Заказ 3210 4 страница

знания необходимости выбора, во-вторых же — рас­смотреть жизнь с этической точки зрения. Я не при­надлежу к числу этиковригористов, требующих фор­мальной абстрактной свободы,—раз выбор сделан,, значение (относительное) эстетического начала вновь-восстанавливается само собою, так что решись на/ выбор, и ты сам увидишь, что это единственное сред-ственное средство спасти самого себя и свою душу,, обрести весь мир и пользоваться его благами без-злоупотребления.

Что же, однако, значит: жить эстетической жизнью-' и жить этической жизнью? Что может назваться в человеке эстетическим и что этическим началом? От­вечу: Эстетически^ началом может назваться то, благодаря чему человек является непосредственно тем, что он есть, этическим же то, благодаря чему он становится тем, чем становится. Человек, живущий¹ исключительно тем, благодаря тому и ради того, что* является в нем эстетическим началом, живет эстети­ческим началом, живет эстетической жизнью.

В мои намерения вовсе не входит подробное раз­бирательство многосложной и многосторонней жизни эстетика,—ты сам такой виртуаз-эстетик, что это» совершенно лишнее,—я постараюсь только отметить-некоторые наиболее выдающиеся категории эстети­ков, чтобы таким образом добраться с тобой до основ­ной точки, на которой вертится все твое мировоззре­ние, и помешать тебе ускользнуть от меня раньше времени, неожиданным прыжком в сторону, до чего■ ты такой охотник. Я, впрочем, не сомневаюсь, что в состоянии дать тебе не мало ценных указаний отно­сительно того, что значит жить эстетической жизньюд мало того, считая тебя опытнейшим руководителем, способным посвятить новичка во все тонкости искус­ства жить эстетической жизнью, я не посоветовал бы никому обратиться к тебе за истолкованием самой! сущности эстетической жизни: ты слишком втянулся < в эту жизнь, истолковать же ее сущность может лишь тот, кто сам стоит на высшей ступени, т. е. живет этической жизнью. У тебя может явиться искушение поймать меня на слове, заявив, что я в таком случае не могу дать удовлетворительного разъяснения сущ­ности этической жизни. Это даст мне, однако; лишь* повод к следующим разъяснениям.::

218-

(Причина, по которой эстетик не в состоянии дать ^надлежащего разъяснения эстетической жизни, та^ 'что он живет минутой, а потому и компетентность • его ограничена узкими пределами данной минуты. При всем этом я вовсе не отрицаю, что эстетик, стоя ищи на высшей степени эстетического развития, мо­жет обладать богатыми и многосторонними душев­ными способностями; напротив, эти способности дол­жны даже отличаться у него особенной интенсивно­стью, тем не менее, им недостает надлежащей само­стоятельности и ясности. (Здесь кстати будет упо­мянуть о некоторых животных, чувства которых раз -виты гораздо выше, чем у человека, но зато связаны.животным инстинктом).

Теперь возьмем в пример тебя самого. Я никогда не ^отказывал тебе в выдающихся душевных и умст-: венных дарованиях,— это видно, например, из моих постоянных упреков тебе за злоупотребление ими. Ты богдто одарен природой, ты остроумен, тонкий ироник и диалектик, до тонкости изучил искусство наслаждения жизнью, умеешь пользоваться минутой, ты чувствителен, бессердечен — все, смотря по об­стоятельствам, но при всем этом ты живешь только минутой, твоей жизни недостает основной связи, и ты не в состоянии дать относительно ее надлежащего разъяснения. Итак, всякий желающий постигнуть ис­кусства наслаждения, ни мало не ошибется, обратив­шись к тебе, тогда как желающий уяснить себе смысл и значение этической жизни — напротив. Обратив­шись ко мне, такой человек будет, пожалуй, скорее удовлетворен, несмотря на то, что я далеко не так даровит, как ты. Дело в том, что ты связан самой жизнью своей по рукам и ногам, я же свободен, как в определении эстетической, так и этической жизни: живя этическою жизнью, я стою выше минуты.

Даже самому малоспособному и незначительному •человеку в свете присуще естественное стремление составить собственный взгляд на жизнь, уяснить се­бе ее смысл и цель. Эстетик в этом случае не исклю­чение, взгляд же его на жизнь лучше всего резюми­руется общим девизом эстетиков всех времен и ро­дов: «нхжно наслаждаться жизнью». У каждого, ра­зумеется, могут быть различные понятия и предста­вления о наслаждении, с основным же положением.

и ^необходимостью наслаждения в жизни согласны
в'се..• '-¹' ■ '•■ г-у..у.--

- Условия для такого наслаждения, однако, нахо­дятся обыкновенно не в самом желающем.наела-ждаться жизнью, а вне его или, если и- находятся.;» нём, то все-таки не зависят от него самого. Прощу тебя особенно заметить последнюю фразу,—я "не­даром обдумал и взвесил в ней каждое слово, i;:.:

Займемся же теперь; как сказано, кратким обо­зрением различных категорий эстетиков. Ты, впро­чем, вероятно, недоволен тем общим определением эстетической жизни, которое я только что дал, отри­цать его справедливость, ты тем не менее, конечно, не вздумаешь. Вполне понятно, что ты негодуешь на. такое приобщение тебя к презираемым тобою про­фанам; я сам слышал не раз твои язвительные.на­смешки над людьми, не умеющими наслаждаться: жизнью, самого себя ты напротив всегда причислял к первейшим мастерам этого искусствами в качестве такогого расчитывал, пожалуй, на особенную любез­ность с моей стороны. Возможно, конечно, что ты прав, и что те профаны, с которыми ты не желаешь иметь ничего общего, действительно не умеют насла­ждаться жизнью, тем не менее, я принужден причис-v лить тебя с ним к одной категории: у вас есть нечто* общее — взгляд на жизнь, и это настолько сущест­венно, что небольшое различие в ■ остальном не ма­жет иметь почти никакого значения. Право, нельзя не рассмеяться над твоим положением, мой юный друг,^:—тебя Преследует какое-то проклятье: на каж­дом шагу ты встречаешь таких сотоварищей по ^ис­кусству, с которыми не желал бы и знаться: ты,-тал кой аристократ в искусстве наслаждения, поминутно попадаешь в такую дурную компанию! Да, в высшей степени неприятно, если жизненные воззрения чело­века ставят его на одну доску с первым встречным кутилой-или спортсменом. Если и не приходится.ска­зать того же о Тебе, то потому лишь, что ты в извест­ном ^смысле стоишь на высшей ступени эстетического-развития. Что это такое докажу позже.

Как'ни разнообразны различньге категории эсте­тиков, все они имеют между собой то существенное-сходство, что непременным условием принадлежно­сти к каждой ^: из них-является не сознательное-уетст¹-"¹

венное или душевное развитие человеческой личнос­ти, а непосредственность. Разница в умственном от­ношении-между эстетиками различных категорий мо­жет таким образом быть очень велика,— между ними могут встретиться и.образцы полнейшего скудоумия и гениальнейшие умы, но даже и, в этих последних случаях:ум имеет значение не сам по себе, а как не­посредственный дар.

Как уже сказано, я ограничусь, лишь кратким обозрением всех упомянутых категорий, и займусь, более подробнее тем, что так или.иначе можно при­менить, к,тебе, или что я пожелал бы заставить тебя применить к себе.

Непосредственность человеческой личности лежит не в: ее.духовной природе, но в физической. Отсюда взгляд на здоровье, как на величайшее благо в жиз­ни. Более поэтический, но однородный с первым взгляд: «выше всего на свете красота»; красота, од­нако, вещь очень непрочная, и потому этот взгляд не так популярен. Тем не менее довольно часто можно встретить молодую девушку или юношу, ставящих выше всего на свете свою красоту; жаль только, что она скоро изменяет им! Я, впрочем, могу отыскать в своей памяти живой пример необыкновенно удачного применения этого взгляда к жизни. Студентом мне приходилось проводить каникулы в имении, в семей­стве одного графа. Граф, бывший дипломат, был уже не молод и мил в имении на покое. Графиня отлича-калась в молодости замечательной красотой, да^- и в то время, когда я знал ее, была еще очень хороша собой. Граф в свои молодые годы также имел успех у женщин, благодаря своей мужественней красоте; при дворе надолго сохранилась память о блестящем камер-юнкере, каким он был в те времена. Прожи­тые годы не сгорбили его стройного стана, и благо­родная величественная осанка еще более увеличива­ла его красоту. Знавшие их обоих в молодые годы уверялщ, что они были; красивейшей парочкой в мире, и я, узнавший их уже в довольно почтенном возрасте, находил это вполне естественным,— они и до сих пор представляли красивейшую чету, какую я только ко­гда-либо видел. И граф и графиня были очень обра­зованы, и тем не менее основой жизненного воззре­ния графини было убеждение, что они с мужем —

.красивейшая чета во всей стране. Я живо помню

'случай, когда она высказала это убеждение мне лич­но. В одно воскресное утро в деревенской церкви происходило какое-то торжество. Графиня чувство-.вала себя не совсем хорошо и осталась дома, а граф в своем камергерском мундире, увешанный ордена­ми, отправился на празднество. Окна большой залы «как раз выходили в аллею ведущую к церкви, и графиня, одетая в изящное утреннее платье, оегано-шилась у одного из них. Я осведомился о ее здоровые; а затем мы разговорились о предстоящем йа другой.день катанье на лодке. Вдруг в конце аллеи пока-зался граф; графиня умолкла и лицо ее все преобр!а--зилось; никогда еще не казалась она мне такой кра­савицей, как в эту минуту. Когда граф приблизился, юна грациозно послала из окна воздушный поцелуй*.затем повернулась ко мне и сказала: «Неправда ли, мой Дитлев все еще первый красавец в королевстве?:Я то вижу, что у него одно плечо немного ниже дру­гого, но это совсем незаметно, когда я иду с ним под фуку, и мы с ним все-таки самая красивая парочка в стране!» Шестнадцатилетняя невеста не могла гор­диться и любоваться своим юным красавчиком-возлюбленным более, чем ее сиятельство своим по­жилым камергером.

Представители обоих упомянутых взглядов (т. е-люди, признающие высшим благом свое здоровье, и.придающие то же значение своей красоте) сходятся в том что жизнью нужно наслаждаться, условия же, ♦благодаря которым они могут наслаждаться жизнью.:хотя и находятся в их физической природе, но не зависят от них самих. 1 Далее. Встречаются люди, желающие наслаждать­ся жизнью, но могущие достигнуть желаемого, лишь благодаря таким условиям, которые находятся со­вершенно вне их самих. Таковы, например, люди; •смысл и цель в жизни для которых — в богатстве, власти, почести и т. п. К этой же категории можно •отнести, в известном смысле, и влюбленных. Пред-•ставим себе молодую девушку, влюбленную до безу­мия: ее взор ищет только милого сердцу, ее мысль занята им одним; ее сердце бьется лишь для неги; юна не знает другого желания, как только принад-.лежать ему; ничто, кроме него, ни земное, ни небес-

ное не имеет для нее значения; она также стремится: к наслаждению, но условия для этого не в ней са­мой. Ты, без сомнения, находишь такую любовь глу­пою и думаешь, что она встречается лишь в романах; возможно, однако, что в глазах других людей такая любовь — нечто удивительно прекрасное. Ниже я объясню тебе почему я не могу одобрить такой люб­ви.

v. Далее. Есть люди, наслаждающиеся жизнью, бла­годаря условиям, находящимся в их духовной при­роде, но по существу своему не зависящих от них: самих. Смысл и цель жизни для таких личностей в их таланте. Один обладает талантом математическим, другой коммерческим, третий поэтическим, четвер­тый художественным, пятый философским и т. д. Не­которые при этом удовлетворяются тем непосредст­венным талантом, который вложен в них самой при­родой, другие стараются развить, усовершенствовать его, наслаждение жизнью, однако, для тех и, для дру­гих обуславливается тем, что по самому существу своему не зависит от них — природным талантом. Люди этой категории часто служат мишенью для твоих насмешек за свою лихорадочную деятель­ность,— ты не признаешь в них собратьев — эстети­ков. Не подлежит никакому сомнению, что у тебя совершенно иной взгляд на наслаждение жизнью, но суть не в этом, а в том, что и ты и они требуете от жизни наслаждений. Твоя жизнь, как-будтб гораздо выше, ближе к идеалу эстетической жизни, чем их„ но их жизнь зато гораздо невиннее твоей.

Все перечисленные категории сходны между со­бой "тем, что жизнь всех людей, принадлежащих к тйСнлв иной "из них, имеет известную основную объединяющую идею, которая и мешает этим людям разбрасываться. Последним же как раз страдает жизнь эстетиков-аристократов, гордящихся богатст­вом и разносторонностью своей натуры; этой то имен­но категорий эстетиков я и займусь теперь подробнее. Эстетики последней категории понимают под на­слаждением жизнью удовлетворение всех своих же ланий; желаний, однако, у них так много, и притом самых различных, что благодаря этому, жизнь их просто поражает своей безграничной разбросан­ностью. Встречаются впрочем, и между ними люди

ъ жизни которых с детства преобладает одно опреде­ленное желание, обратившееся, так сказать; в страсть» например, в страсть я ужению, к охоте, к*спорту и т. п., но речь теперь не о них, а о первых. Таю: как, воззрение на жизнь эти хлюдей лишено необходимой цельности и определенности и потому не может быть названо сознательным воззрением-личности,: то е^о и приходится назвать воззрением рефлективным, что; же касается, до содержания или значения самой; лич­ности этих людей, то оно заключается опять таки, в их непосредственности. Такие люди всегда непосред-: ственны во всех своих желаниях, как бы утончены И; прихотливы эти■последние ни были: живая;-лишь.данной минутой; эти люди несмотря на все богатства и Многосторонность своей натуры живут именно не­посредственной жизнью. Жить исключительно'; ради-удовлётровения своих желаний, конечно, очень: ^за--манчиво в глазах большинства, но, к счастью очень: трудно осуществимо на практике вследствии разли,ч- = ных жизненных условий, принуждающих д. человека заботиться совершенно об ином. Я говорю, к счастью, потому что иначе нам, пожалуй, часто пришлось, бы присутствовать при самых ужасных зрелищах: ведь жалобы большинства людей, сетующих на то; что они-подавлены прозой жизни, в сущности ничто; иное, как замаскированное желание сбросить с себя: регу­лирующее их страсти ярмо жизни. Итак, жить исклю­чительно ради удовлетворения своих желаний могут, лишь те избранники,на долю которых вь»падает; счастье или вернее неохоты жиЛ независимыми- ■■> от более уместно, потому что такое счастье ниояысы-всех забот житейских. Выражение «несчастье» здесь лают людям скорее злые, чем добрые боги.— >.-.:,

Редко, разумеется, можно встретить людей, ко­
торым удалось осуществить свою мечту -^-недть ис-'
ключительно ради исполнения своих желаний —в
грандиозных размерах, зато людей, поддразниваемых:
маленькими удачками — сколько угодно; такие люди
только и твердят, что во всем виноваты внешние'ус­
ловия жизни, что не будь этой помехи, они бы; до­
стигли цели своей жизни — беспрерывного Наслаж­
дения. Всемирная история богата подобными приме­
рами...-,;;■:■

Считая полезным рассмотреть внимательнее, к че­му может привести человека стремление жить исклю­чительно ради удовлетворения своих желаний в том случае, когда окружающие его условия жизни благо-приятствуют осуществлению этого стремления, я возь-му крупную историческую фигуру могущественного повелителя Рима Нерона, перед которым падал ниц, ожидая его повелений, весь мир. Ты раз как-то со своей обычной смелостью заметил, что Нерону вовсе нельзя ставить в вину сожжения Рима, ради удовлет­ворения желания иметь понятие о пожаре Трои, что можно только спросить, был ли он действительно настолько художником в душе, чтобы как следует насладиться этим зрелищем. В данном случае мы имеем дело с одним из твоих цезарских удовольст­вий—никогда не отступать ни перед какой мыслью, не бояться довести до конца никогда и никакую; для этого не нужно ни преторианцев, ни золота, ни сереб­ра, ни других сокровищ мира, удовольствию этому можно придаваться и втихомолку, наедине с самим бобою, что хотя ц благоразумнее, но не менее ужас­но. Я знаю, что ты не имел в сущности намерения оправдывать Нерона: раз, однако, ты сосредоточи­ваешь свое внимание не на том, что он творил, а на том, как он творил, это уже смахивает на оправдание. Мне известно также, что подобная смелость мысли, часто вообще встречаемая у молодых людей, нечто иное, как примерная проба сил, при которой они иногда и впадают в излишнюю экзальтацию, особен­но в присутствии посторонних слушателей. Знаю я и то, что ты — как и я, как и сам Нерон даже — ужа­саешься его чудовищности, и тем не менее я не посо­ветовал бы никому полагаться на свои силы настоль­ко, чтобы не страшиться одной мысли сделаться Не­рону самому. После того, как я определю свой взгляд на сущность души Нерона, ты, может быть, удивишь­ся снисходительности моего определения, я, однако, вовсе не так снисходителен, хоть и не' склонен также излишне осуждать человека. Мое определение, несмот­ря на свою кажущуюся снисходительность, будет лишь справедливо, и к т°му же покажет насколько вообще близок к искушению каждый из нас, если не живет невинною жизнью дитяти.

$ Зак, 3210

:':•

Сущность души Нерона — меланхолия. В наше время меланхолия считается каким-то высоким чув­ством и потому нечего удивляться, если мое опреде­ление покажется тебе слишком снисходительным; л не держусь учения древней церкви, причислявшей уныние, меланхолию тоже, к числу смертных грехов-Если я окажусь правым, это, конечно, будет для тебя весьма неприятным открытием, опрокидывающим все твое мировоззрение. Ради предосторожности прибав­лю, что если человек вообще и не властен избегнуть печали и горя, обусловливаемых различными, пресле­дующими его иногда без конца, житейскими испыта­ниями, то в меланхолию он все-таки впадает исклю­чительно по собственной вине.

Вернемся же теперь £„.„ дезарю — сластолюбцу^ Ликторы предшествуют не только тогда, когда он поднимается по ступеням трона и направляется в сенат, но даже тогда, когда он идет удовлетворять свои страсти,— они идут вперед и прокладывают дорогу его преступлениям. Но вот он становится старше: беспечность юности отлетела от него, душа изведала все наслаждения и пресытилась ими. Про­житая жизнь, как бы она порочна не была, умудрила его жизненным опытом и знаниями, и тем не менее в. душе он остался ребенком, или вернее юношей, бла­годаря непосредственности своей натуры. Сознание его не может пробиться сквозь броню непосредствен­ности, и он тщетно старается уяснить себе иную бо­лее высшую форму земного бытия. Уясни себе это-Нерон, и блеск трона, власти, могущества — все по­меркло бы в его глазах. Для этого, однако, у него-недостает нравственных сил, и он в отчаянии хвата­ется за наслаждение. Весь мир должен изощрять свою-изобретательность, чтобы постоянно предлагать ему новые и новые наслаждения: он отдыхает душой лишь в минуты наслаждения, стоит наслаждению прекра­титься, и он опять задыхается от истомы. Сознание между тем по-прежнему стремится освободиться от лежащего на нем гнета, но без успеха, — его посто­янно обманывают наслаждния. Тогда сознание омра­чается, гнев переполняет душу и переходит в трепет,, не стихающий даже в минуты наслаждения. Вот по­чему взор Нерона так мрачен, что никто не может его выдержать, так зловещ, что все перед ним трепе-

адут. За этим взором таится душа, окутанная таким же зловещим мраком. Этот взор — взор цезаря, и потому перед ним трепещут все, внутри его самого, однако, тот же трепет- Посмотрит ли на него ребе-,нок, как-нибудь особенно пристально, бросит ли на него случайный взгляд кто-нибудь другой, и Нерон уже трепещет, точно чувствуя, что каждый человек в сущности сильнее его. Сознание рвется на свободу, требует от Нерона работы мысли и душевного про­светления, но душа цезаря уже бессильна, и новый приступ гнева овладевает ею. Нерон не уверен в са­мом себе и успокаивается лишь тогда, когда весь свет лежит перед ним во прахе, и он не видит, не чи­тает ни в одном взоре желания посягнуть на его сво­боду. Вот чем объясняется человекобоязнь Нерона и всех подобных ему. Он, как одержимый бесом, лишен внутренней душевной свободы и в каждом человечес­ком взоре видит стремление поработить его. Повели­тель Рима страшится поэтому взора последнего раба. Встретив такой взор, глаза цезаря пожирают дерзно­венного. Рядом с цезарем стоит услужливый негодяй, он понимает дикий взор повелителя, и участь не­счастного решена. Убийство не отягащает совести Не­рона, зато душевный трепет его еще увеличивается. Одни лишь наслаждения доставляют ему минутный отдых и забвение. В погоне за ними он сжигает пол­Рима, но душа его по-прежнему терзается муками страсти. Скоро для него остается лишь один род выс­шего наслаждения—вселять страх в других. Сам се­бе загадка, полный непреодолимого внутреннего тре­пета, он хочет быть загадкой и для всех, хочет на­слаждаться всеобщим трепетом перед собой. Вот отку­да это непостижимая улыбка цезаря. К его трону подходят приближенные, он ласково улыбается им, но их охватывает ужас: может быть в этой улыбке — их смертный приговор, может быть, пол уйдет из-под их ног, и они рухнут в пропасть! К его трону подхо­дит женщина: он милостиво улыбается ей, а она меж­ду тем полумертва от страха: своей улыбкой он, мо­жет быть, отмечает в ней новую жертву своего сла­столюбия. И этот страх радует его: он не хочет, что­бы его уважали, он хочет, чтобы его боялись! Он не выступает гордым, могущественным цезарем, он ед­ва тащится медленной неровной поступью, но эта не- я*

мощность только увеличивает всеобщую панику. Он смотрит умирающим, еле дышит, и все же он — по­велитель Рима, властелин жизни и смерти своих под-. данных! Его душа расслаблена, только соль остро­умия и игра слов могут еще на минуту оживить его. Но вот все, что в состоянии дать ему мир, исчерпано: чем же ему жить теперь? Он способен заставить убить ребенка на глазах матери, если бы надеялся, что зре­лище ее отчаяния будет для него невиданной новин­кой. Не будь он повелителем Рима, он бы, пожалуй, давно готов был сам покончить с собой,— самоубий­ство есть в сущности осуществление — в иной только форме — желания Каллигуллы отрубить голову все­му человечеству. Не знаю, была ли у Нерона еще од­на черта, которую часто можно встретить у подобных ему людей, известного рода добродушие. Если — да, то окружающие, без сомнения, называли ее привет-, ливостью.

Личность Нерона дает нам, таким образом, поня­тие о странной причинной связи между непосредст­венностью и меланхолией: в то время как все сокро­вища вселенной не в состоянии доставить его пресы­щенной душе ни малейшего наслаждения, какое-ни­будь самое ничтожное обстоятельство, слово, наруж­ность человека, и т. п. может привести его в неопи­санный восторг, он радуется, как дитя. И всех подоб­ных Нерону людей можно сравнить с детьми: они именно дети по нетронутой, непроясненной мыслью,! непосредственности своей натуры. "Сознательно раз­вившаяся личность н может уже радоваться, таким образом: она перестала быть ребенком, хотя, может быть, и сохранила некоторые душевные черты ребен­ка., Вообщем, Нерон — отживший старик, в отдельных, дае случаях — дитя-

Здесь я прерву свой очерк, заставивший меня —-надеюсь, и тебя также — серьезно призадуматься. Да, Нерон страшен даже теперь, по смерти своей: при всей своей порочности, он — плоть от плоти, кость от костей наших, даже в нем, в этом изверге найдется много человеческого. Во всяком случае, я набросал этот очерк не для того только,,чтобы занять твое во­ображение,—я не принадлежу к числу писателей за­искивающих подобным образом у читателя (меньше же всего желаю я заискивать у тебя), я даже совсем

не писатель, как ты знаешь, и взялся за перо лишь ради тебя. Я набросал этот очерк также не для того, чтобы дать нам обойм повод фарисейки благодарить Бога за то, что Он создал нас не таковыми. Во мне этот набросок пробудил, как сказано, совсем иные мысли, и если я благодарю Бога, то за то, что' моя жизнь была до сих пор чужда особых тревог, за то, что я видел все подобные ужасы лишь издали и те­перь — счастливый семьянин. Что касается тебя, то я радуюсь, чго ты еще достаточно молод для того, что­бы извлечь из этого наброска кое-какую пользу для себя, научиться чему-нибудь. Пусть каждый учится, чему может, мы же с тобой постараемся научиться тому, что несчастье человека совсем не в том, что <эн не обладает всеми внешними условиями жизни, и что обладание этими условиями сделало бы его, напро­тив, вконец несчастным.

Что же такое меланхолия? Истерия духа. В жиз­ни каждого человека настает момент рано или позд­но, когда непосредственность, так сказать, теряет свое главное жизненное значение, и дух стремится проявить себя в высшей форме сознательного бытия. Непосредственность, как цепь, привязывала человека ко всему земному, теперь же дух стремится уяснить себя самого и извлечь человечскую личность из этой зависимости, чтобы она могла сознать себя в своем вечном значении. Если этот переход от бессознатель­ной непосредственности к сознательному просветлению чересчур замедляется — человеком овладевает "';',ме­ланхолия. Что ни делай после того, как ни старайся забыться, работай, развлекайся — хотя и более не­винными способами, чем Нерон — меланхолия оста­ется. В ней есть что-то необъяснимое. Человек, по­давленный горем или тяжелыми заботами, знает, чем он огорчен или озабочен, но спросите меланхолика, что гнетет его, и он ответит: «и сам не знаю, не могу объяснить»- В этой то необъяснимости и лежит бес­конечность меланхолии. Меланхолик ответил совер­шенно правильно, так как сознай человек причину своей Меланхолии — она была бы уже уничтожена. Этим меланхолия и отличается от обыкновенной грус­ти или скорби человеческой, которая отнюдь не унич­тожается и не уменьшается от того, что человек соз­нает ее причину. Меланхолия — грех, именно грех

между таким утонченным эпикурейцем и обыкновен­ным эстетиком в том, что первый наслаждается _: до известной степени сознательно, а; последний непо­средственно, зависимость же обоих — по отношению к возможности наслаждаться — от внешних условий одинакова.

Как же избавиться от этой зависимости? На по­мощь является новое воззрение, которое учит людей искать наслаждение в возможно большем уничтоже­нии внешних условий, от которых зависит самое на_: слаждение. Из этого, однако, опять следует, что на­слаждение наслаждающегося самим собою, благода­ря уничтожению внешних условий, зависит от того, насколько ему удастся уничтожить эти условия. И это еще не все: благодаря тому, что мышление тако­го человека вертится исключительно на нем самом, и, следовательно, не в состоянии содействовать раз­витию личности, а наслаждение обуславливается воз­можно малым содержанием того же самого наслаж­дения — этот человек, как бы выдалбливает самого себя.

Полагаю теперь, что вышеприведенные рассужде­ния довольно ясно — по крайней мере для тебя — очертили область эстетических воззрений на жизнь-Общее сходство их в том, что все они требуют для человека такой именно жизни, которая обуславлива­ется непосредственной сущности его природы и впол­не соответствует ей, так как мышление никогда не поднимается выше уровня этой непосредственности и единственным объектом его остается физическая жизль данного человека. Я дал тут, разумеется лишь беглый обзор этих эстетических воззрений, не входя в подробное разбирательство их сущности и разли­чий,— я имею главным образом ввилу переход от эс­тетической непосредственности к. этическому созна­нию, на этот то предмет я и прошу тебя обратить свое особенное внимание.

Положим, что человек, живший исключительно ради своего здоровья, даже и «умирая (говоря твоим языком) был здоровее, чем я когда-либо; положим, что прекрасная графская чета танцевала на своей золотой свадьбе, вызывая такой же восторг восхище­ния, каким сопровождалось их появление в бальном зале в самый день их бракосочетания: положим, что

любитель золота собрал неисчислимые сокровища, что честолюбец добился самых высоких почестей, что может молодая девушка соединилась со страстно лю­бимым человеком, что коммерческий гений опутал торговой сетью все части света и забрал в руки бир­жи всего мира, что изобретатель перекинул мост с земли на небо; положим, что Нерон никогда не за­дыхался от истомы, но каждую минуту находил все новые и новые наслаждения, что утонченный эпику_: реец постоянно находил случай наслаждаться самим собой, что циник довел число внешних условий, от которых зависит его наслаждение жизнью, до мини­мума, предположим все это — какой же вывод долж­ны мы сделать? — Все эти люди наслаждаются жизнью? Вряд ли ты согласишься с таким выводом: почему — объясню позже; ты охотно согласишься только, что многие люди сделали бы этот вывод, и что нашлись бы даже и такие, которые, воображая, что изрекают не весть какую мудрость, прибавили бы, что единственное, чего всем этим счастливцам не до­стает, это умение ценить свое счастье. Сделаем теперь как раз обратное предположение, т. е. положим, что ни один из упомянутых людей не достиг желаемого. Вывод: всеми ими овладело отчаяние. С этим ты то­же навряд ли согласишься, и, пожалуй, даже ска­жешь, что им вовсе не из-за чего было и приходить в'отчаяние: Почему ты держишься такого мнения я тоже объясню позже, а теперь лишь установлю наше согласие относительно того, что большая часть людей нашла бы в данном случае достаточные основания для отчаяния. Разберем же эти основания. Не заста­вит ли этих придти в отчаяние то, что они убедились в суетности своих желаний, в суетности того, на чем они основывали свою жизнь? Какое же, однако, ос­нование приходить в отчаяние от того, что суетное оказалось суетным? Разве в самой сущности суетно­го произошло в данном случае какое-нибудь серьез­ное изменение? Напротив, оно произошло бы, если бы это суетное не оказалось суетным в действитель­ности. Отчаиваться, таким образом, этим людям не^: чего,— ничего нового в их положении не произошло; если же они тем не менее отчаиваются, то причину их отчаяния надо искать в отчаянии же, в том отчаяний, в котором они находились прежде, и всегда. Разница

Дата добавления: 2015-05-08