Психология оптимального переживания 7 страница

В этих описаниях речь идёт скорее о по­тенциальной власти над ситуацией, чем о реальном контроле. Танцовщица может упасть, повредить ногу и больше никогда не выйти на сцену, а шахматист — потерпеть по­ражение и не стать чемпионом. Но тем не ме­нее в состоянии потока человек уверен, что может достичь совершенства.

О подобном ощущении полного контроля над ситуацией рассказывают также респон­денты, которые получают радость от риско­ванных занятий. Люди, увлекающиеся дель­тапланеризмом, спелеологией, альпинизмом, автогонками, дайвингом и многими другими опасными видами спорта, намеренно помеща­ют себя в ситуации куда более опасные, чем те, с которыми мы сталкиваемся в повседнев­ной жизни. И в этих ситуациях они испы­тывают состояние потока, сопровождающееся чуством повышенного контроля над происхо­дящим.

Людям, получающим удовольствие от опасных занятий, любят приписывать раз­ного рода патологические потребности: та­ким образом они якобы пытаются изгнать свои глубинные страхи или компенсировать чуство неполноценности, отыгрывают фикса­цию на эдипальной стадии или «ищут острых ощущений». Подобные мотивы могут присут­ствовать в отдельных случаях, но в разговоре с самими любителями рискованных занятий поражает, что все они получают радость не от опасности, а от своего умения минимизи­ровать её. Так что в основе подобных увле­чений лежит не патологическое влечение к саморазрушению, а абсолютно здоровое пере­живание своей способности контролировать опасные моменты.

Важно понимать, что порождающие со­стояние потока занятия, даже те, что кажутся чрезвычайно опасными, устроены таким об­разом, что позволяют человеку развить навы­ки, снижающие вероятность ошибки до мини­мума. Например, альпинисты различают два типа опасностей: объективные и субъектив­ные. К первому типу относятся непредсказуе­мые физические явления: внезапный ураган, лавина, упавший камень, резкое падение тем­пературы. Можно подготовиться к этим угро­зам, но предугадать их во всех случаях невоз­можно. Субъективные опасности возникают вследствие недостаточных навыков альпини­ста, в том числе его неумения правильно со­отнести трудность маршрута и свои возмож­ности.

Таким образом, суть альпинизма состоит в том, чтобы по возможности избегать объ­ективных опасностей и полностью преодоле­вать субъективные с помощью жёсткой дис­циплины и хорошей подготовки. Поэтому ска­лолазы считают, что взобраться на гору Мат- терхорн безопаснее, чем переходить улицу в районе Манхэттена, где объективные опасно­сти — таксисты, велосипедисты, автобусы и грабители — куда менее предсказуемы, чем в горах, и где личные навыки едва ли могут гарантировать пешеходу безопасность.

Этот пример показывает, что люди испы­тывают радость не от ощущения контроля, но от чуства, что они могут справиться с труд­ными ситуациями. Невозможно пережить это чуство, не отказавшись на время от безопас­ности, которую предоставляет нам рутина обустроенной повседневной жизни. Только в ситуации, когда человек по-настоящему рис­кует и при этом может влиять на результат, он понимает, в состоянии ли он взять ситуа­цию под контроль.

Исключение составляют игры, основан­ные на случайности. Их, безусловно, можно отнести к числу приносящих радость заня­тий, хотя они не дают игроку никакой воз­можности применить свои умения. Он не мо­жет повлиять на вращение колеса в рулетке или на карты при игре в блек-джек. В этом случае переживание радости, похоже, никак не связано с ощущением контроля.

Однако наиболее заядлые игроки, напро­тив, убеждены, что их умение играет глав­ную роль в достижении результата. По су­ти, они придают контролю ещё большее зна­чение, чем те, чьи увлечения действительно позволяют влиять на ситуацию. Игроки в по­кер не сомневаются, что выигрывают благо­даря своим способностям, а не по воле слу­чая. Проиграв, они скорее скажут, что им не повезло, однако всё равно будут искать собственные ошибки, приведшие к неудаче. Любители рулетки разрабатывают сложные системы, чтобы предсказать остановку коле­са. Среди увлекающихся подобными играми немало людей, верящих в свой дар предска­зывать будущее, по крайней мере в пределах правил, диктуемых игрой. И этот наиболее древний вид контроля, корни которого ухо­дят к ритуалам предсказания будущего, свой­ственным каждой культуре, делает азартные игры особенно привлекательными.

Ощущение временной победы над энтро­пией отчасти объясняет, почему вызывающие состояние потока занятия так сильно притя­гивают к себе людей. Писатели неоднократно использовали тему игры в шахматы как ме­тафору бегства от реальности. Например, ро­ман Владимира Набокова «Защита Лужина» описывает молодого шахматного гения, на­столько увлечённого игрой, что остальная его жизнь — брак, друзья, зарабатывание средств к существованию — отходит на второй план.

Лужин пытается как-то справиться с пробле­мами, но может думать о них лишь как об ещё одной шахматной партии. Его жена представ­ляется ему белой королевой, стоящей на по­ле С5, ей угрожает чёрный слон, который на самом деле является антрепренёром Лужи­на, и т.д. В поисках решения проблем в лич­ной жизни Лужин обращается к шахматным стратегиям и изобретает «защиту Лужина» — последовательность ходов, которая долж­на сделать его неуязвимым. Его отношения с окружающими разрушаются, Лужина по­сещают видения, в которых значимые люди предстают в виде фигур на огромной шахмат­ной доске, пытающихся помешать ему дви­гаться дальше. В конце концов ему удаётся создать совершенную защиту — и он выпры­гивает из окна гостиницы. Подобные истории о шахматистах имеют под собой реальную ос­нову: многие великие игроки, включая пер­вого и последнего американских чемпионов, Пола Морфи и Бобби Фишера, настолько за­мыкались в своём ясном, логичном, идеально упорядоченном мире шахмат, что отказыва­лись иметь дело с беспорядком «настоящей» жизни.

Ещё более захватывающим может быть восторг, испытываемый любителями азарт­ных игр, когда им кажется, что они перехит­рили случай. По рассказам этнографов, севе­роамериканских индейцев настолько увлека­ла игра в кости, что они проигрывали ору­жие, лошадей, даже жён, и были вынужде­ны в мороз уходить из «игорного» тайпи без одежды. Почти любое занятие, приносящее радость, может вызывать зависимость в том смысле, что оно становится не сознательным выбором, а необходимостью, отвлекающей человека от других дел. Например, хирурги го­ворят, что операции могут вызывать такую же сильную зависимость, как героин.

Если человек настолько впадает в зависи­мость от ощущения владения ситуацией, что уже не может уделять достаточно внимания другим делам, он теряет свободу определять содержание своего сознания. Таким образом, потоковые занятия имеют и потенциально опасные свойства: улучшая качество жизни посредством упорядочивания сознания, они могут вызывать зависимость, и тогда лич­ность становится рабом порядка и больше не желает иметь дело с хаосом реальной жизни.

Свобода от рефлексии

Как уже было сказано, когда человек по- настоящему поглощён своей деятельностью, у него не остаётся свободного времени, что­бы думать о прошлом и будущем или ана­лизировать какие-либо не актуальные в дан­ный момент стимулы. Особенно следует от­метить, что из сознания исчезает наше Я, в мыслях о котором мы проводим очень мно­го времени в повседневной жизни. Вот что об этом говорит альпинист: «Это чуство срод­ни дзенской медитации. Сознание приобре­тает однонаправленность. Поначалу твоё эго вмешивается в процесс подъёма, но, когда движения становятся автоматическими, оно как будто исчезает. Каким-то образом ты со­вершаешь правильные действия, даже не ду­мая о них... Они просто совершаются. При этом ты очень сосредоточен». О том же го­ворит известный морской путешественник: «Ты забываешь себя, забываешь обо всём, ви­дишь только игру лодки с морем и игру мо­ря вокруг, и всё несущественное оказывается далеко-далеко...»

Утрата ощущения себя как отдельного от остального мира существа нередко сопро­вождается переживанием единения с непо­средственным окружением: с горой, командой или, как у опрошенного нами японского роке­ра, с сотнями мотоциклистов, с рёвом нося­щихся по улицам Киото: «Я что-то понимаю, когда все наши чуства напряжены. На стар­те между нами нет полной гармонии, но по­степенно наши чуства приходят в резонанс, и каждый чуствует то же, что и другие... Как бы это объяснить? Мы как будто становимся одной плотью. Тогда гонки превращаются в настоящее удовольствие...

В такие моменты я думаю: «Если все мы будем мчаться на пределе, это будет настоя­щая Гонка»... Это ощущение единения — оно просто восхитительно. Мы получаем кайф от скорости. Это просто супер».

Это чуство единения, живо описанное японским подростком, на самом деле очень характерно для состояния потока. В отчётах видно, что оно столь же реально, как чуство облегчения после утоления голода или пре­кращения боли. Оно чрезвычайно приятно и при этом, как мы убедимся в дальнейшем, та­ит в себе определённую опасность.

Излишняя сосредоточенность на себе тре­бует много психической энергии, поскольку в повседневной жизни мы часто сталкиваемся с различными угрозами, и всякий раз нам нуж­но воссоздать в сознании свой образ, чтобы понять, насколько серьёзна угроза и как на неё реагировать. Например, если на улице я замечаю, как люди начинают смотреть на ме­ня с ухмылками, немедленно возникнет бес­покойство: «Что-то не так? Я выгляжу смеш­но? Я как-то не так иду, или у меня грязное лицо?» Ежедневно мы сотни раз получаем на­поминания об уязвимости нашего Я, и каж­дый раз на восстановление порядка в созна­нии расходуется психическая энергия.

А в состоянии потока нет места для подоб­ного самоанализа. Приносящие радость заня­тия имеют ясные цели, чёткие правила, и тре­бования, предъявляемые субъекту, соответ­ствуют уровню развития его умений, поэто­му его Я ничто не угрожает. Когда альпи­нист осуществляет трудный подъём, для него остаётся только одна роль — роль альпини­ста, иначе он не выживет. Другие грани его Я на время перестают существовать. Не име­ет никакого значения, чистое ли у него лицо. Единственная угроза исходит от горы, но хо­роший альпинист сумеет с ней справиться без

участия своего Я.

Отсутствие Я в сознании вовсе не означа­ет, что человек в состоянии потока перестаёт контролировать свою психическую энергию или не отдаёт себе отчёт в том, что происхо­дит с его телом и разумом. Некоторые, впер­вые услышав про это состояние, начинают ду­мать, что характерное для него прекращение рефлексии сродни пассивному миросозерца­нию, «движению по течению». На самом деле всё наоборот: наша личность принимает ак­тивнейшее участие в оптимальном пережива­нии. Скрипач должен осознавать каждое дви­жение своих пальцев, каждый звук, извлека­емый им из инструмента, а также всё испол­няемое им произведение — целостно и в ви­де отдельных нот. Хороший бегун получает сигналы от всех участвующих в беге мышц, слышит биение своего сердца и одновременно следит за соперниками, чтобы представлять общий ход соревнований. Шахматист не смо­жет получать удовольствие от игры, если не будет искать в памяти удачные ходы и ком­бинации.

Таким образом, мы говорим не об утрате Я и уж точно не о потере способности осозна­вать. Индивид лишь перестаёт осознавать своё Я. Наши представления о себе оказы­ваются за порогом сознания. Иметь возмож­ность на время забыть о том, кто мы такие, как оказалось, может быть очень приятно. Когда мы не заняты нашим Я, у нас появ­ляется шанс расширить его границы. Поте­ря рефлексии позволяет трансцендировать Я, ощутить, что его пределы раздвинулись.

Это чуство расширения своего Я — не плод игры воображения, но следствие пере­живания тесного взаимодействия с Другим, взаимодействия, рождающего редкое ощуще­ние единения с обычно абсолютно отдель­ными от нас сущностями. Одинокий путеше­ственник, долгими ночами бодрствующий в своей лодке, начинает чуствовать, что она яв­ляется продолжением его самого, поскольку они вместе движутся к общей цели. Скри­пач, погружённый в волны звуков, в создании которых он участвует, ощущает себя частью «гармонии сфер». Альпинист, сосредоточив­ший всё своё внимание на выступах скалы, за которые можно будет безопасно зацепить­ся, рассказывает о чустве родства, возника­ющем между его пальцами, камнем, небом и ветром. Участвующие в турнирах шахмати­сты говорят, что, когда партия полностью по­глощает внимание, возникает ощущение, буд­то ты подключился к могущественному «си­ловому полю». По словам хирургов, во вре­мя сложных операций у них бывает чуство, что весь персонал представляет собой единый организм, приводимый в движение общей це­лью; они сравнивают проведение операции с балетом, в котором каждый танцовщик под­чинён группе, и всех объединяет чуство гар­монии и значимости происходящего.

Можно видеть в этих рассказах одни лишь поэтические метафоры, но важно осознавать, что они описывают ощущения столь же ре­альные, как чуство голода или прикосновение к горячему чайнику. В них нет ничего таин­ственного или мистического. Когда человек вкладывает всю свою психическую энергию во взаимодействие, будь то с другим челове­ком, с лодкой, горой или музыкой, он стано­вится частью системы, большей, чем то, что прежде представляла собой его индивидуаль­ная личность. Эта система функционирует по правилам той деятельности, в которой она возникает, и наполняется энергией внимания субъекта, эту деятельность осуществляюще­го. При этом она не менее реальна, чем семья, корпорация или команда. Личность, ставшая её частью, расширяет свои границы и стано­вится более сложной, чем раньше.

Это личностное развитие происходит лишь в том случае, если взаимодействие приносит радость, если оно предоставляет нетривиальные возможности для действия и требует постоянного совершенствования уме­ний. В системе, которая не требует ничего, кроме веры и послушания, можно только по­терять себя. Возможности трансцендировать свои границы предлагают также и фунда­менталистские религии, различные массовые движения, экстремистские политические партии, и миллионы людей с радостью ими пользуются, приобщаясь, как им кажется, к чему-то великому и могущественному. Настоящий верующий действительно стано­вится частью системы в том смысле, что его психическая энергия управляется целями и правилами его веры. Но между ними нет взаимодействия: он просто позволяет погло­щать свою энергию. Из такого подчинения не может развиться ничего нового; его сознание, возможно, обретёт порядок, но это будет порядок, насаждённый извне, а не достиг­нутый своими силами. Личность истинно верующего в лучшем случае напоминает кри­сталл — крепкий, идеально симметричный, но практически не способный расти.

Между утратой чуства Я в состоянии по­тока и последующим его усилением существу­ет очень важная и, на первый взгляд, па­радоксальная связь. Может показаться даже, что для создания сильной Я-концепции необходимо иногда выключать саморефлек­сию. Причины этого очевидны. В состоянии потока человек оказывается перед вызовом и, чтобы ответить на него, должен постоянно со­вершенствовать свои умения. В это время он лишён возможности размышлять о чём бы то ни было в терминах Я, иначе переживание не будет таким глубоким. Но в дальнейшем, ко­гда задача решена и саморефлексия восста­навливается, то Я, которое человек начинает осознавать, отличается от того, что существо­вало до переживания потока; теперь оно обо­гатилось новыми умениями и достижениями.

Изменение чуства времени

Ещё одна характерная особенность опти­мальных переживаний заключается в том, что время течёт иначе, чем обычно. Привыч­ный его ход, который мы замечаем по рав­номерному прибавлению часов и смене дня и ночи, сменяется ритмом, диктуемым нашим занятием. Часы могут пролетать за минуты. Большинство людей отмечает, что время на­чинает идти намного быстрее, но иногда слу­чается и обратное. Например, по словам бале­рины, трудный прыжок, в реальности зани­мающий меньше секунды, субъективно рас­тягивается на несколько минут: «Происходит две вещи. Во-первых, в некотором смысле время идёт быстро. То есть после того, как всё уже закончилось, кажется, что оно шло быст­ро. Я вижу, что на часах час дня, и удивля­юсь, потому что ещё несколько минут назад было 8 утра. Но когда я танцую... кажется, что всё происходит гораздо медленнее, чем на самом деле». Таким образом, мы можем сказать, что в состоянии потока восприятие времени изменяется и не имеет никакого от­ношения к тому, что показывают часы.

Однако и здесь существуют исключения, подтверждающие правило. Можно привести в пример выдающегося кардиохирурга, кото­рый получает огромное удовольствие от ра­боты и при этом известен своей способностью во время операции, не глядя на часы, опреде­лять точное время, ошибаясь не более чем на полминуты. Но в его деле расчёт времени иг­рает решающую роль: он выполняет одну ма­ленькую, но чрезвычайно сложную часть опе­рации, поэтому обычно участвует в несколь­ких одновременно и должен переходить из од­ной операционной в другую, не задерживая своих коллег. Аналогичная способность ча­сто присуща и спортсменам. Чтобы тщатель­но следить за своей скоростью во время сорев­нований, они должны уметь точно отсчиты­вать ход секунд и минут. Когда способность следить за временем является умением, необ­ходимым для успеха, она уже не отвлекает от деятельности, а наоборот, усиливает удоволь­ствие.

Но большинство потоковых занятий не привязаны ко времени, они имеют свой соб­ственный ритм и свою собственную логику развития. Мы не можем точно сказать, явля­ется ли это свойство состояния потока про­сто побочным эффектом, сопровождающим сильнейшую концентрацию, или оно привно­сит нечто особое в позитивное переживание. Хотя способность не замечать течение вре­мени едва ли можно считать самым важным элементом в получении удовольствия от дея­тельности, она, безусловно, усиливает тот ду­шевный подъём, который мы испытываем в состоянии полной вовлечённости.

Автотелическое переживание

Важнейшим свойством оптимального пе­реживания является его самодостаточность; иными словами, его главная цель заключает­ся в нём же самом. Потоковые занятия таят в себе неиссякаемый источник радости, кото­рый мы неизбежно откроем для себя, даже если первоначально искали чего-то другого. Хирурги говорят о своей работе: «Это прино­сит столько удовольствия, что я продолжал бы этим заниматься, даже если бы не дол­жен был работать». Ту же мысль мы находим в словах яхтсмена: «Я трачу огромное коли­чество времени и денег на эту лодку, но это стоит того: ничто не сравнится с тем чуством, которое я испытываю, выходя на ней в откры­тое море».

Термин «автотелический» образован от двух греческих слов: auto означает «само по себе», a telos — «цель». Другими словами, это деятельность, которая совершается не ради будущего вознаграждения, а ради неё самой. Игра на бирже с целью заработка не являет­ся автотелическим опытом, но она становится таковым, если цель заключается в том, чтобы усовершенствовать свою способность угады­вать тенденции на рынке, хотя результат, вы­раженный в долларах и центах, будет одина­ковым. Преподаватель, который учит детей потому, что любит с ними общаться, зани­мается автотелической деятельностью, чего нельзя сказать о его коллеге, который работа­ет для того, чтобы вырастить из школьников образцовых граждан. Внешне эти две ситуа­ции выглядят одинаково; разница между ни­ми заключается в том, что, когда человек за­нимается автотелическим делом, его внима­ние сосредоточено на самой деятельности, а не на её последствиях.

Большинство наших занятий нельзя счи­тать в чистом виде автотелическими или эк- зотелическими (так мы будем называть дея­тельность, совершаемую только по внешним причинам), в них присутствуют и те и дру­гие черты. Начиная карьеру, молодой хирург, как правило, руководствуется экзотелически- ми побуждениями: помогать людям, зарабо­тать деньги, получить престижную профес­сию. Но если ему повезёт, то через некоторое время он начнёт получать радость от своей работы, и она станет для него в значитель­ной степени автотелическим делом.

Иногда мы начинаем получать удоволь­ствие от занятий, которые поначалу были на­вязаны нам против нашей воли. Один мой друг, с которым мы когда-то работали в од­ной организации, имел великий талант. Когда работа становилась особенно скучной, он при­крывал глаза и начинал напевать себе под нос музыкальную пьесу — хорал Баха, концерт Моцарта или симфонию Бетховена. Трудно передать, с каким мастерством он это де­лал. Он воспроизводил всё произведение це­ликом, голосом изображая основные инстру­менты, исполняющие тот или иной пассаж: то стонал, как скрипка, то гудел, как фагот, то пронзительно трубил, как валторна. Мы слушали его как зачарованные и возвраща­лись к работе отдохнувшими. Интересно то, как мой друг развил свой дар. Отец с трёх лет водил его на концерты классической му­зыки. Он навсегда запомнил, как невыразимо скучно ему было, и как он засыпал в крес­ле, пробуждаясь от звонкого шлепка. Он на­чал ненавидеть концерты, классическую му­зыку и, вероятно, самого отца, но годы шли, а страдания его не прекращались, пока од­нажды вечером, в возрасте семи лет, слушая увертюру к опере Моцарта, он не испытал то, что впоследствии описывал как «экстати­ческое прозрение». Ему внезапно открылась мелодическая структура пьесы, и перед ним распахнулся новый мир. Понадобилось три года мучительного слушания музыки, в те­чение которых навык её понимания бессозна­тельно совершенствовался, и вот наступило прозрение, и он осознал, какие возможности скрываются в музыке Моцарта.

Конечно, ему повезло; большинство детей бросают навязанные им родителями занятия, так и не научившись видеть скрытые в них возможности. Несомненно, и у вас есть нема­ло знакомых, ненавидящих классическую му­зыку из-за того, что в детстве их заставляли играть на фортепиано. Для того чтобы сде­лать первые трудные шаги в освоении ново­го умения, что обычно требует переструкту­рирования внимания, детям, как, впрочем, и взрослым, часто нужны внешние побуждаю­щие мотивы. Многие потоковые занятия да­ются нелегко, а усилия предпринимать не хо­чется. Но как только человек получает обрат­ную связь, отражающую уровень его мастер­ства, внешнее вознаграждение, как правило, уже не требуется.

Автотелическое переживание сильно от­личается от тех переживаний, которые мы обычно испытываем в повседневной жизни. К сожалению, очень многое из того, что мы делаем, не имеет никакой ценности само по себе, и мы занимаемся этими вещами лишь потому, что должны, или потому, что рассчи­тываем на вознаграждение в будущем. Лю­ди часто чуствуют, что время, проведённое на работе, потрачено впустую: они испытывают отчуждение от своей деятельности, и вложен­ная в неё психическая энергия не способству­ет совершенствованию их личности. Некото­рые не в состоянии получать радость даже в свободное время. Досуг даёт возможность от­дохнуть от работы, но он, как правило, пред­ставляет собой пассивное поглощение инфор­мации и не позволяет использовать какие- либо умения или исследовать новые возмож­ности. В результате жизнь превращается в неподвластную человеку последовательность скучных и тревожных событий.

Автотелическое переживание, или состо­яние потока, поднимает личность на каче­ственно иной уровень. Отчуждение уступа­ет место вовлечённости, скуку сменяет ра­дость, беспомощность превращается в ощу­щение собственной силы. Психическая энер­гия больше не расходуется впустую на внеш­ние цели, а способствует укреплению нашего Я. Когда возникает чуство внутреннего удо­влетворения, человек начинает ценить насто­ящее и перестаёт быть заложником светлого будущего.

Но, как мы уже говорили в разделе, по- свящённом чуству контроля, нельзя забывать о том, что состояние потока может вызывать зависимость. Нам следует смириться с тем, что не существует стопроцентно положитель­ных явлений. Любой силой можно злоупотре­бить. Любовь может привести к жестокости, наука — породить разрушение, технология — вызвать загрязнение. Оптимальные пережи­вания — это энергия, которая может быть ис­пользована во благо или во зло. Огонь спо­собен как греть, так и испепелять; атомная энергия может генерировать электричество, а может уничтожить весь мир. Энергия — это сила, но сила — это лишь средство. В зависи­мости от того, на какие цели она направляет­ся, жизнь становится неисчерпаемым кладе­зем богатства или же страданий.

Маркиз де Сад превратил причинение боли в разновидность удовольствия; жесто­кость, по сути, есть универсальный источник наслаждения для тех, кто не способен раз­вить в себе более сложные умения. Насилие не теряет своей привлекательности даже в тех обществах, которые считаются «цивили­зованными», потому что в них пытаются сде­лать жизнь приятной, не нарушая благополу­чия других. Римляне любили посмотреть на гладиаторские бои, в викторианской Англии популярным развлечением была травля крыс терьерами, испанцы уважают корриду, а в на­шей культуре ценят боксёрские поединки.

Ветераны вьетнамской и других войн нередко с ностальгией вспоминают свой фронтовой опыт, описывая его как состояние потока. Когда вы сидите в окопе рядом с ра­кетной установкой, у вас в самом деле есть ясная цель — уничтожить противника, преж­де чем он уничтожит вас; не возникает вопро­сов о добре и зле; все средства контроля нахо­дятся под рукой; внимание предельно сосре­доточено. Даже те, кто ненавидит войну, на фронте могут пережить возбуждающий опыт, с которым ничто не сравнится.

От преступников нередко можно слы­шать, что если бы им указали занятие бо­лее увлекательное, чем ночью пробраться в чужой дом и, никого не разбудив, вынести драгоценности, то они бы бросили воровать. Многое из того, что мы называем подростко­вой преступностью: угон машин, вандализм, хулиганство в целом — вызвано той же по­требностью испытать состояние потока, не до­ступное иными средствами. И пока значи­тельная часть общества не будет иметь воз­можности заниматься осмысленными задача­ми и развивать полезные навыки, можно не сомневаться, что насилие и преступления со­хранят свою привлекательность для тех, кто не может испытать более сложные автотели- ческие переживания.

Эта проблема усложнится ещё больше, ес­ли мы задумаемся над тем, что и работа учёного или инженера, дающая весьма неод­нозначные и подчас ужасающие результаты, по сути приносит огромное удовольствие. Ро­берт Оппенгеймер, работавший над создани­ем атомной бомбы, называл свою задачу «лю­бимой проблемой», и нет оснований думать, что создатели отравляющих газов или авто­ры программы «Звёздных войн» не получали глубочайшего удовлетворения от своей дея­тельности.

Состояние потока, как и всё на свете, не является чем-то «хорошим» в абсолютном смысле. Оно хорошо лишь постольку, по­скольку может сделать нашу жизнь более на­сыщенной, радостной и полной смысла. Оно хорошо потому, что укрепляет и расширяет наше Я. А последствия каждого конкретно­го эпизода состояния потока нужно обсуж­дать и оценивать отдельно и в терминах бо­лее широких социальных критериев. Впро­чем, это справедливо для любой человеческой деятельности, будь то наука, религия или по­литика. Религиозные убеждения, к приме­ру, могут служить во благо одним, но по­давлять других. Христианство способствова­ло интеграции этнических общин в загниваю­щей Римской империи, но в дальнейшем уни­чтожило многие другие культуры. Научное открытие может быть полезно для науки и нескольких учёных, но губительно для чело­вечества в целом. Наивно полагать, что то или иное успешное для своего времени реше­ние проблемы будет вечно сохранять свою ак­туальность. Последнее слово не будет сказа­но никогда. Известный афоризм Джефферсо- на «Постоянная бдительность — вот истинная цена свободы» справедлив не только в рамках политики. Его смысл в том, что мы долж­ны постоянно переоценивать значение наших достижений, иначе привычки и устаревшая мудрость скроют от нас новые возможности.

Конечно, не имеет смысла игнорировать источник энергии лишь потому, что им мож­но злоупотребить. Если бы человечество от­казалось от использования огня, поскольку он может сжигать, мы бы недалеко ушли от высших приматов. Демокрит ещё много ве­ков назад сформулировал простой ответ на эту дилемму: «Вода может быть хорошей и плохой, полезной и опасной. Но есть сред­ство победить опасность — можно научить­ся плавать». В нашем случае «научиться пла­вать» означает научиться различать вредные и полезные формы состояния потока, избе­гать первых и получать максимум пользы от последних. Наша задача — научиться по­лучать радость от повседневности, не мешая другим заниматься тем же.

4. Условия потока

Итак, мы уже знаем, как люди описыва­ют оптимальное переживание. Для него ха­рактерно соответствие наших умений слож­ности поставленной задачи, наличие ясной цели и чётких «правил игры», а также обрат­ной связи, позволяющей судить об успешно­сти собственных действий. Степень концен­трации внимания в этом состоянии настоль­ко высока, что человек оказывается неспосо­бен думать о чём-либо постороннем или тре­вожиться о своих проблемах. У него теряется ощущение собственного Я, искажается чуство времени. Ощущения, испытываемые челове­ком в состоянии потока, так сильны и бла­годатны, что он снова и снова возвращается к этой деятельности, не останавливаясь пе­ред возможными трудностями и опасностями и мало интересуясь, что он получит в итоге.

Как возникает подобное состояние? Ино­гда это случается в результате благоприят­ного стечения обстоятельств. Например, во время дружеского ужина вдруг завязывает­ся интересный разговор, собеседники начина­ют шутить, рассказывать истории, испыты­вая истинное наслаждение от общения. Од­нако, хотя такие ситуации могут возникать спонтанно, в большинстве случаев они явля­ются результатом занятия структурирован­ной деятельностью или следствием способно­сти индивида вызывать состояние потока, а часто — и того и другого одновременно.

Дата добавления: 2015-06-27