Зрения марксистской теории

Контр)революционная деятельность масонов с точки

Схожее со Старцевым понимание участия масонов в революции имеется и у Замойского[104], и того и другого объединяет мнение о том, что масонство действительно было одним из реальных акторов в политической жизни предреволюционного и революционного времени, однако и тот и другой ограничивают влияние масонства рамками марксисткой теории, к примеру, Замойский пишет: “Сводить разнообразие социально-экономических, политических факторов к действию одного лишь, хотя бы могущественного или влиятельного, буржуазного тайного общества было бы насилием над исторической правдой. Говоря об опыте Парижской коммуны, тот же Карл Маркс, наблюдавший события на близком расстоянии, не ставил под сомнение участие в них франкмасонов. Иронизируя над тенденциозным толкованием восстания, Маркс говорил: “В таком случае это был также и заговор франкмасонов, потому что их индивидуальное участие в деятельности Коммуны было далеко не малым. Я, право, не удивился бы, если бы папа объявил все восстание делом рук франкмасонов. Но попытайтесь найти иное объяснение. Восстание в Париже было совершено рабочими Парижа”.

Думается, что подобное толкование логично и в отношении более поздних событий в революционной России. Четкая характеристика факторов, породивших поворот событий в нашей стране, безусловно, необходима. Но и выявление того, как вели себя в предреволюционный период различные политические группы, какие цели ставили, какова была между ними связь, какую роль играла масонская организация, отнюдь не означает отказа от классового подхода, как нередко вменялось в вину оппонентам. Ведь масоны-то — организация как раз элитарная и классовая!

“Они [Яковлев, Старцев, Бегун и т.д.] пишут, — отмечал И. Минц в <…> интервью в “Огоньке”, — что за спиной всех буржуазных и соглашательских партий стояла надклассовая организация, двигавшая всеми этими партиями”. Надклассовая? Тот факт, что масонство стоит за спиной тех или иных партий, не делает его внеклассовым или надклассовым. Оно служит общим интересам буржуазии. Оно даже лучше их блюдет, не становясь в зависимость от сиюминутных соображений той или иной партии. Оно играет как на белом, так и на черном рояле. Оба цвета уживаются в ритуальном убранстве лож, равно как и в политической жизни масонства”[105].

Замойский обвиняет Минца и его приспешников в манипуляции фактами, в нечистоплотности ведения дискуссии: “В полемике, которую приходилось и приходится до сих пор читать по данному вопросу, встречается сознательная подмена терминов. Скажем, когда историкам, доказывающим, что силы, связанные с масонским движением, активно участвовали в создании Временного правительства, старались обеспечивать ему поддержку широкого спектра партий буржуазного толка, работали против революции, стремились не допустить кардинальных изменений, хотят приписать утверждение, будто они, наоборот, считают масонство движущей силой революций в России.

Одни исследователи пишут о контрреволюционной сущности политики Временного правительства, о его тесном союзе с буржуазными “братьями” Антанты, с внешней контрреволюцией, а другие хотят убедить читателей, будто речь идет о воспевании масонов как революционеров, о распространении зловредных “легенд” черносотенцев и, скажем (версия академика И. Минца) “легенды” руководителя петербургской полиции С. П. Белецкого. Как говорится, одни — о Фоме, другие — о Ереме. При чем здесь вообще черносотенцы?”[106]

Ту же самую позицию находит Ливчак у Яковлева: “Яковлев не только воспроизводит версию о значительной роли масонов в годы, предшествовавшие революции, и во время ее, но распространяет воздействие масонов на больший круг событий с той, по сравнению с эмигрантскими историками, существенной разницей, что расценивает их роль как контрреволюционную от начала до конца. По Яковлеву, возобновившееся в 1915 г. масонское движение стремилось “охватить высшую структуру Российской империи, особенно двор, бюрократию и армию” с конечной целью — овладев государственной машиной, не - допустить приближающуюся революцию, “а если она вспыхнет, потопить ее в крови”. Методы работы масонов — постепенное замещение царской бюрократии своими людьми на ключевых постах <...> — сулили планомерный переход власти в руки буржуазии”[107].

Согласен с Яковлевым и Замойским также и публицист Эрнст Генри: “Касаясь целей масонской организации, руководитель петроградских лож Оболенский пишет: “Совершенно неверно утверждение, будто революция в России была подготовлена масонами… Большинство, к которому принадлежал и я, во всяком случае, отвергало революцию во время войны”. Непосредственной задачей масонов, раскрывает Кускова, было “внедриться в высшую бюрократию и даже в царский двор”. По-видимому, организация была причастна к планам дворцового заговора, задуманного Гучковым. “Нам нужно было привлечь на свою сторону военных” – сообщает Кускова. Об отрицательном отношении масонов к революции пишет, наконец, и Керенский”[108].

Витенберг соглашается с тем, что Генри писал вполне в рамках марксизма, а вот книгу Яковлева он оценивает написанную всё же не с классовых позиций, а с позиций теории заговора. Появление работ этих двух авторов он расценивает как проявление кланово-политической борьбы советских спецслужб: “ … в 1976 г. <…> по следам заказного сочинения Н.Н. Яковлева, была опубликована книга тесно связанного с советскими органами безопасности публициста Эрнста Генри “Новые заметки по истории современности”, которая включала очерк о политической роли масонства. Здесь был и сюжет о российской его ветви. Не отрицая возможной причастности масонских деятелей к попытке подготовки дворцового переворота, Э. Генри усматривал в российском политическом масонстве (далее — РПМ) прежде всего средство скрытого организационного объединения (“организационной спайки под вполне подходящей для этой цели эгидой масонства”) правосоциалистических и буржуазных сил. Таким образом, Э. Генри фактически выступил противником “теории заговора” применительно к РПМ, что было тогда воспринято наблюдательными современниками как еще один признак постоянно ведущейся на Лубянке “войны подъездов”...[109] Хотя, по словам Семанова, книга Яковлева – это оплошность КГБ, то есть данная работа, с его точки зрения, вышла в свет лишь ввиду того, что КГБ не доглядел и пропустил книгу в печать чуть ли не случайно. Посему можно предположить, что публикация Генри – это просто исправление ошибки, а не признак “войны подъездов”. Хотя, это лишь догадки, которые могут быть далеки от реальности, равно как и догадки Витенберга.

Так или иначе, с точки зрения классового подхода, масоны не хотели революции в том виде, в котором она в итоге произошла, не хотели восстания рабочего класса, но хотели лишь обволакивания власти своими сетями, прибирания её к своим рукам. Отметим, что часть исследователей, писавших свои работы в рамках этой концепции, были несвободны в своей деятельности ввиду советской цензуры. Поэтому мы не всегда можем знать – действительно ли тот или иной советский исследователь мыслил масонство в рамках марксистской историософии, или же он считал эти рамки не совпадающими с его видением ситуации, но, к сожалению, необходимыми для пропуска его работы в печать. То есть, если бы не идеологический гнёт, то версия антиреволюционной реакционной сущности масонства могла быть изрядно слабее представленной в разработках по данной теме.

Напомним, что пионеры этих разработок – Мельгунов, Аронсон, Катков говорили именно о революционной, а отнюдь не о контрреволюционной деятельности масонов. Из современных историков о революционной сущности российских масонов начала ХХ века также говорят некоторые исследователи, к примеру, Брачев и П.В. Мультатули.

В том же русле пишет Платонов[110]: “Уже к концу 1992 года я разыскал в Особом архиве[111] ряд документов, подтверждавших прямое участие масонских лож в разрушении государственного порядка. Документы и воспоминания масонов, найденные мной, свидетельствовали, что план государственного заговора был разработан масонами еще в 1915-1916 годах, заранее был согласован список главных кандидатур в правительство и на ключевые посты в губерниях.

Большой удачей была находка мною неизвестных ранее записей масона В. А. Нагродского. “Революция, – писал он, – окрылила братьев”. <…>

Составленные в масонских ложах списки лиц, рекомендуемых “вольными каменщиками” для занятия государственных должностей, “годных для новой администрации”, стали руководящими документами при формировании Временного правительства и ключевых постов министерств и ведомств, а также комиссаров Временного правительства на местах”[112].

В целом же, стоит отметить, здесь в данной проблеме, в данном споре речь, во многом, идёт не о сущностях, но скорее о словах. Конечно, о сущностях спор идёт также, к примеру, если советские историки отрицали надклассовую суть российского политического масонства, объявляя его орудием буржуазии, то, к примеру, Николаевский описывает такую историю: “Около 1909-1910 гг. один интеллигент, тогда видный социал-демократ с большевистскими симпатиями, хотя, правда, и не принадлежавший к числу активных деятелей подпольной организации, которому как раз в то время было сделано предложение вступить в масонскую организацию, обратился к П.А. Кропоткину (его он знал и раньше) с просьбой сформулировать свое отношение к этому вопросу. Ответ Кропоткина, устный, был таков (привожу его в редакции, которая мною записана со слов указанного интеллигента, причем этот последний ручался за точность смысла своей передачи):

“Теперь, - говорил Кропоткин, - классовое расслоение прошло так глубоко, что есть серьезная опасность, что радикальные элементы из рабочих и из буржуазных классов не смогут в нужный момент сговориться между собою относительно действий, выгодных для обеих сторон. Ибо если соответствующее предложение будет сделано рабочими, то буржуазия побоится своим согласием усилить позицию рабочих; если же с подобным предложением выступят буржуазные группы, то так же к нему отнесутся рабочие. Поэтому я полагаю, что в такое время создание организаций, в которых представители радикальных элементов из рабочих и нерабочих классов могли бы встречаться на нейтральной почве, было бы очень полезным делом”[113] – то есть, Кропоткин понимал масонскую организацию, именно как надклассовую, а не как центр лишь буржуазии. В том же духе говорил о причинах необходимости масонства в революционной России масон Н.Д. Соколов: “... радикальные элементы из рабочих и буржуазных классов не смогут с собой сговориться о каких-либо общих актах, выгодных обеим сторонам... Поэтому... создание органов, где представители таких радикальных элементов из рабочих и не рабочих классов могли бы встречаться на нейтральной почве... очень и очень полезно...” Подобное положение вещей весьма противоречит марксизму.

При этом, отмечает Николаевский, народного восстания масоны всё же изрядно боялись: “… в Верховном Совете часто вставали и основные вопросы тактического характера - об общей оценке момента, об общих методах борьбы за политическую свободу, и т.д. Сильным толчком к конкретизации этих споров послужили политические стачки рабочих 1913-14 гг., заставившие Совет много внимания уделять вопросам об отношении к массовым рабочим движениям и к революционным методам борьбы вообще.

В этих случаях об отношении к стачкам у многих членов Совета выявилось недоверие и даже боязнь массовых движений вообще. Оказалось, что при всем их политическом радикализме, все представители буржуазно-прогрессивных групп были единодушны в своей боязни “русского бунта – бессмысленного и беспощадного”[114].

Более того, в планах масонов даже иногда всплывали элементы по обузданию масс, Николаевский пишет о формировании “… внутри Совета той политической идеологии, которая вскоре стала играть большую роль и за пределами масонской организации - идеологии политического переворота, совершенного на верхах, помимо масс (а в некоторых изложениях - при нужде и с обращением против масс штыками)”[115]. Такие взгляды, с точки зрения марксизма, соответствует именно представителям буржуазии и, шире, весьма соответствуют марксистско-советскому взгляду на масонство.

Так или иначе, будь у масонов классовая природа или надклассовая – главного это не меняет - масоны действительно хотели совершить переворот и прибрать власть к рукам. Посему, даже если Февральская революция прошла и не совсем по их плану, то всё равно она является, во многом, плодом именно их деятельности. Как представляется, масонам удалось оседлать события Февраля, другое дело, что события Октября уже совсем расходились с их планами. Хотя, к примеру, ещё Аронсон отмечал связь масонов с большевиками. Платонов, кстати, делает тоже самое, к примеру, он пишет: “Изучая документы Особого архива, я обнаружил документы, подтверждавшие связь масонов с большевиками перед октябрьским переворотом и после него. В конспекте доклада о революции в России, сделанного масоном Бурышкиным на заседании ложи “Астрея”, выстраивается вся цепь связи: “Большевики знали, чего они хотели. Троцкий – Кишкин – Бурышкин – Скворцов. Мы решили поднять восстание”.

Придя к власти, Ленин налаживает тайные связи с зарубежными масонскими ложами, и прежде всего выделяет значительные суммы на ремонт главного “Масонского Храма ордена Великий Восток Франции” на улице Кадэ в Париже. Было это в 1919 году, когда во многих городах России люди умирали от голода прямо на улицах”[116]. Впрочем, документы, подтверждающие эти тайные связи, Платонов не приводит.

Соловьёв пишет по поводу взаимоотношения большевиков и масонов: “Отношение последних [сторонников Ленина] к масонству было весьма непростым. Их, безусловно, привлекал конспиративный опыт иностранных “вольных каменщиков”, помноженный на тактические приемы нейтрализации противников. Тому способствовало и общение ленинцев с масонами по линии контактов с зарубежными рабочими партиями и II Интернационалом во главе с бельгийским масоном Гюисмансом и близкими ему лицами. Исследователей в этом отношении давно привлекает личность В.И. Ленина, который почему-то не упомянул ни одним словом в своих опубликованных произведениях и переписке об Ордене, тогда как Маркс и Энгельс нередко делали по его поводу нелестные замечания в связи с критикой авантюр Бакунина. Известно, что Ленин с декабря 1908 г. обосновался в Париже, где, в частности, в круг его близких знакомых входили масоны — зять Маркса П. Лафарг и революционный певец Монтегюс, что, конечно, ни о чем не говорит.

Тем не менее, авторитетный французский справочник утверждает: “Владимир Ульянов якобы был посвящен в парижскую ложу “Союз Бельвиля Великого Востока Франции” перед войной 1914 г. Поскольку же архивы такой мастерской рассеялись, формальные следы принадлежности Ленина к масонству отсутствуют. По категорическим утверждениям одних, он являлся масоном, но столь же категорическим заявлениям других, это отрицается. С уверенностью известно лишь, что он в то время был другом Монтегюса, членом названной ложи. Покрытые в качестве савана знаменем Парижской Коммуны останки Ленина, выставленные в Кремле, расположены, к удивлению, соответственно степени ученика масона”. Наши ученые ссылаются на невозможность документально подтвердить данную гипотезу. Однако полагаем, что историк, в отличие от юриста, вправе опираться в своих предположениях и на косвенные свидетельства. Он всегда искатель истины, стремящийся из разрозненных данных сделать объективное заключение. А в освещаемом случае такого рода фактов предостаточно”[117].

И, тем не менее, в реальности после прихода большевиков к власти все масонские организации в нашей стране, масонские связи исчезают, рвутся, сходят на нет. И.С. Розенталь так описывает судьбу отечественного масонства после революции: “После падения монархии и легализации политических партий масонские связи утратили прежнее значение, хотя и могли еще поддерживаться на индивидуальном уровне даже в первые годы большевистского режима. Для некоторых из бывших масонов-социалистов продолжением по существу их масонского служения явилось участие в политическом Красном Кресте советского времени (в эту организацию входили вначале Пешкова, Вересаев, Муравьев, Малянтович, Кускова), но это ни в коей мере не означало стремления восстановить масонские структуры. Тем же, кто ставил такую цель, не помогло отмежевание от досоветских “кадетских лож”. Если дореволюционное масонство возникло “преждевременно”, то возрождать его в советских условиях было уже слишком поздно”[118].

То есть, наиболее адекватным будет признание российского политического масонства локальной революционной (а не контрреволюционой) силой, повлиявшей на проведение Февральской революции (что, как мы видели, пытались отрицать марксисты-ортодоксы советского “розлива”), но глобальным образом не повлиявшей на события Октябрьской революции, которая случилась наперекор планам масонов. Профессор МГУ, главный научный сотрудник института социально-политических исследований РАН, социолог С.Г. Кара-Мурза хоть и является представителем просоветски-левого (хотя и умеренно левого, в частности, лево-патриотического) направления, тем не менее, также говорит о революционной сущности масонов и их влиянии именно на события Февраля, при этом, он отмечает, что для понимания такого положения вещей нужно отбросить советские идеологические рамки, то есть, тут он встаёт на сторону историков-эмигрантов “белого” толка, а не советских догматистов в духе Минца, он пишет: “Здесь мы должны сделать усилие и преодолеть упрощенные представления официальной мифологии КПСС. Большевики не сыграли заметной роли в Февральской революции, гораздо большим было значение Думы и политического масонства, которое в то время оказывало сильное влияние на правящую верхушку и генералитет”[119]. Кожинов пишет в том же ключе: “… нельзя не коснуться господствовавшей советской историографии версии, согласно которой переворот в феврале 1917 года был якобы делом петроградских рабочих и солдат столичного гарнизона, будто бы руководимых к тому же главным образом большевиками. <…> Во время переворота в Петрограде почти не было сколько-нибудь влиятельных большевиков. Поскольку они выступали за поражение в войне, они вызвали всеобщее осуждение и к февралю 1917 года пребывали или в эмиграции в Европе и США, или в далекой ссылке, не имея сколько-нибудь прочной связи с Петроградом. Из 29 членов и кандидатов в члены большевистского ЦК, избранного на VI съезде (в августе 1917 года), ни один не находился в февральские дни в Петрограде! И сам Ленин, как хорошо известно, не только ничего не знал о готовящемся перевороте, но и ни в коей мере не предполагал, что он вообще возможен”[120]. При этом большевики сыграли ключевую роль в Октябрьской революции, и вот уже по отношении к ней (и только по отношении к ней) деятельность масонов можно было бы признать действительно контрреволюционной, хотя и не эффективной. Член Союза журналистов СССР, кандидат философских наук, старший научный сотрудник Института философии и права Академии наук БССР В.Я. Бегун в 80-ых (естественно в некоторых номинальных рамках советского марксизма) писал по этому поводу:

“Масоны сумели создать Временное правительство в России, собрать в контрреволюционный кулак руководство буржуазных партий, но остановить ход истории не смогли — возводимый объединенными силами российской реакции “храм” тоталитарной диктатуры крупного капитала рухнул под ударами восставшего народа.

Адепты “царственного искусства”[121] в силу неумолимых законов классовой борьбы встали на путь провокаций, интриг, клеветы против молодого Советского государства”[122].

Кожинов в 90-ые отмечает примерно то же самое уже вне рамок советского марксизма: “… масонам в Феврале удалось быстро разрушить государство, но затем они оказались совершенно бессильными и менее чем через восемь месяцев потеряли власть, не сумев оказать, по сути дела, ровно никакого сопротивления новому, Октябрьскому, перевороту”[123].

И хотя существуют апокрифы, утверждающие, что переход власти от масонов ВВНР к большевикам (от Керенского к Троцкому) был санкционирован мировой финансовой элитой, - они не представляются достаточно убедительными. К примеру, сторонник данной версии кандидат исторических наук А.Е. Виноградов в несколько конспирологическом ключе описывает следующую ситуацию:

“В 60-е годы в Испании с десяток изданий выдержала одна из самых загадочных книг о всемирной революции – “Красная симфония”. Это сочинение представляет собой записки доктора Ландовского – врача НКВД на московских процессах 30-х годов. Автор, специалист по наркотикам, был “мобилизован” на службу в госбезопасность, где его открытия использовали для “развязывания языков” важных подследственных. Содержание тетрадей Ландовского раскрывает загадку того, почему даже многим зарубежным наблюдателям (Фейхтвангер и др.) абсурдные признания обвиняемых на указанных процессах казались такими “искренними” – последние находились под воздействием спецнаркотика.

Но главная ценность этих записок – в тех показаниях, которые никогда не оглашались на суде. Ландовский присутствовал на допросах известного большевика Христиана Раковского и помогал вести и переводить протоколы (в целях секретности допросы велись на недоступном большинству чекистов французском языке). Подследственный был колоритной и значимой фигурой мирового коммунистического движения. <…> Раковский являл собой образец революционера-космополита: он успел побывать и активистом болгарских социал-демократов, и лидером румынских анархистов (вместе со своей соратницей Анной Паукер он устраивал теракты против представителей власти). Затем немало поколесил по Европе, пока не грянула революционная буря в России, вынесшая его на пост председателя Совнаркома Украины. Успел он поработать и в Коминтерне, а закончил карьеру советским послом в Париже.

Сталинским следователям Раковский рассказывал поразительные вещи. Большевики и Коминтерн с самого начала действовали рука об руку с интернационалом банкиров. Последний так же, как и марксисты, стремился разрушить национальные границы и установить всемирную диктатуру – правда, не пролетариата, а финансовой олигархии. Но на определенном этапе задачи тех и других сходились. <…> Россия со своим монархическо-консервативным режимом представляла, с одной стороны, определенную преграду их вожделениям, а с другой – огромнейший полигон для “эксперимента”. Троцкий был доверенным человеком этих хозяев процентной паутины и распоряжался огромными средствами, предоставляемыми ему Шиффом, Варбургами и другими международными сверхбогачами. Керенский, по словам Раковского, тоже был агентом банкиров и, следуя их указаниям, уступил власть “старшему по иерархии”. Оттого-то “красный Лев” стал поначалу почти полным хозяином и в России, и в большевистской партии.

Малейшие претензии кого бы то ни было на эту роль решительно пресекались. Когда Ленин стал проявлять чрезмерную самостоятельность и претендовать на реальное руководство, Троцкий организовал против него (через посредничество ЧК) сначала левоэсеровский путч июля 1918г., а затем и покушение Каплан, в итоге которых Ильич вновь был оттеснен на подобающее ему место”[124].

Отметим, что аутентичность “Красной симфонии” не доказана и вызывает явное сомнение. Влияние на революцию международного капитала, Шиффа, Варбургов и т.д., по всей видимости, действительно имело место, однако описанная в “Красной симфонии” версия о полной слаженности действий масонов и большевиков в едином алгоритме действий, полностью контролируемом и управляемом мировой финансовой элитой, представляется практически невероятной. Виноградов, правда, приводит и другие аргументы в пользу версии, что Керенский сознательно и добровольно сдал власть большевикам, но опять же, аргументы эти не представляются убедительными, а данная версия – является абсолютно конспирологической.

В этой главе (а также в одной из предыдущих глав) мы в своём обзоре ссылались на Замойского. Отметим, что определёнными авторами Замойский относится к разряду не совсем солидных исследователей, к примеру, в некоторых[125] своих работах его изрядно ругает Соловьёв[126]. Однако в более поздней своей книге Соловьёв меняет мнение на больше положительное, нежели отрицательное, в частности он пишет: “Немало полезных наблюдений и фактов содержится в расширенном варианте монографии полковника КГБ, профессионального журналиста Л.П. Замойского. К сожалению, с его концепцией всемирного масонского заговора согласиться нельзя”[127]. Соловьёва, безусловно, можно похвалить за корректировку своего мнения в сторону большей адекватности, однако его ложь про то, что Замойский является сторонником всемирного масонского заговора[128], говорит о том, что к своим историографическим оппонентам Соловьёв относится предвзято до конца, даже в случае некоторого пересмотра своих взглядов в отношении их работ. Положительно отозвался о публикации Замойского и Вадим Кожинов, он кратко указывает: “Содержательны и страницы, посвященные российскому масонству XX века в книге Л. П. Замойского”[129].

Дата добавления: 2015-06-26