Миф о герое 2 страница

Осуществленное Фрейдом разделение на Я и идеал Я по­ставило его также перед необходимостью рассмотрения воп­роса о том, что происходит с человеком, когда Я совпадает с Я идеалом или, напротив, между ними возникает напряжен­ность. Постановка этого вопроса приводила к осмыслению психических заболеваний с учетом не только возможных конфликтных ситуаций между сексуальными влечениями и влечениями Я, но и тех случаев, когда психически задейство­ванными оказывались отношения между Я и идеалом Я.

Рассматривая эти отношения, Фрейд исходил из того, что совпадение Я с идеалом Я дает ощущение триумфа. Если эти психические инстанции сливаются между собой таким образом, что превалирующим становится триумфа­льное довольство самим собой, не нарушаемое никакой самокритикой и упреками в свой собственный адрес, то в этом случае может развиться мания. Если между обеими инстанциями наблюдается острый раскол, когда идеал Я беспощадно осуждает Я, низводя его на уровень самоуни­жения и неполноценности, то в этом случае человек впа­дает в меланхолию, в меланхолическую депрессию.

Психоаналитическое исследование неврозов основыва­лось на выведении их симптомов из вытесненной сексуаль­ности. С учетом разделения психики на Я и идеал Я Фрейд модифицировал свои предшествующие представления о неврозах, высказав точку зрения, согласно которой симп­томы психических заболеваний следует также выводить и из заторможенных по цели стремлений человека, подавле­ние которых целиком и полностью не удалось или же осво­бодило место для возвращения к вытесненной сексуальной цели. Этому обстоятельству соответствует то, что невроз свидетельствует о бегстве человека из массового образова­ния и делает его как бы асоциальным. Отсюда основатель психоанализа делает два вывода. Во-первых, как и влюблен­ность, при которой двое не нуждаются в третьем человеке и обществе в целом, невроз действует на массу разлагающим образом. Во-вторых, там, где происходит массообразование, там наблюдается снижение степени невротизации отдельно­го человека и индивидуальный невроз может исчезнуть на

какое-то время. Другое дело, что в человеческой массе вмес­то индивидуального невроза может возникнуть коллектив­ный невроз; Но Фрейд признавал, что религиозно-мистичет ские и философско-мистические объединения людей слу­жат выражением косвенного лечения неврозов. «Даже те, — писал он, — кто не сожалеет об исчезновении в современном культурном мире религиозных иллюзий, должны признать, что, пока они были в силе, они служили наиболее эффектив­ной защитой от опасности невроза тем, кто был во власти этих иллюзий» [13. С. 322].

В понимании основателя психоанализа, предоставлен­ный самому себе невротик прибегает к собственному симп-томообразованию, тем самым заменяя массообразование, из которого он был вынужден удалиться. Вместо массооб­разования он создает себе свой собственный фантастиче­ский мир и свою бредовую систему, повторяя, правда, в ис­каженном виде то, что'является для него психически дейст­венным. По тому искажению массообразования, которое можно наблюдать у невротика, можно судить об участии в его жизни подавленных сексуальных влечений. Невроз свя­зан с особенностью развития либидо, проявляющейся в двойном, прерванном латентным периодом начале сексуа­льной функции человека. В этом отношении он имеет, со­гласно основателю психоанализа, нечто общее с гипнозом и массообразованием. Этим общим для них является рег­ресс, который характерен и для невроза, и для гипноза, и для массообразования. Причем невроз оказывается чрезвычай­но богатым по своему содержанию, поскольку он охватыва­ет многообразные отношения как между Я и объектом, не­зависимо от того, сохранен ли объект, покинут или восста­новлен в Я, так и между Я и его идеалом Я.

Наконец, при осмыслении природы массообразования Фрейд не мог оставить в стороне вопрос о возможности осу­ществления в психическом развитии человечества прогресса от массовой психологии к психологии индивидуальной. В его представлении этот прогресс нашел свое отражение в мифе об отцеубийстве и в мифе о герое и мог осуществля­ться следующим образом. В далекие времена истории пра­отец был идеалом для своих сыновей, которые образовали

первую человеческую массу. Однажды эта толпа объеди­нилась и убила отца. Никто из победителей не мог занять его место, так как попытки подобного рода приводили к развязыванию новой борьбы. К массовым индивидам пришло понимание того, что они должны отказаться от отцовского наследия на право обладания женщинами. Это привело к образованию тотемистического братства, воз­никновению табу, стремлению искупить свою вину за со­вершенное отцеубийство. Несмотря на все это, среди мас­совых индивидом сохранилось недовольство в отношении достигнутого ими, что положило начало новому развитию событий. Со временем объединение в братство привело к восстановлению прежнего положения, но уже на качест­венно ином уровне. Вместо материнского господства и приобретенных женщинами соответствующих привиле­гий во время безотцовщины мужчина вновь стал главой семьи. Воспоминания о прошлом побудили отдельного индивида отделиться от массы и мысленно восстановить себя в роли отца. Это было достигнуто в сфере фантазии и тот, кто сумел совершить подобный шаг, стал поэтом, под­менившим действительность мечтой. Так было положено начало героическому мифу, в котором воображением поэ­та герой убил тотемистическое чудовище, олицетворяю­щее собой отца, и стал первым идеалом Я. И именно этот миф явился, по мнению основателя психоанализа, тем первым шагом, благодаря которому отдельный индивид попытался выйти за пределы массовой психологии.

Подобные представления Фрейда о рождении мифа о герое основывались на соответствующих идеях, высказан­ных в свое время Отто. Ранком — учеником и последовате­лем основателя психоанализа, позднее отошедшим от него и создавшим собственное учение о травме рождения и во­левой терапии. В 1909 году Ранк опубликовал книгу «Миф о рождении героя», где высказал мысль о том, что «мифы, по крайней мере изначально, являются творениями чело­веческого дара воображения» [14. С. 165]. Фрейд не только был знаком с работой Ранка, но и в то время всячески под­держивал его начинания в области психоаналитического исследования мифов. В 1908 году на одном из заседаний Венского психоаналитического общества, посвященного обсуждению готовящейся к изданию работы Ранка, он подчеркнул, что с помощью героя в мифах индивид вос­стает против отца и защищается от различного рода напа-

док в его адрес. В книге «Массовая психология и анализ человеческого «я» со ссылкой на Ранка основатель психо­анализа заметил, что первым мифом был, несомненно, пси­хологический, героический миф, и поэт, создавший подоб­ный миф и отделившийся таким образом в своей фантазии от массы, встал на путь развития индивидуальной психологии. Так, в представлении Фрейда, пересекается история раз­вития массовой и индивидуальной психологии.

Выделяясь в своей фантазии из массы, поэт тем не ме­нее оказывается способным найти обратный путь к массе. Он приходит к людям и созданным им мифом рассказыва­ет о похождениях героя, за обликом которого просматри­вается не кто иной, как он сам. Слушатели с пониманием относятся к его рассказу, и в силу переживаемых ими чувств, которые, по сути дела, идентичны чувствам героя, идентифицируют себя с ним. Тем самым между ними уста­навливается эмоциональная связь, позволяющая совер­шить переход от индивидуальной к массовой психологии.

Таковы в общих чертах взгляды Фрейда на индивидуаль­ную и массовую, социальную психологию, уходящие своими корнями в праисторию развития человечества. В них обна­руживается тесная связь между психоаналитическим пони­манием природы неврозов и массообразованием, реально­стью, в которой пребывает человек, и миром фантазий, где превалирует воображение, лежащее в основе творческой де­ятельности, поэтического созидания, искусства. Последний аспект бессознательной деятельности человека всегда при­влекал внимание основателя психоанализа. Не случайно ху­дожественная литература, поэтическое творчество, произве­дения искусства стали предметом его' особого интереса. И если проблемы массообразования находили свое отраже­ние только в некоторых работах Фрейда, то рассмотренная с психоаналитических позиций искусствоведческая пробле­матика входила составной частью в сферу его исследователь­ской и терапевтической деятельности.

Вполне очевидно, что без освещения взглядов Фрейда на природу художественного творчества и искусства в целом психоаналитическое понимание человека, общества, куль­туры и взаимоотношений между ними остается далеко не полным и не адекватным. Поэтому так важно и необходимо перейти к рассмотрению его соответствующих воззрений на искусство, чему и посвящен следующий раздел данной рабо­ты.

Глава 23 ПСИХОАНАЛИЗ И ИСКУССТВО

1. Пристрастия Фрейда

В разделе об истоках возникновения и развития психо­анализа обращалось внимание на таобстоятельство, что в процессе исследовательской и терапевтической деятель­ности Фрейд неоднократно обращался к литературным произведениям и черпал в них идеи, легшие в основу ряда психоаналитических концепций. Напомню, что он питал особое пристрастие к классической художественной лите­ратуре, с удовольствием читал и перечитывал шедевры Го­мера, Софокла, Шекспира, Гете, Гейне, Сервантеса, Золя, Франса, Твена и многих других всемирно известных писа­телей \\ поэтов.

К этому следует добавить, что, проживая в Вене и крат­ковременно пребывая в других городах, он имел возмож­ность ходить в оперу. Известно, например, что он слушал оперы «Фигаро», «Кармен», «Дон Жуан». «Волшебная флейта». Во время пребывания на стажировке во Франции он смотрел спектакли и пьесы в парижском театре «Коме-ди Франсез» и в театре «Порт-Сен-Мартен». В частности, он посмотрел такие театральные постановки, как «Царь Эдип» Софокла, «Тартюф» и «Брак поневоле» Мольера, «Эрнани» Гюго.

Известно также и то, что Фрейд был страстным кол­лекционером, и в его рабочем кабинете было собрано значительное количество статуэток, олицетворяющих собой произведения древнегреческого, древнеримского и древнеегипетского искусства. Он любил проводить свой отпуск, путешествуя по Европе и непременно посе­щая всемирно известные музеи изобразительного искус­ства в таких городах, как Дрезден, Венеция, Болонья, Флоренция, Рим, Неаполь, и других, где особое внима­ние им уделялось скульптурам.

В письмах к невесте Фрейд подробно описывал свои впечатления от произведений искусства, с которыми он имел возможность познакомиться в парижских музеях и на улицах столицы. В письме от 15 октября 1885 года он со­общал об увиденной им на площади Согласия «великолеп­ной скульптуре с птичьими головами, сидящими человеч­ками и различными иероглифами». В том же письме он пи­сал о том, что посетил Лувр и изучал его античный отдел. «Там находится множество греческих и римских статуй, надгробий, надписей и обломков. Некоторые экспонаты просто великолепны. Древние боги стоят в невесть каком количестве. Среди них я видел знаменитую Венеру Милос-скую без рук и сделал ей общепринятый комплимент... У меня еще было время бросить беглый взгляд на ассирий­ский и египетский залы, которые я непременно посещу. Мельком видел статуи ассирийских царей, огромных, как деревья. Эти властелины держали на руках львов, как сто­рожевых собак. Там восседали на постаментах крылатые человекозвери с красиво подстриженными волосами. Кли­нопись выглядит так, как будто сработана вчера. Еще были разукрашенные в огненные цвета египетские барельефы, настоящие сфинксы, императорские короны. Немного во­ображения, и, кажется, вся вселенная в ее историческом прошлом представлена здесь» [ 1. С. 117— 118].

Пять месяцев спустя, в марте 1886 года, когда он был в Берлине, Фрейд посетил Королевский музей, в котором его внимание привлекли античные черепки и Пергамские раз­валины, отображавшие некогда имевшую место борьбу между богами и титанами. В последующие годы, как только ему удавалось вырваться из Вены во время летнего отпуска, он неоднократно совершал путешествия по Италии и мог часами простаивать в музеях перед какой-либо статуей или архитектурным памятником древней культуры.

Фрейд испытывал удовольствие и от театрального ис­кусства. Так, посещая театры в Париже во время своей ста­жировки у Шарко, он с восхищением отзывался об игре знаменитой Сары Бернар. В письме к невесте от 8 ноября 1885 года Фрейд подробно описывал свое посещение па­рижского театра и спектакль «Теодора», которыйтэн смот­рел, по его собственному выражению, «с потрясающим интересом» и который оказал на него неизгладимое впе­чатление игрой актеров, роскошными декорациями, вели­колепием византийских дворцов. «Но как, — восхищался

Фрейд, — играет Сара Бернар! После первых же ее слов, произнесенных глубоким, грудным голосом, мне показа­лось, что я знаю ее давным-давно. Никогда мне не прихо­дилось видеть актрису, которая бы так потрясла меня! Она вела почти весь спектакль и играла божественно» [2. С. 120].

Но еще большее удовольствие доставляло Фрейду со­зерцание древних памятников искусства. Так, в начале сентября 1901 года он приехал в Рим и уже на второй день своего пребывания в этом городе посетил собор Св. Павла и Ватиканский музей, где испытал подлинное наслажде­ние при виде работ Рафаэля. В последующие дни он про­вел несколько часов в Национальном музее, осмотрел Пантеон, снова побывал в Ватиканском музее, где наслаж­дался созерцанием прекрасных статуй Лаокоона и Апол­лона Бельведерского. Тогда же Фрейд впервые увидел ста­тую Микеланджело «Моисей», которая вызвала у него та­кой повышенный интерес, что впоследствии он вновь и вновь обращался к ее созерцанию.

В частности, в сентябре 1913 года он на протяжении трех недель ежедневно стоял в церкви Св. Петра перед мрамор­ной статуей, делал различные зарисовки, предавался глубо­ким размышлениям, которые нашли свое отражение в ано­нимно опубликованной им работе «Моисей Микеланджело» (1914). По этому поводу он писал: «Всякий раз, читая о статуе Моисея такие слова, как: «Это вершина современной скуль­птуры» (Герман Гримм), я испытываю радость. Ведь более сильного впечатления я не испытывал ни от одного другого произведения зодчества. Как часто поднимался я по крутой лестнице с неброской Корсо-Кавоур к безлюдной площади, на которой затерялась заброшенная церковь, сколько раз пытался выдержать презрительно-гневный взгляд героя! Украдкой выскальзывал я иногда из полутьмы внутреннего помещения, чувствуя себя частью того сброда, на который устремлен его взгляд, сброда, который не может отстоять свои убеждения, не желая ждать и доверять, и который воз­ликовал, лишь вновь обретя иллюзию золотого тельца» [3. С. 219].

В конце августа 1902 года Фрейд посетил Неаполь и его окрестности. Во время этого путешествия по Италии он посетил Помпею, Амальфи, Капри, Пестум, имел возмож­ность взобраться на Везувий. Пять лет спустя основатель психоанализа опубликовал работу «Бред и сны в «Градиве»

В. Иенсена», в которой дал психоаналитическую интерп­ретацию «фантастического происшествия в Помпее», как называл Вильгельм Иенсен то, что нашло отражение в его художественном произведении, опубликованном в 1903 году. В новелле Иенсена повествовалось о том, как молодой архитектор обнаружил в Римском собрании ан­тиков рельефное изображение находящейся в движении девушки, которое настолько пленило его, что он сумел по­лучить гипсовый слепок и повесил его в своем кабинете в немецком университетском городке. В своих фантазиях молодой архитектор назвал изображенную в движении де­вушку именем Градива («идущая вперед», что связано с эпитетом шагающего на бой бога войны Марса Градиву-са). Предаваясь размышлениям о ней, однажды он увидел сон, перенесший его в древнюю Помпею во время извер­жения Везувия. В сновидении он повстречался с Градивой и испытал страх за ее судьбу. Под впечатлением сна и тех видений, которые имели место у него после пробуждения, он решается совершить путешествие в Италию. Побывав в Риме и Неаполе, молодой архитектор прибыл в Помпею и, осматривая город, неожиданно увидел девушку, похожую на Градиву, что предопределило его последующее психи­ческое состояние и поведение, где воображение и реаль­ность, бред и действительность оказались тесно перепле­тенными между собой.

«Градива» Иенсена произвела на Фрейда значительное впечатление, поскольку в этом художественном произве­дении находили свое отражение те представления о работе бессознательного в психике человека, которые были сформулированы основателем психоанализа на основе те­рапевтической деятельности с пациентами, страдающими психическими расстройствами. О том, какое впечатление она произвела на Фрейда, можно судить уже по тому фак­ту, что гипсовый слепок рельефного изображения Гради-вы висел в его рабочем кабинете [4]. Сам же он в своей ра­боте, посвященной психоаналитическому толкованию «Градивы» Иенсена, отметил следующее: «Автору, когда он в последующий за 1893 г. период углубленно исследо­вал возникновение психических расстройств, поистине не пришло в голову искать подтверждение своих результатов у художников, и поэтому он был немало удивлен, когда в опубликованной в 1903 г. «Градиве» заметил, что писатель в основу своего творения положил то же самое, что он по-

лагал новыми идеями, почерпнутыми из врачебной прак­тики» [5. С. 159].

В конце августа — начале сентября 1904 года Фрейд по­бывал в Греции. На Корфу он осмотрел две старые венеци­анские крепости, в Афинах — храм Тезея. Посещение Акро­поля произвело на него такое сильное впечатление, что мно­го лет спустя он вспоминал каменные колонны цвета янтаря и то переживание нереальности, которое он ощутил при осмотре исторического памятника зодчества. В одном из пи­сем Ромену Роллану в январе 1936 году, написанному в честь его семидесятилетия, Фрейд изложил результаты своего ана­лиза всплывавшего в памяти события, связанного с пережи­ванием на Акрополе, имевшем место тридцать два года тому назад, когда одна из внутренних персон в нем изумлялась и восхищалась реальным существованием Акрополя, а другая — должна была поверить в реальность того, что до этого мо­мента казалось сомнительным. Его анализ включал в себя разъяснение по поводу того, что переживание на Акрополе, переходящее в расстройство памяти и в фальсификацию прошлого, могло быть связано с ранними неприятными пе­реживаниями, вытесненными из сознания. К таким пере­живаниям относились его юношеские сомнения в том, что он когда-нибудь так преуспеет, что сможет осуществлять далекие путешествия и посетит Афины. И когда юношеское желание путешествия реализовалось в действительности, у Фрейда возникло ощущение нереальности и недостоверно­сти случившегося. «Должно быть, — отметил он, — с удов­летворением потребности «преуспеть» тесно связано чувство вины; в этом естьчто-то неправильное, что запрещено испо­кон веков. Это связано с детским критическим отношением к отцу, с презрением, которое сменило раннюю детскую пе­реоценку его личности. Дело выглядит так, будто в успехе главное — «преуспеть» больше, чем отец, и как будто все еще запрещается стремление превзойти отца» [6. С. 347].

В работе «Моисей Микеланджело» Фрейд заметил, что, хотя он не являлся большим знатоком искусства, тем не менее художественные произведения оказывали на него сильное воздействие. Особенно сильное воздействие на него оказывали литература и скульптура и в меньшей степени, как он сам отмечал, живопись. И действительно, он мог долгое время любоваться какой-либо скульптурой или произведением древнего зодчества, но не испытывал особого удовольствия при виде полотен современных ху-

Дата добавления: 2015-06-04