Осуждая ограничения и отрицания, полагаемые позитивизмом и критицизмом, конфуцианством, мы

осуждаем только произвольные ограничения. Да и воз-· можно ли одобрить, назвать добрыми такие границы, которые закрывают человеку пути к лучшему и откры­вают безграничный простор к худшему; ибо, ограничи­вая человека в необходимом, в самом существовании, примиряясь с утратами, со смертью, позитивизм во всех его видах оказывается очень снисходительным к искусственным потребностям, которые не обеспечивают существования, а раздражают лишь желания; так в Китае нравственное чувство (т. е. любовь детей к ро­дителям) проявляется в форме обряда, игры, и делает­ся все более и более фиктивным, даже вещи, приноси­мые в жертву, заменяются моделями, изображениями, а рядом с этим забавы и увеселения возводятся в дей­ствительное, серьезное дело; т. е. в действительности— искусственным потребностям дается первенство, лице­мерно же — на первое место ставится удовлетворение нравственного чувства. В Европе, наоборот, вещь ис­кренно и откровенно ставят выше умершего человека, лицемерие же заключается в том, что живого человека предпочитают будто бы вещи; но если борьба за су­ществование, т. е. борьба между людьми за вещь, при­знана условием прогресса, то вещь как цель должна быть предпочтена людям как средству; каждый и це­нит других людей лишь как союзников в деле приоб­ретения вещи. Мало того, в противоположность народ­ному воззрению, которое и вещи одухотворяет, фило­софия превращает и одушевленные существа в вещи. «Каждое существо может быть воспринято другим существом только как материя, как вещь, одаренная способностью движения; и только для себя оно может существовать, себе только может являться как дух, одаренный сознанием, ощущением, волею», из чего выходит, что всякое существо, усвоившее себе критику, может принять за наиболее вероятное, что оно только и есть дух, а все другие существа — вещи. «О существо­вании сознательных состояний вне меня, в других существах, я могу заключать только путем аналогии, непосредственно же я воспринимаю только движение других существ, а не их внутреннее состояние» ⁹. При­знание каждым всех других вещами и себя только существом сознающим, чувствующим, т. е. признание только в себе души, признание только себя человеком и непризнание всех других себе подобными, своими

ближними, это и есть полное отрицание нравственно­сти, братства и отечества, если бы, впрочем, филосо* фия вообще знала отечество, но она не знает отцов, она игнорирует отечество. Практическое выражение такой теоретической философии будет заключаться в действительном признании души только в себе и в дей­ствительном отрицании души во всех других, т. е. в полном пренебрежении нравственности. Но если бы на деле была полная искренность и чужие души не были бы потемками, т. е. если бы по внешним движениям можно было непогрешимо определять душевное со­стояние других, а с другой стороны, если бы мы и сами не вводили в заблуждение других собственными движениями, не соответствующими душевным состояни­ям, т. е. если бы не только чужие души не были для нас потемками, но и своя, наша собственная душа пе была бы для других обманом, тогда нельзя было бы считать других не подобными себе; а в этом и сострит приложение психологии к жизни, к строению общест­ва, если только психология может иметь какое-либо приложение.

15. Ставя вне исследования начальные и конечные причины, позитивизм считает невозможным знание смысла жизни, ни ее цели. Позитивизм сословный, школьный есть искажение жизни; для позитивистов воскрешение не только невозможно, но и нежелатель­но. Однако не желая восстановления своей жизни, не доказывают ли тем, что эта жизнь и не стоит восста­новления? Для прогрессистов дурно все, что есть, а еще хуже все то, что было, что прошло; и только для немыслящих прогрессистов может представляться хо­рошим то, чего еще нет, ибо и будущее станет настоя-· щим и прошедшим, т. е. дурным. Таким образом, оче«видно, что истинный прогрессист есть необходимо пес-· симист. «Прогресс», говорит один известный профессор, «есть постепенное возвышение уровня общечеловече­ского развития. В этом смысле прототипом прогресса является индивидуальное психическое развитие, кото­рое есть не только объективный факт наблюдения, но и субъективный факт сознания: в нашем внутреннем опыте развитие является в форме сознания постепен­ного увеличения знания, уяснения мысли, и эти про­цессы сознаются в форме улучшения нашего мысляще­го существа, его возвышения; это факт индивидуала

ной психологии, повторяющийся и в психологии кол­лективной, когда члены целого общества сознают свое превосходство над своими предшественниками в том же обществе» ¹⁰. Но общество состоит из младшего и старшего поколений, из отцов и детей; и если автор под целым обществом разумеет и старого и малого, разумеет всех без различия возраста, иначе сказать, допускает равномерное движение всех членов общест­ва (т. е. отрицает старение и ослабление), тогда пре­восходство будет сознаваться только над умершими, тогда поминовение, история будут необходимы для то­го только, чтобы было над кем превозноситься. Итак, целое общество (все живущие, молодые и старые) мо­жет сознавать свое превосходство только над умерши­ми поколениями; но как при этом не видеть виновно­сти в таком сознании, не замечать даже эгоизма поко­ления? Но жизнь общества состоит в том, что старое старится, а молодое растет; возрастая и сознавая свое превосходство над умершими, молодое поколение не может по закону прогресса не сознавать своего пре­восходства и над умирающими или стареющими... Если старое говорит молодому: «Тебе подобает расти, а мне малиться», то это пожелание доброе, тут говорит лю­бовь отеческая; если же молодое говорит старому: «Мне подобает расти, а тебе убираться в могилу», то это прогресс, и говорит тут не любовь, а ненависть, и ненависть блудных, конечно, сынов. Прогресс при от­сутствии внутреннего объединения и внешнего общего для всего рода человеческого дела есть явление естест­венное; и пока не совершится объединение в общем де­ле обращения смертоносной силы в живоносную, чело*.век будет подчинен слецой, естественной силе парав­.не со всеми скотами, зверями, наравне с бездушною.материею. Прогресс происходит от учения об искупле­нии, но путем совершенного искажения этого учения: искупление до его окончательного искажения проте­стантизмом относилось преимущественно к умершим; прогресс же есть самовозвышение, возвышение самих себя, т. е. тот грех, который и был наказан смешением языков, к чему близко и наше время, в которое люди отказались от всего общего и каждый живет исключи­тельно для себя, и это до такой степени, что люди пе­рестают даже понимать друг друга. Прогресс состоит з сознании превосходства, во-первых, целым поколе­ нием (живущими) над своими предшественниками (умершими) и, во-вторых, младшими над старшими; самое же превосходство — предмет гордости для млад­шего поколения — будет состоять в увеличении зна­ний, в улучшении, возвышении мыслящего существа, даже выработка нравственных убеждений будет пред­метом превозношения младшего поколения над стар­шим: «Он (т. е. каждый из младшего поколения) чув­ствует возвышение (превосходство над старшими), ко­гда додумается до новой идеи, когда с новой точки зрения оценивает все окружающее, когда при коллизии долга с привычками и аффектами победа остается на стороне долга». Но это только субъективная, внутрен­няя сторона сознания умственного превосходства над предшественниками; в чем же будет заключаться внеш­няя сторона этого сознания, в чем выразится это созна­ние как объективный факт наблюдения для не умерших еще предшественников, об этом умалчивает профессор, а между тем высокомерное обращение сынов и дочерей с родителями как необходимое выражение сознания умственного превосходства достаточно известно и даже нашло своего выразителя в авторе «Отцов и детей», хотя оно и слабо им выражено. Нельзя не заметить, что если и в Западной Европе есть молодые и Фран­ция, и Германия, то нигде антагонизм молодого с ста­рым не дошел до такой крайности, как у нас; потому­то у нас и легче, чем где-либо, дать истинную оценку учению о прогрессе. Торжество младшего поколения над старшим — существенная черта прогресса. Биоло­гически прогресс состоит в поглощении младшим стар­шего, в вытеснении сынами отцов; психологически он — замена любви к отцам бездушным превозношением над ними, презрением к ним, это нравственное, или, вер­нее, самое безнравственное вытеснение сынами отцов. Социологически прогресс выражается в достижении наибольшей меры свободы, доступной человеку (а не в наибольшем участии каждого в общем отеческом де­ле), ибо само общество, как небратство, конечно, тре­бует ограничения свободы каждого; таким образом, требование социологии будет требованием наибольшей свободы и наименьшего единства, общения, т. е. социо­логия есть наука не общения, а разобщения или по­рабощения, если допускается поглощение личности об­ществом; так что наука разобщения у одних и наука

порабощения у других, социология грешит против не­раздельности и неслиянности, против Бога Триединого. Прогресс есть именно та форма жизни, при которой человеческий род может вкусить наибольшую сумму страданий, стремясь достигнуть наибольшей суммы наслаждений. Прогресс не довольствуется признанием действительности зла, он хочет полного представления, удвоения зла, упивается им в реалистическом искус­стве; в искусстве же идеальном он стремится к полному убеждению в недействительности, в невозможности добра, упивается представлением нирваны. Хотя застой есть смерть и регресс не рай, но прогресс есть истин­ный ад, и истинно божественное, истинно человеческое дело заключается в спасении жертв прогресса, в вы­воде их из ада. Прогресс как отрицание отечества и братства есть полнейший нравственный упадок, отри­цание самой нравственности. Для нынешнего века, века прогресса, отец — самое ненавистное слово, а сын — самое унизительное. Держаться отцовского и де­довского, быть в зависимости от них — что может быть позорнее для прогрессиста! Иисус Христос, принявший имя Назарея, презираемое у евреев, стал евреем у пре­зиравших это имя язычников; но самым опозоренным в то время, подобное нынешнему, было имя сына чело­веческого; это-то имя Христос и принял преимущест­венно перед всеми другими; сыном человеческим он назывался как среди евреев, так и среди язычников, ибо у тех и других оно одинаково было презираемо: у евреев потому, что это имя было отрицанием преиму­ществ происхождения от Авраама, а у язычников по­тому, что оно выражало в этот век эмансипации нена­вистную зависимость от отцов, от старших.

Итак, прогресс состоит в сознании сынами своего превосходства над отцами и в сознании живущими своего превосходства над умершими, т. е. в таком соз­нании, которое исключает необходимость, а потому и возможность объединения живущих (сынов) для вос­крешения умерших (отцов), а между тем в деле вос­крешения отцов выразилось бы действительное превос­ходство сынов, если только это может быть названо превосходством, тогда как в превозношении над отца­ми выражается лишь мнимое их превосходство.

Прогресс выражается, впрочем, в превосходстве не над отцами только (т. е. живущими еще) и не над предками лишь (т. е. уже умершими)¹, а также и над животными; но превосходство над последними выража­ется только в способности к общим идеям, так что го­раздо более превосходства чувствуется над отцами и предками, чем над животными; унижая первых, ста­раются возвысить последних, т. е. животных. «Способ­ность к общим идеям есть способность чисто челове­ческая, возвышающая нас над животными, делающая возможным развитие знаний, идеалов, убеждений», т. е. возвышающая нас только в мысли, и даже в мыс­ли не настолько, чтобы мы могли соединиться в общем убеждении, в единомыслии, и иметь один общий идеал. Возвышая таким образом человеческую природу над животною только по видимому, приверженцы прогрес­са лишают человека всякого значения пред слепою си­лою природы; и прогресс, будучи сознанием превосход­ства наибольшего над отцами и предками, наименьшего

Дата добавления: 2015-07-02