КАНДИНАЛЬ 3 страница. - Хорошее желание. А ты, Аслан?

- Хорошее желание. А ты, Аслан?

- Я пожелал бы верных ратников. Мужчина без надежных друзей - не мужчина. И еще я

хотел бы свободы.

- И это хорошо. Но никто из вас не поведал о желаниях худых. Получалось, что от них требуют полностью раскрыть душу. Казбек стыдливо опустил голову:

- Хотел бы получить достаточно мужества, что­бы уничтожить гяуров. Хотел бы, чтоб их Бог оказался бессильным.

- А ты, Аслан?

- Хотел бы смерти Казбека, чтобы я сам был лучшим воином. Сейчас он лучший, - выпалил Аслан с горестным надрывом в голосе.

Казбеку показалось, что сердце его останови­лось от ужаса, однако Темирока выглядел вполне бесстрастно и, казалось, вновь сосредоточился на песне. Мальчики сидели молча, не смея взглянуть друг на друга. Как больно было одному из них узнать о бездне черной зависти, зияющей в душе его почти кровного брата.

Темный профиль учителя отчетливо выделялся на фоне огней:

- Хорошо сказал Аслан. Эта честность далась тебе нелегко. Запомни: не бойся войны, но опа­сайся ее, ибо это пора, когда жнут щедрый уро­жай обмана. Вам нечего бояться друг друга, если ваши сердца будут открыты всегда так же, как теперь. Возьми эту руку, Казбек. Оцени ту лю­бовь к тебе, что так мучит Аслана. Он любит тебя больше, чем любой другой, и однажды его преданность сможет утроить твои силы.

Юноши пожали друг другу руки, хотя каждый понял, что с этого дня аталик станет обдумывать, когда отправить их домой. Дальше каждый пой­дет своей дорогой. Потом они долго всматрива­лись в лица друг друга, стараясь навсегда запе­чатлеть в памяти дорогие черты. Казбек понял, что никого он не любил так, как Аслана, и что никогда уже душе его не пройти такой школы честности, чести и отваги, как в эти годы, про­веденные у аталика.

* * * * *

Казбек вернулся домой, когда ему исполни­лось семнадцать. Это был необычно долгий срок пребывания у аталика. Все считали, что причина этого их совместное обучение с ханским наслед­ником Асланом. По-видимому, Темирока решил сделать из него грозного воина, прежде чем воз­вратить соплеменникам.

Внешне Казбек походил на Цему: такие же серо-голубые глаза и прямые брови, высокий просторный лоб, придающий лицу открытое и чистое выражение, твердая линия подбородка и красивый рот. У него был облик прирожденного вождя - настоящий первенец адыгского уорка.

Возвращение Казбека было отмечено соответ­ствующими подобному случаю церемониями -музыкой, танцами, обильными застольями для почтенных старцев. К своей огромной радости Казбек обнаружил, что вовсе не так уж и трудно привыкать к новой жизни. Темирока хорошо сделал свое дело: Казбек был послушен, терпелив й, как никто иной, почтительно относился к стар­шим.

Отец Казбека, Ахмет, был по-прежнему кре­пок и деятелен. Ему было под сорок. Но однаж­ды Казбек заметил первые седые волоски на вис­ках отца, и это поразило его. Отец начал стареть! Первая седина - это значит, что скоро уже ему не видать черных, как эбеновое дерево, длинных кудрей, которые снились Казбеку все эти годы: отец подходит к лошади, наклоняет голову, лю­буется ею, треплет по холке и шепчет что-то

ободряющее.

За это время табун значительно вырос. Анвара и Азамата не было дома, они тоже находились у аталиков, поэтому Казбеку пришлось сразу брать­ся за домашнюю работу, помогать отцу по хозяй­ству. Он старался вовсю, чтобы отцу понрави­лось, как он работает, хотя и не ожидал услы­шать, да и не услышал ни слова похвалы.

Его мать Цема совсем не изменилась, и это очень нравилось Казбеку. У нее, по крайней мере, не было седых волос, и сохранилось все то же открытое, располагающее к себе выражение лица. Глаза ее светились радостью, когда она смотрела на сына. Однако теперь Казбек любил ее по-другому.

Сначала Цема была уязвлена этим: сын никогда не целовал ее, не заходил к ней в комнату и не присаживался, чтобы обнять. Однажды она спро­сила Ахмета, почему сын так ведет себя:

- Неужели ему не радостно быть с нами? Не­ужели он теперь стал таким суровым воином, что ему уже вовсе безразлична собственная мать?

Ахмету было трудно ответить на этот вопрос.

- Просто его чувства спрятаны очень глубоко. Жизнь у аталика нелегка, - добавил он как можно осторожнее.

Цема быстро отреагировала:

- Да, Медина говорила мне. Они там проходят всякие испытания, верно?

Ахмет кивнул:

- Верно. Наш Намис требует, чтобы мужчина умел управлять своими чувствами. Казбек не может пока открыто выражать чувства любви, привязанности. Должно пройти какое-то время, прежде чем это случится, если, конечно, это вообще произойдет. Он слишком закален, Цема. Ты должна это понять.

Цема наклонила голову пониже, чтобы спря­тать слезы. Однако в своих суждениях о сыне Ахмет не был совершенно прав. Жизнь у Темироки изменила душу Казбека, но не настолько, как казалось отцу и матери. Да, Казбек стал бесстрашным воином, но Темирока вложил в сердце Казбека духовный кодекс благородного кабардинца. Теперь ему не хватало аскетизма и отрешенности от мирской суеты, как это было там, в горах. Молитвы поддерживали его в те минуты, когда одиночество казалось невыноси­мым, а теперь, здесь, среди родных и друзей, Казбек почувствовал, что ему чего-то мучительно не хватает. Тишина, моменты умиротворения и медитации питали его душу живительным поко­ем, когда он жил среди дикого леса. А сейчас, попав в иные обстоятельства, он страдал от того, что в его внутренний мир вторглось что-то чужое и непривычное, какие-то новые обязанности и заботы.

От него ждали теперь, что он начнет подыс­кивать себе невесту. Однако Казбеку, юноше слиш­ком возвышенному, не нравился пока никто. В своем недавнем уединении он частенько тосковал, мечтая о женском обществе, однако действитель­ность разочаровывала его: девушки, щебечущими стайками, собирающиеся у колодца или у купаль­ни, не вызывали в. нем особых чувств.

Постепенно Ахмет понял, в чем дело. Раз­мышляя об этом, он улыбался, вспоминая со­бственную неуклюжесть в сердечных делах, тот страшный груз изолированности от мира, что ему пришлось вынести во время своего переезда из Кубани в Чечню. Но Ахмет не сомневался, что однажды Казбек встретит прекрасную девушку, которая сумеет подобрать ключ к сокровищнице нежности, которая, несомненно, таится где-то в глубинах его души.

* * * * *

Жизнь во владениях князя Хапца текла спо­койно и гладко. Князь мудро управлял своим народом, будучи всегда в курсе того, что проис­ходит у русских. Потемкин покинул Кавказ и умер в 1791 году во время переговоров о мире между Турцией и Россией. Его ненаглядная им­ператрица Екатерина,- понесшая такую утрату, ненамного пережила его. Потом на троне ненадо­лго оказался ее сын Павел, а затем на 25 лет воцарился Александр I, его сын. Это был период относительного спокойствия: на Кавказ приезжа­ли разные главнокомандующие, но никто из них не был так грозен, как Потемкин. Кого там толь­ко не перебывало за это время! Например, Цицианов, грузинский ренегат, но хороший администратор; Глазенап, его заместитель, унаследо­вавший его пост, однако обладавший куда более скромными способностями; Гудович, престарелый взбалмошный самодур; и, наконец, Ртищев, чело­век весьма неплохой, которому, однако, не хва­тало энергичности, в этом он здорово уступал горцам.

В период правления Цицианова, тот своими указами спровоцировал кабардинцев на восста­ние, при подавлении которого несколько кабар­динских деревень были сожжены дотла. Мир вернулся на кабардинскую землю в 1811 году, когда горцы направили в Санкт-Петербург свою депутацию, и царь в результате переговоров со­гласился признать привилегии кабардинцев, даро­ванные им в 1771 году Екатериной II. Таким образом, дипломатические усилия имели успех, и спокойствие восстановилось в княжестве Хапца.

Вскоре до кабардинских князей дошли слухи, что в Европе воцарился некий могущественный генерал - Наполеон, и это заставило Россию от­тянуть к западным границам основные силы своей армии. Наступило временное затишье, и кабар­динцы вздохнули с облегчением. Все текло благо­получно, но однажды весенним днем 1811 года их посетила лихорадка. Сыновьям Ахмета в ту пору было уже за двадцать, а Джафар - сын Мурада был женат и жил самостоятельно.

Первым слег Казбек. В тот день он с Анваром помогал Ахмету в конюшнях и вдруг почувство­вал головокружение, да такое, что ему пришлось присесть на охапку сена.

Ну, что с тобой такое? - раздраженно спро­сил отец: у них было по горло работы. Эта зима выдалась особенно сурово, и запас кормов для скота был почти на исходе.

- Нездоровится мне.

За Казбеком не водилось привычки притво­ряться. Ахмет внимательно посмотрел на него:

- Дай-ка взгляну.

Тыльной стороной ладони он вытер пот со лба и приложил руку к голове сына. Казбек был, конечно, разгорячен работой, но все равно ощу­щался жар!

- Поехали домой, тебе надо лечь. Мать при­готовит лекарство.

Ахмет сел на лошадь, Казбек пристроился сза­ди. Ехали медленно, с большими предосторожнос­тями.

Несколько месяцев назад к Ахмету приезжал один торговец лошадьми, посмотреть его годова­лых жеребят. Он был имеретином по националь­ности, часто объезжал деревни, разбросанные по Тереку. Его соплеменники жили высоко в горах к западу от Чечни. Торговец рассказал, что не­сколько недель назад был в Кизляре, где закупал зерно. С самого начала ему не хотелось ехать туда, однако пришлось решиться на это - у селян -в горных деревушках уже совершенно не оста­лось хлеба.

Он рассказал Ахмету, как обстоят в Кизляре дела. Этот городок-крепость, дополнительно ук­репленный после нападений шейха Мансура, бур­но разрастался. В девяностых годах прошлого века Потёмкин издал указ, по которому несколько крепостей на Линии должны получить статус городов, среди них были Кизляр, Моздок, Екатеринодар. Туда устремилось огромное количество казаков - переселенцев со своими семьями, и вскоре под защитой грозных стен выросли посто­ялые дворы, торговые дома, лавки и прочие спут­ники процветания. К началу 19 века эти бывшие казацкие форпосты превратились в крупные цен­тры, одно существование которых как бы приуча­ло местное население к мысли, что русские здесь вовсе не гости и даже не захватчики, а неотъемлемая часть Кавказа.

- По роду ремесла я решил посмотреть на распродажу лошадей, - рассказывал имеретин, -
и вот, проезжая по главной площади, я стал свидетелем ужасной картины. У ворот гарнизона часовые грубо преграждали путь в город какому-то тщедушному на вид человеку. Казаки выталкивали его прикладами ружей. У этого человека был с собой мешок лука, он выронил его, и лук вывалился прямо в грязь. Лук-то этот, по правде сказать, был не слишком хорош на вид - видимо из прошлогодних запасов - но это же не повод бить человека!

Ахмет разделил его негодование, хотя для него в поведении солдат на Линии не было ничего удивительного. Между тем торговец продолжал:

- Человек этот ползал в грязи, собирая свой товар, но был так немощен, что ему это удавалось с трудом. Больше всего меня" поразило то, что никто не помог ему.

Ахмет удивился:

- Что ты имеешь в виду? Люди не осмелива­лись помочь?

- Я и говорю: это встревожило меня. Люди сновали там со всех сторон, а этот бедняга, тяжело охая, выковыривал лук из грязи. А потом я увидел его руки и понял, в чем дело.., - име­ретин выдержал многозначительную паузу.

- Ну и что же было у него с руками? - спро­сил Ахмет больше из вежливости.

- Чума! Его руки были покрыты ужасными черными язвами, а рот запекся кровью. Страшная картина. Потом я услышал, о чем шепчутся вокруг и мне стало страшно. Ходят слухи, что уже много народа поражено этой болезнью. Она идет из Астрахани и достигла уже гарнизонов на Линии. Упаси Аллах, чтоб зараза проникла даль­ше. Мне все равно, сколько казаков вымрет от нее, быть может, Кизляр станет их общей моги­лой, но я, по крайней мере, надеюсь, что она не перекинется на этот берег реки!

Он схватил Ахмета за руку, и тот, при всей своей сдержанности и воспитанности, не мог не вздрогнуть при этом прикосновении - так велик был его страх перед этой болезнью.

- Чума! Еще в детстве, на Кубани, возле тех мест, где с болот полз тлетворный туман, порожденный нездоровы­ми испарениями, он слышал рассказы о болезни, что распространяется, как лесной пожар, и пора­жает целые деревни.

- Ты так хорошо разбираешься в зверях и травах... и вообще. Что ты думаешь об этом, Ахмет с Кубани? Как уберечься от заразы? Меня ждут торговые дела, но я не решаюсь ехать.

- Будь осторожней, когда ешь и пьешь. В толпе прикрывай рот и нос куском ткани, пропи­танной уксусом. Это не даст проникнуть пыли в рот и ноздри, а с ней - и самой заразе. Это все, что я могу посоветовать...

- Спасибо, Ахмет с Кубани. Благодарю тебя за совет и надеюсь, что все это минует нас...

Вскоре гость ушел, но его рассказ запомнился Ахмету. Теперь же, несколько месяцев спустя, везя заболевшего Казбека домой, он не на шутку встревожился. Уже долгое время их жизнь здесь текла вполне благополучно, без потрясений, на­верное, слишком долго. В последнее время, поль­зуясь тем, что гяуры были менее воинственны, горцы предприняли несколько походов вглубь занятой русскими территории - их целью были не сами крепости, а то, что находилось между ними. Они стремились ослабить русских, используя так­тику двойного кольца: воины из Чечни - с одной стороны, кабардинцы - с другой. В это же время грузины брали на себя задачу блокировать рус­ские войска, возвращающиеся из Грузии. Эта тактика принесла свои плоды, Ахмет не мог при­помнить столь успешных операций против рус­ских в те времена, когда ему было чуть за двад­цать. Эпидемия может расстроить эти хорошо налаженные действия.

Груз пережитого тяжелым бременем лежал на душе Ахмета. Конечно, они немало "вынесла., но Ахмет был философом по натуре и сознавал, что не ему судить о тяжести отпущенных на их зем­лю испытаний, о пределе своих сил и возможнос­тей. Каждому человеку предназначено столько, сколько он должен вынести, ни больше, ни мень­ше. Он прошептал, затаив дыхание:

- Господи, если суждено быть беде, пусть до­бычей страшной болезни стану я, а не мой сын.

Было у него и еще одно, страшное желание, которое не решался произнести даже его тайный, внутренний голос. Ахмет не мог избавиться от греющей надежды, что мор будет выкашивать русских, а не адыгов. В этом имеретин, кажется, прав. Из местных крестьян заболевали только те, что общались с русскими. Ни из предгорий, ни из долин не поступало вестей о какой-либо эпиде­мии.

Ахмет не мог решить, стоит ли рассказывать кому-нибудь еще о своем разговоре с имеретином. У Цемы было полно дел с работниками и в саду, не считая забот о муже и сыновьях. Все сыновья были снова дома, рядом с ней, причем по тради­ции младшие сыновья не могли подыскивать себе невест, пока не женится старший, Казбек. Цема любила детей самозабвенно, и Ахмет решил сде­лать все возможное, чтобы ничем ее не огорчать. Возможно, ему следует поговорить с Мурадом, но ведь он тоже отец, и Ахмету не хотелось трево­жить его без серьезных на то оснований.

С немалыми усилиями он уложил Казбека в постель: сгибаясь над лежащим навзничь в лихо­радке сыном, он почувствовал, как «стреляет» в пояснице. Ему больно было видеть красивое силь­ное тело Казбека столь вялым и беспомощным.

Ахмет прошел на женскую половину.

- Думаю, Казбек перегрелся на солнце.- про­изнес он как можно более спокойным голосом. -А, может, что-нибудь съел за обедом. Ох, я всег­да говорю этой молодежи, что надо знать меру за столом. Так они совсем растолстеют, Цема! - Ахмет улыбнулся и ласково провел ладонью по щеке жены.

Много дней он ничего больше не говорил ей, но сам часто проверял состояние Казбека и с тревогой ожидал, не появятся ли страшные при­знаки. Состояние Казбека ухудшалось. Под мышками у него образовались опухоли с куриное яйцо, и он начал часто бредить. В спине, руках и ногах все время чувствовалась боль, сводившая его с ума. Он очень страдал, когда кто-нибудь входил в комнату и зажигал свет - это было, как удар кинжалом по глазам. Ахмет делал все, что было возможно в этих условиях: прокалывал опухоли, делал припарки и прикладывал к спине снадобья для снижения жара. Однако бред не прекращал­ся. Поначалу служанки вместе с Цемой собира­лись у ложа Казбека, пели и хлопали в ладоши в надежде отогнать злых духов. Но, судя по всему, их песни не помогали больному, он лишь припод­нимал голову и громко стонал. Наконец Ахмет выпроводил их из комнаты. Цема не хотела ухо­дить и плакала, ибо женщина-горянка была твер­до убеждена, что злые духи проникнут в комнату сразу же, как только Казбек останется один.

- Ему только хуже от этого, - сказал Ахмет.

- Лучше оставить его в покое, так он быстрее наберется сил...

Про себя Ахмет думал, что, чем меньше наро­ду там будет, тем лучше, и вместе с тем ему не хотелось зря паниковать. Тем более, что для беспокойства еще не было серьезных причин: черные пятна не появлялись на теле сына, и в деревне больше никто не заболел.

Зашел проведать больного Мурад.

- Как дела, Ахмет? Казбек что-нибудь ел? Ахмет вздрогнул.

- Ничего за последние дни. Я тебе кое-что расскажу.

- Знаешь, Мурад, я крайне встревожен.

Мурад казался мрачным.

- Тебе тоже рассказывали? Про Кизляр?

- Так ты знаешь!

Да. Несколько казачьих станиц охвачены болезнью. Уже несколько месяцев.

- Может быть, это возмездие. Говорят, виде­ли, как падучая звезда пролетела над Тереком. Не знаю, веришь ли ты в такие вещи...

- Трудно судить. Я знаю лишь одно: болезнь не различает друзей и врагов, богатых и бедных. Ей все равно, голоден человек или сыт, молод или стар. Так мне говорили.

- Слухи, домыслы! Единственное, что нам ос­тается, это ждать.

- Ты не надеешься на лекарства? - удивился Мурад.

- Все, что я делал для Казбека, толку не принесло. Его болезнь мне неизвестна.

- Ладно, завтра еще зайду. Ахмет покачал головой:

- Думаю, лучше не стоит.

Мурад ничего не ответил, но про себя оценил заботу друга о его здоровье. Домой он отправился с тяжелым сердцем, сознавая, что ничем не мо­жет помочь, вынужден лишь удалиться и ждать.

Через десять дней состояние Казбека вдруг перестало ухудшаться, однако не было и улучше­ний. Всю ночь он блуждал между жизнью и смертью, то приходил в себя, то вновь терял сознание. Цеме не надо было объяснять, что наступил момент кризиса, самый решающий, когда Казбек либо победит болезнь, либо проиграет это сражение. Всю ночь она провела возле сына, а Ахмет не выдержал и заснул: страшная усталость сломила его - ведь теперь ему приходилось рабо­тать на поле за двоих.

На рассвете Цема разбудила мужа. Ее мягкие каштановые волосы обрамляли осунувшееся от невзгод лицо, и пряди их щекотали щеку Ахмета.

- Казбек очнулся! - горячо прошептала она.

- Он узнал меня! Думаю, самое худшее позади. Ахмет обнял ее и с усилием сглотнул, чтобы сдержать слезы. Потом он вскочил и бросился к постели сына. Казбек был бледен, как осенний рассвет, и очень слаб. Он был похож на челове­ка, который после долгих странствий вернулся, наконец, домой, сильно изменившись.

- Ты так нас напугал, - сказал Ахмет, крепко пожимая его руку.

- Эти видения.., - слабо проговорил Казбек, моргая, будто они по-прежнему одолевали его. - Жуткие видения... какие-то чудища над моей головой. Кружат над водопадами крови... Кошма­ры, которые просто невозможно передать...

- Горячка мозга. Все кончилось, успокойся и забудь.

Ахмет тоже старался поскорее забыть эту ис­торию, однако некоторое время спустя он понял, что Казбек, по сути, предсказал грядущие собы­тия.

Все вернулось в прежнее русло, и никакие беды более не посещали их дом. Ахмет с двумя младшими сыновьями не жалея сил трудился, убирая урожай. Казбек потихоньку набирался силы после болезни, начал понемногу помогать по дому. Но jb один прекрасный день грянула беда. По деревне, словно саранча, стали распространяться слухи один страшней другого, и, подобно тому, как саранча пожирает растительность, эти слухи стали разъедать прежде спокойные души людей.

Слухи говорили, что среди кабардинцев появи­лись первые заболевшие страшной болезнью. Эпидемия поражала наугад: старых и молодых, целые семьи и отдельных людей. Иногда человек заболевал не сразу, первые опухоли появлялись в паху или под мышками. Заболевшие начинали бредить, все их тело скручивала жесткая боль, у некоторых появлялись страшные черные пятна, которых панически боялись - ведь одного прикос­новения к ним было достаточно, чтобы заразить­ся. Между тем, заболевание обретало и иные ужасные формы: у некоторых горло так распуха­ло, что люди мучительно умирали от удушья. Еще страшнее были рассказы о том, как замертво падали те, кто вообще не имел признаков болез­ни. Матери умирали внезапно, кормя грудью младенцев, или сидя возле своих занемогших ро­дственников. Мужчины погибали прямо в поле или по дороге с рынка, куда они ходили за про­визией для семьи. Смерть во сне считалась самой благой. Однажды Мурад, встретив Ахмета в поле, ска­зал:

- Эта напасть пострашнее вторжения русской армии. Люди теряют желание жить.

Да, люди запуганы и мучаются всякими по­дозрениями, - согласился Ахмет. - Я слышал, что в Кизляре грабят дома умерших, а потом умира­ют и сами воры, прикоснувшиеся к зараженным предметам.

Князь приказал, чтобы все приезжие пона­чалу держались на расстоянии, пока не выяснит­ся, что человек не болен и что он не из заражен­ной местности.

Ахмет с сомнением покачал головой:

- Это мудрое решение, однако, я боюсь, что оно запоздало. Азамат сейчас гостит у своего аталика, и я, вот, думаю, не велеть ли ему вер­нуться домой...

- Пошли посыльного. Так будет лучше. Нам повезло: наши дома стоят на отшибе. - Хорошо, что мы живем тут, у реки, а не в самой деревне.

Ахмет последовал совету своего друга, но на следующий день увидел двух всадников, скачу­щих во весь опор к его дому. Еще издалека, едва они появились, Ахмет узнал знакомую фигуру Азамата. Он перехватил посыльного по дороге и они вместе возвращались назад.

- Отец! - его третий сын соскочил с лошади и подбежал к нему.

- Ахмет невольно вздрогнул. Азамат говорил, ут­кнувшись в плечо родителя:

- Они сами отослали меня домой! Они все заболели, это так страшно, отец! Деревня в стра­хе! Ров полон трупов... О, не могу тебе передать!

Ахмет держал сына, пока тот не успокоился. Ни один аталик не поступил бы так, если б не возникла крайняя опасность. Даже в случае на­чала войны аталик не отправил бы назад гостя, бывшего ученика. Ученик воевал бы бок о бок с учителем и разделил с ним судьбу. Эта же катас­трофа оказалась сильнее даже вековых традиций.

- Быстро! - Ахмет прикрыл сына рукой. -Заходи в дом. Никто не должен видеть тебя или разговаривать с тобой. Нам нужно быть очень осторожными.

Азамат хорошо понял поведение отца:

Со мной все благополучно, отец. Не то, что с другими.., - он сдержал выступившие на глазах слезы. - Половина деревни моего аталика уже больна и умирает.

Мы должны помочь! - с болью воскликнул Ахмет.- Можем же мы что-то сделать!

" Он быстро завел Азамата в дом и позвал Цему., Та крепко обняла своего младшего, на миг забыв обо всем на свете. Выслушав его рассказ, Цема заметила:

- Я думаю, тебе лучше сейчас побыть вместе с Казбеком: вы оба пережили недавно смертель­ную опасность и победили болезнь. Но что делать с Анваром? О себе я не думаю, но Анваром рисковать не хочу... Он должен уехать до того, как болезнь доберется до нас.

- Она идет с того берега Терека, и наиболее опасны низкие места, заметил Ахмет. - Пусть Анвар отправляется в горы к своему дедушке мулле. Ему нравятся его родственники чеченцы. Там ему будет хорошо.

Вечером того же дня Анвар отправился в путь. Прощаясь с семьей, он вел себя довольно сдер­жанно. Это предусматривалось Хабзой адыгов.

- Вы посылаете меня в Чечню, заботясь о моем благополучии. Мне не следовало бы печалиться, но я печалюсь. - Анвар поцеловал мать, а отцу лишь поклонился, будто отказываясь до­пустить саму мысль, что видит родителей в пос­ледний раз. Из всех сыновей он был самым тем­новолосым, сдержанным и рассудительным, час­тенько мирил братьев и вообще всех подростков поселка. Трудно было себе представить дальнейшую жизнь без Анвара.

Но скоро без многих придется продолжить жизнь. Во время отсутствия Анвара произошло неизбежное. Эпидемия распространилась на Ма­лую Кабарду и, наконец, достигла поселков князя Хапца. Кругом ходили самые ужасные слухи. Рассказывали, что в одном из поселков не оста­лось ни одного достаточно здорового крепкого человека, способного хоронить умерших или уха­живать за тяжелобольными. Кругом валялись неубранные трупы. В другом месте жители будто бы сошли с ума, они махнули на все рукой и предались безудержному пьянству, разврату, на­чали кровавое мщение тем, кого болезнь обошла стороной. Где-то еще местные священники нача­ли внушать людям, что эта эпидемия - божья кара за грехи и что спасется лишь тот, кто будет истязать свою плоть. Эти проповеди породили волну безудержного массового самобичевания в одной из деревень, однако и это не остановило смерть. Стал уже привычным вид окончательно спятивших людей, которые взахлеб каялись в ма­лейших своих грехах первому встречному, согла­сившемуся их слушать, в надежде спастись таким образом от смерти. Тем не менее, мало кому удавалось уцелеть.

Доходили сведения, что казачьи станицы и русские военные поселения пострадали не меньше кабардинских сел. Никто не знал наверняка, но ходили слухи, что от эпидемии пострадала чет­верть населения центрального Кавказа.

Ахмет отправился в аул посмотреть, как по­живают его соседи. Мурад с сыновьями были еще живы-здоровы, однако князь Хапца и его первый советник Темиркан лежали в горячке. Другой живущий в этой деревне балкарец был поражен болезнью еще в более страшной форме.

Навещая своих друзей, Ахмет заметил какого-то незнакомца, который медленно ехал верхом через площадь. Это был высокий человек, его голова была обернута толстым полотном, огром­ная черная бурка скрывала фигуру. Он был по­хож на призрака смерти.

Ахмет направил винтовку на незнакомца:

- Стой! Не приближайся! Здесь эпидемия! Человек дернул поводья, чтобы развернуться лицом к Ахмету. Потом он поднял руки, защи­щая себя.

- Ахмет с Кубани! Ты помнишь меня? - крик­нул мужчина. Голос его звучал очень знакомо. - Я твой заложник!

Это был не кто иной как князь Василий Ва­сильчиков. Он прекрасно говорил по-чеченски. - Какого дьявола ты тут делаешь! - восклик­нул Ахмет, потом вдруг подался вперед:

- Госпо­ди, как там Анвар?! Эта проклятая болезнь до­стигла Чечни?

Васильчиков ухватил протянутую руку Ахмета:

- Не волнуйся. Анвар в безопасности, в горах заразы нет. Как раз тебя я и искал. Приехал, чтобы помочь.

Годы, проведенные в горах, превратили князя Василия из праздного существа, ведущего рассе­янный образ жизни, в нечто совсем иное. Каза­лось, он стал выше ростом, ибо похудел, окреп в трудах. Выглядел бывший заложник теперь жи­вым, подвижным, видимо потому, что черты его стали более определенными, если не сказать су­ровыми. Однако главное, что привело, к этой метаморфозе, был огонь его души: Васильчиков искренне полюбил жизнь в горах и ни о чем не жалел. Он был старше Ахмета на добрый десяток лет, однако внешность его лишь выиграла от воздействия суровой. окружающей среды, и он словно помолодел. Его глаза горели, а тело пок­рывал здоровый горный загар.

- Ты безумец, если приехал сюда! - восклик­нул Ахмет.

- Вовсе нет, - серьезно ответил Васильчиков.

- Работа обещает быть интересной.

-А, говорят, мы - фаталисты! – рассмеялся Ахмет, и от собственного смеха у него зазвенело в ушах: давно он так не смеялся.

- Я все видел, - сказал Васильчиков. - По дороге сюда натыкался на целые вымершие деревни. Стоят пустые, как призраки. Никого в поле, трупы валяются где попало. Скотина бро­дит сама по себе.

- Многие адыги считают, что это божья кара, что остается лишь смиренно принять посланное свыше.

- Ерунда! - запальчиво бросил собеседник Ах­мета. - Если уж у нас, людей, есть мозги, то надо ими немного шевелить! Конечно, мне приходи­лось читать о чуме. Она неумолимо терзала чело­вечество веками. Припоминается мне одна инте­ресная деталь... Армия Кипчака в 14 веке зара­зила генуэзскую колонию в Крыму, подбросив в город трупы умерших от этой болезни людей.

- Недурная идея, а?

Ахмет и забыл совсем, как прекрасно образо­ван князь Василий. Было странно видеть челове­ка, столь легко и свободно рассуждающего о бедах прошлого, тогда как настоящее было столь ужас­но и смертельная опасность обступала их со всех сторон. Все в Малой Кабарде жили одним днем.

- Ты хочешь сказать, что есть какое-то лекар­ство? - спросил с сомнением Ахмет.

- Нет, к сожалению, не хочу. Но ты можешь предпринять кое-что, чтобы попробовать пережить эту эпидемию. Надеюсь, ты сделаешь все, как я скажу... В конце концов, чего тебе терять-то, Ахмет?

- Нечего. Пошли, поздороваешься с Цемой.

- С удовольствием. У меня для нее подарки от отца.

Вечером заехал Мурад, и трое мужчин поужи­нали вместе. Цема сидела рядом, внимательно слушая их разговоры. Каждый раз, когда князь Василий поворачивался в ее сторону, его лицо озарялось восхищением. Цема была тронута тем, что такой выдающийся человек находит ее при­влекательной даже сейчас, когда молодость уже давно прошла. Ее не пугала и собственная симпатия к русскому, ибо тот - человек выдающий­ся.

Дата добавления: 2015-06-04