Заказ 3210 2 страница

В результате моей жизни получится «ничто»,— она представляет собой одно настроение, один коло­рит; выйдет, таким образом, нечто вроде картины

художника, которому поручили изобразить переход евреев через Красное море: он покрыл все полотно красной краской, пояснив, что евреи перешли, а егип-няте, утонули.

Что не говорите, а человеческое достоинство признается еще в природе. Желая отогнать птиц от плодовых деревьев, ставят чучело, и даже отдален­ного сходства! этого пугала с человекам достаточно для того, чтобы внушить уважение.

Для того, чтобы любовь имела какое-нибудь зна­чение, первое проявление ее должно быть озарено луной, как и Апис, чтобы быть настоящим Аписом, должен был при рождении своем быть озаренным луной. Корова, разрешившаясь Аписом, тоже должна была в момент зачатия быть озаренной луной?

Лучшим доказательством ничтожества жизни являются примеры, приводимые в доказательство ее величия.

Большинство людей так усердно гонятся за на­слаждениями, что обгоняет их. Люди в этом случае напоминают карлика, сторожившего похищенную принцессу: в один прекрасный день он прилег взрем-нуть после обеда, а когда проснулся —принцессы и след простыл. Он спешит надеть свои семимильные сапоги и одним шагом — далеко обгоняет ее.

Душа моя угнетена, подавлена каким-то мрач­ным, тяжелым предчувствием.— мысль не в состоя­нии окрылить и унести от земной юдоли в чистый свободный эфир. И даже выйдя из оцепенения, она продолжает тяготеть к земле и низко стелится над ее поверхностью, как птицы перед грозою...'

Как жизнь пуста, ничтожна! Хоронят человека: провоожают гроб до могилы, бросают в нее горсть земли; туда едут в карете и возвращаются в карете-утешают себя там, что еще долгая жизнь впереди. А что такое в сущности 7x10 лет? Отчего бы не по­кончить сразу, не остатьш на кладбище всем, бро­сив жребий — на чью долю выпадет несчастье быть последним и бросить последнюю горсть земли на* могилу последнего усопшего?

Женщины!... Что в них? Красота их исчезает, как сон, как вчерашний день. Верность их... Да в том-то» и дело! Они или легкомысленны (что меня переста­ло интересовать), или верны. Одна из таких еще могла бы пожалуй увлечь, заинтересовать меня... как редкость, но не больше,— ведь окажись она вер­ной в истинном смысле слова, я стал бы жертвой своего эксперимента: мне пришлось бы тоже посвя­тить ей всю свою жизнь, а не выдержи она — опять старая история!

Пошлая судьба! Напрасно ты, как старая разврат­ница, замазываешь свои морщины белилами, на­прасно звенишь своими шутовскими бубенчиками. Надоела ты мне! Все то же, да то же все idem per idem, никакого разнообразия — все одно и то же разогретое вчерашнее блюдо. Придите хоть вы, сон и смерть, одни вы, ничего не обещая, все исполняете!

Я слышу два знакомых удара смычка! И это здесь на улице! Да уж не лишился ли я рассудка? Или слух мой, влюбленный в музыку Моцарта, сам обма­нывает себя? Или милосердные боги, из сострадания ко мне, как к нищему, сидящему у врат храма, даро­вали мне ухо, способное слышать им же самим вос-

созданные звуки? Я слышу эти два звука... и ничего больше. Как в бессмертной увертюре они выплывают из-под низких аккордов хорала, так и теперь они яс­но выделяются из уличного шума и гама со своей неожиданностью откровения. Однако это должно быть где-нибудь близко... Вот раздались веселые, манящие к танцам звуки.— А! так это вам обязан я наслаж­дением, бедные бродячие артисты! Один из них, лет семнадцати, одет в зеленый сюртук с большими кос­тяными пуговицами. Сюртук ему не по росту. Скрип­ка прижата к подбородку; фуражка сдвинута на брови; на руке перчатка без пальцев, пальцы посине­ли от холода. Другой, постарше, в шинели. Оба сле­пые. Маленькая девочка, должно быть вожатая их, стоит возле, спрятав руки под платок. Мало-помалу вокруг музыкантов образовался целый кружок по­клонников их музыки: почтальон с сумкой, мальчик, кухарка, двое мастеровых, да я... Щегольские бар­ские экипажи с шумом катились мимо, грохот ломо­вых телег почти заглушал звуки музыки... Знаете ли вы, бедные музыканты, что в этих звуках — все пре­лести жизни? — Не похож ли этот случай на свида­ние?

За кулисами загорелось. Клоун выскочил предуп­редить публику. Вообразили, что он шутит и давай аплодировать ему. Он повторяет — еще более неисто­вый восторг... Сдается мне, что пробьет час, и мир рушится при общем восторге, воображающих, что это — буффонада.

В чем вообще смысл жизни? Людей ведь, собст­венно говоря, можно подразделить на два класса: один должен работать, чтобы поддержать жизнь, другой не нуждается в такой работе. Но не в работе же людей первого класса смысл жизни! Если допус­тить это, выйдет колоссальное противоречие: по­стоянное добывание условий станет ответом на воп­рос о значении того, что этим обуславливается!

Жизнь другого класса тоже не имеет никакого дру-, того смысла, кроме уничтожения (проедания) гото-. вых условий. Сказать, что смысл жизни в смерти —<■ опять как будто противоречие.

Сущность наслаждения вовсе не в самом пред^: мете наслаждения, а в представлении о наслажде­нии. Если бы я имел у себя в услужении сказочно-га духа и приказал доставить мне стакан воды, а он принес бы мне бокал чудеснейшего вина в мире, я бы прогнал его и не позволил являться себе на гла­за, пока он не поймет, что сущность наслаждения не в самом наслаждении чем-либо, а в исполнении мо­его желания.

Да, я не господин своей судьбы, а лишь нить вплетенная в общую ткань жизни! Но если я и не могу ткать сам, то могу обрезать нить.

с-надписью «Стирка белья». Вздумай кто-нибудь явиться сюда с бельем, ему придется сильно разоча­ровался, вывеска выставлена лишь для продажи.

По-моему нет ничего пагубнее воспоминаний. Если какие-нибудь житейские обстоятельства или от-«ошения переходят у меня в воспоминания, значит самые отношения уже закончены.— Говорят, разлу­ка Обновляет любовь. Это правда, но лишь в поэти­ческом смысле. Жить воспоминаниями;,, нельзя и представить себе ничего выше этой жизни: никакая действительность не может так удовлетворить, на­полнить человека, как воспоминание: в воспоминании есть такая «действительность», какой никогда не имеет сама действительность. Когда я вспоминаю.. ка&'ие-'Н'йбудь житейские отношения', они — уже достоя­ние вечности и временного значения не имеют.

Я по-видимому осужден пережить всевозможные душевные настроения, чтобы набраться опыта. И вот я, ежеминутно попадая в положение ребенка, ко­торого учат искусству плавания, посреди океана. Я кричу (этому меня научили греки, у которых вообще. можно научиться всему чисто человеческому), хотя на меня и наложен пояс,— я не вижу палки, за кото­рую меня поддерживают над водой. Приобрести опыт таким образом — страшно.

Философские учения о жизни зачастую так же обманывают, как встречаемые на толкучке вывески:

Если кому следовало вести дневник, то это мне, особенно для памяти. Я очень часто забываю, что побудило меня несколько времени тому назад к то­му или другому поступку, и не только тогда, когда дело >шло о пустяках, но даже о самых серьезных случаях жизни. Если же мне иногда и удается впо­следствии припомнить причину, то она обыкновенно кажется мне такой странной, что просто отказываюсь признать ее. А имей я привычку записывать все, подобное сомнение было бы устранено. Да, причина вообще странная штука: если душа моя взволнова­на страстью, причина вырастает в колоссальную не­обходимость, могущую поколебать вселенную; в спо­койном же состоянии духд я отношусь к ней свыс<ь ка.— Я уже давно задумываюсь над причиной, по которой я отказался от адъюнктуры. Теперь мне ду­мается, что я был бы как раз на своем месте в этой

должности. Сегодня же меня озарила мысль, что. это то именно и было.причиной моего отказа: если бы я знал должность, мне бы уже не на что было рассчитывать вперед, я мог лишь все проиграть и ничего не выиграть в будущем. Оттого я и предпо­чел искать счастья в труппе странствующих актеров: у меня нет таланта, следовательно, я могу надеять­ся на счастье и у меня все впереди.

Надо быть очень наивным, чтобы решиться прибе­гать на свете к шуму и крику. Как-будто судьба человека изменится от этого! Нет, лучше уж прими­риться с ней, взять ее, какова она есть, не мудрст­вуя лукаво. В дни молодости, заказывая себе бифш­текс в ресторане, я всегда напоминал слуге: «смот­рите же, хороший кусок и не слишком жирный». Но слуга ведь мог и не расслышать моих слов, не гово­ря уже о том, что мог просто не обратить на них внимание. Да и кроме того, слова мои должны бы­ли бы еще проникнуть на кухню, дойти до ушей по­вара. Положим, однако, что все это удалось бы,. ведь и тогда могло бы оказаться, что нет ни одного хорошего куска на кухне! — Теперь уж я не кричу.

Чувства гуманности, и филантропические стремле­ния распространяются все более и более. В Лейпци­ге образовалось общество, поставившее задачей се­бе— из сострадания к печальной кончине старых ло­шадей... есть их.

Лучший мой друг — эхо, а почему? Потому, что я люблю свою грусть, а оно не отнимает ее у меня. У меня лишь один поверенный — ночная тишина; почему? Потому что она нема.

Гармоническое

развитие эстетических

и этических начал

вчеловеческой

личности

7. Зак.3210

, Мой друг!.......

Не раз говорил я тебе и вновь повторяю, вернее ■восклицаю: выбор необходимо, решайся: или — или», -«aut — aut»! Бывают, без сомнения, случаи, когда подобный выбор является нелепостью, своего рода безумием, но бывают и люди, душа которых так рас­слаблена, что они не в состоянии уяснить себе на­стоящего смысла этой дилеммы: их личному «я» не­достает энергии, чтобы они могли решиться на выбор «одного из двух», «или того или другого». На меня же слова «или—или» всегда производили и произво­дят самое сильное впечатление, особенно если я про­изношу их отдельно, как они есть, без всяких приба­влений: в этом случае является возможность разде­лить их самыми ужасными противоположностями. «Или—или» звучит для меня поэтому, подобно закли­нанию, настраивает душу чрезвычайно серьезно, иногда даже потрясает ее. Мне вспоминаются годы ранней юности, когда, сам еще не сознавая хоро­шенько, какое значение имеет для жизни человека «выбор», я с детской доверчивостью внимал речам •старших и проникался торжественной важностью ми­нуты выбора, хотя в самом то выборе я руководился лишь чужим указанием. Вспоминаются мне моменты И; из более позднего времени, когда я стоял на рас­путье, и в душе моей созревало решение: вспомина­ется и много, много других, хотя и менее важных, но безраличных случаев в жизни, когда мне также предстоял выбор. Хотя это слово и является в своем истинном, абсолютном значении лишь в том случае, ■если на одной стороне — истина, справедливость и непорочность, а на другой — извращенные и пороч­ные наклонности и страсти, правильный выбор ва-

'7*-

^/ 195

жен и в тех случаях, когда дело идет, по-видимому,
о самых невинных предметах, важен в смысле само­
испытания. Следует поэтому всегда выбирать пра­
вильно, чтобы не пришлось с горечью душевной воз­
вращаться вспять, да еще благодарить Бога, если
придется упрекать себя только за потерю времени.
В обыденной речи я употребляю слова «или-или» в
том же смысле, как и другие люди,— поступать ина­
че было бы нелепо и педантично — случается упо­
треблять их даже в самых пустых, безраличных слу­
чаях. Стоит, однако, остановиться на них мыслью,
чтобы забыть о незначительности разделяемых ими
•понятий, они как-то мгновенно сбрасывают с себя
скрывающий их скромный покров и опять являются
в полном своем блеске и величии. В обыденной речи
слова «или-или» напоминает вмешавшегося в толпу
представителя власти,, одетого в гражданское
платье, — стоит этому лицу явиться в ' одежде, при­
своенной его званию, и он резко выделится из толпы.
Таким представителем власти, которого я привык
видеть лишь в торжественных случаях и являются
слова: «илй-или» после своей метаморфозы^ вот по­
чему они и вызывают во мне тогда серьезное наст­
роение. Хотя моя жизнь и опирается в известной сте­
пени на «или-или», я все-таки уверен, что впереди
может представиться еще много случаев, когда эти
Слова вновь предстанут передо мною в своем истин­
ном значении.- Надеюсь, впрочем,, что они не застанут
меня врасплох и, что я сумею сделать правильный
выбор, во всяком же случае постараюсь отнестись к
нему с надлежащей серьезностью и этим облегчить
себе возможность скорейшего возвращения с ложного
пути;,

Ну,¹ а ты? Ты, ведь довольно часто употребляешь эти слова; они даже превратились у тебя чуть ли не в поговорку. Какое же значение придаешь им ты? Никакого! Для тебя они, выражаясь твоим же язы­ком, какой-то мимолетный проблеск, coup de mains, abracadabra. Ты умеешь пользоваться ими — й при случае даже не без эффекта — и все-таки они дейст­вуют на тебя только, как крепкий напиток на слабо­нервного: ты пьянеешь от этой — как сам выража-ещьчя,— высшей галиматьи.

<Ты говоришь: «В этих словах заключена вся жи­тейская мудрость, и потому ни один смертный не выразился'так сильно и многозначительно, как-один великий!-мыслитель, житейский философ, устами ко­торого; казалось, вещало в этом случае всему стра-ждующему человечеству какое-то злое божество; мудрец этот изрек человеку, уронившему На пол шля­пу: «Поднимешь—побью и не поднимешь ^—побью, выбирай!»-И вот, тебе доставляет особенное удоволь­ствие-утешать людей, обращающихся к тебе за сове­том и помощью в критические минуты жизни, таким ответом: «Да, -теперь я вижу ясно, что вам представ­ляется только два выхода, вы должны решиться-или на то; или на другое, но, откровенно говоря; сделаете ли вы то или другое, вы одинаково раскаетесь». Из­девающийся над ближним издевается, однако, и над сами собою, и подобное отношение к жизни, харак­теризуемое фразой: «или-или,^—безралично» служит Лишь печальным доказательством твоей душевной развинченности.

Выражай эта фраза твое истинное мнение, тогда, конечно, делать нечего, пришлось бы махнуть на те­бя рукой, пожалев только, что меланхолия и легко­мыслие так истощили твой ум. Убежденный в ином, я принужден, однако, не жалеть тебя, а напротив пожелать, чтобы- жизнь стиснула тебя покрепче ■ и вызвала наружу то, что таится у тебя внутри, под­вергла тебя^ строгому допросу, от которого ты уже не отвертелся бы пустословием и шутками. «Жизнь — маскарад», говоришь ты, и эта мысль служит ^j для тебя неисчерпаемым источником забавы. Никому еще, >по твоим словам, не'уда-лось познать тебя;'^; твоя откровенность с людьми равносильна каждый -раз новому обману, и то только таким образом, не до­зволяя людям теснить тебя, можешь ты жить и ды­шать: свободно. У тебя же все направлено к поддер­жанию твоей таинственности, и надо сказать вправ­ду, твоя маска загадочное и непроницаемое всех. Сам;По себе ты — ничто, ты существуешь лишь по отношению к другим, являешься тем, чем тебе нуж­но быть в этих отношениях. Нежную пастушку ты томно: берешь за руку, разом входя в роль сентимен­тального пастушка, почтенного духовного пастыря морочишь братским поцелуем и т. д. Сам по себе

ты — ничто, загадочная величина, на челе; твоем
стоит: «или-или»;:«Слова, эти» — уверяешь ты: «мой
девиз, и вовсе не являются союзом разделительным,
как гласит грамматика, а напротив должны быть
всегда неразрывно связаны между собой и даже пи­
саться слитно, стать восклицанием, которое я всегда
могу бросить в лицо человечества, как еврею бро­
сают в догонку кличку: жид». Несмотря на то; что
все твои выходки ничуть не затрагивают меня (если
не считать того, что они справедливо возмущают ме­
ня), я отвечу на нихради тебя самого: разве ты не
знаешь, что раноiили поздно ударит час полнощный,
когда каждый должен сорвать маску? Или думаешь,
что жизнь вечно позволит тебе шутить с нею? Или
надеешься, что тебе удастся незаметно ускользнуть
незадолго до полночи? Или не страшися этого часа?
Я встречал людей, так долго обманывавших других,
что истинная сущность их природы так и осталась
тайной для всех; я встречал людей, которые так
долго играли в прятки, что наконец дошли др-беэу-;
мня и начали навязывать другим свои сокровенней­
шие мысли так же назойливо, как прежде тщатель­
но скрывали их: Можешь ли ты представить себе
что-нибудь ужаснее развязки, когда существо чело­
века распадается на тысячи отдельных частей, по­
добно рассыпавшемуся легиону изгнаных бесов, ко-
оно утрачивает самое дорогое, самое священное для
человека—объединяющую силу личности, свог еди­
ное, сущее «я»? ■ •.

По истине тебе не следовало бы шутить с тем, что влечет за собой не только серьезные, но и ужас­ные последствия. В каждом человеке есть нечто, ме­шающее ему видеть свою душу насквозь, и, иногда это нечто разрастается до такой степени и в еовокуп-ностн с различными лежащими вне воли человека житейскими условиями, так запутывает его, что он¹ почти не в состоянии открыть своей души другим; тот же, кто не: может открыться перед другими; не может любить и, следовательно, несчастнейший ^!че-' ловек в мире. А ты что делаешь? Шутки ради^птьт упражняешься в искусстве быть загадкой для * всех. Мой юный друг, а что если никому.., нет дела дагтво-ей загадки, что за радость быть тогда загадочным? Заклинаю тебя, ради тебя самого, ради твоего собст-i

венного¹ спасения (таЪ'как^нё Шаю ничего гибельнее
твоего настоящего душевного состояния), останови'
твой Дикий полет,"укроти бушующую в.тебе страсть¹
разрушения. Да, ты добиваешься именно этого: раз­
рушить' все, насытить свое алчущее сомнение быти­
ем—вот твое желание, твоя цель. Ради этого ты за-¹
каляешь себя, ожесточаешь свою душу^{1 л} и охотно
признаешься, что не способен ни к чему,¹''' что тебе
нравится лишь 'Одно —ходить вокруг всей* живого,¹
как евреи ходили кругом Иерихона и, трубя в трубы,
выжидали всеобщего разрушения. Для чего? Для⁵
того, чтобы успокоить свою душу, пробудить в ней
отзвук грусти,— эхо родится ведь в пустом простран-'
стве. '.'"< "'■ ■

! Таким путем мы с¹ тобой, однако, вряд ли уйдем* далеко: моя голова слишком —слаба, чтобы устоять, скажешь ты; слишком^сильна, чтобы найти удо­влетворение, в таком кружении в пространств'е, ска­жу я.'Поэтому возьмусь за дело с другой сторонк.' Представь себе юношу, как раз встуйаю'щегб в тбт возраст, когда жизнь начинает приобретать Действи­тельный смысл; представь себе, что этот ^:жизнерад6-стныйу здоровый, чистый,^1! богато" одаренный,¹ полный¹ надежд и сам подающий надежды всем, кто только!; его знает, юноша ошибся (говорю это с болью'сер-' дечной), обманулся в тебе, предположил, что'^ты* серьезный, богатый- опытом человек, способней'про-¹ светить его относительно загадбк жизниу^''обратил-'' ей к тебе со всей трогательною доверчйвоётью юное-' •ей. Что ты ответишь ему? Неужели ты Ответиш'ь ему:' «ияи-или,—безразлично». Едва ли. Едва¹¹¹ ли!' Или'' поступишь, как и -вообще 'имеешь обыкновение Vidct^-¹" патв в тех случаях,⁵'когда люди Йриходят*' 'док^Чатй¹ тебе'со своими' сердечными делами-^ высунешь Уоло-' ву> в.окошко «и 'ответишь! ч<дойа ⁵Het»?'^:rffiH''^;' ЯвшЩ уклонишься.от Ответа, как уклоняешься' Ът^'УДовлет-ворения различных просителей' й^; сборщиков 'церйов^ ных податей, отвечая им всем,¹ что тьг лШ'у'йрем^'Й-¹ ныйыжйлецна^ белом свете, а не коренной Шь¥ват'ё'ль^?1 и;не ^:отеж семейства? Наверное %eV;—^й^'сл-МикбУ' высоко ценишь в людях Молодость' и 'да^бвйтбеть^'да¹' и вообще самый случай был бы из йё Фбйкновенных-Г-заурядных, твоя встреча ечоношей⁵ была ~^!б$''нё^;'tipti?; стой, случайной^и мимолётной, чтак что^11,гвЩ^}'ир'6*гйя'

№

ничем бы не была возбуждена. Хоть из вас двух ты* был бы и старший, а он младший, серьезность мину­ты обуславливалась бы им именно, его благородной молодостью. Неправда ли, ты и сам невольно ^помо^ лодел бы, почувствовал бы, как хороша молодость и как в то же время серьезна ее- жизненная задача, почувствовал бы, что человеку действительно;"пред­стоит выбор: «или-или», что отнюдь не безразлично, как. употребить человеку свою молодость.: Ты-понял; бы также, что главная задача, человека «не в-обога--щении своего ума различными познаниями, «о- всвос-питании и совершенствовании своей.-личности,*- свое-го.^ся».. Итак, все твои добрые чувства были..бы,'-за-. тронуты и ты постарался бы в своей речи укрепить, душу юноши, поддержать в нем веру в жизнь;-..йг в собственные силы, научить его ценить врем» и даль-. зоваться им. Все это ты можешь-сделать и пр-йг-же-ланйи сделаешь прекрасно. Слущай же теперь, вни­мательно, молодой человек (тебя все еще приходит­ся называть так, хоть ты и не молод),—'-. что же.сде­лаешь ты в таком случае? Ты ведь засвидетельст­вуешь то,.что вообще отрицаешь — значение ^.«выбо­ра», и почему? Потому лишь, что твою душу.охвати-ло/участие к юноше. И все-таки, строго говоря*- /гы обманешь его доверие: представь. себе,.что случай столкнет вас вновь в такую минуту, когда тебе вовсе неудобно будет подтвердить свое прежнее свидетель­ство? Видишь, к каким печальным последствиям, яри-, водит, человека разлад с самим собой? Ты-думал сделать лучше, а между тем, может быть, совсем сгубил юношу; может быть, ему легче было бы ус­тоять перед твоим недоверием к жизни, чем успо­коиться в субъективно ложном доверии к ней, кото­рое ты хотел внушить ему? Представь себе, что ты рнова встретишься с ним несколько лет спустя¹,-* он будет по-прежнему жизнерадостен, остер, умен, смел в суждениях, но твой чуткий слух легко уловит-вних нету душевного разлада, ты сразу заподозришь,- что и он вкусил плода двусмысленной жизненной-муд­ростью, гордишься до такой степени, что не позво­ляешь никому разделить ее с тобою, желаешь вла­деть ею один и в тоже время искренне жалеешь мо­лодого человека, приобщившегося той же мудрости. Какое чудовищное противоречие!: Освободиться от

этого-ты можешь лишь посредством выбора: «или-йлн»',дй-я; исполненный -в тебе большего участия,¹ чём ты-к -упомянутому юноше, я, уже испытавший значе­ние;«выбора», радуюсь за тебя, радуюсь тому, что ты ещ-е сравнительно довольно молод и способен, следовательно, если хоть и не воротить прожитое, то, НО) крайней мере, достигнуть, при желании и энергии, самого главного в жизни —вновь обрести своё еди­ное, дельное «я».::. S.

.•.Если бы человек мог постоянно держаться на крайней точке душевного напряжения, мог быть по­стоянно одинаково готовым к выбору, если бы он мог перестать быть тем, что он есть т. е. человеком, если бы-внутренняя сущность его личности была пустой мечтой, призраком и, принимая участие в различных движениях души, сама оставалась единой и неизмен­ной,, ее ли бы все это было так, то было бы нелепо утверждать, что для человека может настать пора, когда •• -выбирать будет уже поздно, потому что тогда не может больше и речи быть о выборе, в строгом смысле этого слова. Bji6i&u^L.Jio___ce6e имеет ре­шающее значение_для „йдутреннего содержания лич­ности: делая„,выбор, она вся наполняется выбранным, ^еслЙ1.^ж.е она не выбирает, то „пахнет и гибнет. Одну минуту может еще казаться, что выбираемое оста­ется как вне самого выбирающего, что душа по­следнего сама по себе не имеет никакого отношения, к предмету выбора и может остаться индиферентной к нему. Минута эта, однако, может существовать лишь в отвлеченном смысле, как момент мышления, а не реальной действительности; поэтому чем доль­ше останавливаешься над ней, тем меньше она в строгом смысле существует. Выбираемое находится в самой тесной связи с выбирающим, и в то время, когда перед человеком стоит жизненная диллема: «или-или», самая жизнь продолжает ведь увлекать его по своему течению, так что чем более он будет медлить с решением вопроса о выборе, тем труднее и сложнее становится этот последний, посредством которого человек надеется яснее и определеннее раз­граничить понятия, разделенные «или-или». Смотря на эти слова с такой точки зрения, не легко впасть в искушение шнтить ими: в этом именно случае видно, что внутреннее движение личности не оставляет вре-

ц&ш... на эксперименты, мысли,, что личность -непре­рывно, и неудержимо стремится вперед, закладывая полпути основания то тому, то,другому, и что,_;вслед­ствие этого, выбор становится есе труднее, и труд­нее,—-придется ведь разрушить ранее заложенные

ОСНОВаНИЯ......-: _;(..■■-;:.:■;;-

Представь себе корабль в ту минуту, когда он должен сделать тот или другой решительный пово­рот; может быть кормчий корабля и скажет себе: «я, могу, сделать то-то или то-то», но лишь плохой кормчий забудет, что корабль продолжает в это вре­мя нестись своим, обычным ходом и что поэтому лишь на одно мгновение может быть безразлично, будет ли сделано то или другое, Тоже самое и с человеком. Если он забудет принять в расчет обычный ход жиз­ни, то наступит наконец минута, когда более и речи быть не может,о выборе, не потому, что последний сделан, а потому,; что пропущен момент для него, иначе говоря —за человека выбрала сама жизнь, и он потерял себя самого, свое «я».

,;Из сказанного ты видишь, чем мой взгляд на вы­бор существенно отличается от твоего, если вообще можно'-говорить о твоем, который тем и отличается от моего, что вовсе не допускает выбора. Минута вы­бора имеет для меня чрезвычайно серьезное н не столько в силу строгого размышления о предметах выбора, или в силу обилия мыслей, вызванных каж­дым из них, но в силу опасения, что* в следующую ■ мицуту я буду уже не так свободен выбирать, так К-акиуспек». уже пережить кое-что, и это-то пережитое затормозит мне обратный путь к точке выбора. Если, кто думает, что можно хоть на мгновение отрешить­ся от своей: личности или возможно действительно приостановить жизнедеятельность личности, тот же­стоко ошибается. Личность склоняется в ту или дру­гую сторону еще раньше, чем выбор совершился фак­тически, и, если человек откладывает его, выбор этот делается сам собою, помимо воли и сознания человека, под влиянием темных сил человеческой природы. Следствием же этого является то, что ко­гда человек решится наконец сделать запоздалый выбор (если только не успеть до этого времени обез­личиться окончательно), оказывается, что самому выбору должна предшествовать масса переделок и

£02

поправок во внутреннем й внешнем"'Образе человека,¹ а это часто сопряжёно с большими ^: затруднениями.

В сказках говорится; что сирены Очаровали лю­дей своей демонической музыкой, и, для избавления' от этих чар, очарованный должен был сыграть без* ошибки ту же самую мелодию, но "в обратном по­рядке, т.¹. е. с конца. Способ мудреный; трудно выпол­нимый, но психологически верный, и ошибочно усво-' енное можно удалить лишь подобным же образом,—< при малейшей ошибке,.волей-неволей, приходится на-'' чинать сызнова.

Вот отчего так важно сделать выбор, и сделать его вовремя. Ты, напротив, придерживаешься иного' образа мыслей, и я знаю, что воюя с человечеством, ты выставляешь против него неистинную сущность своей личности. Да, если бы задачей человеческой' жйзнн' было размышление, ты был бы близок к со­вершенству. Поясню иримербм. Имея ввиду тебя, придется, конечно, взять смелые противоположности ':' или священник, или актер. Такова дилемма, и вот вся страстная энергия твоей натуры пробуждается, и сторукое размышление схватывается за мысль стать священником. Ты не знаешь покоя, думаешь об этом день и ночь, читаешь по этому предмету' всевозможные сочинения, какие только можешь до­стать, ходишь по воскресеньем в церковь по три ра­за, заводишь знакомства со священниками, сам пи-¹ шешь проповеди, произносишь их перед самим со-' бой, умираешь на Полгода для всего остального ми-¹ ра. Но вот ты готов; теперь ты можешь говорить о* том, что значит быть священником с большим зна-¹' нием и по-видимому даже с большей опытностью, нежели человеку.Фам пробывший в сане священника' 20 лет. Сталкиваясь со служителями алтаря, ты до­садуешь, что они не обладают истинным красноре­чием. «Разве это истинное вдохновение?» — гово­ришь ты: «Я ведь не священник, а в сравнении с ни-¹ ми вещаю, как ангел с небеси. «Может быть, оно так и есть на самомделе, а ты все-таки не решился стать священником. Теперь ты точно также носишь­ся с другой задачей, и твое увлечение искусством почти превосходит прежний твой проповеднический восторг. Но вот ты вполне подготовился к выбору. Можно, однако, быть уверенным, что у тебя таки

накопилось кое-что за время этой, гигантской, умст^
венной работы, накопилась масеа различных^зймеча-
ний и наблюдений. В минуту-выбора вся эта- масса
приходит в брожение и выдвигает новое «или-илн.»:-
юрист, а может быть и адвокат? п-

Дата добавления: 2015-05-08