Том VIII 36 страница. Боли от декокта были у меня в желудке сильнейшие, особли­во в левом боку

Боли от декокта были у меня в желудке сильнейшие, особли­во в левом боку. Теперь они прошли, и там — как будто масли­цем намазывают. Настойку на тенерифе делаешь точно как дол­жно. — Быв здесь ты говорила о определении сына в Пажеский Корпус; радуюсь, что желание Ваше исполнилось.

О приезде твоем в Бабаевский монастырь! — Да можно ли будет зимой выезжать тебе! Похоже, что ты на всю зиму — зат­ворница. Вот я три месяца сижу и не знаю, сколько придется еще сидеть. — Вместо Бабаек не сберешься ли весною в Сергее­ву. Впрочем — дума за горами. Что Бог даст...

Димитрию Тихоновичу мой всеусерднейший поклон. Обни­маю его. Христос с тобою. Благословение Божие да осеняет и да хранит тебя.

Преданнейший брат

Арх<имамдрит> Игнатий.

24 ноября 1847 г.

№11

Истинным, сердечным утешением — Любезнейший Друг и Сестра — служат мне письма твои. Какое зрелище на земле мо­жет быть приятнее того, когда видишь душу, созданную по об­разу Божию, искупленную кровию Богочеловека, — что она из­бирает в удел свой Бога, отсюда уже причисляется к малому ста­ду, которое поставлено будет одесную Судии нелицеприятного, которому Бог благоизволил дать Царство.

Скажу тебе, в глубине моего сердца всегда была тайная скорбь о тебе. Я помышлял: «Сколько посторонних людей притекает ко мне, обновляется душами в познании истины и в утешении сердца, предвкушающего будущее блаженство, утешении, кото­рое раждается единственно от познания истинного Христова учения! а та сестра моя, которую Бог привел воспринимать от купели и которой я обязан словом спасения, — стоит от меня вдалеке, — и не знаю — в каком состоянии душа ее?» Бог, по неизреченной благости Своей, отъял эту скорбь от сердца моего и заменил ее утешением, присовокупив это утешение ко многим другим утешениям, нисшедшим ко мне от Руки Божией.

О лечении: лекарство действует на тебя прекрасно. Видно, всего более была простужена голова. И простуда еще не укоре­нилась. У меня она сидит очень глубоко: перешла в систему жил и нерв. Когда натянутся жилы по направлению к желудку, осо­бенно к левому боку, то (довольно забавно!) стоит только пода­вить в левый бок пальцем, ощущение этого прикосновения по жилам перебегает в ноги и слышится в икре и пяте пресильно! Как у тебя оттаивал череп, так у меня оттаивали оконечности ног — и когда же? В первых числах Декабря! К 1-м числам Но­ября только начали пухнуть то тот, то другой пальчик: так глу­боко сидела простуда. Вижу, что надо еще долго полечиться. Мой Николай (это келейник, приехавший из Петербурга, который ухаживает собственно за моей персоной и переписывает мои сочинения) — когда оттаивали ноги — снимет чулок с ноги и под­ставит к подошвам ладони — так и слышит, что из подошв идет тонкий ветерок, как из погребка или ледника. У меня пухли ноги, когда я был юнкером, — вот с которого времени в них простуда.

Сердечно рад, что рекомендованная мною настойка прино­сит пользу Димитрию Тихоновичу. Странно, с какою вернос-тию предчувствовало это сердце мое. В копии рецепта геморро­идальной настойки — количество Александрийского листа оз­начено уже удвоенное, как у меня ее делают. В оригинале, полученном от Вас, было 2,5 золотн. — Несколько времени, как я начал чувствовать в ручных костях силу, а несколько дней — как появилась в них испарина и местами лом. Продолжаю пить настойку и думаю, что надо продолжать ее еще долго. Декокт выжимали у меня руками, а, конечно, лучше выжимать его ма­шинкой. — Сделай милость — вели связать для меня шерстяные перчатки и сшить рукавички на меху. Для объяснения, какие мне надо, прилагается здесь рисунок, с должными пояснения­ми. Шапка у меня сшита на удивление всей Костроме, в которой ныне хлопочет князь Суворов, добрый сосед нашего монастыря, человек расположеннейший к добру.

Димитрию Тихоновичу потрудись передать мой всеусерднейший поклон и сказать, что при употреблении этой настойки мо­цион необыкновенно полезен. Очень хорошо делаешь, что возверзаешь на Бога попечение твое о образе нашего свидания. Бог устроит все по премудрости и благости Своей.

Призываю благословение Божие на тебя и на весь дом твой! Да благословится все житие твое.

Тебе преданнейший брат и друг

Арх<имандрит> Игнатий.

11 декабря 1847 г.

№ 12

Письмо твое, Любезнейшая сестра, от 28 ноября получил. Ле­чение твое, кажется, благодаря Богу идет должным порядком. Мнение, что [Нерзб.] выходят испариной, — признаю основатель­ным. Дряблость и у меня была во всем теле, зубы были как после значительного употребления красной смородины или брусники, что и теперь продолжается в небольшой степени. Дряблость уже только в оконечностях ног, которые перебирает так, как и голову. Пот у меня был с неделю тому назад пресильный, особливо по ночам; переменял по 5 и 6 рубашек; теперь пот наиболее в ногах.

После последнего письма к тебе меня опять перевернуло, поло­мало, потянуло жилы в желудок (простуда моя сидит глубоко и очень стара), потом я получил значительное облегчение, которо­му предшествует всегда ломанье. Вижу, что необходимо мне взять здесь весну. В прошедшем моем письме писал я тебе, что писал к одному знакомому петербургскому, который сильно был болен простудой и очень удачно вылечился, чтоб он уведомил, чрез сколько времени по окончании лечения он начал выходить на воз­дух. Получа от него известие, сообщу тебе. Обыкновенный срок пития декокта 6-ть недель; но этот срок может быть и с надбав­кой, смотря по надобности. Если после поту окажется совершен­ное выздоровление и не окажется никакого другого действия, то можно окончить декокт; если же он начнет разбивать завал или окажется тянутие жил в желудок, то надо по возможности про­должить, а там за настойку. При сем присылаю рецепт геморрои­дальной настойки. Сассапарельная настойка настаивается у меня не менее 2-х недель, а по большей части и более. В последнюю полуведерную бутыль положил 6-ть фунтов сассапарели; осталь­ное налито вином полугарным. В Ярославле виноградные вина — нестерпимая гадость. Стоит бутыль возле печки в моей комнате. Чувствую значительное укрепление нервов, но по причине про­должающейся переборки и разрешения застарелых простуд в раз­ных членах — все еще не свой — и признавал бы время мое поте­рянным для душевной пользы, отданным вполне телу, если б меня не утешало знакомство ради Бога с тобою и еще некоторые дру­гие обстоятельства, в которые я поставлен при временном моем пребывании в Бабаевском монастыре.

Присылаю «Сети Миродержца», написанные прошлого году для моих знакомых петербургских. Думаю, этот взгляд на мир и человека не будет тебе лишним.

Сочинения Святителя Димитрия носят на себе печать благо­датного помазания и сообщают это помазание читателям своим. Святитель жил в Западной России, там образовался, а в Запад­ной России имели тогда сильное влияние иезуиты и вообще ла­тинизм. Поэтому сочинения Св. Димитрия не совсем чисты, не вполне в Восточном характере. Этому подверглись некоторые и древние Святые Писатели, между прочим, Св. Григорий Нисский, брат Василия Великого. Что делать? Это значительный недоста­ток в писаниях Св. Димитрия. По мне лучше всего нравоучения в 4-й части, приложенные к Св. Истории, что, кажется, было его последним сочинением, а потому относительно к духу зрелейшим.

Мой благодетель в Ярославле: Николай Петрович Полозов, Губ<ернский> Прокурор. О треске и прочих подобных совершен­ствах я писал Сене[378], и он обещал прислать, а ты пришли баночку варенья, что очень не помешает. Димитрию Тихоновичу — мой всеусерднейший поклон.

Благодарю за сведения о Каме и Печоре. Не хлопочите о дос­тавлении больших сведений! Этих довольно. На судьбе моей написано, видно, другое, — и не живать мне на Печоре.

А<рхимандрит> Игнатий. Декабрь 1847 г.

№ 13

Одного письма моего, Любезнейшая Сестра, ты не получила — именно от 14-го; это то число, под которым расписался в приня­тии его Тимохинский Смотритель.

Желаю тебе благополучно лечиться: меньше думай. Надейся на Бога. «Ходяй просто, — сказали святые Отцы, — ходит надел­ся». — И Бог тебя покроет.

<...> Со мной как можно проще; и как пишешь, то все что лег­ко с сердца идет, пиши; а чуть услыхала заминку — не пиши. Бывает заминка в помысле, на нее смотреть нечего; а смотри на заминку сердечную...

Христос с тобою. Димитрию Тихоновичу — всеусерднейший поклон и братские объятия.

Архимандрит Игнатий.

№14

Письменные занятия мои наступившего нового 1848-го года начинаю с письма к тебе, Любезнейший друг и сестра Елизавета Александровна. Поздравляю тебя и Димитрия Тихоновича с наступившим Новым Летом, усердно желаю Вам, чадам Вашим, всему дому Вашему обильного благословения Божия! Да явля­ется оно и в духовных вечных благах и временных, доставляю­щих спокойствие и удобность к достижению благ вечных. При­ношу искреннейшую благодарность за все Ваши милости ко мне; все посылки получил исправно. Тенериф чудесный. Истинное, глубокое твое расположение ко мне внушило прислать его. Именно я нуждался в хорошем вине! Холодные мокроты с такою си­лою и в таком множестве устремились в желудок, что непремен­но нужно было его согревать. Простое вино для меня почти не­выносимо, Ярославский херес и другие вина — гадость еще бо­лее невыносимая, самое отвратительное сочинение. Нашел я здесь в соседнем селе какое-то хлебное вино, именуемое баль­зам, которое продается по 28 р<ублей> за ведро. Это предпочел я всем прочим винам, и потому просил тебя прислать варенье, чтоб перемешивать с этим бальзамом, предпочитая мое сочине­ние сочинению Ярославского купца винами. Твой Тенериф от­личный — сохранился прекрасно и завелась в нем чудеснейшая горечь; такой тенериф редко случалось мне пить в Петербурге. Если Вы выписываете большим количеством и держите так долго у себя, то необходимо эти вина держать в погребке, в песку, бу­тыли и бутылки горлышками вниз. Тончайший эфир, составля­ющий собою главное достоинство вина, сохранится и сформи­руется. Планы Печоры, знаменитости вод северных: черную щеку и треску, варенье и, наконец, перчатки и рукавички получил; все прекрасно, за все премного благодарен. Теперь я вполне скопи­рован и могу в свое время (которое однако ж, как видно, не ско­ро настанет!) понемногу приучаться к воздуху. В настоящее вре­мя мне ничего не нужно, вообще когда я поздоровее, нужды мои чрезвычайно умаляются. Когда ж будет нужно, я попрошу. Вино, так полезное именно в этом роде болезни, вообще мне вредно, и гораздо лучше если 6 мне вовсе не пить его. Этого можно б было достичь, если б я остался навсегда Бабаевским жителем. После­дние два-три года я постоянно пил вино: требовало этого тело мое. Вижу, что это требование происходило от множества нако­пившихся во всем теле холодных мокрот, останавливавших кро­вообращение. От рюмки вина, особливо от двух, согревалось тело, разжижались холодные мокроты, кровообращение делалось свободнее: от всего этого я чувствовал облегчение во всем теле. Причина очень ясная!

О лечении моем. Справедлива пословица: болезнь входит пудами, выходит золотниками, особливо болезнь застарелая, запущенная. Вижу, что основание всех моих болей была просту­да оконечностей ног моих, к чему присоединилась простуда, опу­стившаяся в ноги от лихорадки, которою я был болен еще по­слушником в Новоезерском монастыре. — Я тебе описывал как в начале Декабря растаяли мои ноги, т. е. самые оконечности их. С этого начался кризис всей болезни: я решительно сделался сам не свой, пришел в какое-то онемение, одурение, постоянно лежал, то под многими покрывалами казалось мне холодно; то в этой же самой комнате и температуре казалось мне жарко в од­ном шелковом подряснике. Во всем теле чувствовал брожение. Вместе с этим несмотря на слабость вообще чувствовал, что не­рвы мои укрепляются. Появилась боль и необыкновенная зяб­кость в кистях ручных и особенно пальцах. Это состояние оне­мения продолжалось до самого дня Рождества Христова. В этот день я почувствовал себя лучше, был несколько свободен от оду­рения и часа с два мог заняться; теперь мне становится лучше и лучше: каждый день бываю свободен часа на два и на три. Тре­тьего дня принял ванну между 25-ю и 27-ю градусами Реомюра, после которой было очень сильное брожение, особенно на дру­гой день, т. е. вчера, а сегодня чувствую особенную свежесть и укрепление. Тело мое вполне изменилось; из дряблого, трухло­го сделалось плотным, эластическим. Даю тебе подробный от­чет моего лечения, которое уже начинает 5-й месяц; даю для того, чтоб ты могла принимать его в соображение с твоим лечением.

Очень жаль, что употребление на вине сассапарели тебе невоз­можно! Впрочем не унывай: мясная пища и бульон очень много могут содействовать при употреблении на воде. Я полагаю, что со временем декокт может подействовать спасительно и на сердеч­ную боль: она должна пройти. Описываемое тобою состояние сла­бости по утрам и вечерам суть, по мнению моему, начала кризиса Ты много потерпела от этого спасительного и томительного ле­карства; сохрани терпение о конца и не оставляй его до явной и решительной пользы. Должны быть очень полезными и ванны, но не свыше 27 и не ниже 25 градусов Реомюра; сидеть надо от 1/4часа до 20 минут. Хорошо подкидывать, или распускать в кипят­ке пригоршни две соли. После ванны бывает необыкновенная пе­ределка. Ванну должно принимать при вполне сварившемся же­лудке; а на другой день после ванны должно одеваться потеплее. У меня при особенном действии кризиса пробегает по наружнос­ти кожи зноб, вроде лихорадочного.

Тимохинскую станцию и тракт этот из Ярославля в Костро­му уничтожили. Потому письма ко мне надо адресовать в Ярос­лавль, куда я в неделю раз буду посылать нарочного. Это письмо посылаю из Костромы, куда отправляется завтра Игумен; а мой посланный еще не скоро попадет в Ярославль.

Относительно духовного чтения. 4-я часть сочинений Свя­тителя Димитрия особенно хороша, тут можно почерпнуть много сведений очень нужных и очень полезных. Со временем надо будет тебе прочитать толкование на Воскресные Евангелия Никифора, Архиепископа Астраханского, писателя очень основа­тельного и с помазанием. Господь Сам призвал тебя к познанию Святой Истины; храни это познание как драгоценное сокрови­ще. Апостол называет его завещанием (1 Тим. 1.5). Точно, оно завещание духовное от Бога на получение вечного блаженства. Относительно меня что сказать? Ты имеешь мою дружбу о Име­ни Христовом, а не по немощной причине человеческой. Смот­рю я на это отношение мое с тобою как на дар неба. Господь, ниспославший нам этот дар, да сподобит сохранить его до конца жизни и принести в вечность другой талант, приобретенный на этот талант: наше спасение. Христос с тобою. Димитрия Тихо­новича от души обнимаю, как приятнейшего брата.

А<рхимандрит> Игнатий. 1 января 1848 г.

№15

При великом происшествии здешнего края, уничтожении Тимохинской станции, я послал к тебе, Любезнейшая Сестра, письмо чрез Кострому, куда ездил о. Игумен по делам своим. Теперь вместо того, чтоб получать письма два раза в неделю, получаю и отправляю однажды в Ярославль. Около 20-х чисел декабря со мною был самый сильный кризис: многие дни я про­лежал не только неспособный что-нибудь делать, — даже не спо­собный мыслить. С 25 д<екабря> стало мне полегче: на часок, на два в день делалось столько свободным, что могу почитать и пописать. Эта свобода увеличивается с каждым днем: чувствую радикальное исцеление от болезни, которая была скрытная, не­мая, внутренняя, потому — загадочная для врачей, неудобопри-ступна для лекарств. Брожение во всем теле, отделение мокрот продолжается; особенно из кистей ручных, которые болят и зяб­нут: и они были простужены, а концы пальцев поморожены, эти помороженные места совершенно обозначились — получили очень темный цвет. Присланные тобою перчатки пригожаются мне и в комнате! — принужден надевать их!

Теперь совершает сассапарель еще странное дело! Перераба­тывает, впрочем, со значительною болию, мои зубы, — она пере­работала и все тело, самую кожу! Я весь другой! Заметил, — что боль есть непременный спутник действия сассапарели; непременно пред тем, как освободиться какой-нибудь части тела от засевшего в нем болезненного яду — эта часть тела разболится. Сассапарель — именно лекарство от хронических болезней. Не унывай! И тебе оно должно принести непременную пользу: са­мые язвы сердечные и завал должны уничтожиться; только при таких хронических болях лечение не может быть быстрым. Я начал пить декокт 5-го Сентября. В декабре последовал реши­тельный кризис, продолжающийся поныне, — и ныне только вижу, что получаю решительное исцеление. — Бульон и мясная пища могут много заменить вино. Теперь я пью только по рю­мочке в день лекарства — и нахожу это количество вполне дос­таточным.

Большее количество, прежде употребленное, предрасположи­ло состав телесный к уменьшенному количеству, действующе­му вполне удовлетворительно.

При болезни стеклись к 25-му декабря и 1-му января необхо­димые занятия письменные: надо было написать поздравление Государю Императору, Государыне Императрице и прочим чле­нам Высочайшей фамилии, также и некоторым лицам началь­ственным. Маленькая Жандр принята — Ангелом благости — Государынею Императрицею в Екатерининский Институт пан­сионеркою Ее Величества. Пишут мне: «ни почему бы не следо­вало принять; сделано единственно для того, чтобы вам сделать приятное». С сею же почтою отправляю письмо к Ее Величе­ству. Судьба так устроила, чтоб эти люди, раздаятели земных благ, полюбили человека хладного к земным благам, пламенею­щего к благам вечным, благам души. А эти Люди... я их знаю двадцать семь лет; эти Люди с Ангельскими сердцами. Но эти сердца невинны, как были невинны сердца первосозданных: они так добры, что не «мыслят зла», как выражается Апостол о свя­той любви. Их осуждают! — Заклеить рот надо таким безумным и дерзким осудителям. Нет совершенства на земле, а они осуж­дают и совершеннейшее. Рай — небезопасное место для таких сердец; оттуда может их извлечь диавол, притворяющийся доб­реньким... А дворец!., опаснее рая!.. И какие физиономии его осаждают. Я видел их лица!..

Утешительны виды Бабаевского монастыря! — Зима покры­та льдом и снегом — как мертвец покрытый покровом из сереб­ряного глазету; сельская повсюду простота и обычаи Руси, в ко­торых что-то священное!

Димитрию Тихоновичу — мой всеусерднейший поклон! — Желаю тебе милости Божией и в времени и в вечности. Благо­словение Божие да почивает над тобой и над всем твоим домом! Тебе преданнейший друг и брат

Арх<имандрит> Игнатий 16 января 1848 г.

№16

На два письма твои, Любезнейший друг и сестра, отвечаю одним. Благодарю за поздравление с днем моего рождения, о котором и сам я нередко забываю вспомнить. Ныне, то есть года два-три как, многие Петербургские узнали это число и своими поздравлениями мне напоминают. Тебя поразило письмо Пле­щеевой? Это плод ее восьмигодичного знакомства с Сергиевой Пустынею и маленьким Игнатием, другом их дома. Мне еще больше нравится Статс-дама Императрицы Баронесса Фриде-рикс: прямее и сильнее Плещеевой. Обязанная каждый день про­водить во дворце, как самая приближеннейшая особа к Госуда­рыне, она все мысли свои и ощущения посвящает Богу. И ты, если будешь заниматься несколько лет постоянно в том направ­лении и духе, в котором занимаешься теперь, стяжешь и больше просвещения и больше твердости. Святая Боголюбезная просто­та требует, чтоб мы не сравнивали себя ни с кем из ближних, а жили просто — для Бога и своего в Нем спасения. При такой простоте все ближние нам начнут казаться лучше нас; а это и нужно, — в этом смирение, это ведет в любовь к ближним. Свя­тые Отцы сказали, что смирение — сердечное чувство, заводя­щееся неприметно в душе от делания заповедей Христовых.

Выходить из комнат в течение всей зимы никак не советую. Помысл, приходящий тебе о лишении Церковной, великопост­ной службы и предлагающий выезд в Церковь, — суетный. Ос­тавь его без всякого внимания. Уединение имеет свою пользу, пользу существенную; ты же пришла к нему не сама, но приве­дена перстом Божиим при посредстве болезней. Церковная служ­ба питает душу, а уединение чрезвычайно способствует к рас­смотрению себя и покаянию. Потому-то многие святые Отцы, удалялись в глубокие пустыни и на многие годы лишали себя Церковной службы. Советовал бы я тебе провести Великий пост безвыходно дома с пользою для души и тела, иногда приглашать Священника для отправления некоторых важнейших служб, — а говение и причащение Святых Тайн отложить до Петрова поста. Не то важно, чтоб приобщаться часто, но чтоб приготовить­ся существенно к причащению и потому пожать обильную пользу. Святая Мария Египетская во всю многолетнюю жизнь свою в пустыне не приобщалась ни разу: эта жизнь была приго­товлением ко причащению, которого она удостоилась пред кон-цем жизни. Я до сих пор не выходил из комнаты и вижу, что во все время Великого Поста должен оставаться безвыходно в них. По первому летнему пути располагаюсь выехать; к 25-му Мая мне надо быть в Сергиевской. Подумайте о моем маршруте: из Бабаек я должен съездить в Кострому, потом проехать в Грязовец; оттуда хотелось бы к Марье Александровне, от ней к Вам, от Вас в Покровское, а из Покровского, если б можно, на Рыбинск или Мологу; мне там надо быть почти непременно. Устройте мой маршрут и напишите мне — как тут сделать. Хорошо 6 попасть в Покровское на 13-е Мая. Впрочем, все это между нами. Когда время придет к исполнению, тогда могу известить всех офици­ально. — Что Димитрий Тихонович чувствует от действия сас­сапарели, то чувствовал и продолжаю чувствовать и я: всякое место ушибенное и простуженное переболело. Также были и продолжаются и переходящие боли. Вообще теперь я чувствую болей гораздо больше; прежде болезнь была нема — выражалась какою-то мертвостию, слышимою во всем теле, и ужасным не­рвным расстройством; болей же я не чувствовал никаких. — Все твои письма я получил исправно: потому что пользуюсь особен­ным благоволением Николая Никандровича Жадовского, здеш­него Почтмейстера, то есть Ярославского.

Желаю тебе всех благ от Десницы Создателя — и всему твое­му семейству. Димитрию Тихоновичу — мой всеусерднейший поклон! Маршрут мой сохрани доколе в тайне: мне хотелось бы Вас видеть одних. Общее собрание пусть будет в Покровском.

Тебе преданнейший брат

Арх<имандрит> Игнатий. 16 февраля 1848 г.

№ 17

Любезнейший Друг и Сестра!

Елизавета Александровна!

В Бабаевской обители гостит бедная больная Александра Александровна. Провести здесь последние дни масленицы пред­ложил ей я; а провести первую неделю поста и поговеть предло­жил добрейший о. Игумен — и с таким усердием, что я поддержал его приглашение. Больной здесь видимо лучше: пусть поус­покоится и отдохнет. — И мне гораздо лучше, но очень вертит; слаб, почти беспрестанно лежу, премного сплю, чувствую бро­жение во всем теле, но какое-то поверхностное и по временам совершенно прекращающееся.

С благодарностью возвращаю Димитрию Тихоновичу планы Печоры. Должно быть — прекрасные места! Но мне, кажется, суждено большую часть жизни провести в Петербурге. Если б, по милости Божией, возвратилась хотя малейшая часть моего здоровья, и можно 6 было сколько-нибудь исправлять свои обя­занности, то жизнь в Петербурге еще сносна. Но при постоян­ном лежании на постеле нужен приют, более спокойный. Здеш­нее местечко очень спокойно и уединенно; посетителей почти нет никаких. Воздух и воды чудные. О. Игумен с течением вре­мени получает ко мне и особенную доверенность и особенное расположение. Братия стараются один перед другим оказывать зависящие от них услуги.

Думаю, печора-семга соленая уже приехала в Вологду. Ты мне окажешь великую милость, прислав этой рыбы: потому что семга есть та рыба, которую при нынешнем лечении могу есть; от вся­кой другой тошнит. К счастью, желудок мой выносит эту тяже­лую пишу. Еще и другая просьба: закажи четыре, или пять, или шесть косуль[379], — или же купи готовые и с извощиками потрудись отправить в Петербург в Сергиеву Пустыню на имя наместника ее Иеромонаха Игнатия. Этим очень меня одолжишь. Я писал наместнику, чтоб он выслал тебе имеющуюся у меня книгу.

Странное дело! Французы приобрели много драгоценных манускриптов, принадлежащих Восточной Церкви, при помо­щи их издали много прекрасных сочинений, относящихся к Цер­кви, и, между прочими, вышеупомянутую книгу, в которой опи­саны жития некоторых Святых, именно принадлежащих нашей Церкви. При житиях помещено и извлечение из писаний оте­ческих. По подробности и верности изложений — книга эта дра­гоценна; сохраняет даже характер старинной простоты, с кото­рою изложены подлинники.

Призывающий на тебя, на Димитрия Тихоновича, на чад и домочадцев Твоих благословение Божие

Тебе преданнейший друг и брат

Арх<имамдрит> Игнатий. 23 февраля 1848 г.

№ 18

Два письма твои, Любезнейшая Сестра и Друг Елизавета Алек­сандровна, — одно по почте, другое с кучером сестры А<лександры> А<лександровны > при посылке, — я получил. Приношу ис­креннейшую благодарность за присланный провиант, — только мне совестно, что Вы препроводили ко мне весь имевшийся у Вас грибной провиант. Печора — очень хороша, и теперь пожаловала весьма кстати на Бабайки, где запасы рыбные кончились, а аппе­тит странствующего там только что стал возрождаться. Со мною происходит большая перемена: кажется, это — решительное исшествие простуды. С некоторого времени усилилась испарина, особливо по ночам; покрываются ею самые больные места: за­тылок, левый бок, ноги. По исшествии ее каждый раз чувствую значительное облегчение. Но долговременным лечением я ис­тощен. Встав от сна кажусь сам себе бодрым и свежим, но по прошествии кратчайшего времени этот мнимый богатырь ложит­ся на постель. Сколько переменилась моя наружность, об этом скажет очевидец, сестра А. А. Лекарство — сассапарельную эс­сенцию — принимаю с 1-го марта в двои сутки однажды по сто­ловой ложке. Этой ложки вполне достаточно для поддержания работы и брожения, произведенных во всем теле прежними силь­ными приемами. На воздух не выхожу, и вижу, что надо дож­даться прекрасных, совершенно теплых вешних дней для выхо­да безвредного и безопасного. Все это описываю с такою подробностию, чтоб ты и Димитрий Тихонович, при вашем лечении, принимали мои опыты к сведению для соображения. Вижу, что при лечении сассапарелью непременно надо долечиться. Никак не решайся на выезд прежде летнего пути! Решиться на него — значит подвергнуть себя — не опасности, — верной и роковой болезни. Приношу совершенную благодарность за косули. У нас земля легкая, а пашня глубокая; под рожь первый раз пашут плу­гом. Получив письмо от Батюшки, в котором он заботится о на­шем свидании, и, не желая его беспокоить путешествием в Ба­байки, также видя себя в совершенном несостоянии принять его, я отклонил его от поездки сюда обещанием приехать в Мае в Покровское; в Вологду, сказал я, приехать мне невозможно, по­тому что это отнимет у меня много времени на визиты, которых не выполнить невозможно. Получил ответ ласковый... О поезд­ке к Вам я не говорил ему ни слова. Лошадей хочется нанять в Грязовце на все проселочное путешествие, чтоб быть по этой части в приятной и спокойной независимости. Особенно уте­шительно будет мне приютится под Вашим кровом, посмотреть на Ваш домашний быт! Где нет искренности и простоты сердеч­ной, там нет истинного христианского чувства. Роюсь в сердце моем... хотелось бы усмотреть в нем все, что скрывается в нем сложного и лукавого, чтоб выкинуть это сложное и быть только добрым. В простоте нет взора лукавого, взора подозрительного, взора осуждающего ближних! Из простоты глядит чистая доб­родетель! Из простоты глядит беспримесная любовь. Простота образуется в сердце человеческом учением Евангелия. От чего она исполнена такой высокой мудрости. Найдешь примеры и святой простоты и высокой мудрости в деяниях и наставлени­ях<…> Жития гораздо подробнее чем в Четьих Минеях. Также не заботься о толковании Воскресных Евангелий: я писал, чтоб выслали на твое имя из Петербурга. Писатель Грек — в мирском быту граф Феотока, образовавшийся в Европейских Универси­тетах, потом вступивший в монашество, приглашенный в Рос­сию и произведенный в Архиепископа Астрахани. Он стоит не­сравненно выше всех наших церковных писателей русских, со­единяя в себе основательную ученость с духовным помазанием. Есть признаки, по которым догадываются, что тело его нетлен­но. Сама увидишь — как превосходна его книга, и потому какое имеет духовное достоинство Писатель. Ах! не хотелось бы мне ехать в шумный, интрижный Петербург, где доминирует сцени­ческое благочестие, ищущее произвести только эффект пред людьми, ищущими и довольствующимися только кратковремен­ным эффектом. Сценический эффект отвергается духовным уче­нием[380]. Для эффекта достаточно быть, почти непременно долж­но быть езуитом. Те, на которых подействовал эффект, или ско­ро ощущают уничтожение его, или же делаются фанатиками. Эффект, произведенный актерством, в сущности есть обман, плоды его не могут быть добрыми. — Не находя во мне эффекта, Петербургские долго устранялись от меня. Прежде всего начал являться плод в братии, а потом некоторые угнетаемые жестоки­ми скорбями нашли нужду в утешении не актерскими выходка­ми, а истинным духовным учением, и — сблизились со мною. Мало-помалу мое знакомство расширилось: составился круг, в котором господствует милая, искренная, образованная, веселая простота, чуждая всякой принужденности и церемонии. Если Бог приведет меня снова водвориться в Петербурге и Сергиевой Пус­тыне, то поехав туда, ты найдешь людей, которые встретят тебя с отверстыми объятиями; особливо вы сойдетесь с Баронессою Фридерикс, с которою у вас есть сходство и которая мне — пре­даннейший человек. — Общество же политическое собирается у меня редко, и его можно удобно избегнуть. — По моей болезнен­ности, по прекрасному климату, по уединению Бабаевской оби­тели — не надо бы лучше места для жительства моего; к тому же о. Игумен предобрый человек, и все братия, начиная с него, меня очень полюбили и пламенно желают, чтоб я здесь остался. Но в Петербурге любимых моих гораздо больше, — сильнее и разум­нее любят. Что Бог даст! Отдаюсь на Его волю.

Дата добавления: 2015-06-04