Брянск 2011 1 страница

L

Я

Ю

Ш

I

Ш

Т

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 1. Мир античности

времен. Ее сменил начальный этап развития подлинной государственности и закона, заменивший собой деспоти­ческое, или монархическое правление.

Лукреций уделяет много внимания происхождению и развитию религии. Сам лишенный, как мы отмечали, веры в богов, признательный за это таким философам, как Эпи­кур, освободившим умы людей от рабской покорности ре­лигии, Лукреций был вынужден предложить натуралисти­ческое объяснение причин, по которым люди верят в бо­гов и сверхъестественные силы. Он допускает возможность того, что древнейший человек придумал «величественные формы богов своим недремлющим разумом», т.е., что это были фантазии и иллюзии, но такие, которым люди склон­ны были приписывать черты объективной реальности. Для объяснения происхождения религии Лукреций привлекает также сны, когда пробудившиеся люди считали реальнос­тью приснившиеся им сверхъестественные события. Кроме того, Лукреций полагал, что примитивный человек находил убежище в вере в сверхъестественное, не умея объяснить такие регулярные явления природы, как «вращение неба и смена года».

В небе жилища богов и обители их помещали, Видя, что ночь и луна по небесному катятся своду, День и ночь, и луна, и ночи суровые знаки, Факелы темных небес и огней пролетающих пламя, Солнце и тучи, и снег, и град, и молньи, и ветры, Бурь стремительный вихрь и грозные грома раскаты.

Здесь Лукреций опять вставляет поучение: люди и все их потомство смогли бы избежать многих несчастий, если бы они не были движимы страхом неизвестности, из-за кото­рого они признали существование богов. Насколько лучше было бы, если бы за неистовством и покоем природы они наблюдали со спокойным рассудком. И все же, говоря это, Лукреций снова объясняет, что можно легко понять древ­него человека, который из страха неведомого постепенно стал верить в богов и другие сверхъестественные существа.

Он выдвигает гипотезу, объясняющую, как в челове­ческую цивилизацию попали драгоценные металлы. Они, безусловно, были найдены в местах разломов или трещин, вызванных опустошительными лесными пожарами из-за

ударов молнии, наводнениями и землетрясениями. Имен­но тогда люди должны были заметить эти металлы. «А ког­да на земле появились / Слитки, застывшие их, отливавшие ярко, то люди / Начали их поднимать, плененные глянцем блестящим». Со временем людям пришло в голову, что, используя тот же огонь, который позволил им увидеть ме­таллы, металлу можно придавать форму и создавать кон­струкции, которые могли долго сохраняться и даже подвер­гаться улучшениям.

Невозможно полностью описать теорию развития Лук­реция со всеми ее многочисленными деталями и примера­ми. Достаточно будет привести следующий фрагмент, по­следний в пятой книге, идущий после того, как Лукреций дал обзор подъема в области изящных искусств (включая музыку), навигации и комфорта, о котором не могли бы и мечтать древние люди:

Судостроенъе, полей обработка, дороги и стены, Платье, оружье, права, а также и все остальные Жизни удобства и всё, что способно доставить усладу: Живопись, песни, стихи, ваянье искусное статуй — Всё это людям нужда указала, и разум пытливый Этому их научил в движенъи вперед постепенном. Так изобретенья все понемногу* наружу выводит Время, а разум людской доводит до полного блеска. Ибо одна из другой прояснялась каждая отрасль Всяких искусств, доходя, наконец,

до вершин совершенства * *.

Я выделил этот фрагмент потому, что это не только пер­вый случай использования в литературе слова progredientes, от которого происходит наше слово «прогресс», но и пото­му, что по содержанию, значению и направленности этот отрывок может оказаться на своем месте в десятках работ о прогрессе человечества, написанных в XVIII или даже в XIX веке. Здесь есть для этого все: естественный характер процесса (например, автономия от божественной причины и вмешательства), упор на человеческую проницательность и изобретательность, настойчивость, с которой читателю

* Pedetemtim progredientes. Выражение Платона, представляющее собой лишь слегка измененную формулу Ксенофана, жившего много раньше. — Прим. науч. ред.

** Выделено мной. — Р. Н.

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 1. Мир античности

указывают на постепенный, медленный и накапливающий характер прогресса, и, наконец, ссылка на «вершины со­вершенства». Вплоть до рассуждений Тюрго 1750 года и до второго «Размышления» Руссо мы не встретим такого фрагмента и такой главы, как глава Лукреция, написанная в V веке до н.э.

Необходимо подчеркнуть, что Лукреций не был лишен надежд на будущее. Возьмем следующий фрагмент из на­чала V книги:

Нет, я уверен, вещей совокупность нова, и недавняя Мира природа еще и не древле имела начало. Вот отчего и теперь еще мною различных художеств Всё к совершенству идут. Теперь улучшений немало В судостроении есть и немало возникло мелодий; Только теперь, наконец, и природа вещей и порядок Выли открыты; я сам оказался способен из первых Первым его изъяснить, на родном языке излагая.

Должно быть очевидным, что это утверждение не могло быть сформулировано человеком, который, как сказал Дж. Б. Бэри о Лукреции, «не предвосхищал с радостью посте­пенных и неуклонных изменений, обеспечивающих прогресс в деле облагораживания будущего», который, как опять - та -ки выразился Бэри, считал «свою собственную философию последним словом во вселенной» и кому принадлежала идея «философии смирения,...насквозь пессимистическая и, та­ким образом, несовместимая с идеей Прогресса».

СЕНЕКА

Взгляды Сенеки на историю человечества, на его прошлое, настоящее и будущее были столько же непоследователь­ны и противоречивы, как непоследовательны и противо­речивы были вся его жизнь и его произведения, посвящен­ные политике и морали. В ярких выражениях он превоз­носил свободу, справедливость и братство людей, однако, по-видимому, для него не составляло никакой моральной проблемы служить премьер-министром Нерону в пери­од наиболее вопиющих нарушений общественной морали. Как написал Кокрейн: «[Сенека] нападал на "предрассуд­ки", но советовал поклоняться политическим богам, как "формально", так и в качестве средства "объединить массы

в гражданское общество"... Наконец, весьма внимательно отслеживая шансы сделать административную карьеру, он в многословных поучениях указывал, что философу следует презирать земное существование».

Д,ля нас, однако, гораздо более важным представля­ются противоречия в его философии истории. Чуть позже я покажу, какие поразительные утверждения о прогрес­се, достигнутом человеком на этой Земле от самого дале­кого прошлого до самого отдаленного будущего, удалось сформулировать Сенеке. Но наш обзор был бы неполным и вводящим в заблуждение, если бы мы не учли совершен­но иные воззрения Сенеки на историю и эволюцию. В ряде мест Сенека говорит о разрушительном влиянии прогресса знаний на человеческие взаимоотношения, которое оказы­вает, например, совершенствование и распространение во­енных технологий. Он пишет об охватившем Рим мораль­ном разложении, о том, что на заре истории человек жил «под лучшим руководством», что в старину человек жил, «не зная преступлений». Как отмечает Эдельстайн, Сенека может размышлять о разрушении мира и всего в нем суще­го с явным равнодушием, притом, что время от времени он приходил к выводу, согласно которому это разрушение произойдет довольно скоро.

Однако история философии содержит многочисленные примеры того, что именно противоречия в творческом на­следии философа в долгосрочном плане определяют сте -пень влияния его идей. Нельзя отрицать, что Сенека был, по крайней мере в течение некоторого времени, адептом примитивизма и регресса, верившим в некий первоначал-ный золотой век. Однако мы не можем не видеть в его ра­ботах ярко изложенных и подчас весьма глубоких наблюде -ний, касающихся реальности прогресса наук и других форм знания, а также понимания благотворности плодов, до­ставляемых человечеству этим прогрессом. Есть все осно­вания полагать, как показывают некоторые современные исследования философского наследия Сенеки, что в более поздний, зрелый период творчества он почти полностью перешел на прогрессистские позиции, проявляя весьма ма­лую заинтересованность в антипрогрессистских воззрениях, содержащихся в его ранних трудах.

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 1. Мир античности

Сенека воздает должное «человеческой изобретатель­ности», которая, по его словам, представляет собой под­линный источник достижений в истории цивилизации. Пе­речисляя некоторые важнейшие достижения человечества, он пишет: «Всеми этими приспособлениями мы обязаны изобретательности и умелости человека, а не его мудро­сти». Наиболее полезные изобретения были сделаны, ско­рее, «ловкими и энергичными», чем «великими и облечен­ными властью». Вмешательство этих последних, конечно, требовалось время от времени, но в тех областях, которые являются фундаментальными, — среди них Сенека чаще всего упоминает земледелие и ткачество, — больше всего преуспели простые люди, которым, в отличие от богатых и влиятельных, это принесло наибольшие выгоды. Описывая чудесные изобретения и усовершенствования своего вре­мени, Сенека пишет: «Разум и впрямь придумал все эти вещи, но это был не просто разум. Тот, кто все это изобрел, был человеком, даже не мудрецом. Люди делали изобре­тения с помощью разума точно так же, как они придумали корабли, на которых мы пересекаем реки и моря, корабли, оснащенные парусами, чтобы ловить силу ветра, корабли с кормовым рулем, который позволяет менять курс судна в том или ином направлении. Образцом для того, кто изоб­рел корабль, послужили рыбы, которые управляют своим движением при помощи хвоста...»

Кто же, заключает Сенека, как не простые люди, кото­рые, занимаясь рыболовством и ежедневно наблюдая за рыбами, могли сделать это изобретение?

Безусловно, Сенека не относился с неприязнью к муд­рости и философии. «Но мудрость ведет нас к состоянию счастья, туда она направляет нас, туда открывает нам доро -гу». Для того, чтобы это было возможным, в течение дол­гого времени должны сформироваться материальные пред­посылки, при наличии которых только и могут позволить себе появиться и мудрость, и мудрецы.

С Сенекой произошло то же, что с Гесиодом: значение его апелляций к первоначальному состоянию как к золо­тому веку, было сильнейшим образом преувеличено. Мы получим гораздо более ясное представление о его истин­ной оценке примитивного человека из следующего пасса-

жа: «Справедливость была неведома им, неведома были и предусмотрительность. Они не знали ни самообладания, ни храбрости. Но их жестокая жизнь имела качества, по­хожие на все перечисленные. Добродетель (истинная доб­родетель) не прививается к душе, если душа не образована и не обучена и, кроме того, если она не стремится к совер­шенствованию путем неустанной практики... Даже в луч­ших из людей, до того, как вы облагородили их посредством наставлений, содержится лишь сырье для добродетели, а не добродетель как таковая» (курсив мой. — Р. Н.).

Философия Сенеки содержит многие элементы подхода, свойственного теории развития, в частности концепцию из­менения, понимаемую как разворачивание потенциального в фактическое по мере течения времени. В этом отношении Сенека является последователем Аристотеля. «Безотно­сительно к тому, является ли мир душой или представляет собой тело, которым руководит природа, подобное дереву или зерну, он включает в свой состав все, чему предназна­чено воплотиться, активно или пассивно, от начала и до скончания времен. Мир напоминает человека, в зароды­ше которого еще до рождения содержатся все его качества» (курсив мой. — Р. Н.}.

Аналогия, проведенная Сенекой между прогрессом зна­ний всего человечества и развитием отдельной человеческой особи, на протяжении следующих девятнадцати столетий множество раз использовалась философами прогресса. Мы встречаем ее у Св. Августина, она лежит в основе победы, одержанной сторонниками «новых» в знаменитом «спо­ре о древних и новых», который имел место во Франции XVII века, а Огюст Конт, позитивист и основатель социо­логии, сделал ее опорной точкой в своем «законе» прогрес­са. Как мы увидим ниже, этаже аналогия широко исполь­зуется и в настоящее время.

Сенека явным образом выражает свою убежденность в том, что в будущем неопределенно долго будет иметь мес­то тот же тип роста знания, который наблюдался в дале­ком прошлом. «Множество открытий приготовлены для тех времен, которые еще должны настать, когда наша па­мять угаснет. Мир был бы скверной затеей, если бы в нем не было предмета, который надлежит открыть будущим векам»

Глава 1. Мир античности

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

(курсив мой. —,Р. if.). И Сенека повторяет вновь: «Я по­ражаюсь мудрости, и я поражаюсь самому миру, который, независимо от того, как часто я над ним размышляю, всег­да кажется новым. Я уважаю открытия мудрости и самих открывателей. Мне приятно касаться этого предмета, как наследства, оставленного мне многими людьми. Для меня они собрали его, для меня трудились. И пусть еще больше наследия оставлю я своим потомкам. Многое остается сде­лать, много еще останется, и ни один человек, рожденный тысячи веков спустя, не будет лишен возможности доба­вить еще что-то...» (курсив мой. — Р.Н.}.

Действительно, Сенека запомнился как человек, веря­щий в то, что когда-нибудь в будущем Земля и все на Земле будет разрушено в катастрофе. Но только что процитиро­ванный отрывок не позволяет нам считать, что Сенека ду­мал, будто такое разрушение произойдет уже в ближайшем будущем. Он, конечно, мог написать: «Все богатства, ко­торые долго и терпеливо создавались, все знаменитое и все красивое, великие троны, великие нации, все сойдет в одну пропасть и будет опрокинуто за час». Но нужно подчерк­нуть, что сообщения о том, что в конце концов мир придет к своему концу, встречаются и в работах тех философов и ученых XIX—XX веков, которые, без сомнения, были сто­ронниками идеи прогресса, имевшего место в прошлом, со­храняющегося в настоящем и ожидаемого в будущем.

Нет более подходящей сентенции, которой мы могли бы завершить этот раздел, чем мудрая оценка, данная Люд­вигом Эдельстайном всему, что имеет отношение к фило­софскому наследию Сенеки: «Для Сенеки идеал прогресса был выражением высших надежд человека и человечества, и, объясняя и определяя его масштаб, он во многом рас­суждал в манере, присущей мыслителям XVIII века, кото­рые были захвачены тем же идеалом. Если Кондорсе, чей манифест ознаменовал появление современного прогрес-сизма, считает «увеличение знаний ключом к продвиже­нию вперед рода человеческого», если для него «история цивилизации есть история просвещения», то это же можно сказать и о Сенеке; и, слегка поменяв слова, о последнем можно было бы сказать то, что некогда было сказано о пер­вом: «Он настаивает на том, что существует нерасторжи-

мая связь между интеллектуальным прогрессом и ростом свободы, добродетели и уважения к естественным правам. Он настаивает на том, что наука внесла решающий вклад в разрушение предрассудков...»

Я уверен, что в этой главе было приведено достаточно цитат и иллюстраций, чтобы показать ошибочность мне­ния, согласно которому греки и римляне не только не имели представления о прогрессе искусств и наук, но безнадежно погрязли пессимизме, не видящем ничего, кроме упадка и деградации с течением времени. На протяжении всего пе­риода от Гесиода и до Сенеки мы наблюдаем, во-первых, уважение, даже благоговение перед знанием, — перед зна­нием практическим, т.е. тем, которое обеспечивает защи­щенность, комфорт и благополучие. Во-вторых, мы об­наруживаем в античности ясное понимание того факта, что это знание приобретается самим человеком благодаря его человеческим качествам. Конечно, боги время от времени помогают человеку, но в долгосрочном плане он приобре­тает знание вследствие собственных усилий. В-третьих, мы видим признание древними распределенного во време­ни характера приобретения знаний, которые усваиваются и накапливаются лишь «с течением времени», как гово­рил Ксенофан, или, по выражению Платона, «постепенно», или «шаг за шагом», как через пятьсот лет после Ксенофана описывал этот процесс Лукреций.

94

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

ГЛАВА 2

РАННИЕ ХРИСТИАНЕ

То, что начали классические мыслители языческой древ­ности, продолжили классики христианской мысли — и не только продолжили, но и развили, обеспечив идею про­гресса множеством преданных последователей на Запа­де, а также такое влияние, которого эта идея не могла бы иметь, не существуй упомянутой преемственности. Греки разработали концепцию естественного прогресса знаний и соответствующего ему улучшения положения человека с те -чением времени. Это характерное для греков подчеркива­ние значимости искусств, наук и вообще знаний является важным элементом современной христианской философии истории. Такое положение сложилось в эпоху, когда твори­ли Отцы Церкви.

Вместе с тем христианские философы, начиная с Евсе-вия и Тертуллиана и заканчивая Св. Августином, который довел учение до наиболее разработанной формы, ставшей классической, привнесли в идею прогресса новые элемен­ты, наделившие ее такой духовной силой, которая была не­известна их языческим предшественникам. Я имею в виду такие понятия и концепции, как всечеловеческое единство, историческая необходимость, идея прогресса как развер­тывания в веках некоего замысла, существующего от нача­ла времен, и, не в последнюю очередь, доверие к будущему, доверия, которое со временем будет увеличиваться и все больше относится к посюстороннему, а не к потусторон­нему миру. К этим характеристикам следует добавить еще одну, а именно подчеркивание постепенного и неуклонного духовного совершенствования человечества. Этот процесс, в конце концов, находит свое выражение в наступлении зо­лотого века счастья, тысячелетнего царства Христа, возвра­тившегося, чтобы править на Земле.

Разумеется, христианство как мировая религия и фи­лософия истории имеет два важнейших источника. Пер­вым таким источником является иудаизм. Именно от иу­деев христиане получили концепцию истории как священ­ной, божественно направляемой — и потому необходимой.

Глава 2. Ранние христиане

К иудеям, особенно к сильным течениям иудейского мил-ленаризма, получившим особое распространение во време­на, как предшествовавшие, так и непосредственно последо­вавшие за возникновением христианской религии, восходит и вера в будущий золотой век на Земле. Эта вера изложена в новозаветном Откровении Иоанна Богослова и присутст­вует — с большей или меньшей степенью выраженности — на протяжении всей истории христианства и, что касается веры в прогресс, достигнет максимальной напряженности в пуританском XVII столетии.

Другим источником христианства была греческая ан­тичность. Для того чтобы иметь возможность передать Благую Весть, иудейские последователи и провозвестники Христа должны были знать греческий. Изучая греческий язык, они знакомились с греческими идеями и концепци­ями, такими как идея естественного роста, или концеп­ция изменения, понимаемого как разворачивание потен­циального в реальное, идея стадий развития человеческого знания и божественной ценности, которая присуща этому развитию.

Основы христианской концепции прогресса были об­разованы слиянием в христианстве иудейских и греческих идей. Мы обнаруживаем такое слияние у апостола Павла. Он уподобляет рост Церкви росту отдельного человеческого существа. Это такое уподобление, которому будет сужде­но никогда не исчезать из западной мысли и которое будет многократно использоваться в самых различных контекс­тах. Для Св. Павла развитие христианства и человека было и естественным, и необходимым. Его причина коренится не только в самой природе вещей (в греческом понимании природы), но и — подобно тому, что утверждали о себе и о своей истории иудеи, — в необходимости, вытекающей из божественной воли. И как человеческое тело имеет мно­жество разных органов, функционально связанных между собой, так и Церковь, заявляет апостол Павел, имеет свои службы, храмы, пророков, миссионеров, учителей и прича -щающихся. Как индивидуум проживает предначертанную ему историю от младенчества до старости, так и Церковь проживает свою. Церковь может быть понята только как нечто такое, что развивается во времени, что предназначе-

но быть чем-то всеохватным. Видение апостолом Павлом времени — за одним существенным исключением — оп­тимистично и прогрессивно. Пессимизм, присущий хрис­тианским текстам, нельзя недооценивать, но еще чаще мы встречаем недооценку современными историками не пес­симизма, а оптимизма христианства, присущего ему с са­мого начала. Марджори Ривз в своем «Влияниипророчеств в позднее Средневековье» (Marjorie Reeves, The Influence of Prophecy in the hater Middle Ages) говорит об обоих этих качествах: «С момента своего появления на свет христи­анская мысль содержала в себе как пессимистические, так и оптимистические ожидания в отношении истории: ее ко­нец мог представляться либо как восходящее крещендо зла, либо как тысячелетнее царствие Христа, Мессианский Зо­лотой век... Надежда на будущий Золотой век имеет исто­ки в понятии иудейского Века Мессии, когда Святой На­род, как ожидается, должен править в Палестине в эпоху мира, справедливости и достатка, когда земля расцветет неслыханным изобилием... Век Мессии мыслится как нечто, расположенное в рамках истории, а не за ее пределами» (курсив мой. — Р. Н.).

Во всей истории идеи прогресса не было ничего более важного или сопоставимого по важности, чем это усвоение иудейского милленаризма христианством в самый ранний его период. Значение этого станет понятным, если учесть вселенскую направленность христианства, начиная с апос­тола Павла, которая в состоянии распространить и на деле начала распространение этого милленаризма вширь, вплоть до полного охвата всего человечества. Более того, сама идея будущего золотого века на Земле, длящегося тысячу (а воз­можно, и много тысяч) лет, а также представление о посто­янном и неумолимом движении человечества к этому золо­тому веку, неизбежно приводили к некоторому снижению значения трансисторического аспекта христианской мысли, относящегося к грядущему иному миру, стимулируя инте­рес к предметам и событиям мира земного.

Выдающийся историк религии Герхарт Б. Ладнер недву­смысленно высказался по этому поводу: «Все великие со­циальные идеи христианства, будь то Царство Божье, об­щение святых, Церковь или Град Божий, всегда мыслились

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 2. Ранние христиане

как имманентные этому миру, как пробивающие себе дорогу и имеющие временное измерение,.и — в то же вре­мя — как трансцендентные, невидимые, торжествующие, вечные в мире грядущем. Церковь была собранием верных на земле и одновременно конгрегацией небесного града, гражданами которого, если можно их так назвать, были святые и ангелы. Один из главных парадоксов христианс­тва состоит в том, что такое понятие, как Церковь, могло явиться в этих двух аспектах и тем не менее оставаться в ос -нове своей единым» (курсив мой. — Р. Н.).

В этом парадоксе, приведенном профессором Ладне-ром есть много от греческой онтологии и эпистемологии. Широко известно, что в писаниях ранних Отцов Церкви было велико присутствие духа Платона, что ни у кого этот дух не проявился с такой силой и блеском, как у Св. Авгус­тина. Вместе с тем христианство при своем формировании испытало значительное влияние и римской мысли, и рим­ского жизненного уклада. Андре Грабар в своей «Христи­анской иконографии» (Andre Grabar, Christian Iconogra­phy) пишет, что еще около 200 года, т.е. в самый ранний период, когда можно говорить о существовании христиан­ского искусства в его общественном бытовании, все в этом искусстве, за исключением самой темы или предмета, было в высшей степени греко-римским, что выражалось в тех­нике, форме, использовании цвета и т.п. Нечто подобное можно сказать и о христианской доктрине, христианской философии истории и практической христианской поли­тике того времени. Христианство, конечно, имело иудей­скую основу, но испытывало сильное влияние римской жизни, ориентировалось на нее и направлялось ею. Реаль­ные отношения между римским государством, культурой и мыслью, с одной стороны, и христианством — с другой, представляют собой еще один пример подлинной преемс­твенности, проявлявшейся на протяжении веков, предше­ствовавших падению Рима как западной столицы Империи и последовавших за ним. Вторгнувшиеся в империю варва­ры слишком часто и слишком активно использовались как доказательство исторического разрыва. Однако достаточно прочесть «Мир классической античности» Питера Брауна (Peter Brown, The World of Classic Antiquity), чтобы уви-

деть, до какой степени варварская культура, включая хрис­тианскую практику варваров, была растворена в культуре греко-римской. Браун пишет: «Город, его обычаи и ор­ганизация жизнедеятельности меняются медленно. В Ри­ме VII века члены церковной олигархии города шествуют к своим церквям так же, как в начале VI века шествовали римские консулы — приветствуемые зажженными све­чами, раздающие щедрые дары простому народу, обутые в шелковые сенаторские туфли. Латеранский дворец полу­чил такое название потому, что считалось, что там все еще говорили на «правильной латыни». В своих больших ба­зиликах папы продолжали молиться о «римских свободах» (Roman libertas). Представление о том, что Западное об­щество должно признавать господство строго определенной церковной элиты так же, как императоры когда-то при­знавали особый статус членов Римского Сената, было ос­новной посылкой, стоявшей за риторикой и церемониалом средневекового папства: как последний вечерний луч согре­вала любовь римского сенатора к Вечному Риму — Roma Aeterna —официальный фасад папского Рима».

И далее Браун подчеркивает, что «римский сенатор мог писать так, как будто он все еще живет во времена Августа, и неожиданно осознать, как и многие проснулись в конце V века н.э., что в Италии больше нет римского императора. Опять же христианский епископ мог приветствовать бед­ствия, вызванные варварскими вторжениями, поскольку, по его мнению, они необратимо повернули людей от зем­ной цивилизации к Небесному Иерусалиму, но он все же выразил бы это по-латыни или по-гречески, неосознанно используя античные классические образцы; и он тем самым обнаружил бы установки, выделяющие его как человека, все еще прочно укорененного в восьмисотлетней истории жиз­ни Средиземноморья».

Таким образом, если мы хотим понять христианскую мысль и в особенности христианскую философию истории с присущими ей сильными прогрессистскими элементами, мы должны отказаться от всякой мысли о христианских ин -теллектуалах как о замкнутом анклаве, отторгающем все контакты с греко - римскими идеями, интересами, надеж­дами и устремлениями. Сколь бы ни отличались христиане

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 2. Ранние христиане

от язычников своими религиозными верованиями, значи­тельную часть своих политических и исторических убеж­дений христиане разделяли с язычниками так же, как и с ассимилировавшимися варварами. И хотя вера христиан в вечное блаженство спасенных, которое последует за кон­цом этого мира, была крепка (и осталась крепкой вплоть до наших дней), она не была настолько сильна, чтобы полно­стью перечеркнуть интерес к предметам мира сего.

ПОСЮСТОРОННОСТЬ ХРИСТИАНСТВА

Чтобы оценить степень заинтересованности ранних хрис­тиан в явлениях этого мира, достаточно обратиться к неко­торым трудам Отцов Церкви. Начиная, по крайней мере, со времен Тертуллиана и. Евсевия, имело место явно вы­раженное принятие греко-римских земных ценностей и уважение к ним. Мы привыкли думать о ранних христи­анах как о людях с очами, воздетыми горе, обращенными с мольбой к Небесам и Христу. Более правильным является другой образ христианина. Перед нами человек, присталь­но разглядывающий разворачивающуюся перед ним карти -ну римской жизни с ее наградами, стимулами и движущи­ми силами, а также с ее ошибками и страданиями — иными словами, обращенный, скорее, к земному, чем к сверхъес­тественному. И этот интерес к посюстороннему, к земным достижениям и реформам прошлого и настоящего является существенной частью христианского понимания прогресса человечества.

Хотя в этом разделе главным предметом нашего изу­чения будет «О Граде Божьем» Св. Августина, интересно вкратце привести воззрения двух его блестящих предшест -венников, Тертуллиана и Евсевия.

С момента своего обращения в христианство (примерно в 155 году) и до самой смерти (около 230 года) Тертул-лиан проявился как выдающийся защитник христианства своего времени. Будучи сыном римского центуриона, он досконально изучил греческую и латинскую философию, историю и литературу. Сегодня он известен нам своими словами «Это достоверно, потому что это невозможно»,

Дата добавления: 2015-04-30