Кант и евангельское дитя, или Сын человеческий

Три разума и единый разум

В «Критике чистого разума» разум остался верен своему определению, то есть остался при знании без дела, за что и был награжден невежеством. Практиче­ский же разум оказался неверен своему определению и потому награжден верою. Третий разум удостоен лишь названия суждения ¹⁰, хотя все три разума за­нимаются только суоюдениями: первый — суждениями о мыслях, второй — суждениями о делах, вернее, де­лишках людей, общего дела не знающих и потому за­нятых лишь дрязгами; третий разум, художественный, занят суждениями о подобиях, творимых деятелями этих дрязг, и о воспроизведениях созданий силы, ли­шенной разума, благодаря неразумию и безделью су­ществ разумных, существ хотя и покушавшихся тво­рить также подобие и Творцу из камня, но не делав­ших самих себя подобными Создателю делом воссозда­ния Его творений.

Но если бы познавание не было взято в монополь­ную собственность одного только сословия, осужден­ного на мышление без дела, то предметом первого ра­зума была бы не мысль о мысли, а мысль о деле, т. е. проект всеобщего дела; а разум второй, практический, был бы исполнением общего дела, тогда как третий, как творение подобий, был бы введением во второй, со­

зиданием моделей того, что должно бы быть воссоздано вторым, деловым разумом при помощи знания, дару­емого первым. Третий разум, чтобы не быть только суждением телеологическим, должен не искать чудес в природе, не познавать лишь целесообразность, что, впрочем, и Кант считает невозможным; он должен вносить целесообразность в мир и в жизнь, что город­скому, бюргерскому профессору осталось совсем не­понятным.

Славянское племя, признанное Западом за «дет­ственное», за примитивное, живущее и по сие время в родовом быту, то есть (с западной точки зрения) за некультурное, осталось тем, чем были арийцы до раз­деления на особые народности. Сами названия «арий­цы» и «славяне» тождественны и означают не «досто­почтенные» и «славные», а «почитающие и славящие отцов», так же как и народы семитические, ибо «сем» или «шем» (слава) есть также «славный», в том же, только что поясненном смысле. Сходны славяне и с китайским и вообще с желтым племенем, которое и теперь еще не умеет дать себе иного наименования, как «чтущие отцов».

Мы, будто бы «недозревшие», признаем верность этой характеристики славянского племени, но в этих quasi-пороках его мы чаем видеть великую будущность.

В Канте же, наоборот, мы видим представителя всего отживающего и пе можем не признать, что вся европейская философия есть или докантовская, или же кантовская; после же кантовской пока нет, ибо называемая послекантовской есть та же кантовская, то есть философия, забывшая то, чем именно отли­чается евангельское дитя,— родство; вследствие чего философия эта и перестала быть мудростью, образцом коей является евангельское дитя, а стала суемудрием блудных сынов.

Взгляните на каитову «Критику» с точки зрения родства, и вы убедитесь, что она не выдерживает этого взгляда. Автономия и гетерономия могут суще­ствовать только при отсутствии родственности. Запо­ведь даже Божия нам гетерономна, если Бога мы счи­таем чуждым себе. Конечно, не Кант один виноват в неродственном состоянии мира, в том, что мы забыли отцов, перестали быть братьями и что природа пере­стала быть к нам родственною или еще не стала таковою. Она стала неродственною по причине пашей розни и бездействия. Но Канту не следовало мириться с этим фактом. Он, точь-в-точь как гражданин фран­цузской искусственной республики, совсем забыл о естественном родстве и о возможности восстановле­ния его; он никогда даже и не думал о последнем, и потому вся его философия не что иное, как предрас­судок и суеверие.

Существование двух разумов Кант принял, не видя в таком раздвоении глубочайшей безнравственности, создавшей два совершенно чуждых друг другу сосло­вия, ученых и неученых, словно две различные породы людей. Два противопоставленных разума не могли примириться и в третьем, эстетическом, который мог творить лишь мертвые подобия своих умерших отцов или же создавать двойники (копии), самим себе (ори­гиналам) не нужные.

Вообще, философия Канта есть произведение опыта или истории всемирно-гражданских, то есть продукт людей, чужих друг другу, связанных отношениями не родственными, а только юридическими. Эта филосо­фия — выражение сторожевого положения, всегда го­тового отражать нападения, особенно на личное до­стоинство. Сознание же личного достоинства Кантом поставлено в основу его нравственной философии: для сохранения этого достоинства человек должен быть готов пожертвозать своею и даже и не своею жизнью: ложь, унижающая человека, непозволительна, по кантовской нравственности, даже ради сохранения жизни своей и даже не своей. Но, полагая начало человеческого достоинства в основу своей нравствен­ности, Кант не замечает, что вся его нравственность состоит из антиномий, с точки зрения его философии

неразрешимых...

Дата добавления: 2015-07-02