В описании Б.И. Николаевского

Деятельность российского политического масонства

В указанной рукописи Николаевский отводит масонам достаточно серьёзную роль в подготовке революционных событий. “Вопрос о русских масонах начала XX века - о характере и задачах их организации, о роли, сыгранной ими в той общей революционной и оппозиционной работе, которая подготовила ликвидацию старого режима, - является, бесспорно, одним из наиболее сложных и спорных в ряду всех тех спорных вопросов, которые стоят теперь на очереди, дожидаясь своего разрешения, перед историками общественных движений в предреволюционной России”[82] – с таких слов начинает Николаевский данную рукопись.

“Если верно, что масонская организация существовала в России в предреволюционные годы, нося по существу определенно политический характер и играя известную роль в политической жизни страны (а все дальнейшее изложение покажет, что в этом не может быть никаких сомнений), то для исчерпывающего выяснения картины крушения старого режима изучение истории этой организации, ее задач и внутренней жизни является делом столь же необходимым, как и изучение истории всех других политических организаций и групп того периода”[83] – поясняет Николаевский необходимость изучения российского политического масонства.

Автор пишет, что он в курсе того, что масоны негативно относятся к оглашению своей деятельности: “Не считаясь с общими соображениями деятелей русских масонских организаций о нежелательности вынесения в печать вопроса об этих последних вообще, я счел, однако, для себя необходимым считаться с их мнением относительно опубликования фамилий деятелей этих организаций. Это ограничение существенно препятствует работе по выяснению роли и размеров всякой организации вообще <…>. Тем не менее, по ряду легко понятных соображений я счел обязательным считаться с возражениями заинтересованных лиц и в дальнейшем я не назову ни одной фамилии лиц, причастных к масонской организации. Правда, в некоторых случаях даваемые мною фактические указания о деятельности масонской организации будут весьма близко подводить к фамилиям ее членов, но по мере возможности я буду избегать и этого”[84]. Отметим, что столь сильная конспирация говорит о многом.

Николаевский вкратце описывает взаимоотношение зарубежного масонства с революционной деятельностью: “Интерес к масонству со стороны несомненных революционеров в известном отношении вполне понятен. Надо знать, что при общей, отнюдь не революционной сущности[85] западноевропейского масонства, в истории его был ряд моментов, когда оно левым своим крылом тесно соприкасалось с радикальными, порою даже социально-реформаторскими течениями своих эпох. Так было, например, во Франции середины 40-х годов <…> Левые симпатии в середине 40-х гг. пробивались и в германском масонстве, - особенно в южных ложах, - несмотря на свойственную вообще говоря этому последнему консервативность настроений. Очень широко масонство было распространено среди буржуазно-демократических элементов французской, немецкой, венгерской и др. эмиграции периода после 1848 года, в то время как масонство французское и немецкое вообще в этот период переживало определенно реакционный уклон. Общественный подъем 60-х гг. отразился особенно сильно на масонах французских, - борьба последних в 1862-63 гг. с диктатурою принца Мюрата внутри масонства была одним из наиболее значительных фактов начинавшейся общей борьбы против Второй Империи”[86].

Пишет Николаевский о революционной направленности французского масонства и прошлых лет, и современного ему времени: “В последние годы масонские ложи во Франции часто были определенными очагами формирования радикальных группировок, - интересно отметить, что, по свидетельству ряда деятелей парижской коммуны, масоны были той общественной средой, которая определенно сочувствовала коммунарам в дни версальских расправ. Масоны же играли видную роль в “Лиге мира и свободы” конца 60-х гг., так что Бакунин, идя на съезды последней, по существу все еще оставался в орбите масонских связей. О радикальных течениях в масонстве итальянском я уже не говорю: в эпоху борьбы Италии за независимость эти течения господствовали там настолько безраздельно, что смогли даже создать подлинную традицию масонского радикализма, удержавшуюся и много позднее …”[87]

Говоря о возрождении масонства в России Николаевский отмечает: “Как более или менее серьезное явление, заслуживающее внимания историка, русское масонство начало возрождаться только в первые годы XX века.

Первоначальным ядром этого возрождающегося русского масонства явилась группа лекторов и руководителей известной Русской высшей школы социальных наук, существовавшей в 1901-1905 гг. в Париже”[88].

Далее Николаевский описывает антирелигиозную направленность тогдашнего французского масонства, ставшего материнским (и посему определяющим) для вновь появившегося в то время российского масонства: “В эти годы масонство французское переживало период своего, быть может, наивысшего подъема. Оно почти открыто отказалось от старых масонских традиций, давно уже, впрочем, не соблюдавшихся во всей их чистоте, относительно полного воздержания от всякого участия в политической борьбе и не довольствуясь изгнанием “Верховного Зодчего” (псевдоним, под которым в старом масонстве фигурировала идея личного божества) из своих собственных статутов, активно вмешалось в политическую борьбу в качестве силы, - говоря словами новейшего историка французского масонства, - “систематически враждебной всякой религии”.

Но в те годы “религия” в лице элементов, объединявшихся вокруг различных религиозных организаций, была главным оплотом реакции во всех областях французской общественно-политической жизни, - в школе, в армии, в администрации. Ввиду этого борьба с реакцией всюду приводила к борьбе с “религией”, с клерикальными элементами …”[89] При этом Николаевский отмечает, что, несмотря на подобное положение вещей, русское масонство, дочернее французскому, настолько радикально антиклерикальным всё же не стало.

Начало организованной деятельности отечественных масонов Николаевский относит к 1905-ому году: “Октябрьская амнистия 1905 г. открыла двери России почти перед всеми старыми эмигрантами - в том числе и перед теми эмигрантами и полуэмигрантами либерального лагеря, которые группировались вокруг парижской школы. Вернулись в Россию и те из них, которые в Париже вступили в масонские ложи; и судя по всем имевшимся в моем распоряжении указаниям, именно к этому времени, зиме 1905-06 гг., относится и оформление русских масонов в самостоятельную организацию”. 1906 год стал началом зарубежного признания российского масонства: “… русские ложи были утверждены Великим Востоком Франции, представитель которого даже специально с этой целью приезжал в Петербург. Так именно эту дату - 1906 г. - следует считать формально первым годом возрождения масонских организаций в России, - после почти 85-летнего перерыва”[90]. 1

Причины политического характера образовавшегося масонства Николаевский описывает следующим образом: “Старые задачи, которые вставали перед русскими масонами в предыдущий, парижский, период их существования теперь, при перенесении деятельности в Россию, сходили почти на нет: роль посредников между русским и западно-европейским либерализмом и радикализмом самостоятельные, действующие на русской почве ложи могли играть только в весьма и весьма небольших пределах. Возможность приспособленчества к существовавшей тогда “действительности” - склонность к каковому, вообще говоря, масонству была свойственна во все века - была исключена с самого начала благодаря сугубо подозрительному отношению властей, загонявших масонов в глубокое подполье. Это же подполье предохранило масонские организации от вырождения в кружки аполитичных собеседников на религиозно-философские темы - для этого не идут в нелегальные организации: масонство русское могло исчезнуть, но не могло выродиться в этом направлении. Если оно хотело существовать, то могло существовать только как определенно политическая организация, имеющая то или иное политическое лицо, преследующая те или иные политические задачи.

Русское масонство пошло этим последним путем”[91].

Скажем честно, что подобное объяснение политизированности и революционности данного направления масонства не является убедительным, так как в то время в России действовало также множество кружков мистической направленности, часть из которых была оккультным масонством (или парамасонством), не имевшим отношения к политике. В данный момент на эту тему существуют весьма обстоятельные исследования[92], которых, впрочем, не было во времена Николаевского.

Так или иначе, судьба политической активности той части русского масонства, что являлось дочерним “Великому востоку Франции”, была такова: “После некоторого периода колебаний идеология его политических руководителей оформилась в приблизительно следующем виде: серьезным препятствием для дела политического раскрепощения России является раздробленность, существующая в левом лагере. Взаимная борьба различных партий и фракций ослабляет силу общего натиска на самодержавие, поэтому прежде всего и важнее всего достичь хотя бы элементарного согласования действий групп прогрессивного лагеря. Но попытки прямого согласования деятельности этих групп, все прямые между ними партийно-политические переговоры неизменно кончались до сих пор неудачами - очевидно, при существующем взаимном недоверии этих группировок подобный путь согласования деятельности следует считать исключенным. Надо искать новых форм для такого согласования. Не может ли ее дать масонская организация? Она является организацией вне- и над-партийной; на ее собраниях могут встречаться руководители всех групп, о которых может идти речь при постановке вопроса о согласовании деятельности левых партий, но встречаться они будут не как представители враждующих или по меньшей мере конкурирующих партий, а как члены одной и той же организации, требующей от них братского отношения друг к другу”[93].

Вскоре произошла переорганизация этого направления российского масонства, Николаевский пишет: “Дело в том, что за парижский период масонства прием в ложи производился без особого разбора - во Франции масонство уже давно было организацией вполне легальной, соображения конспирации при приеме новых членов ей были совершенно чужды. В результате в число русских масонов тогда попал не только целый ряд лиц, которые неминуемо должны были явиться совершенно лишним и вредным балластом при тех новых задачах, которые перед русским масонством хотели поставить его реформаторы периода 1909-10 гг., но и лица в политическом отношении определенно ненадежные. Необходимо было очистить организацию от всех подобных элементов. Эта “чистка” была проведена в форме роспуска русских масонских лож: членам их было сообщено, что полиция напала на след русских масонских лож, и что грозит репрессией, а потому необходима самоликвидация.

На деле этот роспуск был фиктивным, прикрывая проводимую переорганизацию русских масонских лож. И действительными членами после этой переорганизации остались только люди вполне надежные и по своим взглядам на задачи русской масонской организации более или менее единомышленные. Реформированная организация приняла еще более замкнутый, конспиративный характер, - гораздо более выдержанный, чем масонские организации периода до этой реформы”[94].

Посему уровень конспирации масонства был крайне высок: “… тайна масонских лож охранялась теперь с величайшей осторожностью – приемы старой масонской конспирации для этого были привлечены на помощь опыту русского революционного подполья. Вся эта сторона масонства, которая была разработана за долгие годы его нелегального и полулегального существования, была восстановлена - конечно, в модернизированных, соответствующих духу времени, формах. В организации существовали клятвы, “испытания” новых “братьев”, вопрос о каждом новом кандидате предварительно тщательно рассматривался в ложах…”[95]

В анкете, которую заполнял кандидат в масоны заключительным вопросом – был вопрос об отношении к нападению на Россию. Вопрос этот был вызван не патриотизмом и заботой о суверенитете, но, как отмечает Николаевский, “… несомненно отражал тревоги французских масонов тех лет - как известно, во Франции тогда сильно боялись нападения Германии, а масонство русское не только в прошлом было связано с масонством французским, но и в период, о котором идет речь, было тесно с ним связано организационно, действуя, где нужно, от имени Великого Востока Франции (так именно именем последнего производился прием новых членов в ложи)”[96].

Николаевский описывает масонов как сплочённую группу давления, которая успешно лоббировала свои интересы в думе: “… так как в Совете [Верховном Совете “Великого Востока народов России”] большинство состояло членами Государственной думы, то среди вопросов, встававших на обсуждение, были главным образом вопросы, связанные с деятельностью последней. По существу в центре всей работы Совета, стояла задача внесения возможно большей согласованности в действия партий левого сектора Думы. <…> Выполнять таким образом сформулированные мнения никто не был обязан, но молчаливо полагалось, что члены Совета – поскольку они все признавали необходимость стремиться к возможному согласованию действий партий левого сектора думы - при выступлениях в своих партиях и фракциях с этим мнением Совета будут считаться. И действительно, в известных пределах такое согласование получалось - во всяком случае, согласование к взаимной поддержке в Государственной думе наблюдалось. Обычно выгодно это бывало для крайних левых фракций Государственной думы, которым поддержка других левых депутатов часто бывала нужна при таких актах, как внесение запросов, законопроектов и т.д. Как известно, для внесения запроса нужны были подписи 33 депутатов, в то время как в IV Государственной думе общее число социал-демократов и трудовиков вместе было меньше этой цифры. Этим пытались было одно время пользоваться официальные руководители конституционных демократов для введения в известных пределах цензуры исходивших от крайних левых запросов. Попытки эти потерпели крушение, причем одной из обусловивших его причин была готовность, с какой депутаты-масоны из умеренно левых партий давали свои подписи, не считаясь иногда даже с мнением своей фракции (известно, что на этой почве внутри кадетов часто бывали трения)”[97].

Николаевский делает, в некоторой степени, достаточно показательные выводы: “…поскольку дело идет об идеологии этого заговорщического движения, то уже теперь можно с полной достоверностью утверждать, что центром, где она формулировалась, где она впервые получила свою более или менее осознанную формулировку, были масонские организации. Я уже отмечал выше, что почва для нее была готова там и раньше, война только дала возможность четче поставить вопрос, точнее формулировать конкретные выводы”[98].

Николаевский пишет, что масоны увеличивали влияние, расширяя свою сеть: “Главной задачей Совета в этом отношении была работа по расширению сети лож. С этой целью ряд членов Совета предпринимал агитационно-организационные поездки по провинции, причем маршрут этих поездок обсуждался в Совете. Относительно широко эта деятельность развернулась в годы войны, в результате чего в марте 1917 года ложи были учреждены, помимо столиц, также в целом ряде крупных и средних городов Поволжья, Урала, Северо- и Юго-Западного края, на Юге, в Закавказье и т. д. Общее число лож мне неизвестно, но, по-видимому, оно приближалось к 20.

Принципы, которыми руководствовались организаторы лож при вербовке в них новых членов, поскольку их удается установить, сводились к стремлению собрать в них всех наиболее активных и влиятельных в данной местности общественных деятелей радикального и либерального лагеря. Активных участников местного рабочего движения в них обычно даже и не пытались привлекать, зато так называемых легальных социал-демократов (большевиков и меньшевиков) и социалистов-революционеров в члены ложи привлекали с особою охотою. Иметь в ложах представителей этих групп считалось, по-видимому, обязательным, так как сформированные из одних либералов ложи совершенно не удовлетворяли задачам согласования деятельности групп левого лагеря”[99].

Масоны заранее готовили будущую постреволюционную власть: “В годы войны - ближе к революции - в принципах, на которых подбирался состав лож, стали заметную роль играть соображения о возможной роли того или иного лица после ожидаемого политического переворота. Всех лиц, которые выказывали себя способными на руководящую роль при подобных событиях, поскольку они удовлетворяли прочим требованиям, организаторы лож сознательно и особенно настойчиво стремились вовлечь в их состав. В этот период ложи на местах определенно становятся ячейками будущей местной власти - вернее, резервуарами, из которых будущая, созданная после переворота центральная власть сможет черпать надежных, со своей точки зрения, кандидатов для замещения постов власти местной”[100].

Вели масоны и информационную войну: “Кроме работы по расширению организационной сети, Совет делал иногда попытки проведения агитационных кампаний. Главной из них была кампания по поводу роли Распутина при дворе. Начата она была еще в 1913-14 гг., несколько позднее Советом была сделана попытка издания какой-то направленной против Распутина брошюры, а когда эта попытка не удалась (брошюра была задержана цензурой), то Советом были приняты шаги к распространению этой брошюры в размноженном на пишущей машинке виде. Таким же путем размножались и другие материалы о Распутине - например, тоже сожженная цензурой брошюра миссионера Новоселова, сотрудника “Московских ведомостей”, разоблачавшего “хлыстовство” Распутина.

В целях популяризации принципов, лежавших в основе масонской организации, масонами же, но, по-видимому, не Верховным Советом, была издана в 1915 г. книга некоего Сидоренко (кажется, псевдоним), об итальянских карбонариях. Книга эта была подвергнута жестокой и справедливой, с точки зрения исторической, критике на страницах “Голоса минувшего”, но задачей ее составителей и издателей была отнюдь не история движения итальянских карбонариев 1820-30 гг., а популяризация идей карбонариев русских периода 1915 г., а для этой цели они считали возможным модернизировать на свой лад предания об организационной структуре итальянских заговорщиков”[101].

В преддверии революции масоны особо активно работали по линии совершения государственного переворота: “В месяцы, предшествовавшие марту 1917 года, руководители организации развертывали энергичную деятельность, торопясь с осуществлением планов переворота сверху. В их теперешних рассказах часто прорываются ноты раздражения на лидеров прогрессивного блока, к которым военные - участники заговоров - обращались с запросами об их отношении к подготовительным актам. Лидеры прогрессивного блока упорно сдерживали все эти попытки, подчеркивая, что не все еще возможности влияния на Николая исчерпаны. На этой почве прошло размежевание между руководителями масонства и лидерами прогрессивного блока, часто в пределах одной и той же партии, размежевание, которое выявилось несколько позднее, во время борьбы в период 1917 года, и привело к ряду резких конфликтов, например, в кадетской партии”[102].

Реакцию масонов на революционные события Николаевский описывает следующим образом: “Когда разразились события марта 1917 года, отношение к ним руководителей Совета было далеко не одинаковое. Некоторые из них, очень влиятельные в Совете, упорно думали о соглашении с наиболее прогрессивной частью командного состава армии для борьбы и направо - против царя, и налево - против “улицы”. Других, наоборот, “улица” эта захватила и они приняли активное участие в придании ее движению возможно организованного характера, тем самым сильно содействуя ее успеху. Это расхождение, само по себе очень характерное для разнородности настроений даже в основной группе руководителей Совета, не смогло принять сколько-нибудь значительных размеров, так как события поставили Совет перед лицом свершившегося факта.

Вообще же в эти дни члены Совета играли очень активную роль - ряд их состоял членами Временного комитета Государственной думы, участвовал в совещаниях по формированию Временного правительства, а потом вошел в состав этого последнего. При определении этого состава руководители Совета вообще сыграли заметную роль - именно в их влиянии следует искать причин появления некоторых, казалось бы, совершенно никому не известных кандидатур.

Вскоре после марта 1917 года в составе Верховного Совета произошли существенные перемены. Из него ушел единственный бывший там представитель социал-демократов (меньшевиков), расхождения между которым и большинством Совета, как я уже отмечал, выявлялись часто и ранее. Кое-кто отошел направо. Зато оставшиеся, пополненные вернувшимися из эмиграциии масонами-парижанами, сплотились более тесно, образовав политически довольно однородную группу от левых кадетов и прогрессистов до правых социал-демократов, которая в течение почти всего периода Временного правительства играла фактически руководящую роль в направлении политики последнего”[103].

Дата добавления: 2015-06-26