Щих жизнь нет ни жертвы, ни доброго дела

А принимающие жертву, они —кто?.. Если же жизнь

Жизнь ценою смерти других? Как возможен альтруизм

Гом жизнь для принявших жертву и сохранивших свою

Жертвование ею будет потерей блага для отдавших

свою жизнь за сохранение ее другим; но будет ли бла­

без эгоизма? Жертвующие жизнью суть альтруисты;

не благо, то и в пожертвовании ею со стороны отдаю­

Если знание отделить от действия, каковою и явля­ется сословная наука, то инстинктивное, делаясь созна­тельным, приходит к разрушению: «Если нравствен­ность есть инстинкт, который побуждает индивидуума жертвовать собою для вида, то она будет разрушаться, приобретая сознание о своем происхождении»; если же нравственность есть любовь рожденных к родившим, то сознание своего происхождения, с которым связана смерть родителей, не остановится на знании, а перей­дет в дело воскрешения.

19. Вопрос о небратстве, т. е. разъединении, и о средствах восстановления родства во всей полноте его и силе (до видимости, очевидности) и вопрос об объ­единении сынов (братство) для воскрешения отцов (полное и совершенное родство), конечно, тождествен­ны между собою и противоположны прогрессу, вечному несовершеннолетию (т. е. неспособности к возвраще­нию жизни отцам, как нравственной, а не чувственной зрелости, так как таковая только в этом и заключает­ся), но последнее выражение вопроса, т. е. вопрос об объединении для воскрешения, определеннее. А чтобы очертить вопрос еще полнее, нужно прибавить к по­следнему выражению, что это объединение сынов для воскрешения отцов есть исполнение не своей лишь во­ли, но и воли Бога отцов наших, также нам не чуждой, что оно дает истинную цель и смысл жизни, что в нем именно выражен долг сынов человеческих и оно есть результат «знания всеми всего», а не сословного зна­

ния; в нем — в воссоздании, в замене рождения во* скрешением, питания творчеством — мы и чаем чистей­шего (бессмертного) блаженства, а не комфорта. В этой форме вопрос о неродственности м[ожет] б[ыть] про­тивопоставлен и социализму, который злоупотребляет словом «братство» и искренно отвергает отечество. Социализм в настоящее время не имеет противника; религии с их трансцендентным содержанием, «не от мира сего», с Царством Божиим внутри лишь нас, не могут противостать ему. Социализм может даже ка­заться осуществлением христианской нравственности. Нужен именно вопрос об объединении сынов во имя отцов, чтобы объединение во имя прогресса, во имя комфорта, вытесняющее отцов, выказало всю свою безнравственность. Объединение во имя комфорта, ра­ди своего удовольствия, и есть самое наихудшее упот­ребление жизни и в умственном, и в эстетическом, и особенно в нравственном отношении. При забвении сынами отцов искусство из чистейшего блаженства, ощущаемого в возвращении жизни отцам, превращает­ся в порнократическое наслаждение, а наука из знания всеми живущими всего неживого для возвращения жизни умершим обращается в изобретение удоволь­ствий или в бесплодное умозрение... Социализм торже­ствует над государством, религиею и наукою; появле­ние государственного социализма, католического, про­тестантского, «катедер-социа л изма», свидетельствует об этом торжестве. Он не только не имеет противника, но даже не признает возможности его. Социализм — обман; родством, братством он называет товарищество людей, чуждых друг другу, связанных только внешни­ми выгодами; тогда как родство действительное, кров­ное, связывает внутренним чувством; чувство родства не может ограничиваться лицепредставлением и тре­бует лицезрения; смерть лицезрение превращает в ли­цепредставление, и потому чувство родства требует восстановления умершего, для него умерший незаме­ним, тогда как для товарищества смерть есть потеря, вполне заменимая. При объединении не для доставле­ния комфорта, материального довольства, всем живу­щим, а для воскрешения умерших требуется всеобщее обязательное воспитание, раскрывающее способности и характер каждого, указывающее каждому и что он должен делать, и с кем — начиная от брака — он дол­

жен нести свой труд в деле обращения слепой силы природы в управляемую разумом, в труде превращения ее из смертоносной в живоносную. Возможно ли, естест­венно ли ограничить «дело человеческое» охранением лишь правильного распределения продуктов производ­ства, заставляя каждого бесчувственно, бесстрастно наблюдать, чтобы никто не присвоил себе большего против других или же чтобы кто-нибудь не уступил бы чего другим, отказываясь от своего? Хотя социализм вызван искусственно, но социалисты старались затро­нуть естественные слабости человека; так в Германии они упрекали немецких рабочих в ограниченности их потребностей, указывая на английских, которые гораз­до прихотливее, упрекали также в излишнем трудолю­бии, подбивая требовать сокращения рабочих часов и дней. Социалисты, которые думают только о собствен­ном возвышении, а не о благе народа, не обращают внимания на то, что и для кооперативного государства необходимы не пороки, которые они пробуждают, а добродетели, нужно исполнение долга, даже самоот­вержение. В нынешних мануфактурных государствах фабричная работа хотя большей частью и легка, но самое существование фабрик держится на каторжной работе рудокопов, добывающих каменный уголь и желе­зо, как необходимое условие существования промыш­ленности; при таких условиях требуется не экономиче­ская реформа, а радикальная, техническая, и даже не реформа, а всецелый переворот, связанный и с нрав­ственным переворотом. Требование же ради всеобщего комфорта каторжной работы, хотя бы и распределен­ной на всех, представляет нечто аномальное; такое тре­бование еще мыслимо ради достижения отечества и братства, но и то лишь как временное средство. При регуляции же метеорического процесса сила получается из атмосферы, т. е. каменный уголь заменяется той са­мой силой, из которой образовался запас этой силы в виде каменного угля и к которой во всяком случае нужно будет обратиться, так как запас каменного угля более и более истощается. Та же сила, получаемая из атмосферных токов, произведет, надо полагать, перево­рот и в добывании железа в металлическом виде. Регу­ляция необходима также для соединения мануфактур­ного промысла с земледелием, ибо избыток солнечной теплоты, действующий разрушительно в воздушных то­

ках, в ветрах, ураганах, может употребляться на ку­старное производство и даст возможность распределить его по всей земле, а не сосредоточивать только в не-· скольких пунктах, как нынешняя мануфактура. Регу­лятор обращает также и земледелие из индивидуаль­ной работы в коллективную. Таким образом, регулятор кроме, во-первых, уничтожения войны нужен, во-вто­рых, для замены тяжелой, каторжной работы рудоко­пов, в-третьих, для соединения с земледелием кустар­ной промышленности, в-четвертых, для обращения земледелия из индивидуального производства в коллек­тивное, причем регулятор будет для земледелия общим орудием, и, в-пятых, для обращения земледелия из средства получать «наибольший» доход, ведущий к кри­зисам, к перепроизводству, в возможность получать «верный» доход. Призыв к регуляции выходит, таким образом, отовсюду...

XIX век приближается к своему печальному и мрач­ному концу, он идет не к свету и не к радости; ему можно уже дать имя, и его можно назвать, в противо­положность так называемому веку просвещения и фи­лантропии XVIII и предшествовавшим ему векам с эпохи Возрождения, веком восстановления предрассуд­ков и суеверий и отрицания филантропии и гуманиз­ма; но не те суеверия восстановляет он, которые в сред­ние века облегчали жизнь, пробуждали надежду, а те, которые в эти века делали жизнь невыносимой; XIX век восстановил веру в зло и отрекся от веры в добро, он отрекся от небесного царства и отказался от веры в земное счастье, или царство земное, в которое верили в эпоху Возрождения и в XVIII веке. XIX век не толь­ко век восстанобления суеверий, но, как выше сказано, и отрицания филантропии и гуманизма, что особенно видно в учениях современных криминалистов; отрицая филантропию и усвоив дарвинизм, нынешний век при­знал борьбу законным делом и из слепого орудия при­роды стал сознательным ее орудием, органом. Воору­жения нынешнего времени совершенно согласны с убеждениями века, и только отсталые, которые хотят казаться передовыми, усвоив дарвинизм, отвергают войну.

Вместе с тем XIX век есть прямой вывод, настоя­щий сын предшествовавших ему вбков, прямое последствие разделения небесного от земного, т. е. пол­ное искажение христианства, завет которого заключается именно в соединении небесного с земным, божествен­ного с человеческим; всеобщее же воскрешение, воскре­шение имманентное, всем сердцем, всею мыслию, всеми действиями, т. е. всеми силами и способностями всех сынов человеческих совершаемое, и есть исполнение этого завета Христа — Сына Божия и вместе Сына Че­ловеческого,

Дата добавления: 2015-07-02