Заказ 3210 3 страница

..Теперь ты пропал! В то же мгновение ты настрдьг
ко входишь в роль адвоката, что можешь доказать
себе-необходимость предпринять еще и третье испы­
тание.-Так проходит вся твоя.жизнь. Тратя, до пол­
тора:-года на размышления, тратя постольку душев­
ных сил и энергии, ты не подвигаешься вперед., ни
на шаг. И вот нить твоих мыслей невольно обрьтва-
ется,..тобой овладевает нетерпение»;страсть,,.ты..р@ешь
и мечешь и продолжаешь: «или цирюльник, или счет­
чик р банке, безралично». Словом,,-нечего и,изумлять­
ся,.если слова: «или-или» стали для тебя возмути­
тельным соблазном, нелепостью, чем-то вроде рук
железной девы, объятия которой были смертной
казнью. Ты смотришь на людей свысока, насмеха­
ешься над ними, а сам незаметно, становишься -/тем,
что больше всего презираешь-^универсальным кри­
тиком всех отраслей знаний.,.,,.,,,

Иногда я не могу смотреть на тебя без улыбки, и в_:.то же время мне грустно> что твой поистине.за­мечательные дарования расточаются так на ветер. Причиной — то же самое противоречие, составляю­щее основу.твоего существа: ты отлично сознаешь смешную сторону подобного: положения, и горе,.то­му,, кто, разделяя твою участь, попадется тебе на зу­бок,-а-, между тем вся разница между вами лишь в том, что тот человек, быть может, надломлен жизнью и упал духом, ты же, напротив, бодрее и, веселее прежнего и утешаешь себя и других изречением: vanitas vanitatum vanitas, ура! Из этого не-следует,, однако, что ты «выбрал»; ты просто, как говорится, тряхнул рукавом — все де на свете трын-трава!,. И вот, ты чувствуешь себя вольной птицей и говоришь всему свету: прости!

So zieh ich hin in alle Feme — Veber meiner Miitze nur die Sterne! Вот таков твой выбор; впрочем ты и сам готов сознаться, что выбрал не благую часть; собственно

товор%:Ты_; срвсем не выбирал, или,, выбирал. не в истинном смысле слова., Твой выбор — выбор эсте-. тика,-не имеющий в сущности права называться вы-боррм* так как слово «выбор» выражает само по се­бе лонятие этическое. Ст^го говоря,,„всюду, где толь­ко, идет речь о выборе, там выдвигаются и этические вопросы, в единственный абсолютный выбор, это вы- f бор "между добром и зл^_л_благолар^ которому че-| лове.к разом "вступает "в" область этики. Выбор же эстет.ика или совершается негюсрЪдствённо и потому не выбор,, или теряется во множестве предметов вы­бора. ■ Так, если молодая девушка следует выбору, сердца,; то как бы не был прекрасен, этот выбор, его" нельзя назвать истинным выбором: он совершается непосредственно. Когда человек, подобно тебе, обсуж­дает жизненные задачи исключительно с эстетичес­кой точки зрения, ему нелегко остановить свой вы- '. бор на каком-либо одном предмете: перед ним их це­лая масса, личная же свобода выбора не имеет под! собой твердой этической почвы, поэтому и самый! выбор.является не абсолютным, а лишь относитель-) ным, х- е- действительным лишь для данной минуты, > и в.следующую минуту может смениться другим. Итм^со^£шить этичес^^

гораздо легче: и; ЩВДе, а с друго й стороны бесконеч­на труднее. Желающий сделать этический "выбор в жизни вообще не имеет перед,собой такого обилия. предметов выбора, как. эстетик, за то самый акт выбора приобретает тем большее значение. Я скажу даже (под условием, что ты поймешь меня, как сле­дует):,, что не так важно сделать правильный выбор, как; сделать его с надлежащей энергией, решимо­стью, страстью. В таком выборе личность проявляет всю,! свою силу и укрепляет свою индивидуальность,' и,.:В случае неправильного выбора, эта же самая энергия поможет ей придти к сознанию свой ошибки. Искренность выбора просветляет все существо чело­века, он сам как бы вступает в непосредственную связь с вечной силой, проникающей все и вся. Тако­го просветления, или духовного крещения не знавать никогда тому, кто выбирает лишь в эстетическом смысле., Ритм его души, несмотря на всю его страсть— лишь spritus jeadis.

Я взываю к тебе со своим «или-или», подобно Ка-¹ тону,— нет, впрочем, не совсем так: моей душе еще¹ не достает того самоотверженного спокойствия, кото­рым обладал Катон. Знаю, однако, что лишь подоб­ный сильный и энергичный призыв в состоянии про-' будить тебя, не к деятельности мысли — в этом ты не нуждаешься — но к серьезной душевной работе. Мо­жет быть, тебе и без того удастся достигнуть много­го, может быть, тебе удастся даже удивить весь мир; (я ведь не скуп), но ты все-таки лишишься самого» главного, единственного, что придает человеческой жизни смысл, одним словом: ты, может быть, и об-решь весь мир, но потеряешь себя самого, повре­дишь душе своей.

Чего я добиваюсь своим «или-или»? Хочу заста­вить тебя сделать выбор между добром и злом? Ни-^Л чуть, я хочу только довести тебя до того, чтобы ты воистину понял значение выбора, или чтобы выборе получил для тебя должное значение. Вот в чем вся суть. Лишь бы удалось довести человека до перекре­стка и поставить его так, что он принужден избрать какую-нибудь из лежащих перед ним дорог, а там» уж он, наверно, выберет надлежащую. Поэтому, если ■ ты, читая мое немного пространное рассуждение, ко--торое я опять посылаю тебе в форме письма, почув­ствуешь, что минута выбора наступила, не читай дальше, брось — ты ничего не потеряешь, выбирай» только, и ты увидишь, что ни эдна молодая девушка, последовавшая выбору сердца, не может быть счаст­ливее человека, сумевшего сделать надлежащий вы­бор в жизни. Итак, должно выбрать или эстетичес­кий или этический путь жизни. В первом случае еще нет, однако, (как уже сказано выше), и, речи о вы­боре, в истинном смысле этого слова. Тот, кто жи­вет эстетической жизнью, следуя непосредственному влечению своей природы, совсем не выбирает, тот же, кто отвергает этический путь жизни сознательно и выбирает эстетический, уже не живет эстетичес­кой т. е. непосредственной жизнью, а прямо грешит и подлежит поэтому суду этики, хотя к его жиизнии нельзя предъявлять этических требований. Этика, как character indelebilis, тем и замечательна, что, скромно становясь, по-видимому, на одну доску с эстетикой, она тем не менее обуславливает выбор в.-

-свою пользу, т. е. обуславливает действительность самого выбора. Грустно поэтому видеть, что многие люди не живут, а просто медленно гибнут душевно, проживают, так сказать, самих себя, не в том смыс­ле, что живут полною, постепенно поглошающей их силы жизнью, нет, они как бы заживо тают, превра­щаются в тени, бессмертная душа их как бы испаря­ется из них, их не пугает даже мысль о ее бессмер­тии,—они как бы разлагаются заживо. Они не жи­вут эстетической жизнью, но и не знают объединяю­щей сущности этики; нельзя сказать поэтому, чтобы они Отвергали этику и таким образом грешили бы, если не считать грехом их жизненную неопределен­ность, то, что они в сущности ни то, ни се, ни эстети­ки и не этики. Они не принадлежат также к числу сомневающихся в бессмертии души, потому что вся­кий сомневающийся в этом глубоко и искренно, и при том ради себя самого, непременно уразумевает в конце концов истину. Я сказал: «ради себя самого» и сказал это недаром,—давным давно пора остере­гаться той великодушно-героической объективности, с которой многие мыслители строят свои системы, имея ввиду лишь чужое благо, а не свое собственное. Тому же, кто по поводу высказанного мною сужде­ния, упрекнет меня в эгоизме, я отвечу: ваш упрек означает, что вы не имеете никакого представления о личном «я», не понимаете, что мало пользы чело­веку, если он обретет весь мир, но повредит душе своей и, что плохо то доказательство, которое не убедительно прежде всего для самого доказываю­щего.

Мое «или-или» обозначает главным образом не выбор между добром и злом, но акт выбора, благо­даря которому выбираются или отвергаются доброй зло вместе. Суть дела ведь не в самом выборе, меж­ду доброми злом, а в доброй воле, в желании вы­брать, чем само собой закладывается основание и добру и злу. Тот, кто склоняется в сторону этики, хотя и выбирает добро, но это является здесь лишь понятием отвлеченным, так как ему этим выбором полагается лишь одно основание, и ничто не мешает выбравшему теперь добро, остановиться впоследст­вии на зле. Из этого ты опять видишь, насколько *ажно вообще решиться на выбор; видишь, что суть

206,

тут не. в:обсуждении -предметов выбора,, а. в^дуосев.-
ном крещении, воли человека в купели.этикиучоНем
больше упущено времени, тем труднее становйтсядвьь
бор, так как душа все более и более сродцяетс-ямьс
одной,из частей-дилеммы и отрешиться от этой- дог
следнеи становится для нее все труднее и труднее,
а между тем это необходимо, если выбор -.должен
иметь хоть мало мальеки решающее значение^Спра*
ведливость, последнего положения я постараюсь до^
казать т&бе позже,,-,::

Ты знаешь, я никогда не выдавал себя за фило>-софа, меньше же всего в беседах. с тобой. Частью из желания подразнить тебя, частью потому, что я действительно смотрю на свое положение, какова счастливейшее и исполненное наиглубочайшего зна­чения в свете, я взял за правило говорить всегда кзт лица семьянина. В самом деле, я не пожертвовал своей жизни на служение науке, или искусству,;:то, чему я отдался, собственно говоря, мелочь в сравне.-нии с упомянутыми высокими предметами,—я -весь отдаюсь своей службе, своей жене, своим детям,, но это с моей стороны не жертва, в этом мое наслажде­ние и радость.Да, все это мелочи в сравнении с тем, чему отдаешься ты, ивсе же, мой юный друг, остере­гайся, не обманись в том великом, чему ты жерт­вуешь собой. Хотя я, как сказано, и не философ, мне тем не менее придется выступить здесь с некото­рыми философскими рассуждениями, которые прошу тебя не столько критиковать, сколько просто принять к сведению.

Конечный результат твоей полемической борьбы с жизнью выразился в молодецком восклицании: «или-или,— безралично», имеющем странное сходство с излюбленной теорией новейшей философии, утвер­ждающей, что принцип противоположностей утратил своего значения. Я хорошо знаю, что основная точка зрения, с которой ты смотришь на жизнь, противна философии, и все-таки мне кажется, что последняя сама повинна в ошибочном воззрении на жизнь. Если же эта ошибка и не бросается всем в глаза сразу, то потому лишь, что философия занимает еще менее верное положение, чем ты. Ты действуешь — фило­софия созерцает. Вступая же в область практичес­кой действительности, философия приходит к. тому

же'/выводу,-что и ты, хотя и выражает это несколь­ко иначе. Ты примиряешь противоположности в сво­его рода высшую галиматью, философия — в высшее единство. Ты обращаешься к будущему,— каждое действие г принадлежит, собственно, будущему — и го­воришь: я могу сделать то-то или то-то.,но чтобы я ни.сделал, путного ничего не выйдет, ergo — ничего не будуделать. Философия имеет дело с прошедшим, с прошлым всемирной истории; она показывает,, как расходящиеся моменты соединяются в высшем един­стве, она примиряет и примиряет без конца. По-мо­ему,-однако, она не дает ровно никакого ответа на мой вопрос,— я спрашиваю о будущем — ты же все-таки отвечаешь на него хотя бы и быссмыслицей. Допустим теперь, что философия права, что принцип противоположности утратил свое значение, или что-философы могут примирить в высшее единство проти­воположности каждого данного момента. К будуще­му это, однако, относиться не может, так как порти-воположности должны существовать прежде, чем можно приступить к их примирению. Раз же проти­воположности существуют, существует и «или-или»^ т. е. выбор между ними. Философы говорят: так бы­ло до сих пор,а я спрашиваю: что мне делать впредь, если я не хочу быть философом? Я ведь отлично ви­жу, чтораз захотев стать в положение философа, я кончу тем же, чем другие философы, стану прими­рять противоположности прошедшего. Итак, частью потому, что философия до сих пор не дала никакого ответа на мой вопрос (ведь будь я даже гениальней­шим философом в мире, у меня все-таки должна же быть какая-нибудь цель в жизни, кроме созерцания прошедшего), частью потому, что я скромный семья­нин, не имеющий ничего общего с философией, я вновь почтительнейше обращаюсь с моим вопросом к уважаемым представителям науки: что мне делать? Ответа нет по-прежнему: философия занимается про­шедшим и каждый представитель ее так ушел в со­зерцание этого прошедшего, что «в настоящем оста­лись одни фалды его сюртука», как говорит остроум­ный поэт об одном страстном любителе древностей. Вот тут-то ты и сходишься с философами: вы как бы допускаете, что ход жизни может остановиться. Для философов всемирная история закончена и подлежит

примирению. Оттого-то и стало в наше время зауряд­ным грустное явление встречи молодых людей, спо­собных примирять христианство с язычеством, шу­тить с титаническими силами истории, и в то же вре­мя не только не способных ответить простому чело­веку на вопрос, что ему делать, но и не знающих, что им делать самим. Ты большой мастер выражаться •остроумно и красиво, особенно если дело идет о том, чтобы высказать свой взгляд на жизнь, свое «proffes-sion de foi», и я хочу здесь привести одно из твоих выражений, показывающее, как много у тебя в сущ­ности сходства с новейшими философами, хотя их настоящее или напускное достоинство и не позволяет им принять участие в восторженном полете твоей ■фантазии.

Если тебя спрашивают, согласен ли ты подписать­ся под адресом королю, вотировать конституции, по­доходный налог, принять участие в том или другом •филантропическом предприятии —■ ты неизменно от­вечаешь: «Почтенные современники, вы плохо пони­маете меня! При чем тут я? Я знать вас не знаю! Я ■совсем в стороне, как маленькое испанское «о. Так и философ, его нет тут, он знать никого не знает, си­дит себе и слушает песни о былом, внимает гармо­нии примирения. Я уважаю науку и ее представите­лей, но и жизнь ведь имеет свои требования; я еще мог бы затрудниться составить свое мнение о единич­ном гениальном представителе^ науки, с головой ушедшего в прошлое, при виде же сотен молодых лю­дей, подражающих ему, раздумывать долго не при­ходится: ясно, что не все они обладают философски­ми головами, а между тем все погружены в ^;йзлюб^: ленную философию времени или, как я охотнее на­звал бы ее, излюбленную философию юношей нашего времени. Я предъявляю к философии лишь вполне законные требования, которые имеет право предъ­явить всякий, кого она смеет лишить этого права по причине полного отсутствия в нем умственных спо­собностей; я семьянин, у меня есть дети и от имени моих детей я спрашиваю, что делать человеку? Как жить? Ты, может быть, улыбнешься, философы же из.подростков уж наверно ограничатся одной улыбкой

в ответ на этот вопрос отца семейства, а я,скажу все-таки, что молчание философии является в дан­ном случае уничтожающим доводом противнее самой. Разве ход жизни приостановился? Разве современное-поколение может жить одним созерцанием прошлого? Что же в таком случае будет делать следующее по­коление? Тоже созерцать прошедшее? Да ведь пред­шествующее (т. е. наше) поколение, занимаясь так­же одним созерцанием прошлого, не произвело ниче­го, не оставило по себе ничего, подлежащего созер­цанию и примирению! Вот еще новое доказательство того, что ты стоишь на одной доске с философами, а я'еще могу заявить вам, что вы утратили самое-главное, высшее в жизни. Воспользуюсь своим поло­жением семьянина, чтобы яснее выразить тебе свою мысль: если бы женатый стал утверждать, что самый совершенный брак есть бездетный, он впал бы в ту­же ошибку, что и философы. Такой человек возводит себя в абсолют, тогда как, напротив, каждый семья­нин должен считать себя не более, как моментом,, продолжающимся в детях, и такой взгляд будет го­раздо справедливее.

Но я, пожалуй, зашел уж чересчур далеко, углу­бился в чужую область: во-первых, я ведь не фило­соф, во-вторых, вовсе не задавался целью трактовать, о выдающихся явлениях времени; я хотел только-побеседовать с тобой лично, и притом так, чтобы ты все время чувствовал, что я говорю именно с тобой. Раз затронув, однако, вопрос о философском прими­рений противоположностей, я постараюсь несколько-пообстоятельнее развить свой взгляд на это прими­рение. Может быть, изложение мое и не будет осо­бенно блестящим, зато оно будет серьезным, а это в-, данном случае главное,— я не претендую на конку­ренцию с философами, но раз взявшись за перо,, постараюсь при его помощи отстоять то, за что а жизни борюсь иными лучшими средствами.

Как нет сомнений в том, что каждого человека ожидает свое будущее, так нет сомнений и в том, что> каждому человеку предстоит выбор: «или-или». Вре-, мя, в котором живет какой-нибудь философ, не есть абсолютное время, оно само не более, как момент-вечности, и. бесплодность философии является поэто­му дурным признаком, даже больше — таким же по-

211

зором для нее, как считается на i востоке бесплод­ность для женщины. Итак, самое время есть момент, а жизнь философа не более, как момент.^времени. Наше время явится также отдельным моментом -для будущего, и философы этого будущего, занимаясь примирением нашего ^времени с их временем и т. д., будут стоять на вполне законной почве. Если же фи­лософия нашего времени стала бы смотреть на на­ше время, как,на время-абсолютное, это было бы не более, как случайной ошибкой с ее стороны. Нетруд­но; следовательно, видеть, что идее абсолютного при­мирения нанесен чувствительный удар и, -что^абсо­лютное примирение возможно не ранее, чем история закончит свой ход, иначе говоря,- что вся система находится еще в непрестанном развитии. Единствен­ное, на что может претендовать философия, это на признание нами возможности абсолютного примире­ния, и это для нее, без сомнения, вопрос крайней важности: отвергая возможность примирения, мы отвергаем и смысл самой философии. Признать, воз­можность абсолютного примирения является, одна­ко, довольно рискованым: раз признав ее, нельзя уже настаивать на существовании абсолютного выбора, т. е. абсолютного «или-или». Вот в чем вся трудность решения этого вопроса, которая, впрочем, -обуслов­ливается, по-моему, в значительной степени, тему, что смешивают две совершенно.^различные сферы: мыш­ление и свободу воли. Для мысли^не существует: не­примиримых противоположностей'-*- одно: ■■■■ переходит в другое и затем сливается в высшее единство. Сво­бода же воли именно выражается в исключении од­ной из противоположностей. Я отнюдь не смешиваю liberum arbitrum с истинной положительной свобо­дой, так как даже последняя постоянно ■■• имеет вне себя зло — хотя бы и в виде неосуществимой возмож­ности — и совершенствуется не воспринятием зла, но исключением его, исключение же и есть противопо­ложность примирения. Из всего вышесказанного не •следует, впрочем, что я признаю существование абсо-люного зла, доказательства чему приведу позже.

Сферами деятельности философии, т. е. сферами, •с которыми приходится иметь дело человеческой мыс-

лй,. являются собственно: логика, природа -и история. В- них властвует закон> необходимости, и примирение получает поэтому известный смысл и цель,— с таким положением согласны почти все, когда дело.;д2Т: о первых двух сферах, т. е. о логике и природе, относи­тельно же третьей принято вообще утверждать,:что в ней царствует свобода. Мне кажется* однако, что такой взгляд на историю.неправилен и порождает, различные недоумения и затруднения.: История не создается исключительно свободными действиями свободных индивидуумов. Индивидуум действует, но это. действие подчинено общему порядку вещей во вселенной; последствия данного действия не может с точностью предвидеть* и'сам действующий индиви­дуум. Этот же общий порядок вещей, который, так сказать, перерабатывает, в-себе свободные деяния людей и подводит их под вечные законы вселенной, есть необходимость и составляющая ^импульс все­мирной истории. Вот почему, философия, если и име­ет'вообще право применить к области истории прин­цип примирения, то лишь относительно, а не абсо­лютно. Разбирая жизнь какого-нибудь исторического лица, приходится считаться с деяниеми двух различ-ны*гродов: с принадлежащим лично ему самому и принадлежащими истории. До первых, внутренних деяййй человека, философии, собственно, нет дела, а между тем ими то в сущности и ограничивается об­ласть свободы в истории. Философия занимается лишь внешними, да и то не отдельными, а уже вос­принятыми и переработанными общим историческим процессом человеческими деяниями; этот то процесс собственно и является предметом философских рас­суждений, рассматриваемых философами с точки зрения необходимости. Исходя из нее философы, и отвергают умозрения, допускающие возможность иного порядка вещей, нежели существующий, т. е. отвергают, следовательно, и возможность существо­вания какого-либо «или-или». Во всех этих рассуж­дениях много, конечно, пустой, и. ненужной болтов­ни— так по крайне ймере кажется мне — сами же юные заклинатели духов всемирной истории просто комичны: это не мешает мне, однако, отдавать спра­ведливость некоторым великим философским творе­ниям- нашего времени. Как уже сказано выше, фило-

софия рассматривает историю с точки зрения необ­ходимости, а не свободы, поэтому, если и принято» называть общеисторический процесс свободным, то лишь в том же смысле, как и органические процес-: сы природы. Для исторического процесса действ,и-1 телъно не существует вопроса о каком-либо «илн-или», и тем не менее никому иЗ философов не при+; дет, я думаю, в голову отрицать, что вопрос этот всегда существовал и существует, как личный во-прос, для каждого отдельного индивидуума. Беспеч­ное и миролюбивое отношение философии к истории: и ее героям тем и объясняется, что философы рас­сматривают жизнь н деяния.последних именно с точ­ки зрения необходимости. Тем же самым объясняв ется и неспособность философии пробудить жизнен­ные силы человека, заставить его действовать,, т склонность ее замедлять, тормозить ход жизни от­влеченными рассуждениями. Одним словом, филосо-' фия требует в сущности, чтобы мы действовали толь-: ко в силу необходимости, что само по себе уже. есть; противоречие.

Итак, жизнь каждого даже самого ничтожного-индивидуума как бы раздваивается, делится на вну­треннюю душевную и на внешнюю, и общая история* его жизни — которую опять таки имеет каждый инди­видуум— является¹ результатом не одних только сво^-вобдных его деяний. Внутренняя, душевная жизнь. индивидуума принадлежит ему.одному, и никакая, история в частности, никакая всемирная история во­обще, не должна касаться этой области, составляю­щей на радость или на горе его вечную и неотъемле­мую собственность. В__этой_то именно области и цар­ствует абсолютное «или-или», но ею то как раз фи­лософия и не занимается.

Если человек на склоне лет начинает размышлять о своей полной внешних бурь и треволнений, прош­лой жизни, он может мысленно примирить все ее' противоречия: история его собственной внешней жиз­ни находилась в связи с общей историей его време­ни. Что же касается до его внутренней жизни, то все ее противоположности и противоречия остаются по-прежнему разделенными «или-или», как и в тот-момент, когда ему действительно предстоял выбор. Если здесь, таким образом, и может быть речь, а; ка-

^ком-либо примирении, то лишь об известном прими­рении совести с совершенными деяниями, под усло­вием раскаяния. Но раскаяние не есть примирение, •разумеемое философией,— оно не желает мирного «согласования рассматриваемых противоположностей и противоречий, но, напротив, жаждет коренного уничтожения каких-либо из них, иными словами, раскаяние — прямая противоположность примирению. "Из того, что я стою за реальность раскаяния, и вид­но, что я не допускаю существования абсолютного зла.

Ты, пожалуй, согласишься со всем вышесказан­ным, хотя во многих отношениях и сходишься с фи­лософами— исключая,,; конечно, тех случаев, когда позволяешь себе насмехаться над ними — и тем не менее подумаешь, может быть, что лишь я, как же­натый человек, могу удовлетвориться вышесказан­ным для своего домашнего обихода. Откровенно го­воря, я и удовлетворяюсь этим; желал бы я, однако, знать, чья жизнь выше: философа или свободного человека? Если философ —только философ, всецело погружен в свою философию, связан ею по рукам и ногам и совершенно не знает блаженство душевной свободы, то он лишен самого высшего в жизни, он, может быть, обретет весь мир, но потеряет себя са­мого, повредит душе своей, чего никогда не случит­ся с человеком, живущим во имя свободы, сколько бы этот последний не терял в других отношениях. Борясь за свободу (отчасти в этом письме, глав­ным же образом внутренно, в душе своей), я борюсь за будущее, за выбор: «шш-или». Вот сокровище, которое я намерен оставить в наследство дорогим мне существам на свете. Да, если бы мой маленький сын был теперь в таком возрасте, что мог бы пони­мать меня, а я был бы при смерти, я сказал бы ему: \ «Я не завещаю тебе ни денег, ни титула, ни высоко­го положения в свете, но я укажу тебе, где зарыт I клад, который может сделать тебя первейшим бога- I чем в мире; сокровище это принадлежит тебе само­му, так что тебе не придется быть за него обязанным | другому человеку и этим повредить своей душе: это I сокровилш^скрыто в тебе самом, это — свобода воли,'¹ выбор: «и ли-и ли»; обладание им может возвеличить человека превыше ангелов.

■Здесь я прерву свое рассуждение. По всей вероят­ности 'оно не'удовлетворяет'тебя; твой жадный взор" только пожирает его, но ненасыщается,— впрочем', глаза ведь редко бывают сыты, в особенности, ■■ если человек, подобно тебе, страдает не от действитель­ности голода, а от суетного и ненасытного желания; Итак, мое «или-или» увлекает человека в область этики: Здесь, тем не менее, еще нет речи о самом; вы--боре или о действительности выбранного, но лишь о действительности акта.выбора. В этом то последнем, однако, вся суть, на это-то именно я и хочу обратить твое внимание: это пункт, с которого должна начать­ся; самостоятельная работа человека;, здесь кончает­ся роль помощника-проводника.

В предыдущем письме¹ было замечено, чтслю-бовь; придает существу человека известную гармо­нию, которая уже никогда не покидает его всецело; в этом письме я прибавлю, что выбор высоко подни­мает душу человека, сообщает ей тихое внутреннее довольство, сознание собственного достоинства, кото­рые также никогда не покинут ее всецело. Есть лю­ди,: считающие для себя величайшим счастьем встре­чу лицом к лицу с какой-нибудь исторической лично­стью и навсегда сохраняющих впечатление этойвсте-чи; историческая личность остается жить в их душе, как высокий, идеальный, облагораживающий душу, \ образ. Как, однако, ни знаменательна минута подоб-1 ной встречи, она — ничто в сравнении с минутой \ истинного выбора. В эту минуту кругом воцаряется тишина, подобная величавому безмолвию звездной ночи, душа остается наедине сама с собою, уединя- ( ется от всего мира и созерцает в отверзтых небе­сах — не великий человеческий образ, но нечто выс­шее, недоступное обыкновенному взору смертного, | созерцает самое Вечную Силу, животворящую все и ' вся, личность же в эту минуту выбирает, или вернее, / определяет себя. Эту минуту можно сравнить с тор-I жественной минутой посвящения оруженосца в ры~ *-» цари,— душа человека как бы получает удар свыше, облагораживается и делается достойной вечности. И удар этот не изменяет человека, не превращает его в другое существо, но лишь пробуждает и конденсирует

Статья «О браке» того же автора. 216

*ег-Ог.-еознание и этим заставляет человека стать са­
мим собою.. Как наследник хотя.... бы всех сокровищ

мира, не может,вступить.во владение ими ранее сво­его, совершеннолетия, так даже наиболее богато ода­ренная природой личность— ничто, пока она. не вы-б£р рт, т е. не определит самое себя; с другой сторо­ны,'-даже самая ничтожная, по-видимому, личность— всеу-еели она сделала этот выбор: суть не в том, что­бы.обладать тем или иным значением в свете, но в том, чтрбы быть самим собой. Последнее же.—-в воле каждого человека»

Итак, ты должен теперь ясно видеть, что суть де­ла не в том, чтобы выбирать что-либо,— одним из двух предметов выбора является ведь эстетический взгляд на жизнь, т. е. индефферентизм—- но в самом акте выбора и притом выбора абсолютного, так как лишь таковым обуславливается выбор человеком этического направления в жизни. Из этого, однако, не: следует, чтобы из жизни человека исключалось все эстетическое: если, благодаря выбору этического направления, личность и сосредотачивается в самом себе и этим как бы отвергает эстетическое Начало, то это лишь в смысле абсолютного содержания жиз­ни; ^относительное же значение эстетическое начало должно и будет иметь всегда: Яснее, решаясь на аб­солютный выбор, личность выбирает этическое ^;на­правление и этим исключает из своей жизни эстети­ческое начало, как абсолютное ее содержание; но так как выбирая, ът. е. определяя самое себя), лич­ность¹ не превращается в другое существо, а лишь определяет самое себя, то ничто и не мешает эстети­ческому началу сохранить свое относительное значе­ние в жизни. Мое «или-или» может, следовательно, назваться понятием абсолютным лишь в известном смысле, по стольку — по скольку оно решает вопрос: выбирать или не выбирать. Если же выбор является выбором абсолютным, т. е. выбором между добром и злом, то и «или-или» является абсолютным в ис­тинном смысле, обуславливаемом самым актом вы­бора. Этого последнего выбора (т. е. выбора между добром и злом) я здесь касаться не буду,,а поста­раюсь только, во-первых, довести тебя волей или не­волей до решения (притом в утвердительном смыс­ле) вопроса: выбирать или не выбирать, т. е. до со-

Дата добавления: 2015-05-08