КАНДИНАЛЬ 4 страница. - Когда Анвар рассказал о вашей беде, я твер­до решил ехать

- Когда Анвар рассказал о вашей беде, я твер­до решил ехать. Мы поселили его в твоем старом жилище, снабдили хорошим запасом продовольст­вия и оставили на две недели, но у него не было признаков болезни. Так что теперь он среди до­машних муллы.

- Судьба хранит нас здесь, пока что мы не пострадали, - сказал Ахмет, умолчав, однако, о болезни Казбека. - За несколько недель никто не заболел. Но князь не уберегся...

- Да, вас пока беда миновала. Но сейчас вам просто необходимо запереться в доме. - Запаситесь едой, питьем и следите, чтобы никто - я наста­иваю - никто! - не навещал вас в это время. Слуги должны быть вместе с вами. Что толку запирать семью, если слуги якшаются с кем за­благорассудится.

- Но что делать, если кто-нибудь заболеет и ему потребуется уход?

- Попроси разрешения устроить закрытую ле­чебницу. Все, кто почувствует хоть малейшее недомогание, должны сразу же помещаться туда. В лечебнице буду работать я сам и те, кто добро­вольно захочет мне помогать. Видишь, к одним чума не пристает, другие заболевают. Я знаю это из книг, написанных в Европе о чуме.

- И что делали там? - спросила Цема с боль­шим интересом.

- Если появлялся больной, всех запирали в доме, а у двери ставили охранника, и те, кто был внешне еще здоров, убегали и скрывались, бросая заболевших родственников, не сознавая того, что разносят инфекцию по всем тем местам, куда их приведет судьба.

- Нет, у нас такого не бывает, - испуганно вставила Цема.

Васильчиков покачал головой:

- Чума - это как пожар. Люди по-разному чув­ствуют себя в это время. Некоторые мужчины и женщины месяцами ухаживают за больными - и хоть бы что.

- Стало быть, ты считаешь, что больным и здоровым нужно жить отдельно с самого начала? - уточнил Мурад.

- Да. Я хочу посоветовать вам не слишком обращать внимание на внешние формы болезни, чума принимает разные обличил. Если появивши­еся на теле волдыри лопаются, у больного есть шанс выжить. Если поражены легкие, это при­знак того, что болезнь быстро перекинется на других. Если же мы имеем дело с чумой, не имеющей внешних проявлений, без опухолей и поражения легких, то у больного нет никаких шансов. Со стороны ничего не заметно, однако конец приближается стремительно. Можно уме­реть за один день, и даже за несколько часов.

Наступила тишина, все обдумывали услышан­ное. Цема прикрыла глаза и принялась мысленно молиться, благодаря Аллаха за то, что болезнь Казбека оказалась легкой и что чутье помогло Ахмету выбрать правильное лечение.

- А почему Ахмет не заболел?

- Трудно сказать. Может быть, именно пото­му, что он лечит животных и людей и потому лучше защищен от недуга. Надеюсь, что это относится и ко мне, -.. Васильчиков уверенно ух­мыльнулся. - Иначе меня бы не было здесь сей­час. Кроме того, я хочу наблюдать за развитием событий. Чтобы помогать другим, нужно тща­тельно изучать происходящее.

- Знаешь, я протираю руки уксусом, - заметил Ахмет. - Это отбивает запах животных, а, может быть, имеет и другие свойства. Так делала когда-то моя мать. Она научила меня приготавливать лекарства из целебных трав.

- Все это полезные вещи, и они, конечно, вселяют надежду. Но нужно учитывать и другое, - продолжал князь Василий негромко.

Все внимательно слушали его.

- Вам следует назначить специальных людей, которые бы присматривали за больными и не пускали их бродить по деревне. Затем нужно проверить каждый дом и убедиться, что там не держат зараженных.

- В этом нет необходимости, - прервал его Мурад. Наши Хабза строго запрещают идти про­тив воли старейшин, а я уверен, что старейшины последуют твоим советам, Василий.

- Я провожу тебя к моему отцу, князю.

- Нет, ты опять забываешь, что я сказал. Никаких посещений. Ты подвергнешь себя опас­ности. Я займусь лечением твоего отца. Его надо срочно перевезти в закрытую лечебницу.

Мурад закрыл лицо руками. До него вдруг по-настоящему дошел страшный смысл всего сказан­ного Василием. Здоровье и тело князя Хапца были хрупкими и уязвимыми. Ему было за вос­емьдесят. Слабый организм не мог как следует бороться с заразой, и надежда, что князь выжи­вет была невелика.

- Сторожей надо набрать из надежных добро­вольцев, - невозмутимо продолжал Василий.

- Если они согласятся помогать больным, то жить им следует отдельно от семей до тех пор, пока опасность не минует. Поначалу следует попросить их вырыть большую яму.

- Сколько жителей в деревне?

- Около четырехсот, - машинально проговорил Мурад.

- Ну, значит яма должна быть рассчитана че­ловек на восемьдесят.

- Ясно, - Ахмет с Мурадом переглянулись.

- Я пойду добровольцем, - заявил Мурад.

- Я тоже, - поддержал Ахмет, но его голос тут же потонул в страшном крике Цемы:

О, нет! Нет!

Ей казалось, что Ахмет подписывает себе смер­тный приговор. Много раз она отправляла его на войну, но эта его жертва была совсем другой.

Ахмет обнял ее:

- Тш-ш! Жена! Оставь нас одних. Ступай, поговори последний раз с Мединой и объясни, что нужно делать. Только так некоторым из нас удастся выжить. Давай!

Однако Васильчиков остановил Цему, взяв ее за руки:

- Не ходи к Медине. Лучше приляг. Я не могу сказать точно, сколько времени все это продлит­, - честно признался он. - Некоторые эпидемии длились помногу месяцев - шесть, семь, восемь... Эта тема, между прочим, всегда сильно занимала меня, и еще мальчишкой я перечитал про эпиде­мии все, что мог. Думаю, что все, предложенное
мною,- лучщий способ выжить для вашей семьи, сударыня. Цема немного успокоилась:

- Раз уж Ахмет решил помогать людям, я буду делать то же. Помнишь, как я выхаживала ране­ных вместе с тобой, поляк Тадеуш? Ты спас жизнь многим моим соплеменникам-чеченцам: У меня есть дети, и я сделаю все возможное, чтобы
они выжили. Когда потребуется, я буду помогать тебе ухаживать за больными.

Все трое были восхищены этими словами. У Цемы было сердце воина и душа женщины-го­рянки: лучшие качества брата и отца соединились в ней с женским чутьем и нежностью. Мужчина может пожертвовать собою в бою, женщина да­рит свою жизнь иначе.

Цема пожелала всем доброй ночи и удалилась. Мужчины в деталях обсудили сложившуюся ситу­ацию и разошлись подавленными.

Чума опустошила низины Малой Кабарды сви­репее, чем любое вражеское войско. Последствия ее были более губительны, чем вторжения Золо­той Орды - татаро-монгольского ханства. Тогда, в 13 веке, орды, пришедшие из Азии, катились по степям, сокрушая все на своем пути. Тогдаш­ние потери несопоставимы с уроном от нынешне­го врага - армии могущественной Российской империи. Пустели целые деревни. Некоторые поселения, впрочем, остались почти невредимы - ми. Тысячи жертв - казаки, черкесы, русские находили последний приют в общих могилах.

В течение многих месяцев Василий со своими добровольцами помогали выжить народу князя Хапца. И вот настал печальный день похорон старого князя, отца Мурада. Несмотря на протес­ты Мурада, эта скорбная церемония прошла без соблюдения обычного ритуала: мулла не пришел отпевать усопшего, не пришли другие князья и знатные люди, чтобы отдать последние почести. Этот великий человек ушел незаметно, как про­стой селянин, и его сын Омар принял бразды правления без всякой торжественности.

- По крайней мере, он умер, зная, что в семье его мир и покой, -сказал Ахмет Мураду, утешая друга. - Он видел внуков. Род его продолжается.

- Надо молиться, чтоб так оно и было дальше, - смиренно ответил Мурад.

После этого он с утроенной энергией стал уха­живать за больными. Это был единственный спо­соб смягчить боль утраты.

В палатке, где располагалась лечебница, Васи­лий хранил бутыль с уксусом. Он постоянно мыл уксусом руки и использовал его для снижения жара у больных. Ночью он спал рядом с Ахметом и Мурадом, укрываясь куском полотна. Цема с сыновьями по-прежнему сидела взаперти вместе со всеми слугами, они лишь ухаживали за скотом и никогда не покидали жилья.

Аул производил гнетущее впечатление: иногда в полдень было так же пустынно и тихо, как в полночь.

- Обещай мне одну вещь, Василий, - сказал как-то Ахмет, когда они несли очередного боль­ного на самодельных носилках. - Обещай мне, что не разрешишь Цеме помогать тебе. - Я буду работать день ц ночь, но не допущу, чтобы и ее жизнь подвергалась опасности.

Василий отвел глаза:

- Надеюсь, этого не понадобится. Справимся сами. Ахмета беспокоило, хватит ли съестных при­пасов. Селяне держались пока на сухом хлебе, соленых овощах из старых запасов и коровьем молоке. Те, у кого были козы, находились в лучшем положении. Люди не одалживали еду друг у друга, боясь заразиться.

Молва о лечении, применяемом князем Васи­лием, расходилась во все концы. Кабардинцам, приезжающим в гости, давали от ворот поворот, и они уезжали с разным настроением: кто недо­вольно ворча, кто с пониманием, одобряя эти меры. Несколько соседних аулов последовали этому примеру с большим или меньшим успехом. В некоторых местах чума проникла уже так глубо­ко, что было мало надежд остановить ее разрас­тание. Там, где дома стояли близко друг к другу и было очень трудно избежать общения между жителями, болезнь распространялась очень быст­ро. Кабардинцы придумали даже специальное слово «ямина» для обозначения страшной болезни, и оно тут же пополнило словарь ругательств. «Чтоб тебя ямина забрала», - это было самое ужасное пожелание.

Васильчиков старался, как можно тщательнее записывать свои наблюдения. Его теории подтвер­ждались: выздоравливали только те, у кого бо­лезнь проявляла себя вздутиями на теле. Прочие виды чумы неизбежно вели к гибели. Прошло несколько месяцев, прежде чем, наконец, смерть начала отступать. Через пять месяцев число забо­левших уменьшилось с десяти до трех-четырех в неделю:

Семьи Ахмета и Мурада не пострадали. Нако­нец, наступил день, не принесший ни одного нового заболевания, и Васильчиков заявил:

- Думаю, что чума выдохлась. Уже три неде­ли, как мне ясно, что развязка близка.

Старцы подсчитали, что ямина унесла пол­овину кабардинского населения, - грустно сказал Ахмет.

Васильчиков же считал про себя, что эта цифpa не столь удручающа. В медицинских трудах об эпидемии чумы в прошлых веках он читал, что были времена, когда вымирали две трети населе­ния.

В общей могиле за деревней покоились тела сорока двух умерших сельчан. По сравнению с другими областями Малой Кабарды это казалось

просто чудом.

Палатку, где была лечебница, князь Василий сжег вместе со всем скарбом. Потом сел у реки, раскуривая трубку. Стояла осень, самое красивое время на Тереке. Кругом цвели крупные коло­кольчики ростом по пояс, ирисы высились, как копья. Земля затаилась, притихла, и эта тишина казалась гулким эхом пронзительного крика. Минувшие страшные дни оставили свой отпеча­ток и на земле. На том берегу Терека в голубом мареве полуденного зноя Василий видел линию казацких дозорных постов и отряд русских кава­леристов, направляющихся на маневры. Можно себе представить, как свирепствовала чума в тес­ных грязных казармах. В Кабарде, по крайней мере, воздух был напоен сладкими запахами трав и цветов. Там, в горах, князь думал о Боге чаще, чем здесь, в низине, там само общение людей носило божественный отпечаток...

Близость к своим вызвала у него чувство ос­трой тоски. Кроме того, вчера вечером Ахмет уехал домой. Эту ночь - первую за много месяцев - он впервые провел один. Василий почувствовал себя постаревшим, измученным и очень одино­ким. Пора было возвращаться домой. Лучшие годы своей жизни он посвятил этим людям - чеченцам и адыгам. Все это время он работал, не покладая рук, изучал язык и медицину с большой пользой для себя. Его душа была полна, но в сердце закрадывалась пугающая пустота.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Юлиус фон Клапрот приехал во дворец кня­зей Васильчиковых в Санкт-Петербурге ровно к шести вечера. Утомленный этим большим горо­дом, он удивился тому, что привратник не рас­пахнул перед ним двери, услышав стук шагов. Погода, видно, была виновата: на дворе стояло лето и слуги, сморенные первой жарой, передви­гались довольно лениво. Это неудобство лишь усилило желание фон Клапрота поскорее поки­нуть столицу, и в этом он был солидарен со многими, однако он, в отличие от многих, наме­ревался отправиться на юг.

Фон Клапрот обмахнул шляпой лицо и дернул за ручку звонка, с нетерпением вслушиваясь в гулкое эхо просторной прихожей, отделанной мрамором. Он нервно теребил пальцами свой стоячий воротник и подумывал уже, не зря ли отпустил экипаж. На лбу уже начал выступать обильный пот. Клапрот вытер лоб, стараясь со­хранить самообладание, и позвонил еще раз. Было удивительно, что он вообще дал себе труд за­ехать.

От ветеранов Кавказа он уже вдоволь наслу­шался рассказов о тамошней жизни г и этот визит был последним, который он предпринял исключи­тельно из вежливости. Генерал-бригадир Комаров был хорошо известен при дворе и пребывал в фаворе у императора Александра Павловича, сто­ронника политики экспансии, поэтому Клапрот решил начать свою миссию, отдав дань приличий столь влиятельным лицам. В делах службы он был весьма щепетилен и всегда старался соблю­дать правила, хотя встречи и общение подобного рода были для него самым утомительным заняти­ем.

Император Александр Павлович был челове­ком неглупым и предприимчивым, не то, что его отец и предшественник Павел Петрович, неврас­теничный, трусливый и самый некрасивый во всей Российской Империи. С военными Павел обра­щался, как с оловянными солдатиками, обрядил их в парики с косами, чулки, треуголки и галу­ны. Павел сдал все позиции, завоеванные его матерью Екатериной на юге, и большую часть того короткого срока на троне, что отвела ему судьба, прозябал в Михайловском замке, разду­мывая о том, сколько еще сможет продержаться. Клапрот слышал, что Павла убили в его собствен­ной спальне заговорщики во главе с премьер-министром графом фон Паленом. По сравнению с отцом, император Александр казался просто либералом и пользовался любовью, как армии, так и народа. Его победы над тираном Наполео­ном выглядели замечательным триумфом нового властителя. Популярности он себе прибавил еще и тем, что вернул ко двору и восстановил приви­легии бывших екатерининских любимцев, в их числе оказался и славный герой Аустерлица гене­рал Алексей Петрович Ермолов.

Отчасти по его, Ермолова, рекомендации Юли­уса фон Клапрота наделили высочайшими полно­мочиями изучить жизнь народов Кавказа. Ермо­лов любил немцев и частенько публично сожалел, что сам не родился немцем. Вместе с австрийца­ми ему довелось воевать против французов, и в ходе этих баталий он не раз встречался с высши­ми чинами немецкого командования - союзника­ми австрийцев, и те неизменно восхищали его. Клапрот, со своей стороны, давно уже мечтал посетить Россию, и однажды ему удалось полу­чить приглашение на прием в честь Ермолова в Берлине. Таким образом Клапрот надеялся осу­ществить свои планы. Начинания, не освященные высочайшим одобрением, не привели бы ни к чему хорошему: Александр Павлович был извес­тен не только как либерал, но и как человек, часто меняющий политические пристрастия.

Верный способ обрести высочайшее покрови- тельство - попасться на глаза кому-нибудь из царских любимчиков. Те края, куда хотелось отправиться Клапроту, были ареной непрекраща­ющихся военных действий, поэтому его просьба имела реальную почву.

Ермолов и Клапрот, люди примерно одного возраста, быстро раскусили друг друга и поняли, что их объединяет одно общее свойство - често­любие. Что же касается внешности, то было трудно отыскать двух более несхожих людей. Ермолов был настоящим гигантом с крупной «львиной» головой и громовым голосом. Вместе с тем он был очень умен и сразу понял, что Клапрот тоже отнюдь не дурак. Высокий, худой, со шрамами на щеках - следами былых студенческих дуэлей - профессор Клапрот обладал сухим, трескучим голосом и типичной немецкой натурой: Причудли­вой смесью объективности и неистовой энергии в достижении поставленной цели. Сейчас им владе­ла идея увидеть своими глазами воинственные племена Кавказа, изучить их уклад и язык. Клап­рот буквально бредил горами, где еще сохрани­лись элементы языков всех известных цивилизаций. Считается, что сорок, пятьдесят, а, может быть, и более сохранившихся там языков пред­ставляют собой реликтовые остатки давно исчез­нувших культур. Это же рай для лингвиста... Ермолов слушал немца и в голове у него выстра­ивался определенный план действий. После этого разговора было послано несколько писем и вот, наконец, Клапрота пригласили ко двору импера­тора Александра I. Именно Ермолов подсказал императору идею направить в эти края своего личного ученого, а не довольствоваться данными, поступающими из Академии Наук в Санкт-Петер­бурге или Военной Коллегии.

Само собой разумеется, что теперь, когда Клап­рот получил полномочия из рук самого императо­ра, задачей Ермолова стало обеспечить удачное выполнение этой миссии.

И вот теперь Клапрот стоял у этих величественных дверей с рекомендательными письмами в кармане, изнывая от майского зноя и мечтая лишь о том, как бы поскорее покончить с этими докуч­ными церемониями. За время пребывания в Петербурге Клапрот убедился в том, что Ермолов вынашивает серьезные планы в отношении кам­пании на юге.

В частности, он пообещал проф­ессору солидное вознаграждение, если тот вернет­ся с важными сведениями, которые помогут осу­ществить эти планы. Ермолов был просто вне себя от ярости, когда Александр подписал с Тур­цией мирный договор, фактически сводивший на нет все то, что Потемкин принес в дар Екатери­не. Нужно лишь подождать, пока союзные войска окончательно разделаются с Наполеоном, а потом уж он, Ермолов, всерьез возьмется за расширение и укрепление российских границ на юге. Занима­емое положение давало ему реальную власть и силу внутри империи, но чтобы получить возмож­ность командовать на Кавказе, и, более того, вести там боевые действия по своему усмотре­нию, потребуется преодолеть сопротивление двор­цового окружения императора. Если это удастся он получит лестную возможность начать свою «частную» компанию на юге, и это станет достой­ным продолжением его карьеры после заверше­ния войны в Европе.

В данный момент, однако, вся русская армия была занята в борьбе с захватчиком Наполеоном. Клапрот считал, что нынешнее лето - удачное время для поездки на Кавказ. Боевые действия там ведутся очень вяло, так как войска оттянуты на русско-французский фронт. Лишь самый заху­далый из генералов может прозябать сейчас на Кавказе, в то время как славные военачальники могут стяжать лавры победителя на западе. Ны­нешний главнокомандующий Ртищев казался че­ловеком слишком уж деликатным и гуманным, а значит - малопригодным. Боевые действия текут вяло, повсеместно вспыхивают очаги повстанчес­кой борьбы, так что у Клапрота были все основания опасаться за свою жизнь. Он мог бы стать академиком, но он был также и немецким арис­тократом, а это означает, что из него мог бы выйти прекрасный армейский офицер, если б не другие интересы.

Наконец дверь отворилась, и Клапрот увидел графиню Софью собственной персоной, рядом стоял привратник и широко улыбался. Немец даже опешил от такой фамильярности.

- Добро пожаловать, барон фон Клапрот, - любезно проговорила графиня Софья, беря его за руку решительным жестом. - Я слышала, Вы едете на Кавказ и пришли, видно, заглянуть в наши головы.

Клапрот промямлил невнятно, что он еще не барон, до тех пор, пока жив его отец, и вообще, он далек от мысли заглядывать в голову женщи­ны. Он ведь, между прочим, преподавал в заме­чательных университетах в Тюбингене и Гейдель-берге, и за все тридцать лет его изысканий в области языков, политических наук и социальных теорий женская голова никогда не становилась предметом изучения.

- Хочу сразу предупредить Вас, - проговорила графиня Софья, ловко направляя гостя в неболь­шую переднюю, - что, коль скоро мой кузен Васильчиков станет проситься сопровождать Вас на Кавказ, ни под каким видом не соглашайтесь.

Статная графиня была чуть выше Клапрота, но будь она и на локоть ниже, он этого бы даже не заметил. Поднимаясь на верх, он старался не думать о пустяках и ничего не ответил.

Софье не понравилась его молчаливость.

- Кузен несносен, - коротко добавила она. – Он вернулся совсем другим человеком, и, я над­еюсь, Вы не поддадитесь искушению и не согла­ситесь на его предложение, что, может быть, и заманчиво, но вредно для него самого.

Я надеюсь быть принятым Вашим мужем, - несколько сухо заметил Клапрот, хмурясь и осматриваясь с подчеркнутым безразличием. - Раз­ве не он командовал войсками в тех краях? Графиня Софья улыбнулась:

- Совершенно справедливо. Но мой кузен жил среди горцев много лет и вернулся лишь несколь­ко месяцев назад.

Эта новость поразила Клапрота.

- Неужели? Был в плену? Счастливчик, что удалось бежать...

С лица Софьи не сходила загадочная улыбка, и это стало раздражать немца.

- Нет, он жил там добровольно. Изучал чечен­ский и кабардинский диалекты. Подружился со многими туземцами.

Фон Клапрот не посмел сделать Ее сиятельст­ву замечание о том, что она употребила слово диалекты вместо слова языки. Это говорило о том, что ее кузен не слишком преуспел в лин­гвистических изысканиях. Кабардинский и чечен­ский языки не имеют между собой ничего обще­го.

- Буду очень рад познакомиться с ним, и, уверяю Вас, я весьма ограничен в средствах, по­
этому об увеличении состава экспедиции не может быть и речи.

Немного успокоившись от этих слов, графиня Софья ввела Юлиуса фон Клапрота в гостиную дворца своего кузена.

Войдя туда, Клапрот сразу понял причину на­тянутой улыбки на губах графини. Князь Васи­лий Васильчиков, безусловно, был некогда чело­веком очень видным. Он был хорошо сложен и совсем не сутулился, как многие немолодые люди, не имеющие за плечами военной службы, но вместе с тем был как-то пугающе худ. Лицо его имело вид необычный: оно было сплошь изъедено глубо­кими рытвинами, оставшимися на память от оспы и лихорадки, и напоминало изъеденное паршой яблоко. На этом лице, выдубленном солнцем и ветром, сияла пара неистовых глаз. Рядом с ним генерал Комаров выглядел добродушным седым дородным старичком, хотя Клапрот был достаточ­но наслышан о том, что в лучшие годы «стари­чок» был умелым воином и жестким командиром.

- Пожалуйста, барон фон Клапрот, садитесь,- проговорил князь Василий с холодной вежли­востью.

Комаров казался более заинтересованным:

- Итак, Вы отбываете через несколько не­дель.., - его голос звучал все так же твердо и уверенно.

Каковы цели поездки?- спросил князь Ва­силий без предисловий.

- В моем письме объяснено...

Комаров подался вперед:

- Мы знаем, что сказано в вашем письме, мой дорогой барон. Мой кузен просто хочет понять ваши истинные намерения, подвигшие вас отпра­виться в те земли.

Клапрот понимал, на что они намекали, некая дилемма встала перед ним. Он должен был соби­рать сведения разного рода, в противном случае ему закроют доступ к тем людям, в коих он был жизненно заинтересован. Ему было неловко рас­спрашивать о планах русских в этом районе, ведь он был ученым, однако Клапрот сознавал, что для Ермолова могут оказаться очень полезными доставленные им сведения. В бумаге, содержащей полномочия, предоставленные профессору госуда­рем, даже указывалось, что он может вступать в сношения по своему усмотрению. Это означало: подыскивать и рекомендовать местных князей или вождей племен, с которыми царские наместники могли бы в будущем «иметь дело».

Клапрот тщательно подбирал слова:

- Я намерен изучать языки и обычаи народов, населяющих эти места. Мне кажется, что боль­шой вред наносят местным жителям все те, кто под знаменем «прогресса» стремится нести туда цивилизацию, не считаясь с их традициями и желаниями.

- «Цивилизацию»? Вы имеете в виду колони­зацию? - спросил Васильчиков.

- Видите ли, я - немец, профессор лингвисти­ки, а не военный агент.

- Там полно болезней. Достаточно одному че­ловеку завести туда новую болезнь, чтобы вымер­ла вся округа. Я видел, как это происходит.

Клапрот был явно озадачен этими словами. Это уже не имело отношения к лингвистике.

- Вы были там в прошлом году? Во время эпидемии?

- Да. Четверть населения Малой Кабарды вы­мерло. Когда я вспоминаю о чуме, господин ба­рон, теряю способность выражаться изысканно.

Клапрот сделал вид, что не понял, и сидел, невозмутимо изучая кончики своих пальцев. Ат­мосфера накалялась от чувства скрытого недове­рия.

Комаров вновь вступил в разговор:

- У кузена есть связи в этом районе, и он с удовольствием даст Вам рекомендательные пись­ма, но только если.., - он сделал паузу, не будучи в состоянии подобрать нужные слова. – Черт побери, Василий, на чьей ты стороне? - провор­ чал он, резко перейдя с немецкого на русский, обращаясь к князю. - Когда умерла императрица, все мои прожекты о продвижении пошли прахом. После того, как на трон взошел Александр Павлович, появилась призрачная надежда, что Воен­ная Коллегия даст мне новое назначение, однако твоя дорогая родственница высунулась с пламен­ными речами в защиту туземцев, и снова все рухнуло!

Теперь настала очередь Софьи:

- Вы можете курить, - спокойно сказала она.

- Профессор Клапрот, я прошу Вас извинить моего мужа. Нелегко это вынести, когда заслуженного офицера несправедливо отстраняют - и это после того, как он чудом выжил после ужасной раны, которая до сих пор дает себя знать.

- Несварение желудка и ничего более, - прервал ее Комаров.

- Война в Европе набирает силу, господин Клапрот, несмотря на усилия со стороны Его Императорского Величества на юге. Государь намерен - и я его в этом всячески поддерживаю - укрепить южные границы с сопред­ельной Турцией и Ираном. Вы очень, смелы, если не сказать, безрассудны, отваживаясь ехать туда в это смутное время.

Фон Клапрот чувствовал, что князь Васильчи­ков все еще сомневается в чистоте его помыслов, но не был уверен, стоит ли его разубеждать.

- Мне сказали, что Вы некоторое время жили на Кавказе, - вежливо проговорил он. - Вам
удалось научиться говорить на каком-либо из горских языков?

Князь Василий смерил немца холодным взгля­дом, причем весьма вызывающим.

- Татарский, кабардинский, чеченский... Нем­ного знаю осетинский, балкарский и суанитский. Все знания я определенным образом кодифици­рую

Клапрот вновь занялся кончиками пальцев, од­нако было ясно, что на этот раз он потерпел истинное поражение. Выходило так, что его ра­боту уже выполнил другой!

- В Чечне я прожил около двадцати лет в качестве лекаря, и я был им другом. Потом, перед возвращением в Петербург, несколько ме­сяцев провел в Кабарде. Когда-нибудь я напеча­таю мемуары, однако Вам не стоит беспокоиться, cher professeur: то, о чем я напишу, не поможет осуществлению целей Его Императорского Вели­чества... – князь подался вперед, -... потому, что я считаю эту кавказскую кампанию язвой, злокачественной опухолью. Это гнойник на теле мате­ри-России, и он не рубцуется. Всякая попытка вскрыть его лишь усугубляет положение, нарыв растет. И это естественный процесс. Положение безнадежно именно потому, что опухоль питается
за счет тела. Она не может без него жить. Нужна кровь... Я лекарь, мои сравнения скорее вызовут у вас отвращение, а не разъяснят дело.

Комаров встал и предложил Клапроту сигару:

- Предупреждаю Вас, барон, что взгляды на­шего кузена, князя Василия непривычные и са­мые крайние. Лично я полагаю, что Кавказ до­лжен быть наш. Не думаю, что это такая уж неприступная твердыня, говоря военным языком, этим краем следует овладеть, но я, право же, не понимаю, почему эта задача оказалась такой нелегкой. Видит Бог, там было достаточно уме­лых генералов.

- Но никто не был так хорош, как наш ба­тюшка! - иронично вставил Василий. Войска Ермолова обожают его. В этом-то все и дело. В Москве за него многие, но старая гвардия из окружения государя здесь, в Санкт-Петербурге, менее сговорчива. Чувствуете, куда Вы попали, господин барон?

Клапрот кивнул с удрученным видом:

- Да, конечно. Но.., - как он мог объяснить, что его личные мотивы были беспорочны? Он
преследовал лишь собственные «политические» интересы...

Князь Василий рассмеялся:

- Но Вы все равно поедете. Вы охвачены романтическим порывом! Пока что у Вас лишь смутное представление о Кавказе, господин Клап­рот. Горцы - люди сложные и непредсказуемые. Они живут, замкнуто, проникнуть к ним нелегко.

- Но у Вас, должно быть, есть там друзья, - если требовалось, Клапрот мог переступить через собственную гордость, ради достижения цели он готов был и ползать в пыли.

Князь вскочил и принялся быстро расхажи­вать по комнате. Эти разговоры о Кавказе всколыхнули его память, и из нее стали выплывать яркие картины былого: и страшные, и идилличес­кие.

- Я дам Вам рекомендательное письмо.

Васильчиков сел за бюро и начал быстро писать. Комаров был доволен. Действия князя за­ставили и его вновь вспомнить о крае, который он так любил:

- Должен признаться, господин барон, что за­видую Вам. Эта местность совершенно особенная: потрясающая природа, верная дружба, свободная и простая жизнь. Эти горцы, конечно, дьявольс­кий народ, но я их тоже полюбил. Вот я приведу вам один пример...

Комаров достал сигару, и Клапрот сразу как-то обмяк: сейчас последуют воспоминания еще одного опытного боевого коня. За последние не­сколько недель он вдоволь понаслушался таких историй.

- В восемьдесят пятом году я был на Линии, находился в казачьем лагере с секретной, надо сказать, миссией... И вот орда чеченцев свали­лась на нас, будто с неба, и разнесла станицу на куски. Крики же они издавали, доложу я вам, жуткие - ну прямо как волчий вой. Увели у нас всех лошадей, более пятидесяти человек поруби­
ли, а меня полоснули по животу. Если б не князь Василий, я умер бы от этой раны. Смельчаки!
Они просто сумасшедшие! Соотношение сил было, самое меньшее, один к трем, примерно двадцать их против наших ста! Никогда не забуду лица этого злодея, черт его подери! Но это одно из самых замечательных лиц, которые я когда-либо видел. - Генерал тяжело перевел дух.

Дата добавления: 2015-06-04