Страшный суд философии

Столь долго ожидаемый христианством Страшный суд наконец наступил 1 Явился неумолимый лжесудия в лице кенигсбергского профессора Канта с несколь­кими судьями или лжесудьями низшего порядка вроде Контов и Миллей⁴. Европейское и американское интел­лигентное человечество признало суд его правым и осуждение —справедливым и до сих пор не опротесто­вывало его судебных приговоров. А между тем он осудил всех или все высшее на теспое тюремное за­ключение, всему же низшему дал свободу. Сентенции, которые он произносил над знаниями, делами и произ­ведениями человеческими, он называл не «суждениями» (кроме суждений об искусстве), а обыкновенно «кри­тиками», хотя мог бы прямо назвать (таковые) тюрь­мами, подобно тому как религию он назвал религией в тюремных, очень узких пределах чистого разума, ибо и самый «чистый» разум он осудил на вечную тьму неведения, незнания, то есть низвел разум в Аид, в Гадес, в место, лишенное света.

В еще более узкие пределы поставлен (Кантом)' несчастный практический разум. Практический разум не только дозволяет, но и требует повелительно, «им­перативно» делать добро, однако с обязанностью по уличтожать зла. При такой постановке практического разума можно с уверенностью сказать, что врата рая не одолеют ада! Разрешая людям их мелкие делишки, законодатель практического разума не говорит об од­ном общем, великом деле, а союз для этого дела — цер­ковь — допускает единственно лишь по-староримски, лишь юридически...

Ложь или ограниченность философии Каита за­ключалась в отрицании или непризнании общего дела, в отрицании, являющемся предрассудком, свойствен­ным сословию, обреченному на одно мышление.

Критика религии осудила догматику, потому что в нравственном богословии Кант не видел общего дела, то есть предметом нравственного богословия не было общее дело, или, короче, догматы не были заповедями.

Практический разум не уничтожал зла в мире, по­тому что не допускал общего дела, а только действия в одиночку. Он знать не хотел действия всех разум­пых существ на всю неразумную силу, хотя обе силы, природа разумная и неразумная, в отдельности были лишь частями, а не составляли целого. Между тем если бы весь мир стал предметом управления всех разумных существ, то и суждения о целом мире были бы уже синтетическими суждениями a priori.

Критика художественного разума не была общим делом воссоздания, то есть не требовала воссоздания того, что разрушено неразумной силой, а ограничива­лась суждением эстетическим и телеологическим, за­бывая, что и красота, и целесообразность — произведе­ния не слепой силы, а разумной, и притом совокупной.

Противоречие, антиномия разумных существ и не­разумной силы не разрушится, пока разумные (разум­но мыслящие) существа не станут разумно действую­щими, то есть пока не объединятся два разума, теоре­тический и практический, а с ними и третий — худо­жественный и религиозный. Только таким образом устранится противоречие разумного и неразумного, лежащее внутри самой природы, как приходящей, но еще не пришедшей в сознание.

Дата добавления: 2015-07-02