Диалектика как аналитика человеческой 3 страница

Одной из разновидностей такого рода модели познаватель­ной деятельности можно назвать марксистскую теорию по­знания. Ей присущи черты классического образа познания. Присутствует контролирующая инстанция — самосознание, устанавливающее связь не между субъектом и объектом, но между «внутренней» деятельностью и деятельностью внешней. Познанию присущи черты общезначимости и всеобщности. До­статочно вспомнить слова В.И.Ленина, что фигуры логики есть миллионы раз повторенные на практике предметные зависимо­сти. Вместе с тем, поскольку человеческая предметная деятель­ность как сущность познания помимо всеобщих характеристик имеет еще и исторически конкретные особенности, в данную концепцию вкрадывается серьезное противоречие: с одной сто­роны, всеобщность познавательных структур, с другой — их историзм. Сам характер обоснования знания — ссылка на предметную деятельность, практику — вносит в теорию позна­ния элементы релятивизма. Однако определенный культурно-исторический релятивизм в теории познания марксизма не стал основой радикального познавательного релятивизма. Ба» зируясь на уверенности, что «природа не может обманывать», данная концепция рассматривает познавательную способность как обусловленную потребностями функционирования биоло­гической, а затем и социальной форм движения материи. По­знание в его всеобщих характеристиках, как «родовая» дея­тельность, в основе своей имеет «орудийную логику», логику трудовой деятельности. «Родовая» деятельность протекает в конкретной социально-исторической форме, которая может оказывать стимулирующее или «помрачающее» влияние на процесс познания, на степень проникновения в «сущность», на многосторонность познания, его обоснованность. Избавить­ся от культурно-исторической ограниченности нельзя, она ста­новится естественным фактором детерминации познаватель­ного процесса, с некоторыми явлениями нельзя знакомиться иначе, как в той форме, в которой они являются человеку оп­ределенной эпохи. Однако образ полного и законченного зна­ния и образ совершенного субъекта познания все же сохраня­ется в теории познания марксизма. В неопределенном будущем возможно радикальное изменение и объекта, и субъекта познания. Общество, изжившее внутренние антагонизмы, нахо­дящееся в счастливом единении с природой, становится таким объектом познания, который готов открыть себя, все богатство своих связей человеку. Объект познания уже не производит объективных оснований для иллюзорных форм знания, он «прозрачен» для развитого познающего субъекта. В свою оче­редь, субъект, преодолевший классовую, национальную и ин­дивидуальную ограниченность, становится поистине всеоб­щим субъектом познания. «Сплавляющая рациональность» марксистской теории познания все же несет в себе ту же схему законченных объекта и субъекта познания, которая становит­ся ясна только в неопределенной временной проекции.

Другой разновидностью данной модели познания является эволюционная эпистемология. Идеи эволюционной (генети­ческой) эпистемологии разрабатывались швейцарским психо­логом Ж.Пиаже. Идеи эволюционной теории науки прослежи­ваются в наследии К.Поппера. Сторонниками этой концепции являются К.Лоренц, Э.Ойзер, Г.Фоллмер (Германия).

Ж.Пиаже рассматривал познание как особую форму струк­турирования отношений между средой и организмом. Позна­вательно-интеллектуальная деятельность представляет собой совокупность операций, которые являются интериоризованны-ми (помещенными «внутрь» субъекта) действиями. Задача познания — равновесие между средой и организмом, отсюда общность всех познавательных структур, складывающихся в относительно сходных условиях. Принципиальных различий в познавательной деятельности человека и животного нет. По словам К.Лоренца, познавательный аппарат человека и дви­жения инфузории в принципе построены по одним законам. Человеческий интеллект стремится к равновесию со средой в ее всеобщих характеристиках, он стремится «ассимилировать всю совокупность действительности...и аккомодировать к ней действие, которое он освобождает от рабского подчинения из­начальным «здесь» и «теперь»¹.

Другой сторонник этого направления, Г.Фоллмер, стоит на позициях «гипотетического реализма», он считает, что «субъективные структуры у всех людей в сущности одинако­вы»², они поставляют «соразмерные реконструкции реальных объектов», поскольку они проверялись на опыте миллионы лет. Познавательная деятельность — это адаптивная деятель­ность, которая сформировалась в относительно общих услови­ях на протяжении длительного эволюционного развития. Ус­тойчивость этих факторов позволяет оценить результаты познания с точки зрения объективности, позволяет различать и сравнивать познание ребенка и взрослого, улавливать инди­видуальные различия в познании, различия, связанные с ус­ловиями жизни и деятельности. Сам носитель познавательной активности способен пользоваться результатом познания как совокупностью приспособительных актов к среде, «операций», если он осознает их, способен пользоваться ими как инстру­ментом, применять к объектам различного рода. То есть со­знание человека удостоверяет одинаковость, инвариантность \/ познавательных процедур, примененных к различным объек­там, оно способно сравнивать, различать, оценивать. Сознание оказывается необходимым элементом познания как формы приспособления к среде. Оно как бы «внутри» познания, но в то же время берет на себя внешние оценивающие функции.

Указанные общие особенности классического образа позна­ния являются основой классического идеала научности. На­учное познание естественным образом становится высшей фор­мой познания, все иные виды познавательной деятельности оцениваются с позиций близости или удаленности от этой са­мой совершенной формы познавательной деятельности.

Прежде всего, научное познание должно быть достаточно хорошо обосновано. По мнению Г.Лейбница, любое научное положение должно иметь опору в опыте, в законах мышления, не должно противоречить уже обоснованным положениям на­уки, должно быть объяснено с помощью более общих положе­ний, вписано в существующее знание и т. п. Другими словами, знание должно покоиться на надежном фундаменте. Таким образом, фундаментом может быть чувственный опыт, идеи разума или же их сочетание. Эта позиция носит название фун-даментализма. Внимание к поиску исходных, базисных эле­ментов знания привело к разработке проблемы соотношения чувственного и рационального, эмпирического и теоретичес­кого в познании.

Чувственные данные связывают человека с окружающим, это «первичный канал» связи с миром. Простейший элемент чувственного опыта — ощущение. Пять типов ощущений соответствуют пяти органам чувств. Ощущения сигнализируют нам об изменениях внешней среды: «горячо», «холодно», «сладко», «горько». Входя в состав целостных чувственных образов, ощущения становятся основой восприятия отдельных свойств предметов. Чувства человека не видоспецифичны, не приспособлены к улаживанию особо важных для человека из­менений внешней среды (как, например, ультразвуковой «эхо¹-лот» у рыб и дельфинов). Человек даже может развиваться, познавать мир без опоры на зрительные или звуковые ощуще­ния. Тем не менее зрительные ощущения, как показывают ис­следования, наиболее важны для человека как существа соци­ального, включенного в познавательные и коммуникационные процессы, осуществляемые в знаковой форме.

Восприятие — это целостный чувственный образ предмета, результат синтеза различных типов ощущений. Важной чертой представления является отделенность чувственного образа от наличной ситуации. Есть различие в том, когда я вижу своего друга (воспринимаю) и представляю себе его образ, даже когда его нет со мной. С помощью представлений человек комбини­рует восприятия, трансформирует их, видоизменяет.

Условие и переработка чувственного опыта — достаточно сложный процесс. В чувственном образе уже незримо присут­ствует его соотнесенность с прообразом — предметом внешнего мира. Чувственный образ, особенно представление, несет в себе способность к распознаванию различия и сходства предметов, составляющих основу его образования. Любой чувственный образ рационально «нагружен»: мы видим, слышим, осязаем сквозь призму наших воспоминаний, пристрастий, знаний. В чистом виде, вне рациональных форм, чувственность не присут­ствует в нашем познании.

Представители эмпиризма считали, что только чувствен­ный опыт обладает достоинством непосредственной достовер­ности. Одним из ярких представителей эмпиризма был Дж.Локк. На первых порах развития неопозитивизма его при­верженцы декларировали безусловную фундаментальность чувственного опыта, зафиксированного в так называемых «протокольных предложениях» или «суждениях восприя­тия»: «это — красное».

Рационализм (Р.Декарт, Г.Лейбниц) декларировал приори­тет рационального знания, которое является фундаменталь­ным в силу своей всеобщности, самоочевидности, врожденности или априорности. На этом фундаменте строится (выводит­ся с помощью дедукции, но используя и индуктивные мето­ды) все здание науки.

Если чувственное познание — непосредственно, то рацио­нальное, логическое знание носит опосредованный характер, оно соприкасается с внешним миром с помощью различного рода посредников — чувственно воспринимаемых вещей (слов, орудий, жестов). Основной формой рационального познания яв­ляется понятие. Любое понятие — результат обобщения и аб­страгирования: выделяются общие признаки в совокупности различных предметов, происходит абстрагирование от других признаков. Понятие — это всеобщая форма познания, оно от­ражает общее не только в отдельных предметах, но и в отноше­ниях между ними («высокий», «узкий» — фиксация общего в свойствах тел; «дом», «человек» —фиксация общего в предме­тах; «отталкивание», «упругость» — фиксация общего во вза­имодействии с предметами).Суждение и умозаключение — фор­мы движения понятий. Суждение есть связь понятий, а умозак­лючение возникает в результате соединения суждений. Поня­тие не может предшествовать во времени образованию суждений и умозаключений. Напротив, понятие синтезирует отдельные разрозненные суждения о вещах в новое единство, поэтому по­нятие в широком смысле сложнее по всей структуре суждения и умозаключения. Собственно, понятие о предметах есть тео­рия предмета. Познание всегда выделяет свойства, признаки предмета, подводит итоги познания предмета, переходит от од­ного знания к другому. Понятие, суждение и умозаключение и есть рациональная форма решения этих познавательных задач:

суждение служит для строгой фиксации определенного резуль­тата в движении мышления; понятие есть форма синтезирова­ния знания; умозаключение есть форма движения от одних суж­дений и понятий к другим, оно выражает процессуальность мышления.

По форме познание всегда является мышлением, оно все­гда рационально по форме, выражает себя в форме суждений, пользуется понятиями. Чувственность также является необ­ходимым моментом формы познания, поскольку мышление пользуется системой чувственно-воспринимаемых знаков — языком.

Исследователи науки, даже находясь в рамках классичест кой парадигмы научного познания, давно признали, что фундаментализм в теории познания не требует обязательного вы­деления двух ступеней познания — чувственной и рациональ­ной. В теории научного познания это деление трансформиру­ется в концепцию уровней познания — теоретического и эмпирического. Эмпирическое и теоретическое различаются по ряду характеристик. На эмпирическом уровне познания объект фиксирован со стороны его внешних проявлений. Ведущей ло­гической формой выражения эмпирического знания являет­ся суждение, констатирующее факт, или система суждений, описывающих явление. Эмпирическое знание как бы «сколь­зит» по поверхности явлений, слабо вписано в общую картину мира. Основное содержание эмпирического знания получено из опыта, рациональна в данном случае прежде всего сама фор­ма знания.

Теоретическое познание обращается к существенным за­кономерностям исследуемого предмета. Завершением научно­го теоретического познания является создание теории. Раци­ональное в данном случае не просто внешняя форма фиксации результатов опыта, но основание и средство получения знания.

Объединение чувственного и рационального оснований знания в формах теоретического и эмпирического не ставит под сомнение фундаментальность, надежность их, посколь­ку они утратили свою видимую автономность в реальном про­цессе научного познания. Чувственное и рациональное, как видно из сказанного, мысленно отделены друг от друга, они не утратили разграничительных признаков, поэтому класси­ческий идеал рациональности не страдает от такого рода уточ­нения.

В соответствии с избранным фундаментом знания филосо­фы определяли и нормативные характеристики познания, которые искали в конкретном типе научной деятельности. Рационализм видел в качестве такого нормативного знания математическое знание. Недаром Спиноза «одел» свою «Эти­ку» в одежды геометрии. Математическое знание, по мнению Декарта, Лейбница, должно стать прообразом и реальным ос­нованием «универсальной науки». В математике привлекала непреложность выводов, независимость от зыбкой сферы опы­та, ясность и логичность.

Сторонники эмпиризма усматривали идеал научности в опытном естествознании — механике, физике, химии, опи­рающихся на наблюдение и эксперимент. Физическое знание основано на реальности, а не на себе самом, как математика. Опытное знание способно не только объяснить, но и предска­зывать, быть основой технического знания. Возникают идеи «социальной физики», рассматривающей общество как объект приложения физического знания. Стремление выработать уни­версальные нормы научного познания, до которых необходи­мо «дотягивать» реальное многообразие научного знания, есть не что иное, как редукционизм, сведение к одному научному стандарту разнообразных типов научного исследования. Ре­дукционизм — еще одна характерная особенность классичес­кого образа науки.

Еще один важный принцип классического образа научно­сти заключается в требовании истинности научного позна­ния. Это очень «сильное» требование к результату познания, оно прямо вытекает из классического образа познания: неиз­менности основных компонентов познания — субъекта и объекта, «заданности» принципов их взаимоотношений, на­личия особой регулятивно-оценивающей инстанции — созна­ния. Истина должна одновременно быть и характеристикой отдельного научного положения (она как бы «заложена» в принципах взаимоотношения субъекта и объекта), и регуля-тивом познания — его целью, идеалом. Регулятивная функ­ция истины также заложена в классическом образе познания (сознание как вненаходимая оценивающая инстанция, посто­янно направленная на процесс познания, содержит в себе и критерии оценки знания, его нормы и цели).

Истина как ценность была не только регулятором мысли, но и жизни: «Платон мне друг, но истина дороже». Гибель Джордано Бруно на костре — тоже жертва во имя истины, став­шей жизнью. Любая политическая борьба одушевлена верой в истинность отстаиваемых противоборствующими силами идей. В этом случае истина становится истиной-верой, исти­ной-правдой. Однако истина как только регулятив познания становится пустой и бессодержательной в оторванности от ис­тины как формы существования актуального знания: нельзя верить в то, чего нет, стремиться к тому, что никогда не про­изойдет.

Автором классической концепции истины является Арис­тотель. Согласно ему, истина есть соответствие наших знаний действительности. Это так называемая теория корреспонден­ции, соответствия. В рамках теории корреспонденции в зависимости от того, как понимается это соответствие, возникают различные модификации, очень непохожие друг на друга.

Чаще всего под «соответствием» понимается процесс «от­ражения» — воспроизведения особенностей одного предмета в структуре другого. «Отражение» — это скорее метафора, схватывающая суть процесса: смотря в зеркало, я вижу нечто, и благодаря своей «самоудостоверяющей инстанции» —созна­нию — устанавливаю связь, соответствие между мной и этим изображением. Установление соответствия, следовательно, уже предполагает дополнительное условие — наличие созна­ния: уж слишком различны элементы «отражения» — мате­риальный мир и идеальная способность человека.

Соответствие, следовательно, может определяться как вос­произведение познавательными структурами объективной реальности — но тогда сознание приобретает черты абсолют­ного арбитра, абсолютной удостоверяющей инстанции. Соот­ветствие может быть понято как соответствие чувственного —, рациональному, или наоборот, что, однако, нереалистично ввиду их тесного переплетения. Соответствие может рассмат­риваться как соответствие одних утверждений другим, но при этом «истинность» становится формой условного соглашения, критерий теряет фундаментальность. Легче всего с этими труд­ностями справляется теория «сплавляющей рациональности», теория деятельности, где соответствие есть соотношение вне­шних и внутренних операций. Трудность представляют утвер­ждения, которые носят всеобщий характер («в мире царит слу­чай» или «все имеет свою причину»).

Среди указанных выше интерпретаций истины как соответ­ствия следует обратить внимание на теорию когеренции (согла­сованности) одних частей знания с другими, части с целым. Когеренция может быть внутри одной теории, внутри данной отрасли знания; это понятие может быть применено и при оцен­ке степени ассимилированности, вписанности знания в позна­вательные результаты эпохи. В фундамент познания тем самым вводится культурно-исторический, релятивный момент, что уже выходит за рамки классического идеала научности.

Теория прагматизма отождествляет истину с пользой для человека. Марксистская трактовка истинности несет в себе элементы прагматизма, однако не исчерпывается этим, явля­ясь попыткой соединить этот критерий с критерием коррес­понденции и когеренции.

Истинность в качестве основной характеристики обоснован­ности знания должна быть присуща каждому отдельному на­учному положению. Такое требование создает большие труд­ности. Марксистская теория познания, которая пыталась соединить фундаменталистский подход с идеей культурно-ис­торической обусловленности знания и его социально-прагма­тической направленностью, продемонстрировала эти трудно­сти в полном объеме.

«Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», — писал В.И.Ленин¹. Что в данном случае понимается под «кон­кретностью»? Очевидно, всесторонность анализа объекта, впи­санность данного знания об объекте в систему существующих знаний о мире, практически-преобразующая нацеленность знания. Соблюдение этих условий предполагает «двойной стандарт» оценки знания: знание то ли полностью соответству­ет действительности, то ли — социально-историческим усло­виям своего функционирования. Соблюдение всех этих усло­вий в полном объеме (а не в тенденции) делает данное знание абсолютной истиной в полном объеме — полным, исчерпыва­ющим знанием предмета в его существенных характеристиках. Однако с точки зрения марксистской теории человеческое зна- ^\ ние и абсолютно и относительно одновременно, абсолютное знание может выступать только в качестве регулятивной идеи,;

либо в качестве инварианта познания, некоего «абсолютного (/ осадка», остающегося после всех форм манипуляций со зна­нием, всех исторических трансформаций. Остается только га­дать, кто, какая абсолютная инстанция «взвесит» этот абсо­лютный осадок и когда это произойдет? Идея единства абсолютности и относительности истины, понятая буквально, в смысле классического фундаментализма, полностью стира­ет все различия между знанием и заблуждением. Однако с большой долей уверенности можно утверждать, что марксист­ская теория познания все характеристики истины оценивает как чисто регулятивные, она давно вышла за рамки класси­ческого образа науки, встав на путь социально-культурного ре­лятивизма. Между тем независимость от социально-культур­ных факторов — важнейший принцип классического идеала научности.

Мысль в мире (Современные проблемы познания)

Классический образ познания, как мы видели, уже заклю­чал в самом себе противоречия, развитие которых должно было привести к кризисному состоянию. Так и произошло. Ясные контуры субъектно-объектного отношения начинают коле­баться. Кажется наивной идея проникновения в «сущность» объекта. Не меньшие сомнения вызывает мысль о «прозрач­ности» субъекта познания, его «конечности». Нереалистичной представляется и так долго внушавшая оптимизм идея о чу­десной слаженности, согласованности структур объекта и субъекта: «нет субъекта без объекта и объекта без субъекта». Субъект ищет в мире только то, что может и хочет найти, и одновременно знает, что он может и хочет; он открыт сам для себя, ибо он — чистая познавательная способность. Подверга­ется сомнению и бесстрастие оценивающей инстанции — со­знание. Претензии на безусловное в сфере познания оконча­тельно отвергнуты. Мы движемся в сфере обусловленного, в мире «поверхностей», мы запутались в той завесе, которая скрывает от нас подлинный мир. Фундаментализм уступа­ет место тотальному критицизму. Одним из источников кризиса основ классического образа познания и одновремен­но — его обоснованием явились идеи Э.Гуссерля (1859—1938). Гуссерль, идя по пути декартова очищения нашего внутрен­него мира от примеси эмпирии, обнаружил не мир чистого со­знания, но мир первичного, нерефлективного, мир верований, где «я» неотрывно от собственной телесности, мир очевиднос-тей обыденного сознания, жизненный мир. Жизненный мир не имеет строгих контуров, четкой смысловой структуриро­ванности, он не тематизирован, не отделяет себя от объектив-ой реальности. Именно в нем, считает Гуссерль, необходимо искать обоснование научному знанию. Обнаружение в основе человеческого бытия не нивелирующей, обезличивающей по­знавательной инстанции, чистого сознания, а волнующего в своей неопределенности жизненного богатства открывает бес­конечные возможности для последующих «тематизаций». Использование понятия жизненного мира поможет понять истоки отдельных специализированных видов деятельности, прежде всего — науки, истоки различия отдельных соци­альных коллективов, социальных групп, наций. Выявление исходных структур жизненного мира в каждом из этих образований позволит философии решать свою собственную «бес­конечную задачу» — строить смысловой универсум.

Введение понятия жизненного мира как исходной жизнен­ной реальности в методологию изменяет представления о соот­ношении теоретического и эмпирического, корректирует пред­ставления о критериях научности теории, расширяет основу для исследования предпосылок научного творчества. Научная ис­тина восходит к донаучным знаниям, научное открытие неот­делимо от характера жизненных установок, скрытого голоса тела: наука «вписывается» в человеческую деятельность, ру­шатся все классические утопии чистого, беспредпосылочного, избавленного от предрассудков познания.

Анализ жизненного мира предполагает процедуру деконст-рукции. Деконструкция включает анализ «разложения» ис­ходной жизненной реальности и возникающих на ее основе частичных жизненных миров; выявление горизонтов каждо­го из них: скрытых, подавленных в данный момент смыслов, возможностей связи между ними. В основе всех видов специа­лизированной познавательной деятельности — науки — нахо­дится не прочный фундамент безусловного знания, но проти­воречивый «жизненный универсум». Философия выходит на первый план в деле выяснения связи истоков науки с научно-теоретическим познанием, она становится между жизненным миром и наукой, становится языком безъязыкой повседнев­ности, поводырем слепой очевидности. Введение в культурный обиход понятия жизненного мира разрушает все претензии фундаментализма, редукционизма, социально-культурной нейтральности научного познания. Научное знание предстает жизненно-обусловленным и социокультурно истолкованным с помощью философии. Жизненный мир лишает науку едино­образия, открывает возможности сосуществования различных конкурирующих теорий, человеческие интересы врываются в науку, делают ее человечески ориентированной. Естествозна­ние и математика уже не являются эталоном научности. Про­исходит так называемая плюрализация научного знания, раз­рушение представлений о науке как едином и связном целом. Особенности гуманитарного знания, знания нестрогого, не от­вечающего критериям достаточной фундаментальной обосно­ванности, становятся предметом пристального внимания. Вос­станавливается в правах не только гуманитарное знание, реабилитируется философия, даже многообразные формы вненаучного знания на широком фундаменте жизненного мира по­лучают известные права в мире знания. Обыденное познание, традиционные образы мира, мифопознание, мистика, астро­логия уже не отделяются стеной фундаментализма и редукци-онизма от науки, они сосуществуют с ней, взаимодействуют, даже влияют на нее.

Антифундаментализм и плюрализация знания — суще­ственные черты современного состояния познания. Понятия, которые составляли арсенал классически-фундаменталистско-го образа научности, претерпевают операцию «заключения в кавычки». Для современной науки существуют и реализм, и опыт, и научный прогресс, но лишь в условном, специальном смысле, эти понятия утратили свой безусловный характер, стали «техническими». Так, «реализм» для И.Лакатоса, од­ного из представителей постпозитивизма, означает не призна­ние незыблемости данных опыта, но лишь «эмпирически про­грессивный сдвиг проблемы» — возможность предсказания новых фактов в рамках исследуемой теории. Но это не означа­ет, что теория каким-то образом «соответствует» действитель­ности, этот вопрос не обсуждается вообще. Научные факты в его концепции — лишь условно принятый в качестве «непроб­лематичного» фон познания, определяемый другими теория­ми, «прогрессивность» которых в данный момент не является предметом обсуждения.

Опыт — уже не подтверждающая, но критическая инстан­ция, с помощью опыта выявляются недостатки теории, опыт не обосновывает, но опровергает, являясь стимулом движения теории. Такое отношение к опыту получило название фалли-билизма (от англ. fallible — подверженный ошибкам, ненадеж­ный). Теория пытается сохранить себя, следуя внутринаучным критериям — стройности, строгости вывода частных предпо­ложений из общих, составляющих «жесткое ядро», согласо­ванности своих положений. Однако и эти формы обоснован­ности знания отступают под напором жизни: появление множества фактов, которые трудно объяснить в рамках дан­ной теории, соблюдая внутринаучные критерии обоснованно­сти, ведет к созданию «предохранительного пояса» рабочих ги­потез, гипотез ad hoc («по случаю») вокруг «жесткого ядра» исследовательской программы. Увеличение числа рабочих ги­потез, создание таких гипотез по каждому отдельному новому факту служит косвенным доказательством того, считает И.Лакатос, что теория утратила свою научную эффективность, ее объяснительная и предсказательная сила убывает, теория дол­жна сойти с научной арены.

Ни один из элементов, составлявших ранее фундамент хо­рошо обоснованного научного знания, уже не может выступать в качестве достаточного основания для оценки теории в каче­стве истинной или ложной; понятие истинного знания уходит из науки, оставляя вместо себя понятие научности.

Утрата наукой безусловного фундамента, расширение кри­териев приемлемости научной теории является необходимым условием плюрализации научного знания. Другой предпосыл­кой плюрализации является признание связи науки с очевид-ностями жизненного мира. На этой базе вырастает так назы­ваемый «эпистемологический анархизм» П.Фейерабенда. Фейерабенд сознательно выступает против классического об­раза познания. Классическая установка, по его мнению, зак­лючается в следующем: «рационалистически упростить про­цесс познания, упрощая самих участников этого процесса, строго определить область исследования и отделить ее от ос­тальной истории». Вместе с тем, полагает Фейерабенд, чело­веческие склонности, интересы, идеологические влияния иг­рают более значительную роль в росте нашего познания и науки, чем обычно считают'. Поскольку критерии научности позволяют сосуществовать в одно время различным конкури­рующим теориям, то, считает Фейерабенд, следует отказать­ся от предрассудков классической познавательной доктрины, надо решиться сказать: «все дозволено», сделать науку откры­тым выражением человеческих склонностей, желаний, слабо­стей, открыто связать ее с жизненным миром.

Эту функцию должна взять на себя философия. Философия, по мнению Фейерабенда, должна нейтрализовать пагубные тенденции к косности, абсолютной устойчивости, норматив­ности науки. Философия должна связать науку со всей чело­веческой деятельностью, проблема внутренних и внешних факторов развития науки для нее бессмысленна. Она — резуль­тат той путаницы, которая возникла при интерпретации фи­лософии как строгой науки и философии как ненауки. Фило­софия как свод твердых правил перестала быть философией. Подлинная «метафизика» — это осознание открытости любой теории, а не увековечивание ее. Изменение философских норм — не иррациональный процесс. Это изменение жизнен­ных установок, форм человеческой деятельности, выражени­ем которых является философия. Программы реабилитации метафизики как важного фактора эволюции научного зна­ния — еще одна черта неклассического образа науки. Соци­альные факторы входят в науку не непосредственным путем, через философские образы жизненного мира. Реабилитация метафизики и признание социально-культурной обусловлен­ности научного знания — взаимосвязанные особенности не­классического образа познания. Эпистемологический анар­хизм — не прямой призыв к вседозволенности в познании, это своего рода метафора, за которой скрывается критицизм как ведущая характеристика нового типа рациональности: «Зре­лая наука объединяет две очень различные тенденции, кото­рые часто бывают разделены, традицию плюралистического философского критицизма и более практическую, которая развивает лишь потенции данного материала, не останавли­ваясь на проблемных ситуациях»'. Хотя Фейерабенд и утвер­ждает в духе критики репрессивности современной культуры, характерной для Франкфуртской школы, что наука из отра­жения реальности должна превратиться в самовыражение че­ловека как социального существа, что ее осмысление должно содержать «приблизительные намеки, полезные правила, эв­ристические предположения, а не общие предписания», но его «иррационализм» не исключает методологической строгости. Даже самые неуловимые настроения можно и должно анали­зировать, ведь любой поэт, который не погружен полностью в иррациональную стихию, сравнивает, опровергает, аргумен­тирует.... Не удивительно, что и в науке протекают те же про­цессы»².

Дата добавления: 2015-06-27