Исследователей либерального толка

Критика историографии О.Ф. Соловьёва и других

Что же касается мнения Замойского о Соловьёве, то вот что он, к примеру, пишет касательно одного[130] из его исследований о российском политическом масонстве начала ХХ века: “… О. Соловьев часто затрагивает вопрос о роли масонов и масонства в событиях той бурной эпохи. Вот как он описывает масонские каналы:

“В Петербурге еще в 1911 г. торжественно открылся специальный Французский институт… Из десяти учредителей института четверо являлись видными руководителями (?!) масонского центра Великий Восток Франции. Среди тех, кто помогал его открывать, называются связанный с французским масонством М. М. Ковалевский и ряд других лиц (с.40–41).

На с. 56 говорится, что “немцы предприняли небезуспешные попытки установления связей с пораженчески настроенной частью влиятельной радикал-социалистической партии, в том числе и по масонской линии” (речь идет о Франции).

На с. 58–59 автор пишет: “Масонский центр Великий Восток Франции имел тогда в правительстве (французском — Л.З.) семерых представителей во главе с премьер-министром Вивиани. Главнокомандующим (французских войск) стал масон Жоффр. Итальянские масоны многое сделали для вступления своей страны в войну на стороне Антанты. К ордену принадлежали и видные члены американской администрации, включая президента Вильсона”.

Вроде бы ясно, что для О. Соловьева масоны отнюдь не выглядят эфемерной легендой. Да он и сам констатировал: “В период капитализма масонство превращается в одно из орудий либеральной буржуазии”. И признал: “Подъем рабочего движения под знаменем марксизма сопровождался первыми попытками ордена принять участие в расколе этого движения под прикрытием буржуазных лозунгов свободы, равенства и братства, светского образования, пацифизма” (с. 58). Далее процитировал К. Маркса: “…Капиталисты, обнаруживая столь мало братских чувств при взаимной конкуренции друг с другом, составляют в то же время поистине масонское братство в борьбе с рабочим классом как целым”[131].

Однако, отмечает Замойский, несмотря на выше указанные цитаты, в отношении российского политического предреволюционного масонства у Соловьёва наблюдается некоторая странная раздвоенность: “Ну а царская Россия? Она была, что ли, иммунной в смысле масонских организаций? О. Соловьев часто ведет повествование как бы в двух планах. Один, когда следует фактам. Тут он признает, что в России были масонские ложи, в которые входили и руководящие деятели партий кадетов и трудовиков, что в одну из них в 1912 году вступил А. Ф. Керенский, будущий глава Временного правительства, что были масонские организации при Думе. Далее говорится о причастности масона Маклакова и англичан к убийству Распутина. Подчеркивается, что Керенский был по совместительству юрисконсультом немецкой фирмы “Шпан и сыновья” в России. Здесь появляется и мнение С. П. Белецкого, который осведомлен о том, что “бойкий адвокат располагает значительными средствами”, которые он предположительно получил от “внешних врагов” для “организации революционного движения в пределах империи” (с. 106). Сообщаются данные охранки о том, что в 1915 году Керенский сколотил в ряде городов, в частности в Саратове, “филиалы промасонской организации”.

Признает автор и стремление верхушки российских масонов к власти, хотя и обставляет свои признания оговорками. Автор называет среди заговорщиков Гучкова, Коновалова, Ефремова, Некрасова, Терещенко, того же Керенского, “в коих иные исследователи усматривают лишь участников влиятельной масонской организации”. (Кто станет отрицать, что эти масоны играли определенную роль и в буржуазных партиях.) “Но это было малочисленное (!) тайное политическое общество, в которое входили и масоны, принятые во французские или английские ложи” (с. 173). Эти оговорки как раз не говорят о том, будто масоны не имели влияния. Что касается верхушки масонов, то в силу своей замкнутости и элитарности она и не может быть многочисленной[132]. Наличие в ней лиц, связанных с ложами других стран, говорит как раз об их международном влиянии и контактах с зарубежными “братьями”.

В другом месте автор ссылается на масонского историка Тикстоуна, который утверждал, что поскольку упомянутые масоны ставили политические цели, то они были “незаконными” и не представляли “никакого интереса для масонской истории”. О. Соловьев считает на этом для себя вопрос исчерпанным и заявляет: “Следовательно, русского масонства в полном смысле этого понятия фактически не существовало” (!) (с. 60). Но можно ли принимать на веру слова масонского историка о том, будто масоны не занимаются политикой? Особенно имея перед собой состав кабинетов Керенского, которые целиком состояли из масонов.

Эти два плана — признание фактических данных об участии масонов в событиях в России в канун и во время Февральской революции и нелогичное отрицание их влияния — в книге О. Соловьева находятся как бы в постоянном противоборстве”[133].

Абсолютно такие же выводы по поводу другой книги Соловьёва делает историк М.В. Назаров: “… предлагаем оценить утверждение современного доктора исторических наук, посвятившего книгу “миролюбивым” целям масонства: “Тщательное изучение масонских архивов в сопоставлении с фондами материалов многих сионистских обществ не обнаружило каких-либо данных о сотрудничестве таких организаций и тем более инспирирования ими революций в нашей стране, о чем шумят доморощенные монархисты, перепевая фальшивые версии своих далеких предшественников” (Соловьев О.Ф. Масонство в мировой политике ХХ века. М., 1998. С. 65, 58). В то же время сам автор приводит много цитат из масонских источников, свидетельствующих о заинтересованности международного масонства в свержении русской монархии и “в расчленении этого колосса, пока он не стал слишком опасным” (С. 42, 66); всем масонам предписывалось “страстно желать близкой победы русской революции”; “другие выступления масонской печати в сущности не отличались по тональности от вышеизложенной” (С. 45-46), – признает Соловьев.

Вопреки своему утверждению, что масоны не определяли курса Франции и Англии в отношении России (С. 42), что масонский орден “так и не превратился тогда в сколько-нибудь решающий фактор мировой политики” (С. 65), – автор документально показывает, что масоны стояли “у кормил правления” в демократиях (С. 38, 52). Он признает: “Видные деятели ордена участвовали в проведении внешнеполитических курсов их государств в предвидении именно мировой войны” (С. 50). Странно, если бы это было не так (С. 54-55, 67): во Франции масонами были глава правительства Р. Вивиани, 14 министров и главнокомандующий Ж. Жоффр; в Великобритании – главные министры У. Черчилль, А. Мильнер, А. Бальфур, главнокомандующий Д. Хейг, многие политики и члены династии; а в масонских США большинство президентов и политиков традиционно были масонами. Да и состав участников и итоги Парижской мирной конференции <…> с созданием масонами Лиги Наций говорят сами за себя.

Вообще масонская “борьба за мир” состояла в развязывании войн с “врагами мира” (то есть противниками масонских целей), желательно чужими руками, – вот в чем смысл стремления масонов к “союзу с царизмом” в виде Антанты: для столкновения России с Германией. Чтобы понять это, надо исследовать не только официальные масонские тексты (это все равно, например, что судить о внешней политике КПСС на основании ее миролюбивых резолюций – без учета секретных решений Политбюро, действий спецслужб, финансирования “братских” партий и т.п.)”[134].

Критично по отношению к Соловьёву и его коллеге Серкову высказался и Платонов[135]: “С конца 1992 года в Особый архив КГБ СССР зачастили непрошеные гости. Это были представители масонских лож из Франции, Бельгии, Голландии, Германии. У всех имелось разрешение из Росархива от Прокопенко. Ожидая вывоза архива на Запад, они проводили своего рода инвентаризацию. <…>

Сложилась довольно пикантная ситуация. Маленький читальный зал как бы пересекла невидимая черта, разделившая людей противоположных взглядов. С одной стороны в ряду из трех столов, ближе к двери, обычно занимался я со своими сотрудниками и прочие посетители архива. <…>

“За чертой” находился другой ряд столов, который обычно занимали масоны со своими ноутбуками. Они бросали на нас колючие недоброжелательные взгляды, но обычно ничего не говорили, хотя и знали русский язык. Довольно скоро у них появились союзники в лице некоторых работников архива и даже исследователей. Общий язык с ними нашли два типичных партийных историка, ученики “школы” Минца – Иоффе – О. Ф Соловьев и А. И. Серков. Привыкшие работать по заказу, втискивая исторический материал в рамки партийных установок, сознательно закрывая глаза на все факты, которые противоречили взглядам заказчиков, Соловьев и Серков после падения КПСС легко поменяли хозяев, почувствовав, кто реально стоит за спиной новой российской власти. <…> Если раньше партийные историки закрывали глаза на преступления, творимые КПСС, то в новых условиях они таким же образом стали лакировать историю масонства. Подтверждением тому стали написанные им и по заказу масонов книги. Особенно гадко вел себя Соловьев. Он старался услужить непрошеным гостям. Уже немолодой человек, он бегал в магазин за колбасой и хлебом. Так же угодливо вели себя некоторые сотрудники архива, прежде всего директор и сотрудник читального зала. Наши друзья сообщали мне, что эти “угодники” получали от масонов дорогие подарки и оплаченные приглашения на отдых в европейские страны”[136].

Единомышленник Платонова Ю.Ю. Воробьевский также ругает некоторых подобных историков, говоря о своей книге “Пятый ангел вострубил”, он отмечает следующее: “В России “Пятый ангел…” выдержал несколько изданий. Я удовлетворён: существующая в Интернете статистика говорит, что большинство людей узнают о масонстве именно из нашей книги, а не из информационно скучных справочников Серкова, Карпачева и других членов исследовательской ложи “Четверо коронованных”. Сколь бы они ни пытались присвоить себе статус единственно-настоящих, научно-корректных исследователей масонства, их тексты, написанные суконным языком советского соискателя диссертации, выдают невероятное скудоумие. И – полное духовное непонимание явления, о котором они пишут”[137]. Отметив некоторую странность критики Воробьевским научного стиля монографий, позволим процитировать себе критическое высказывание бывшей жены экс-магистра Великой Ложи России Елены Соболевой (псевдоним)[138] об одном из крупнейших современных отечественных историках-масоноведах С.П. Карпачеве: “А почему бы ему не рассказать заодно уже и о своих масонских должностях и градусах! И о том, как зарабатывал их, дважды, нет, трижды, нет, четырежды перебегая из “нерегулярного” послушания в “регулярное”, потом обратно и снова назад. Сергей Павлович и сам утверждает: “Вообще у масонов в ритуалах есть предупреждения о том, что ты не должен идти сюда из-за любопытства, из-за каких-то корыстных или карьерных соображений и т.д. Но в реальности все эти мотивации, безусловно, присутствуют. Люди есть люди. Редко кто идёт со светлыми, идеалистическими и романтическими целями, которые в масонстве в той или иной степени подразумеваются. Скажем, в масоны часто вступали адвокаты, страховые агенты, которые таким образом искали себе выгодных клиентов…”[139]

Критикует представителя данной когорты историков, Серкова, в том числе и Брачев: “Камень, о который споткнулся А. И. Серков, — это некритическое восприятие им масонской историографии в собственном смысле этого слова, то есть книг и статей по истории русского масонства, написанных во Франции самими масонами: “Записка о русском масонстве” Л. Д. Кандаурова, “История русского масонства первой половины XX века” П. А. Бурышкина (1887—1953), а также работы В.Л. Вяземского, Б. Н. Ермолова и К К Грюнвальда. Несмотря на внешнюю привлекательность их трудов (широкое использование документов масонских архивов и устных свидетельств братьев, помогавших авторам своими консультациями), характерное для них отсутствие критического подхода к предмету исследования привело к тому, что рассчитывать на научные открытия здесь не приходится”[140].

Критиковал Серкова и Соловьёв, причём, в том числе, по тем же причинам, что были только что указаны, Брачев пишет по этому поводу: “Парадокс, однако, состоит в том, что и историк казалось бы близкого с ним [Соловьёвым] направления - А.И.Серков - тоже подвергся его нападению. <…> О претензиях О.Ф.Соловьева к О.А.Платонову мы уже знаем. Основной же недостаток работы А.И.Серкова по его мнению - некритическое следование автора оценкам и свидетельствам самих масонов, а также его бездоказательные нападки на критиков ордена, начиная от С.П.Мельгунова и кончая Н.Н.Берберовой, с чем нельзя не согласиться”[141]. При этом отметим, что Берберову и сам Соловьёв также не раз критиковал.

Описывая бэкграунд деятельности Берберовой и обстоятельства критического к ней отношения некоторых историков, в том числе, Серкова, Брачев пишет: “Большой интерес для историка представляют и пока еще недоступные для исследователя документы русских эмигрантских лож “Великого Востока Франции” в Рукописном отделе Национальной библиотеки в Париже. Из исследователей первой к ним была допущена Н.Н.Берберова. Книга ее <…> по богатству и уникальности собранного в ней материала по праву может быть отнесена к разряду первоисточников по теме. <…>

Н.Н.Берберова, либеральная писательница и журналистка, всю свою сознательную жизнь провела в окружении “вольных каменщиков” и, будучи человеком любопытным, историю русского масонства XX века знала из первых рук. В свою очередь, и масоны питали к ней полное доверие. Доказательством этого является допущение ее первой среди исследователей по решению Верховного совета “Великого Востока Франции” к хранящимся в Отделе рукописей Национальной библиотеки в Париже архивам русских эмигрантских лож. Удивление поэтому вызывают выпады против Н.Н.Берберовой со стороны А.И.Серкова, подающего ее, вне всякого сомнения, полезную и нужную книгу как “написанную для сведения личных счетов” или, говоря его же словами, “образец беспринципной журналистики”.

Н.Н.Берберова, доказывает А.И.Серков, специально включила в свой биографический словарь русских масонов начала XX века <…> ряд лиц (А.И.Гучков, Г.Е.Львов, В.И.Вернадский и другие), которые никогда ни в каких ложах заведомо не состояли и состоять не могли. Какие такие личные счеты с уже давно покойными русскими масонами могли быть у престарелой либеральной писательницы и журналистки, восторженно встреченной своими единомышленниками во время посещения ею в 1989 году СССР? - Остается только гадать. Но вот относительно того, откуда дует здесь ветер особенно сомневаться не приходится. Это, как доверительно сообщает нам сам А.И.Серков, покойная ныне Т.А.Осоргина (урожденная Бакунина) и ее окружение, возмущенное якобы грубой фальсификацией истории русского масонства в работе Н.Н.Берберовой”[142].

Брачев указывает, что причиной указанного негатива могли быть личные взгляды Берберовой на роль и деятельность российского масонства, он пишет: “Особое недовольство, причем не только у Т.А.Осоргиной, вызвала концепция Н.Н.Берберовой, которая сводится, по словам А.И.Серкова, к следующему положению: до революции масоны делали все для продолжения войны и, тем самым, играли на руку большевикам, в эмиграции же - способствовали признанию Советской власти. Возмущение масонки Т.А.Осоргиной концепцией Н.Н.Берберовой понять можно. Можно понять, в конце концов, и самого А.И.Серкова: первым и единственным из современных российских историков, допущенным французскими масонами к своим архивам, был именно он[143]. Только при чем здесь наука?”[144]

При этом, отмечает Брачев, к сведениям Берберовой всё же нужно отоноситься и несколько критично, так как на то есть основания: “Пристрастность отзыва А.И.Серкова о книге Н.Н.Берберовой вовсе не исключает, однако, осторожного отношения к зафиксированным в ней фактам истории русского масонства. Особенно это важно, когда речь идет о сведениях, почерпнутых Н.Н.Берберовой не из официальных документов, а из ее частных разговоров с лицами, бывшими в свое время прикосновенными к дореволюционному масонству.

Прямо надо сказать: комментарии Н.Н.Берберовой к такого рода сообщениям вроде: “слышано от Горького” или “слышано от В.А.Маклакова” - не слишком убедительны и требуют обязательной проверки.

Попадаются в работе Н.Н.Берберовой и ошибки фактического характера.

Однако и впадать из-за этого в крайность, как это делает А.И.Серков, тоже не стоит. “Вызывает лишь удивление, - пишет он в своей последней работе, - что даже в отечественных энциклопедических истаниях появляются ссылки на работу Н.Н.Берберовой, что заставляет серьезно задуматься об уровне российской науки, а точнее, той своеобразной мафии от науки, которая контролирует академические институты, научные фонды и истательства”.

Мафия в науке или групповщина всегда, конечно, существовала, но какое отношение имело и имеет это обстоятельство к Н.Н.Берберовой? Думается, что никакого.

При всем критическом отношении к работе Н.Н.Берберовой игнорировать ее, к чему призывает А.И.Серков, добросовестный историк не вправе”[145].

Более кратко пишет по этому поводу Кожинов: “Позднее, в 1986 году, в Нью-Йорке была издана книга эмигрантки Н.Н. Берберовой “Люди и ложи. Русские масоны XX столетия”, опиравшаяся, в частности, и на исследования В. И. Старцева (Н. Н. Берберова сама сказала об этом на 265-266 стр. своей книги - не называя, правда, имени В. И. Старцева, чтобы не “компрометировать” его). С другой стороны, в этой книге широко использованы, в сущности, недоступные тогда русским историкам западные архивы и различные материалы эмигрантов. Но надо прямо сказать, что многие положения книги Н. Н. Берберовой основаны на не имеющих действительной достоверности записках и слухах, и вполне надежные сведения перемешаны с по меньшей мере сомнительными...”[146]

Дата добавления: 2015-06-26