось многочисленными старинными табу народных поверий. Общественным идеалом мудреца была аристократическая форма правления, ноимелось в виду господство не эвпатридов, а "аристократов духа". У кормилавласти, по мнению Пифагора, должны стоять люди, посвященные в высшее знание. В какой-то степени ради этих целей и был образован Пифагорейский союз.Он представлял собой не партию и не простое сообщество, а настоящийрелигиозный орден. Некоторые историки любят сравнивать его с масонскимиложами. Исключая буддийскую Сангху, он был единственным во всем древнеммире. У пифагорейцев были не только своя иерархия, обрядность и эсотерическиедоктрины, но их связывала строгая дисциплина и послушание. Члены Союзапроходили искус, пребывая несколько лет в молчании (18). Много вниманияуделялось развитию музыкальной культуры и математических знаний. Особоезначение придавалось углубленным размышлениям - медитациям. Предметом ихбыли, вероятно, изречения учителя. И хотя большинство из них до нас недошло, но благодаря медитациям учение Пифагора жило, передавалось изустно. В Кротоне Союз на какое-то время завоевал политическую популярность.Пифагорейцы даже сумели взять в руки бразды правления и распространитьвласть на соседние города. По свидетельству древних, проповедники гармонииуправляли хорошо. Но политика и мудрость редко сопутствуют друг другу. Зауспехами Союза последовали неудачи, и наконец его постигла полнаякатастрофа. В 510 году в Сибарисе, расположенном севернее Кротона, вспыхнуловосстание демоса. Правители-эвпатриды были изгнаны. Несколько сот из нихпопросили убежища у кротонцев. Принять их означало бросить вызов болеесильному соседу. Во время народного собрания кротонцы склонялись к тому,чтобы выдать беглецов. Но Пифагор посоветовал взять их под покровительство.Он не одобрял демократии, в которой, возможно, видел хаотическое начало. Между городами вспыхнула война. Хотя у кротонцев сил было втрое меньше,они победили: жестокое сражение кончилось полным разгромом Сибариса. Но этимневозможно было остановить волну общественных перемен: по всей Греции и в ееколониях свергалась власть аристократии. Дошла очередь и до Кротона. Видяэто, престарелый Пифагор покинул город. Тем временем положение Союза становилось все более шатким. Руководителиего отчаянно сопротивлялись попыткам установить в Кротоне народовластие. Этонастроило против них большинство граждан. Один богатый кротонец, по имениКилон, организовал настоящую травлю пифагорейцев. Говорили, что когда-то онсам просился в Пифагорейский союз, но не был принят, а теперь беспощадномстил отвергнувшим его людям. Он распространял о братстве самые гнусныенебылицы и скоро достиг своей цели - полного падения власти пифагорейцев. Развязка борьбы была трагической. Во время народного волнениястарейшины Союза срочно собрались на совет в доме одного знатногогражданина. Здесь их настигла разъяренная толпа: дом подожгли, и лишь двачеловека успели выбраться из пылавшего эдания (19). Для пифагорейцев наступили годы гонений. Их доктрина подвергаласьосмеянию, а самих их повсюду объявляли врагами Отечества. Тем не менее рассеявшиеся группы учеников Пифагора сберегли его учение.Пусть оно и не привело к сколько-нибудь стойкой религиозной реформации, но,даже ограниченное узкими кружками, оно воспитало плеяду талантливыхфилософов и ученых. Идеи Пифагора о Едином, о гармонии, вечных основахмироздания, о бессмертии духа оказали плодотворное воздействие на развитиеантичной философии и науки. Через Эсхила, Платона и Эвклида пифагорействопередало свою эстафету будущим поколениям. Таким образом, не обладая столь могучим религиозным даром, как Индияили Израиль, Греция все же сумела завоевать для мира великие духовныесокровища в сфере познания и религиозной мысли.

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава шестая МИР КАК ГАРМОНИЯ. ПИФАГОР 1. В своем знаменитом труде Коперник прямо ссылается на пифагорейцев(Филолая и Экфанта) как на своих предшественников (Н. Коперник. О вращениинебесных сфер. М., 1964, с. 12). 2. Пифагор, по определению одного из историков религий, "единственныйоснователь религии, которого, поскольку нам известно, знает греческий мир"(А. Гольверд.- В кн. "Иллюстрированная история религий" Шантепи де лаСоссея, т. II, с. 265). 3. Геродот. История, I, 95. 4. Климент Александрийский. Строматы, I, 62. 5. А. Маковельский. Досократики, т. I, Пифагор, 4, 8, 11. 6. См.. F. Сорleston. А History of Philosophy. N. Y., 1962, v. I, р.45. В прошлом веке Л. Шредер пытался доказать, что Пифагор заимствовалосновы своей доктрины из Индии (см.: Л. Шредер. Пифагор и индийцы.ЖурналМинистерства Народного Просвещения, 1888, Э 10-11,с. 1-73.). Попытку Шредерамногие авторы считали неудавшейся (см. Э. Целлер. Очерки по историигреческой философии. М., 1913, с. 41). Однако в настоящее время естьнекоторая доля вероятности того, что индийские идеи могли проникнуть вВосточную Грецию через Иран (см.: А. С. Воиqet. Comparative Religion.London, 1955, р. 74-75, 129). 7. Порфирий. Vita Pythagoris, 9. 8. Овидий. Метаморфозы, XV, 61. Пер. С. Шервинского. 9. А. Маковельский. Досократики, т. I, Пифагор, 5. 10. Там же, 7. 11. Есть указание, что Пифагору принадлежит книга "Священное слово" (А.Маковельский. Досократики, т. I, 19). Но большинство древних авторов знаетПифагора лишь как устного учителя. См., напр.: Иосиф Флавий. Против Ариона,I, 63. 12. Овидий Метаморфозы, XV, 62-72. 13. Овидий. Метаморфозы, 252-258. 14. Порфирий. Vita Pythagoris, 19; см.: М. Еliade. Тhe Мyth of theEternal Return, 1965, р. 120. 15. Аристотель. Метафизика, I, 5, 986а, 15. 16. А. Маковельский. Досократики, т. I, с. 61. 17. Страбон. География, XV, 716, А. Маковельский. Досократики, т. I, 9;Овидий. XV, 75 cл. 18. Климент Александрийский. Строматы, V, 11. 19. Полибий. Всемирная история, II, 38, 10; Ямвлих. Vita Pythagoris,248. Глава седьмая ИОНИЙСКИЕ МУДРЕЦЫ Малая Азия, 650-540 гг. В греческой философии концепция универсального Порядка, управляющего природой, нашла наиболее полное выражение. Кр. Даусон Авангардом возрождавшейся после упадка греческой цивилизации были, какмы видим, ионийские города. Поэтому вполне естественно, что именно там былозаложено основание античной науки. Одним из главных центров умственной жизниИонии был Милет, основанный некогда предприимчивыми мореплавателями. В эпохуколонизации порт этот оказался на самом рубеже греческого мира и Востока.Финикийцы были партнерами и конкурентами милетских купцов, город имел тесныесвязи с Египтом и Персией. В гаванях Милета встречались люди многих племен,наречий и верований. В то время Восток переживал свой последний культурный расцвет. Седьмойвек ознаменовался созданием знаменитой Ниневийской библиотеки, возрождениемегипетского искусства, основанием медицинского училища в Египте изавершением энциклопедии Аменемипета. В шестом столетии при Навуходоносоревновь ожила вавилонская культура. Казалось, дряхлеющие цивилизации хотелиоглянуться назад и подвести итог своему многовековому развитию. Греки с жадностью набросились на сокровища иноземной мудрости и нестыдились называть себя "учениками". Мы уже видели, что орфики и пифагорейцымногим были обязаны восточным идеям. Но в такой же степени эти идеипослужили толчком для зарождения научно-философской мысли эллинов. Если у халдеев и египтян наука была еще достоянием жрецов, то в Грецииона приобрела уже вполне светский характер. В Милете совершилось первое вистории вычленение философии как чего-то самостоятельного. В отличие оттеософии и богословия ее можно определить как попытку познать и осмыслитьбытие Человека, природы и высшего Начала независимо от религиозногооткровения. Что означала эта веха в истории человечества? Шаг вперед? Освобождениеразума от зависимости? Прогресс знания высшего типа? Так думают одни. Другиеже, напротив, видят в появлении отвлеченной философии настоящее"грехопадение" разума, оторвавшегося от истоков подлинно духовногопостижения (1). Обе точки зрения справедливы лишь частично, и обе,по-видимому, следует принимать с большими оговорками. Прежде всего разделение науки и веры было необходимо для того, чтобыони могли созревать, не препятствуя друг другу. Это естественный этап вистории духа. Эмпирическое знание, изучение природы и отвлеченная мысльтребуют своих "правил игры", и вторжение в эту область религиозных доктрин,смешивающих два плана познания, сковывало науку. А с другой стороны, религияне зависит от науки, так как сфера ее по природе глубже научногоисследования. Эмансипация науки и философии от опеки богословских теорийрасчищала путь как для знания, так и для веры. При всем этом не следует забывать, что наука и метафизика не бываютабсолютно автономными. Человек, постигающий истину,- не гносеологическиймеханизм: в своих усилиях разрешить мировые загадки он всегда исходит изинтуиции, сродной вере. Пусть научное знание развивается поформально-логическим законам, постулатами его - сознает это человек или нет- являются некие недоказуемые утверждения, которые он принимает какочевидные для себя. Иными словами, отправной пункт науки связан с верой. Этоподтверждают в наше время даже столь точные дисциплины, как физика илиматематика (2). Достаточно напомнить имена Эйнштейна, Бора, Рассела. Разделение двух видов познания реальности во многом помогло уяснению ихграниц и природы. Но этой дифференциацией часто пренебрегали, рубежинарушались, и возникали конфликты. Теологи пытались навязать науке своитеории, а представители естествознания и философии, забывая об априорностинаучных посылок, неоправданно расширяли свои полномочия: они наделяли разумвсемогуществом, видя в нем единственный орган познания для всех измеренийбытия. Этот "рационализм" действительно можно назвать "первородным грехом"мышления. Его ошибка заключалась в том, что он объявлял разум высшим судьей,игнорировал все пласты реальности, кроме эмпирического и умопостигаемого.Рационализм рассекал живой познающий субъект - человека, сужая еговозможности. Он не замечал, насколько "научная" картина мира зависит отчего-то иного, нежели наблюдение и логика, а именно - от внутреннейустановки, ориентира мыслителя, его видения реальности - веры. На примере греческой философии все эти черты рационального познанияобнаруживаются уже достаточно ясно. В ней проявились и сила, и слабостьмышления, которое полагает себя независимым от веры.После всего сказанного, быть может, покажется странным утверждение, чтоглавной целью греческой философии было искание Бога. Но в действительности кНему, как к первичной Реальности, были обращены умственные взоры величайшихумов античности. На их долю выпало занять в Греции место жрецов и пророков,возвыситься над народными верованиями. Начав с отрицания частных чертязычества, эллинские мудрецы в поисках цельного миросозерцания стремилисьвыработать идею высшего Единства. Вокруг этого вращались и античная наука, ифилософия (3). С самых первых своих шагов они отказались от служения толькопрактическим нуждам, а поставили на первое место бескорыстную жажду истины.О первом милетском философе и ученом Фалесе Плутарх говорил: "Он пошелдальше того, что нужно было для практических потребностей". Уверенность в существовании единого верховного Принципа для всейВселенной явилась стержневой интуицией греческой философии. Основать же этуинтуицию стоило величайшего напряжения сил. Нам, людям, выросшим в иныхрелигиозных и научных традициях (даже тем, кто стоит вне религии), мысль оединстве божественного Начала представляется более или менее естественной.Но для древних она была в высшей степени трудной. Вспомним хотя бы, с какойборьбой утверждался монотеизм в Израиле, вспомним, что идея многобожияоставалась господствующей в большинстве старых цивилизаций, и тогда мысможем оценить подвиг греческих философов и понять трудности, которые стоялина их пути. Интуиция Единства не имела для них той достоверности, какую даетОткровение, и тем напряженней должны были быть усилия интеллекта, строившегосвое незримое здание.Эмпирическая наука, принесенная с Востока в Ионию, вызвала к жизнипервые попытки создать цельную картину мира и уяснить его происхождение.Фалес Милетский (638-548), с именем которого обычно связывают началогреческого естествознания, был человеком для своего времени энциклопедическиобразованным. Будучи купцом, он собрал во время путешествии множестворазнообразных сведений. В 585 году весь Милет был изумлен тем, что Фалессумел предсказать солнечное затмение. (Этому он научился в Египте.) Ему небыло равных в знании геометрии, метеорологии, сельского хозяйства.Впоследствии говорили даже, что именно он изобрел греческий календарь (4). Таких людей в этом торговом городе ценили, правители охотно приглашалиих на службу и хорошо им платили. Но Фалес, избравший независимую жизньмудреца, уклонялся от всех заманчивых предложений. Он целиком ушел в мирсвоих мыслей (5). Все, что он знал о светилах, растениях, математическихзаконах, побуждало его искать некую общую Первооснову - "архэ", из которойбы вытекало все сущее. Поглощенный этой проблемой, Фалес превратился втипичного ученого-чудака, не замечающего, что творится вокруг. О егорассеянности по городу ходило множество анекдотов. Так, рассказывают, чтооднажды он упал в колодец, заглядевшись на небо. В старости, когда Фалесстал плохо видеть, он все чаще говорил о своем равнодушии к житейской суете,о том, что нет границ между жизнью и смертью. Когда шутники спрашивали его,почему же он не умирает, он отвечал им такой же шуткой, что ему безразлично- жить или умереть. От Фалеса сохранились лишь отдельные изречения, которые, вероятно, былизаписаны не им самим. Наиболее достоверное из них касается именно тойтаинственной "архэ", которая породила Вселенную. Оно гласит: "Все происходитиз воды" (6). Аристотель считал это выводом, сделанным на основаниинаблюдений: он писал, что Фалес отождествил "архэ" с водной стихией,"вероятно, наблюдая, что все питается влагой и что сама теплота из неерождается и ею живет". Поэтому милетский философ был причислен Аристотелем ктем, кто видел "в материи единое начало всего" (7). (Это утверждение былопринято и защитниками того мнения, будто прогресс науки ведет кматериализму.) Между тем в свете всего, что мы знаем о Фалесе и древних космогониях,весьма сомнительно, чтобы к "водной" концепции Первоосновы философа привеланаучная эрудиция. Если мы вспомним о его знакомстве с Востоком, то вынужденыбудем признать, что Фалес, говоря: "Все - из воды", выступает не какестествоиспытатель, но как наследник мифологической традиции. Напомним, что еще вавилоняне, египтяне и финикийцы говорили обизначальном водном Хаосе. Точно так же и Гомер называл Океан праотцем всегосуществующего. Индийские мифы утверждали, что первоначально Вселенная была"лишь морем" (8). Эту же мысль мы находим и в Упанишадах, написанных вэпоху, близкую к временам Фалеса: "Земля, воздушное пространство, небо,горы, боги и люди, скот и птицы, деревья и трава, хищные звери вместе счервями, комары, муравьи - все это лишь облики вод" (9). Мифы о чудовищах водного Хаоса - вот источник Фалесовой космогонии(10). Но эти мифы были по крайней мере более логичными, нежели мысль, будтонеразумная стихия является Первоосновой космоса. Подобная мысль Фалесу былачужда. У Аристотеля мы читаем: "Некоторые также говорили, что душа разлитаво всем, быть может, в связи с этим и Фалес думал, что все полно богов"(11). Иными словами, "архэ" - не просто водная стихия или материя, ноодухотворенное Целое. В другом месте Аристотель приводит мнение Фалеса отом, что душа заключена в камнях. А согласно Аэцию, Фалес учил, что "всеодушевлено" (12). Только благодаря этому возможно все многообразие веществ,состояний, живых существ и духовных сил. Идея нерасчлененного живого Целого есть, в сущности, уже попыткаопределить природу Божества. Причем Фалес так же, как орфики и Пифагор,придерживается древнеязыческого учения о рождении (или истечении) мира изпраматеринского божественного Лона.Вторым великим ученым Милета был Анаксимандр (610 - 546). Он один изпервых в истории предположил, что земля - это не остров, покоящийся на воде,а тело, свободно парящее в пространстве. Анаксимандра можно считать отцомэволюционизма, так как он думал, что человек произошел от живых существ,возникших в водной среде (13). Ученик Фалеса, Анаксимандр также был увлечен задачей найти Первоосновумира. Мифические "воды" в роли "архэ" его уже не удовлетворяли. Истокомвсего он мог признать только нечто отличное от всех известных природныхначал - Сущность, являющуюся "причиной самой себя". Для характеристики этойСущности философ, видимо, считал недостаточным любое позитивное определение.Поэтому в своей книге "О природе" он назвал ее Апейроном - Беспредельным. Сочинение Анаксимандра было утрачено рано, и поэтому уже древниеспорили о том, что крылось у мудреца за термином "Апейрон". Аристотель всвоей критике предшествующих систем склонен был видеть в Апейроне понятиекакой-то фантастической сверхстихии. Но он же, говоря, что Апейрон"бессмертен и непреходящ", называет его "божеством". Одно несомненно: употребив слово "Беспредельное", Анаксимандр хотелподчеркнуть неопределимость и безусловность космического Начала. Даже почисто логическим соображениям следовало признать, что оно превосходит всеконкретные облики мира. Негативное понятие об Апейроне напоминает учениебрахманов. Ведь и там утверждалось, что Абсолют не исчерпывается никакимиземными определениями и терминами. Концепцию Анаксимандра вполне можно былобы выразить словами Чхандогьи-упанишады: "Конечное заключено в Бесконечном"(14). Вспомним также, что и Лао-цзы называл Дао "туманным и неясным". Это сходство вряд ли можно считать случайным. Ведь Анаксимандр жил вэпоху расцвета орфического движения. Он мог познакомиться с ним и воспринятьот него черты, близкие к восточным учениям. В частности, на влияние орфизмауказывает мнение Анаксимандра, согласно которому миры "периодическивозникают и исчезают". Еще явственнее близость Анаксимандра к орфизму виднаиз его загадочного изречения, касающегося происхождения вещей: "Из чего всевещи получают свое рождение, в то же они и возвращаются, следуяНеобходимости. Все они в свое время наказывают друг друга занесправедливость" (15). Мы не будем здесь вдаваться в подробности спора,который продолжается и поныне. Но какой бы оттенок ни придавали этим словамфилософа, ясно, что он имеет в виду космический круговорот, в которомрожденные Абсолютом вещи возвращаются к Нему, и что судьба их определяется"справедливостью". Здесь налицо тождество с учением орфиков, которыеговорили о метемпсихозе и воздаянии. Итак, Анаксимандр сделал в сравнении с Фалесом еще один шаг вперед напути к идее о божественном Целом. Он поставил его выше стихий, провозгласилАбсолютное "всеобъемлющим и всеуправляющим", "единым", "вечным" (16).Соотношение же Абсолют - Природа он вообразил как повторяющийся процессрождения и поглощения. Однако, будучи естествоиспытателем, Анаксимандр не пошел дальше этихсамых общих утверждений. Он, по-видимому, не сделал никаких прямыхрелигиозных выводов из своего учения, которое осталось лишь отвлеченнойтеорией Но среди слушателей Анаксимандра находился странствующий певец, которыйпревратил осторожные догадки ученого в оружие, своим острием направленноепротив старых верований.Имя этого певца Ксенофан. Он родился около 580 года в ионийском городеКолофоне. В Милет его привела любознательность, желание послушатьпрославленных мудрецов. С молодости беспокойный ум колофонца тревожилисомнения и вопросы. Все вызывало в нем жгучий интерес: тайны природы,происхождение мира, но главное, что влекло его, это проблема истинной веры.Профессия бродячего рапсода как нельзя больше соответствовала его натуре: онмог исколесить множество городов, узнать многообразные обычаи и нравы. "Вотуже шестьдесят лет,- говорил он на склоне дней,- как я со своими думаминошусь по греческой земле, а тогда мне было двадцать пять". Малую Азию онпринужден был покинуть с прочими греками-беженцами, которые спасались отперсов. Еще в 546 году персидский царь Кир подчинил себе Ионию, а в 496 годувосставший Милет был взят приступом и разрушен войсками Дария I. После этого Ксенофан много лет вел скитальческую жизнь, зарабатывая нахлеб игрой и пением. Всюду, где бы он ни был: в шумных гаванях, на лесистыхпобережьях, в горах,- он внимательно ко всему приглядывался, прислушивался,размышлял и делал выводы. В сиракузских каменоломнях он находил отпечаткиморских животных. Это привело его к догадке, что некогда здесь, на местесуши, шумели морские волны. Не было числа загадкам и удивительным вещам,которые подмечал острый взгляд Ксенофана. Еще больше пищи для размышлений давали люди. Чего только не довелосьповстречать рапсоду: разрушенные города, толпы переселенцев. Он рассматривалптицеглавых богов, вел беседы с жрецами, а также с матросами и купцами,ходившими в далекие земли. Он познакомился с разными религиями и обрядами имог сопоставить их. Первым его выводом было недоверие к человеческим мнениям. Посколькурелигии противоречат друг другу, следует признать, что знания людей о высшеммире относительны, если не ложны вовсе: Не было мужа такого и после не будет, кто знал бы Истину всю о богах и о всем, что теперь говорю я, Пусть даже кто-нибудь правду изрек бы: как мог бы узнать он, Правду иль ложь он сказал? Лишь призраки людям доступны. Однако на этих сомнениях Ксенофан не остановился. Он говорил: "Не отначала все открыли боги смертным, но постепенно, ища, люди находят лучшее".Это очень важное свидетельство о его взглядах. С одной стороны, онообнаруживает его веру в возможность приближения к истине, а с другой -убеждение, что это происходит постепенно. Тем самым мудрец преодолевал свойрелятивизм и побуждал людей к поискам истины. Около 540 года Ксенофан приехал в Южную Италию и поселился в приморскомгороде Элее. С Пифагором, который в то же время нашел вторую родину в"Великой Греции", он не был знаком, но завязал тесные связи с орфическимибратствами. Говорят даже, что, когда Ксенофан попал в плен к персам, орфикивыкупили его. Став постоянным жителем Элеи, рапсод в душе остался странником или,лучше сказать, вечным "чужеземцем". Он складывал поэмы, в которых любилподтрунивать над нравами, модами и суевериями сограждан. Излюбленной мишеньюего сатиры был распространенный в те дни культ физической силы. Для него жедостоинство человека оценивалось не крепостью мускулов, а его разумом. "Нашасила,- говорил Ксенофан,- гораздо лучше силы людей и лошадей". Он осуждалтиранов, но и без особого доверия относился к демократии, ироническиотзываясь о "мудрости большинства". Ксенофан вел скромную, почти бедную жизнь: он был врагом роскоши, хотяи не отвергал простых радостей жизни. Этот предтеча Сократа считал себя нетолько певцом, но и проповедником, учителем, моралистом. Шутками,каламбурами, едкой насмешкой он будоражил мысль, заставляя задуматься. Как иПифагор, он с отвращением говорил о гомеровской мифологии: Что среди смертных позором слывет и клеймится хулою, То на богов возвести наш Гомер с Гесиодом дерзнули: Красть, и прелюбы творить, и друг друга обманывать хитро. Мало того, он вообще пришел к убеждению, что все эти столбообразные,звероголовые и человекоподобные боги, на которых он насмотрелся в своихскитаниях,- не более чем простой вымысел людей: Если б руками владели быки, или львы, или кони, Если б писать, точно люди, умели они что угодно,- Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий Дали б бессмертным быки; их наружностью каждый сравнил бы С тою породой, какой он и сам на земле сопричислен. Черными пишут богов и курносыми все эфиопы, Голубоокими их же и русыми пишут фракийцы. Но это не все, что хочет сказать поэт. Пусть человеческие суевериярождают богов по подобию людей, есть истина, которую постигают мудрые. К нейКсенофан пришел путем долгих размышлений, ее подсказали ему наблюдения надприродой, учение Анаксимандра и собственный разум. Поэт говорит о нейсловами, звучащими торжественно и вдохновенно, подобно пророческому речению:БОГ ЖЕ ЕДИН, меж смертных и между богов величайший. Смертному он не подобен ни видом своим, ни душою. Вот первое в Грецииоткрытое выступление против традиционной религии! По мановению бродячегорапсода блистающий Олимп меркнет и становится ничтожным и во всемоткрывается присутствие Единого... В то время как Фалес, Анаксимандр иПифагор в своем учении о мировой Субстанции соприкасались с индийскоймыслью, Ксенофан уже ближе к еврейским пророкам. Эта близость станет ещеочевиднее, если мы обратимся к стихам Ксенофана, посвященным призваниюпевца. Строки, пленившие Пушкина, который дал их в вольном переложении,рисуют картину праздничной трапезы. Она никогда не обходилась без человека сарфой. Но если прежние певцы прославляли "титанов, гигантов, кентавров", тоКсенофан отказывался воскрешать эти вредные "бредни" и не желает прославлятьстаринные войны. В песнопении он будет говорить об истинном Боге: Спервоначала должны славословить разумные мужи Бога - в напевах святых, в благоречивых словах. А возлиявши вина, сотворивши молитву, чтоб силу Дал нам он правду творить - это ведь лучший удел, Пить человеку не грех, лишь бы мог он домой возвратиться. Таким образом, праздничная трапеза должна, по мнению поэта, рождать вчеловеке светлые мысли и чувства; радуясь в кругу друзей, он обязан помнить,что Бог - источник жизни, что он помогает людям "творить правду". Это -лучшая жертва во славу Божества.Отмечая этот "библейский" характер взглядов Ксенофана, следует тем неменее помнить, что сходство еще не означает тождества. Греческий мудрец,возвещая единство Божие, ставит других богов как бы на низших ступеняхнебесной иерархии, в то время как современник Ксенофана Исайя Второй знает,что над миром есть лишь один Бог и "нет иного" (Ис 45, 4). По-другому понимал Ксенофан и отношение Бога к природе. Мысль о высшемНачале для него неотделима от созерцания зримого небосвода, чей необъятныйпростор казался ему реальным Богоявлением. Отсюда учение о Боге как оСуществе Всеедином. Оно "срослось со всем" и объемлет вселенскую Сферу. "Всеедино и неизменяемо, и это есть Бог, никогда не рожденный, вечный,шаровидный". Эти слова вызывали впоследствии недоумение Аристотеля, которомумысль о телесности Божества казалась нелепой. Между тем учение Ксенофанабыло вполне последовательно. Признав, что Бог есть "все" ("ген кай пан"), онуже не мог увидеть различия между Ним и природой. В этом колофонец - верныйученик милетских натурфилософов и Пифагора, которые также не сознавали этогоразличия. Для Ксенофана Бог есть как бы душа мира: Видит он весь, весь мыслит, весь слышит, Но, без усилья, все потрясает он духом разумным, Вечно на месте одном неподвижно он пребывает, Двигаться с места на место ему непристойно. Итак, перед нами пантеистический монизм, свойственный Упанишадам, но стой лишь разницей, что брахманы рассматривали мир как временное воплощениетрансцендентного Бога, а для Ксенофана Высшее было целиком и навечновключено в бытие. Но как бы то ни было, учение греческого рапсода было смелым ирадикальным для того времени. Предшественники Ксенофана, отойдя от народнойрелигии, пришли лишь к мысли о некой единой Первооснове космоса. Ксенофан жесовершил "коперниканский переворот", признав эту Первооснову Божеством,которое надлежит чтить людям. Однако этот переворот оказал влияние лишь на "любителей мудрости", онне поколебал народных воззрений. Ни мистик Пифагор, ни рационалист Ксенофанне имели достаточной силы, чтобы изменить религиозное сознание греков. Этотразрыв между философией и популярными верованиями сохранился до самого концаантичности. Перебросить между ними мост не были в состоянии ни Оккультнаямистика, ни философские догадки. А пророков в библейском смысле Греция незнала. Поэтому дальнейшие судьбы религиозной мысли продолжали оставатьсясвязанными с тонким слоем интеллектуальной элиты. А это, в свою очередь,определило преимущественно теоретический, умозрительный характер греческихучений о Боге.

ПРИМЕЧАНИЯ

Дата добавления: 2014-12-25