КАНДИНАЛЬ 15 страница. На закате Цема принесла Васильчикову еду: он не ел с утра, когда его накормили кукурузной кашей

На закате Цема принесла Васильчикову еду: он не ел с утра, когда его накормили кукурузной кашей. Пленник бросил совок, и, почувствовав слабость в коленях, опустился на землю. Цема ничего не стала говорить, осторожно поставила поднос с едой и фруктовым соком недалеко от него и удалилась.

Васильчиков запустил пальцы в котелок, не обращая внимания на то, что они были перепачканы навозом. Откуда-то издалека раздались призывные звуки и монотонное пение. Он догадался, что наступило время вечерней молитвы. На некотором расстоянии от него муж­чины собирались под раскидистым грабом. Князь Василий опустошил котелок с отварной кукурузой и мясом, выпил сок и растянулся прямо на зем­ле, не заботясь об одежде. Он не мог припомнить, когда еще еда доставляла ему столько удовольст­вия. Измученный, Васильчиков мгновенно заснул. Позже, когда совсем стемнело, к нему подошел мальчик-слуга и с опаской подергал за рукав. Князь вздрогнул и проснулся. Мальчик что-то пробормотал и дернул снова. Кряхтя при каждом движении, Васильчиков поднялся и последовал за своим провожатым в помещение для работников.

У него уже была, привычка засыпать под открытым небом. Это началось во время их со­вместного путешествия с Ивановым и Хашимом. Он должен был спать рядом с другими людьми, храпящими, сопящими, а то и пускающими газы во сне. Но то была просто экспедиция, где он был полноправным участником, мог защищаться и пользовался должным уважением своих спутни­ков. Здесь же ему кидали циновку в угол и никто не обращал на нею внимания.

Однако сильнее, чем тяжкий труд, сильнее, чем страх смерти, князя тяготили отверженность и бесправие. Порой ярость и негодование вскипа­ли в нем с такой силой, что он едва сдерживался, чтобы не сбросить Личину и не закричать во весь голос, требуя горячей воды, чистого белья и осо­бого помещения. Его прошлое, романтические грезы о Чечне были смыты волной гнева челове­ка, который перестал быть личностью и стал вещью, эти люди так сильно отличались он него. В них не было ничего от цивилизации, это просто какой-то рой насекомых. Васильчиков поглядел вокруг. Кроме него в комнате были еще семеро мужчин и подростков - все смуглые, узколицые. Они крепко спали,, и в лунном свете видны были шрамы на их теле, узловатые пальцы, черные провалы приоткрытых ртов. Такими они казались еще страшнее. Одежда их издавала тяжелый за­пах. У мальчишек слюна бежала изо рта. Какой-то старик, видно сильно простуженный, хрипло кашлял. Время от времени у кого-нибудь пробегала по телу судорога, как бывало у его охотничьих собак в усадьбе. Кстати, туда князь жаловал не слишком часто: очень уж раздражала его тупость тамошних крестьян- Эти люди вот так, день за днем, будут заниматься лошадьми, роясь в навозе, равнодушно жевать пищу, редко переговариваясь между собой и уж совсем не обладая способностью мыслить. Животное прозябание... и вот он сам теперь опустился до подобного существования.

Бежать было совершенно немыслимо. Они устроят охоту на него и подстрелят через не­сколько часов, если, конечно, дикие звери не растерзают еще раньше. Васильчиков решил ждать. Но что если Иванов не вернется за ним? Князь впал в глубокое уныние, не надеясь уже на то, что бывшие спутники появятся тут, чтобы спасти его. Жить здесь рабом было еще страшнее, чем умереть.

* * * * *

В то самое время, когда князь Василий ожи­дал неминуемой смерти, Иванов с Хашимом ос­тановились на ночлег в предгорьях и ломали го­лову над собственными бедами. Они довольно благополучно добрались до этого места, утром собирались определить путь на станицу. Но тут возникали некоторые трудности. Когда они уез­жали, было решено, что Иванову не следует брать с собой каких-либо отличительных знаков или документов на случай, если его тело или вещи попадут в руки противника. Ему сообщили лишь пароль для русских военных подразделений, если таковые встретятся на их пути. Он надеялся, что Им с Хашимом удастся благополучно въехать в станицу, не получив при этом пулю благодаря их йкзотическому маскараду.

- Может быть, Хашим, нам надо поискать где-нибудь казачий патруль, я объясню им, кто мы такие, и потом их офицер обеспечит нам надеж­ное сопровождение...

Эта беседа происходила в чаще леса недалеко от долины реки Сунжи. Два дня они почти ни­чего не ели, потеряли много сил и были неразговорчивы.

- У нас нет ружей, буркнул Хашим. Иванов закусил губу. Собственно, у них было

два кинжала да добрый кусок веревки, соединя­ющий их.

- Надо попробовать. Это наш единственный выход. Нужно известить Суворова о том, что шейх Мансур готовит новую лобовую атаку на Кизляр. Потом, там еще князь Васильчиков...

Хашим фыркнул. Он мало верил, что князь сможет выжить будучи заложником у чеченцев.

Они дали неделю, чтоб доставить оружие. Потом они его убьют.

Я помню, не забыл, - раздраженно ответил Иванов. - Мы должны сделать все, чтобы этого не случилось.

Им, можно сказать, повезло. В связи с подго­товкой крупного наступления на Кизляр всех дозорных чеченцы сняли с горных постов и пос­лали вниз, на равнину. Поэтому Иванову с Хашимом почти не грозила опасность нарваться на другой чеченский отряд. Но это означало, что им придется углубляться дальше в предгорья, прежде чем они встретят казачий разъезд.

Рано утром следующего дня двинулись по уз­кой тропе вниз и тут вдруг услышали характерные звуки - это двигалась колонна казачьих войск. Лошади тащили по камням полевую пушку. Этот звук не спутаешь ни с чем. Вскоре они разглядели и саму колонну, растянувшуюся по соседней тропе всего лишь за полверсты от них

Это не про нас, - мрачно сказал Хашим.

Перед ними должен быть дозорный отряд или разъезд, - уверенно заявил Иванов. Он луч­ше карачаевца знал военные правила. Обгоняя колонну, они примерно с час мчались вперед и вот, наконец, выехали на тропу, на которой вот-вот должны будут показаться дозорные. Они спрятались в кустах на обочине. Очень скоро и впрямь показались два всадника, направляющиеся в их сторону.

- Давай-ка попробуем, - сказал Иванов не очень уверенным голосом.

Как только всадники поравнялись с ними, они выскочили из кустов перед оторопевшими казаками. Хашиму удалось стащить с лошади того, что был ближе, и они оба покатились на землю. Карачаевец оказался наверху, занеся над «жертвой» свой внушительный кама. Второй казак сумел ускользнуть от Иванова, и теперь он разворачивался, выхватив ружье и готовясь стрелять.

- Не стреляй! - закричал по-русски Иванов. - Я - посланник императорской армии! Адъютант Иванов из штаба генерала Комарова!

Казак, совсем молодой и, видно, отчаянный, продолжал держать ружье наготове. Он видел, что у нападавших не было огнестрельного оружия.

- Хорошо придумано! Брось кинжал. Скажи своему кунаку, чтоб отпустил солдата. Я пристрелю вас обоих, если у него на шее будет хоть царапина!

- Если не поможешь нам, пойдешь под трибунал! У меня очень ценные сведения. Немед­ленно доставь меня к старшему офицеру.

Иванов стоял прямо и говорил уверенно. Гла­за его горели. Казак немного замялся, затем Выстрелил вверх.

- Стой, где стоишь, любезный. Сейчас под­ъедет патруль. Расскажешь им свои сказки.

Четыре человека замерли в молчании. Иванов с напряжением прислушивался, ожидая патруля.. Хашим взмок. Его положение личного слуги Комарова не могло служить надежной зашитой в этой ситуации, и он больше рисковал жизнью, ожидая опасности со стороны обеих воюющих сторон. Он невысоко ценил князя Василия, которого считал слабым и никчемным, и лишь подчиняясь воле своего хозяина - генерала Комарова, сопровождал его человека в этой поездке, но вот понятие о долге было у него весьма расплывчатым.

Издалека донесся ровный топот - приближался патруль. И тут откуда-то слева Иванов расслышал шум какого-то другого скачущего отряда, числом явно меньше казачьего, но двигавшегося быстрее. В панике он стал всматриваться в кусты по обе­им сторонам от дороги, ожидая увидеть второй патруль. Внезапно он понял, что происходит: чеченцы устроили засаду на колонну.

- Слезай! - заорал Иванов казаку, что возвы­шался над ним в седле с гордым видом, но град пуль заглушил его голос. Он был тут же поражен свинцом и упал навзничь, из фуди хлестала кровь. Бормоча молитвы, Хашим упал на Иванова, прикрывая его собой. Как только завеса пыли вокруг них сгустилась, он оттащил раненного адъютанта в канаву около дороги, сам лег сверху И затих. Патрульный рванулся вперед, чтобы поднять своего товарища, однако атакующие дей­ствовали весьма проворно. Как только казак вытянул вперед руку, два горца мелькнули перед ним и один молниеносным движением отсек ее. Следующий удар сабли пришелся по шее тому, кто лежал на земле. С глубокой раной он пова­лился назад и захрипел. Одна из пуль отрикошетила от скалы и заставила его замол­чать.

Еще один горец проехал мимо, заметив Хаши­ма, лежащего в канаве.

- Я возьму винтовки, ты бери лошадей! - крикнул он. Хашим был ошеломлен, но тут же сообразил, что его приняли за своего. Посмотрел на Иванова. Никаких надежд. Адъютант был уже мертв или находился при смерти. Карачаевец выбрался из канавы, схватил поводья казачьих лошадей и быстро ретировался.

* * * * *

Чудесен летний рассвет в горах... Ахмет поднялся еще час назад, едва посветлело небо, задолго до восхода солнца. Проверив надежность своей кольчуги и забив патронами газыри на черкеске, он принялся смотреть на "бледный золотистый диск.солнца, медленно встающий над высочайшим горным хребтом. Солнце не слепило, не испускало палящего зноя, а поднималось величественно, как огромный щит. По мере того, как свет его усиливался, менялись; цвета всего ландшафта долины - лугов, деревьев, окружающих построек. Его дом никогда еще не 'выглядел таким мирным, родным и дорогим, сто­ило за него сражаться, как сейчас. Его выхолен­ные лошади стояли в конюшне, дети Мурада крепко спали... Это был роковой день для Кизляра, день последний решительной схватки, день вели­кой мести, о которой так пламенно говорил шейх Майсур.

В дом стали проникать звуки, говорившие о том, что из соседних селений подъезжают мужчи­ны, собираются, готовясь к выступлению. Цема приветливо встретит их, подаст большие деревянные кружки с молоком, а потом проводит добрым напутствием. Ахмет вышел из дома в. поисках Мурада и наткнулся на собственную жену. Она улыбнулась ему своей нежной мудрой улыб­кой. У них уже было время попрощаться, и он лишь слегка коснулся пальцами полоски голубого шёлка, обмотанного вокруг шеи под бешметом. Цема вновь улыбнулась. Недавно она отрезала от: - Своего свадебного наряда две полоски ткани, что­бы сделать эти талисманы, которые должны принести удачу. Один из них Ахмет повязал себе на шею, второй же Мурад обещал передать ее брату перед отъездом.

Ахмет направился к конюшням, чтобы вывес­ти свою лошадь и проверить на месте ли залож­ник. Зайдя туда, он увидел, как тот числит его оседланную кобылу. Случайно глянув на его руки, Ахмет заметил, что все они были в кровоточащих ранах и ссадинах.

- Я уезжаю на время. Ты тут работай на совесть. Слушайся управляющего. Понял?

Заложник понял.

- Да! Да! пробормотал он, кивая головой. Потом Ахмет сделал неожиданную вещь: взял

руки Васильчикова и повернул юс ладонями вверх. Обе ладони были покрыты лопающимися багровыми волдырями. Секунду Ахмет помолчал, потом сказал что то одному из своих слуг. Он посмотрел князю Василию прямо в глаза с таким видом, будто по руке его прочитал разгадку ка­кой-то страшной тайны.

Князь Василий, конечно, догадался в чем дело. Ведь у него были нежные руки человека, который до згой недели никогда в жизни не занимался тяжелой работой. Польский дезертир не мог бы иметь таких рук. Единственное, что ему остава­лось, так это не отводить взгляда и, набравшись наглости, играть свою роль до конца.

Ахмет улыбнулся. Это была едва заметная улыбка, но нервы князя Василия были так напряжены, что он не сдержался и ухмыльнулся в ответ. Одному Богу известно, что может произойти с человеком, отправляющимся на смертельную схватку с могущественной Кубанс­кой армией ^Фельдмаршала Суворова. Что означа­ла эта мимолетная улыбка, которой обменялись враги, не имеющие возможности обменяться сло­вами? Именно сейчас, когда оба они, может вскоре встретят смерть?

Ахмет думал в сущности о том же самом, и именно плачевное положение этого заложника заставило его смягчиться.

Подошел слуга и подал Ахмету котелок с ка­кой-то неприятной на вид мазью. Ахмет размешал содержимое и обильно смазал каждую руку князя Василия, затем согнул пальцы над снадобьем и знаками пояснил, чтобы тот еще раз приложил его вместе с повязкой перед сном.

Васильчиков был так удручен событиями пос­ледних дней, что готов был разрыдаться. Такого с ним не случалось уже много лет. Ахмет ушел, а князь Василий присел под стенкой конюшни, с трудом сдерживая слезы боли, досады и какого-то странного ощущения собственной незначитель­ности, что было для него непривычным.

Добровольцы собирались возле загона для ско­та, сгорая от нетерпения выступить в поход на Кизляр. День возмездия наступил. Многие из мужчин еще не сняли повязки с ран, полученных у Каргинска. Было и немало видавших виды ветеранов былых сражений, которые уже не ду­мали вновь браться за оружие, однако, потеряв братьев или сыновей в недавней битве, решились на этот шаг.

Ахмет знал, что Мурада пригласили на сове­щание к мулле и Хамзету для уточнения послед­них деталей перед выступлением. Время шло, росло волнение среди людей. Ахмет посчитал присутствующих. Вышло сорок восемь человек, включая его самого и Мурада, который пока не появился.

Наконец, Мурад выехал из-за скалы, которая, как щитом, прикрывала вход в поселок. Он быстро приблизился к Ахмету, едва не наехав на него и низко нагнулся, чтобы сообщить, видимо, что-то важное. Сзади на почтительном расстоянии сле­довали три чеченца из деревни, где жил мулла, среди них был Эльдар.

- Плохие новости. Мне надо поговорить с людь­ми.., - выдохнул Мурад.

Он повернулся к толпе, притихшей в ожида­нии:

- Я только что от муллы. Два наиба приехали с поручением от Имама Мансура, чтобы сопровождать отряд из нашей деревни. Произош­ли изменения, они касаются всех нас. Отряд Хамзета пойдет вместе с основными силами Имама на Кизляр. Все уже согласились с этим реше­нием.

Цема от неожиданности выпустила из рук боль­шой кувшин молока, и он разбился, ударившись о камень. Белое пятно стало расползаться по изумрудной луговой траве.

Мужчины начали бурно обсуждать это извес­тие, ведь все они считали, что должны будут действовать как самостоятельный, хотя и вспомо­гательный отряд.

Между тем Мурад продолжал твердым голо­сом:

- Мулла предлагает каждому из вас сделать выбор: идти с Хамзетом на Кизляр или присоединиться ко мне с Ахметом и участвовать в налетах отдельно.

Затем он указал на трех почтенного возраста мужчин, приехавших вместе с ним:

- Эти люди прибыли, чтобы узнать о вашем решении. Вы - свободный народ и беззаветно преданы родине, в этом никто не усомнится, какой бы выбор вы ни сделали,

Ахмет был потрясен. Он не выдержит повторения резни под Каргинском. Нагнулся, сделав вид, что поправляет снаряжение. Сейчас бы он не смог подойти к Цеме и утешить ее, так как был не в силах скрыть свои истинные чувст­ва, а ему не хотелось, чтобы она испытывала такую же боль. Ахмет видел, как она поспешно ушла в дом и затворила за собой дверь - чтобы ничего больше не слышать.

Ати, самый старший в группе, оглядел окружающих:

- Ты водил нас во многие походы, Мурад. Мы полностью доверяем тебе и желаем остаться в твоем отряде. Я говорю от имени всех, кто здесь есть. Прав я или нет?

Воины дружно выразили согласие. Эльдар и его спутники кивнули в знак того, что поняли их выбор.

- Да поможет вам Аллах, братья! – громко воскликнул Эльдар своим зычным голосом. -Удачного дня тебе, Ахмет с Кубани, и тебе, Хапца!

Всадники развернулись и помчались назад, что­бы сообщить мулле о принятом решении,

Ахмет все смотрел им вслед.

- Что там произошло? Почему все измени­лось? - спросил он у Мурада.

Мурад сокрушенно покачал головой:

- Приехали эти наибы со специальным посла­нием от шейха - и мулла не устоял. Я знаю, что он согласился неохотно... Правильно ли мы пос­тупаем вообще? Может быть, следует присоединился к Хамзету?

Ахмет на этот раз был тверд:

- Ну уж нет! Я уверен, что мы все правильно делаем! Не надо ни в чем себя винить, и другие не обвинят тебя, что бы не случилось. Мы дали людям возможность свободного выбора. Большего Мы не могли сделать! Сами по себе мы перебьем казаков не меньше, а, может, и больше... Нечего терять время, пора выступать.

Ахмет не оглянулся даже на свой дом. Он звал, что дверь его не откроется, пока поселок не опустеет. Лишь после этого Цема выйдет и воз­ьмется за свою будничную домашнюю работу, будто это самый обычный день, будто вовсе не ее муж и брат только что уехали на кровавую сечу:

За всем происходящим Васильчиков наблюдал из конюший. Он не мог уловить подробностей, Однако понял, что готовится крупный поход на Кизляр. Всю прошлую неделю он внимательно прислушивался к тому, о чем болтали между собой другие работники, и, благодаря своей способности к языкам, уразумел, что у Ахмета с Мурадом есть какой-то свой план. Но он так и не мо понять, какой именно.

Князь допускал, что это будет толковый, прдуманкыи план. Оба они были людьми неглу­пыми и отважными. Чувство растерянности и страха постепенно покидало князя Василия. К нему хорошо относились, недурно кормили, если он хорошо работал. В то утро Васильчиков ви­дел, как люди вставали на колени возле лошадей и молились. Он был восхищен такой самоотверженностью и решимостью защищать свою землю, не щадя живота своего... Потом они вско­чили в седла и помчались прочь. Выглядело это великолепно. Впереди скакал Ахмет, и на шее у него развевалась полоска голубого шелка. Кто-то издал громкий боевой клич, и князя Василия будто молнией пронзило. Его нервы были натянуты, как струна. До сих пор ни что еще не впечатляло его так сильно. Он испытывал зависть к этим людям, стоящим на грани жизни и смерти, но готовым отдать жизнь за свободу.

Слуги и жены воинов дружно махали вслед удаляющемуся отряду, пока он не скрылся из глаз.

Дверь дома Ахмета открылась, и Василий уви­дел, как вышла Цема. Она направилась к тому месту, где разбился кувшин с молоком. Подошла, остановилась, намереваясь, видимо, собрать черенки. И тут вдруг Цема заплакала. Василий почувствовал, как что-то шевельнулось внутри. На него произвели сильное впечатление выдержка и сдержанность этой горянки, ее умение скрывать свои чувства. И еще князь жалел эту женщину. Раньше он бы не поверил, что способен на такое.

* * * * *

О генерале Комарове могли болтать разное, но вряд ли кто-нибудь посмел бы отрицать его спо­собность мыслить быстро и здраво. Если бы не его предприимчивость, полковнику Пьери не уда­лось бы столь тщательно подготовиться к обороне Кизляра. Пьери вынужден был признать, что Комаров весьма тонко разбирается в политике и чувствует себя как рыба в воде в предложенных обстоятельствах - не то что его начальство. Ука­зания ему шли прямо от фельдмаршала Суворова, однако он знал, что все эти решения приняты не без влияния Комарова. Он также хорошо знал о причинах по которым Суворов, давал ему шанс продвинуться по службе. Не единожды Пьери горько пожалел о своих неосторожных репликах в адрес Суворова, которые он позволял себе ког­да-то в Астраханском гарнизоне, но он был приятно удивлен отсутствием у Суворова злобной мстительности сейчас, когда тот принял командо­вание. Пьери дали не одну, а две возможности искупить грехи. На этот раз шейх Maнсур не ускользнет от него. Конечно, нелепо слать доне­сения Суворову в Екатеринодар, а не Комарову, находящемуся непосредственно на Линии, однако Пьери еще докажет свою благодарность Александру Васильевичу, когда захватит, наконец, неистово­го Мансура живым или мертвым. Пьери надеял­ся, что это поможет получить генерал-бригадира, а то, гляди, и место Комарова.

Пьери, проехав верхом вдоль оборонительных сооружений Кизляра, придирчиво следя за ходом подготовительных работ, - за них он лично отве­чал. Пушки на равном расстоянии устанавливали вдоль крепостных стен, и при каждой состоял наряд бомбардиров. Самые умелые артилеристы находились впереди, возле бойниц, за ними сто­яли сменные и заряжающие. Полковник тщатель­но осмотрел арсенал и решил, что боеприпасов вполне хватит на день активного боя. Вечером же, полагал он, кавалерия сможет успешно вы­полнить свою задачу - смести с равнины всех оставшихся там противников, у которых достанет еще глупости сопротивляться. Специальный каза­чий отряд должен будет окружить шейха и отрезать ему все пути к отступлению. План вы­глядел весьма привлекательно.

Физически полковник Пьери не выглядел столь внушительно, как генерал Комаров. Где-то в дебрях его незнатного и потому мало изученного рода маячил итальянец, женившийся на русской. В результате Пьери унаследовал довольно субтильное телосложение южанина, черные горящие глаза и болтливый язык. Время шло. Недолго отсидев в Астраханском гарнизоне в компании Суворова, он вдруг сделал блистательную карьеру. Над ним уже не подшучивали: Пьери откровенно выражал свою ненависть: к французам особенно, а заодно и ко всем без разбору нациям, проживающим к югу, западу или востоку от русских границ. Это был классический пример того, как человек старается стать своим на чужой земле, яростно защищая ее обычаи и интересы. И вот настал его звездный час. Еще один шаг - и в высших военных кругах он получит заслужен­ное признание. Битва при Кизляре сделает ему имя.

К заветной цели Пьери шел напролом, не останавливаясь ни перед чем. Неистовое честолюбие утраивало его энергию, Кизляр - это только начало. Кавказская кампания открывала широкие просторы для личного выдвижения. Он ехал вдоль
укреплении, томясь от внутреннего напряжения, словно зверь в клетке. Кровь так и бурлила в жилах, а ум обострился, как это случается в критические моменты жизни. Белоснежной перчаткой Пьери провел по своим черным шелко внетым усам: он знал, что его вряд ли считают красавцем, однако старался выглядеть всегда безупречно аккуратным и подтянутым офицером. Тем не менее, он был щеголем более в собственном воображении, чем в реальности.

Все пребывающие подразделения Пьери заводил внутрь кизлярских укреплений, тем самым заставляя горцев как можно ближе подходит к крепости. Это было непростым делом. Все уже прибыли, кроме отряда черноморских казаков, от которых не было никаких вестей. Это очень тревожило Пьери. До этого они располагались лагерем на окраине Каргинских лесов. «Какого черта они задерживаются? - сердито буркнул он, направляясь к северной крепостной стене.

Отсюда было видно, как внизу, на улицах города-крепости, бессмысленно толкутся эти веч но мешающие обыватели. Они были напуганы и осыпали проклятьями горцев, крупные силы которых уже скопились на равнине перед Каргинском, и их можно было различить даже издалека. Пьери презирал местных горожан. И то сказать: в мирное время все они с охотно якша­лись с горцами, но как только надвинулась тень войны, с такой же охотой примчались к русским искать защиты.

Пьери собрал офицеров в штабе для послед­них распоряжений накануне баталии. Трудно было предположить, когда горцы могут начать атако­вать.

- Сначала пусть артиллеристы поработают. Я не допущу никаких нарушений нашего плана, -говорил Пьери. - Затем пустим густо кавалерию, она и докончит дело. Есть ли в крепостных сте­нах слабые места?

Отозвался один из старших офицеров:

- Южная стена слишком тонка, Ваше превосходительство. Если чеченцы атакуют нас с двух сторон, я бы посоветовал выдвинуть туда шестую казачью роту.

Пьери одобрительно кивнул. Однако капитан, высказавший свое мнение в двух словах, был явно намерен продолжать. Пьери принадлежал к тому типу командиров, которые поощряют ини­циативу своих подчиненных, умеют разжечь в них честолюбие. Он знал, когда нужно управлять самому, а когда передавать бразды другому. Его уважали, боялись, и, следовательно, он держался несколько особняком.

-'Что еще? Продолжайте, капитан.

- Еще одно соображение. Каргинскому отряду может не хватить времени для полного отхода без поддержки. Может быть, следует послать кавалерийскую группу для прикрытия?

Полковник Пьери на секунду задумался, его глаза потемнели, он весь погрузился в размышления. Главным в поступивших от Суворова секретных данных было известие о том, что шейх собирается лично стоять во главе атакующих сил.

- Нет, думаю, не стоит, - заключил он. - Я не хочу, чтобы кавалерия в начале боя отходила слишком далеко. Пусть каждая лошадь будет и крепости наготове, чтобы вовремя окружить шей­ха. На этот раз он не должен ускользнуть.

Прекрасно, Ваше превосходительство, -удовлетворенно отозвался капитан.

В этот момент где-то" совсем рядом заиграл горн, его сильный и ясный звук наполнил штаб­ную комнату. У каждого офицера кровь вскипала от этого звука: птица-слава бросала им свой клич.

Пьери начал энергично отдавать приказы, его голос звенел, как новый клинок:

- Укрепите южную стену. Наши пушки смотрят на восток, перетащите две из них на южную сторону. Проследите лично.

Офицеры начали расходиться. Снаружи, на сту­пеньках, ведущих к бойницам в стенах крепости, сидел на корточках карачаевец Хашим и наблю­дал за солдатами, бегущими к своим боевым позициям. Он размышлял о неугомонных чечен­цах, захвативших князя Васильчикова как за­ложника в обмен на ружья. Однако имей чечен­цы хоть тысячу заложников и тысячу ружей, им не устоять против пушечных залпов, которые обрушатся вскоре с кизлярских стен на глупые головы непокорных. И он тоже внес свою лепту, хоть и малую в дело разгрома горцев, беспокоясь, разумеется, в первую очередь о себе.

Непросто понять Аллаха. Не зря священники говорят: не спрашивай у Него о воле Его…

* * * * *

Юный доброволец Лич старательно полз вперед на животе, чтобы посмотреть, что там их ждет. Он аж вспотел от напряжения и чувства ответ­ственности за порученное дело. Он убежал из деревни и присоединился к группе Мурада. Хотя Куэр и не разрешил ему участвовать в бое, Мурад позволил мальчишке остаться и назначил лазут­чиком - разведывать позиции казаков в лесу.

Мурад с Ахметом повели свой отряд в Каргинский лес и принялись за поиски лагерей противника. Без сомнения, там, за лесом, на равнине перед Кизляром, уже начался бой. Даже на расстоянии в несколько верст от крепости чувствовались верные признаки сражения: в небе не было ни одной птицы, и весь лес примолк, будто затаился.

Мурад и его люди, укрывшись, за холмом, с нетерпением ждали возвращения Лича. Иногда доносились глухие раскаты далекой канонады и многих стало одолевать чувство вины - почему они не на поле битвы.

Что-то долго его нет, - озабоченно произнес Ахмет. Мурад посмотрел на товарища с не мень­шей обеспокоенностью. Видимо, не нужно было посылать мальчишку одного.

Подождем еще немного и отправим двух человек следом.

Не успел он договорить, как откуда ни воз­ьмись появился запыхавшийся Лич, прокравшийся с ловкостью лисицы- Рукой он показывал в направлении дальнего конца леса.

- Они все там, на открытом месте! Вроде бы собираются передвинуть лагерь, или, может быть, отправляют куда-то отряд.

Мурад с сомнением выслушал его слова. Лич был, конечно, смышлен, но еще так юн.

- Объясни точнее. Они уже на конях? Готовы к походу?

Лич набрал побольше воздуха, собираясь с мыс­лями.

- Нет. Они бегают, собирают поклажу... По­возки уже готовы. Запрягают, седлают лошадей.

Мурад одобрительно кивнул:

- Молодец, парень.

- Подходящее время для атаки, - сказал Ах­мет. - Как думаешь, Мурад?

Тот согласился.

- По коням!

Он обратился к отряду с краткой речью:

- Мы совершим быстрый набег на лагерь. Ру­бите казаков, которых достанете саблей. Прочешем лагерь насквозь - и сразу уходим в лес. Никаких остановок, никаких задержек! У нас одна задача - внести смятение в их ряды, сорвать планы. Они не ждут нас, поэтому мы должны налететь быстро и быстро исчезнуть, чтоб они не успели зарядить ружья. Ясно?. Никакой стрельбы, только сабли.

Мурад повернулся к Личу:

- Оставайся здесь. Куэр не разрешил брать тебя в бой, он очень рассердится, если узнает, что ты убежал с нами. Мы должны вернуть тебя домой целым и невредимым. Слышишь меня?

Лич кивнул. Ему хватило и того, что разрешили разок пошпионить. Сердце еще бешено стучало и колени подгибались от слабости.

. Чеченцы двинулись в путь молча. Лошади пофыркивали, осторожно ступая по склону. По мере приближения к лагерю они сами ускоряли шаг без напоминания шпорами, спешили, предчувствуя близкую схватку. Мурад уже отчет­ливо видел внизу лагерь противника. Описания Лнча были абсолютно точны. Это будет стремительный и яростный налет. Чеченцы вы­хватили сабли и, как лавина, обрушились на русских со склона холма. Казаки были захвачены врасплох, единственное, что они успели расслышать, это нарастающий гул от топота мно­жества неподкованных горских лошадей.

Сидя в чаще леса, Лич не слышал грохота боя. Он вовсю напрягал слух, но лагерь был слишком далеко. Стояла мертвая тишина, но он знал, что эту тишину запомнит на всю жизнь.. Воображение рисовало ему ужасные сцены смерти, но Лич понимал, что налет был успешен, так как не донеслось ни одного выстрела. Эта тишина означала, что дрались на саблях: чеченцы.пронеслись по лагерю, рубя всех на своем пути. Лич сидел спокойно, ожидая, когда его соплемен­ники, обагренные кровью врагов, вернутся на взмыленных лошадях.

Дата добавления: 2015-06-04