Психология оптимального переживания 8 страница

Почему участие в игре доставляет огром­ное удовольствие, а повседневные занятия, такие как работа или сидение дома, часто вы­зывают лишь скуку? Почему одни люди в состоянии испытывать радость даже в кон­центрационном лагере, в то время как дру­гие пребывают в унынии, проводя отпуск на престижном курорте? Ответы на эти вопросы помогут понять, как изменить мировосприя­тие, чтобы улучшить качество жизни. В этой главе мы рассмотрим конкретные виды дея­тельности, а также личностные черты, помо­гающие легко достигать состояния потока.

Условия потока

Потоковые занятия

Мы уже коснулись некоторых примеров потоковых занятий, таких как сочинение му­зыки, скалолазание, шахматы, танцы, парус­ный спорт и т.д. Эти виды деятельности были задуманы так, чтобы облегчать достижение состояния потока. В них есть правила, требу­ющие овладения определёнными навыками, они ставят перед человеком цели, дают об­ратную связь, давая возможность контроли­ровать происходящее. Эти виды деятельно­сти способствуют концентрации и вовлечён­ности, максимально отличаясь от рутины по­вседневной жизни. Например, в любом виде спорта участники одеваются в яркую форму, само спортивное действие происходит на спе­циальных территориях, на время отгоражи­вающих их от простых смертных. Во время соревнований спортсмены и зрители переста­ют вести себя как обычные люди и отдаются особой атмосфере игры.

Основной смысл потоковой деятельно­сти состоит в обретении радости. Примера­ми таких занятий являются игры, искусство, спорт, а также разного рода церемонии и ри­туалы. Благодаря своей структуре они помо­гают участникам и зрителям достичь упоря­доченного состояния сознания, приносящего радость.

Французский психолог и антрополог Роже Калуа разделил существующие в мире игры (слово «игра» он использует в широком смыс­ле, обозначая этим словом любую форму ак­тивности, приносящую удовольствие) на че­тыре основных класса в зависимости от вы­зываемых ими переживаний. В группу под названием «агон» он включил игры, постро­енные по принципу соревнования. К ней от­носится, например, большинство спортивных состязаний. В группу «алеа» вошли занятия, основанные на игре случая (например, ло­то или игра в кости). Обозначение «илинкс», или «головокружение», получили игры, на­рушающие наше нормальное восприятие, та­кие как катание на аттракционах или прыж­ки с парашутом. Наконец, к «мимикрии» Ро­же Калуа отнёс занятия, создающие альтер­нативную реальность, такие как театр, танец и искусство в целом.

Используя предложенную классифика­цию, легко увидеть, что каждый из четырёх классов игр предлагает свои способы выхо­да за границы повседневности. В агонических играх от человека требуется совершенство­вать определённые навыки, чтобы превзойти соперника. Английское слово compete (сорев­новаться) произошло от латинского conpetire, что означает «стремиться вместе». Каждый стремится реализовать свой потенциал, и на­личие соперников облегчает эту задачу, по­скольку заставляет спортсмена «выклады­ваться по полной». Конечно, соревнование доставляет удовольствие только до тех пор, пока внимание участника сосредоточено в первую очередь на самом процессе игры. По мере того как оно переключается на другие, внешние цели, будь то желание унизить со­перника, произвести впечатление на зрителей или получше «продать себя», соревнование может оказаться не целью, на которой кон­центрируется сознание, а помехой.

Алеатические игры доставляют удоволь­ствие, поскольку создают у человека иллю­зию возможности влиять на ход будущих событий. Так, североамериканские индейцы предсказывали результат предстоящей охо­ты, перемешивая специально обработанные кости буйволов; китайцы читали будущее по узорам, образуемым брошенными палочками; жрецы восточноафриканского племени ашан- ти делали свои предсказания, основываясь на том, как умирали принесённые в жертву петухи. Ворожба, гадание с давних пор яв­ляются неотъемлемой частью всех культур, поскольку человеку свойственно стремиться преодолеть границы настоящего и заглянуть в будущее. Обработанные рёбра буйволов по­степенно превратились в игральные кости, палочки китайской «Книги перемен» — в кар­ты, а сами ритуалы прорицания — в совре­менные азартные игры, вполне мирское заня­тие, в котором люди пытаются перехитрить друг друга или судьбу.

Головокружение — наиболее быстрый спо- соб изменить состояние сознания. Маленькие дети обожают крутиться волчком, пока у них не закружится голова. Так же достигают со­стояния экстаза вращающиеся дервиши на Среднем Востоке. Любая деятельность, изме­няющая наше восприятие реальности, может приносить радость. Этим объясняется при­влекательность разнообразных «расширяю­щих сознание» наркотиков: от «волшебных» грибов и алкоголя до синтетических галлю­циногенов, которые можно назвать современ­ным ящиком Пандоры. Но сознание не может расширяться. С помощью наркотиков мы мо­жем лишь встряхнуть его содержимое, что и создаёт у нас иллюзию его расширения. Ценой искусственно вызванного изменения мировосприятия становится потеря контроля над тем самым сознанием, которое мы хотим «расширить».

Занятия-мимикрии позволяют нам по­средством фантазии, подражания и маски­ровки изменить свою индивидуальность. На­ши предки во время ритуальных танцев на­девали маски богов и идентифицировали се­бя с могучими силами, правящими Вселен­ной. Накидывая на себя оленьи шкуры, ин­дейцы племени яки чуствовали единение с духом животного, которое они изображали. Певица, голос которой вливается в гармонию хора, ощущает пробегающий по телу холодок, растворяясь в едином прекрасном звуке. Ма­ленькая девочка, играющая с куклой, или её брат, изображающий ковбоя, также расширя­ют границы своего обыденного опыта, так как именно в эти моменты они становятся кем- то другим, более могущественным, а также усваивают взрослые гендерные роли, типич­ные для их общества.

В результате исследований мы обнаружи­ли одну общую характеристику, объединяю­щую многочисленные разновидности потоко­вых ощущений. Все они как бы переводят че­ловека в новую, ещё не изведанную им ре­альность, наполняя его духом первооткрыва­тельства, расширяя горизонты его способно­стей. Другими словами, они изменяют лич­ность, делая её более сложной. В развитии личности и заложен ключ к пониманию смыс­ла потоковой деятельности.

Простая диаграмма поясняет, почему так происходит. Предположим, что приведённый ниже график описывает некую деятельность, например, игру в теннис. На его осях отло­жены уровни развития умений и сложности задач. Буквой А обозначен Алекс — маль­чик, который учится играть в теннис. На диа­грамме он изображён в четырёх временных точках. На момент начала тренировок у него практически отсутствуют какие бы то ни бы­ло навыки (А1). От него требуется просто по­пасть по мячу. Это, в общем-то, не сложно, однако Алекс тренируется с огромным удо­вольствием. Ведь уровень сложности задачи как раз соответствует его элементарным на­выкам. Так что на этом уровне он, вероятно, будет испытывать ощущение потока.

оо (Высокие)

(Низкие) О

CD

О (Низкие)

Умения (Высокие) 00

Почему сложность сознания возрастает в результате переживания потока

Со временем, если он продолжит трениро­ваться, его спортивная форма станет лучше. Ему будет скучно просто отбивать мяч через сетку (А2). Возможно, он найдёт себе более опытного партнёра и осознает, что существу­ют более сложные задачи, чем просто бить по мячу. В этой точке (A3) он почуствует беспо­койство из-за того, что плохо справляется с ситуацией.

Поскольку ни скука, ни тревога не отно­сятся к приятным состояниям, Алекс снова хочет испытать состояние потока. Как этого добиться? Из рисунка видно, что, если он ску­чает (А2) и стремится снова оказаться в по­токе, у него есть только один выход — повы­сить сложность выполняемых задач. Конеч­но, Алекс может прекратить на этом этапе свои тренировки, и тогда А просто исчезнет с диаграммы. Однако, поставив перед собой но- вую, более сложную цель, соответствующую уровню его навыков, — например, победить более сильного противника, — Алекс снова окажется в потоке (А4).

Если он испытывает беспокойство (A3), для возвращения к состоянию потока ему необходимо дальше совершенствовать свои навыки. Заметим, что, хотя теоретически и существует возможность снизить сложность задачи и таким образом вернуться в точку А1, на практике человеку трудно игнориро­вать новые возможности развития, если он осознал, что они у него есть.

Таким образом, и точка А1, и точка А4 графика соответствуют состоянию потока. Хотя обе ситуации практически одинаково приятны, ощущения, испытываемые челове­ком в А1 и в А4, различаются. Его состояние в А4 можно считать более «продвинутым», потому что оно предполагает более сложные задачи и требует от игрока большего мастер­ства. Однако ситуация А4, несмотря на слож­ность и приносимую ею радость, также не является стабильной. Если Алекс продолжит играть, он столкнётся либо со скукой из-за утративших новизну задач, либо с тревогой и фрустрацией из-за осознания своих отно­сительно слабых возможностей. Стремление получать удовольствие снова толкнёт его в поток, но уже на уровне сложности, превы­шающем А4.

Такая динамика объясняет, почему поток способствует личностному развитию. Чело­век не может долго получать наслаждение, делая одно и то же. Чтобы избежать скуки, он должен ставить себе новые цели и, дости­гая их, совершенствовать свои навыки.

Важно, однако, не впасть в заблуждение, полагая, что участвующий в потоковой дея­тельности человек непременно будет испыты­вать соответствующие ощущения. Ведь игра­ют роль не только «объективные» требова­ния, задаваемые ситуацией, но и то, что субъ­ект осознаёт таковыми. Наше самовосприятие определяет не объективный уровень нашего мастерства, а то, насколько умелыми мы се­бя чуствуем. Человек может с воодушевлени­ем отправиться в горный поход и остаться со­вершенно равнодушным к возможности разу­чить музыкальную пьесу. Другой запрыгает от радости, получив шанс заниматься музы­кой, и даже не задумается о горах.

Конечно, объективные условия очень важ­ны в достижении состояния потока, однако сознание человека может иметь и собствен­ное мнение на этот счёт. Хотя правила игр и построены так, чтобы облегчить достиже­ние состояния потока, только от нас зави­сит, достигнем ли мы его. Профессиональный спортсмен может «играть» в футбол, не де­монстрируя при этом никаких признаков по­токового состояния, скучая или думая о жи­тейских неурядицах, проблемах с заключени­ем нового контракта и других беспокоящих его делах. И наоборот, ещё чаще люди на­ходят наслаждение в занятиях, направлен­ных совсем на другие цели. Так, многие по­лучают от своей работы или воспитания де­тей большее удовольствие, чем от игр или развлечений. Такие люди научились обнару­живать возможности самосовершенствования там, где другие не видят ничего интересного.

В процессе эволюции человечества каж­дая культура создавала свои способы дости­жения потоковых состояний. Даже наименее развитые в техническом отношении общества создавали некие формы живописи, музыки, танца, игры, к которым могут привлекаться и взрослые, и дети. Аборигены Новой Гви­неи уделяют поиску нарядных птичьих пе­рьев для ритуальных украшений больше вре­мени и сил, чем поискам еды. И это не еди­ничный пример. Во многих культурах искус­ство, игры и ритуалы занимают больше вре­мени, чем производительный труд.

Эти занятия, конечно же, могли иметь своей первоначальной целью нечто иное, чем просто получение наслаждения, но сохрани­лись они именно поэтому. По меньшей ме­ре 30 тысяч лет назад люди начали разри­совывать пещеры. Эти рисунки, несомненно, имели религиозное и практическое значение. Однако весьма вероятно, что основной смысл существования искусства в эпоху палеолита был тот же, что и сейчас: оно доставляло огромное наслаждение и художнику, и зри­телю.

С древнейших времён состояние потока тесно связано с религией. Многие потоковые переживания возникали в контексте религи­озных ритуалов. Не только изобразительное искусство, но и музыка, драматургия, хорео­графия берут начало в ритуальных обрядах и обычаях, которые имели своей целью свя­зать человека со сверхъестественными сила­ми и сущностями. То же относится и к играм. Одна из наиболее древних игр с мячом, ва­риант современного баскетбола, была частью религиозных празднеств индейцев майя. Той же цели служили древнегреческие Олимпий­ские игры. Эта связь не случайна, поскольку религия есть, по сути, самая древняя и самая серьёзная попытка создать порядок в созна­нии людей. Именно поэтому религиозные ри­туалы способны доставлять огромное насла­ждение.

В наше время искусство, игры, да и жизнь в целом, утратили свой первоначаль­ный религиозно-мистический оттенок. Кос­мический порядок, который в прошлом по­могал интерпретировать и придавал значение событиям человеческой истории, распался на бессвязные фрагменты. Множество научных и околонаучных теорий и идеологий сегодня спорят между собой, пытаясь объяснить на­ше поведение. Наш рациональный экономиче­ский выбор объясняют закон спроса и пред­ложения и «невидимая рука», регулирующая свободный рынок. Закон классовой борьбы, составляющий основу исторического матери­ализма, пытается объяснить наши иррацио­нальные политические действия. Социобио- логия, пользуясь понятием естественного от­бора, рассказывает, почему мы помогаем од­ним и истребляем других. Бихевиоризм объ­ясняет, почему мы учимся повторять прият­ные действия, даже если сами их не осознаём. Мы перечислили лишь некоторые из совре­менных «религий», основанных на социаль­ных науках. Однако ни одна из них — отчасти за исключением исторического материализ­ма, популярность которого, кстати, тоже идёт на убыль, — не пользуется всеобщим призна­нием и не вдохновила людей на создание эс­тетических зрелищ или захватывающих ри­туалов, которых было так много в прежних моделях мироустройства.

Поскольку большинство сегодняшних по­токовых занятий лишены какой бы то ни было связи с религией, они едва ли способ­ны приобрести тот глубокий смысл, который имели Олимпийские игры или игры майя с мячом. Современные игры, по сути, сводят­ся к гедонизму. Мы надеемся улучшить своё физическое и психологическое состояние, но не надеемся с их помощью установить связь с богами. Тем не менее действия, которые мы совершаем для улучшения качества жизни, очень важны для культуры в целом.

Давно известно, что общество довольно точно характеризуется тем, каким образом в нём создаются материальные блага. Так, мы говорим об обществах, живущих охотой и со­бирательством, скотоводством или земледе­лием, об индустриальном или информацион­ном обществе. Не менее, а может быть, и бо­лее удачную возможность для проникнове­ния в суть той или иной культуры предла­гает анализ типичных для неё потоковых за­нятий. Поскольку поток тесно связан с тем, что люди считают значимым для себя, выбор потоковых занятий наиболее точно отражает их внутреннюю сущность.

Поток и культура

Одна из главных особенностей американ­ской демократии — возведение права челове­ка на счастье в разряд политических задач, решаемых на государственном уровне. Хотя Декларация независимости, вероятно, была первым официальным политическим доку­ментом, обозначившим подобную цель, вряд ли в истории цивилизации найдётся пример социально устойчивой политической форма­ции, которая не обеспечивала или хотя бы не обещала обществу помощь со стороны пра­вительства в стремлении к более или ме­нее счастливой жизни. Конечно, существова­ло немало репрессивных государств, народы которых были готовы терпеть чрезвычайно жестоких правителей. Однако рабы, строив­шие пирамиды, редко поднимали восстания именно потому, что не видели лучшей альтер­нативы, чем труд на деспотичных фараонов.

В последние десятилетия представители социальных наук крайне неохотно высказы­вают оценочные суждения в адрес той или иной культуры. Любое сравнение, если оно выходит за рамки одних лишь строгих фак­тов, может показаться оскорбительным. Дур­ным тоном считается говорить, что та или иная культурная практика, религия или об­раз жизни лучше, чем другие. Данная пози­ция, называемая культурным релятивизмом, возникла в начале XX века как реакция на идеологию безусловного превосходства запад­ных индустриальных цивилизаций над техно­логически менее развитыми культурами, рас­пространённую в колониальную викториан­скую эпоху. Сейчас эта наивная уверенность в нашем превосходстве осталась в далёком прошлом. Безусловно, мы осуждаем молодо­го араба-смертника, направляющего начинён­ный взрывчаткой грузовик на иностранное посольство, однако мы уже не можем чуство- вать своё моральное превосходство над его ве­рой в то, что всех воинов, приносящих себя в жертву, ждёт рай. Мы подошли к пониманию того, что наши представления о добре и зле ничего не стоят за пределами нашей культу­ры. Таким образом, прямое сравнение куль­турных ценностей разных обществ оказыва­ется практически невозможным.

Однако если предположить, что достиже­ние состояния потока есть главнейшая цель человека, то проблемы, порождённые куль­турным релятивизмом, становятся вполне ре­шаемыми. В этом случае каждую социаль­ную систему можно оценить с точки зрения того, насколько сильную психическую энтро­пию она порождает, причём степень энтропии следует соотносить с целями членов обще­ства, а не с абстрактными ценностными уста­новками. Один социум будет считаться «луч­ше» другого, если он даёт возможность боль­шему количеству людей следовать своим це­лям. Второй важный критерий должен опре­делять, насколько получаемый ими опыт спо­собствует личностному росту и позволяет ли он им развивать и совершенствовать всё бо­лее сложные умения.

Очевидно, что культуры значительно от­личаются друг от друга по количеству и ка­честву «возможностей для счастья», которые они предоставляют своим членам. В одних об­ществах в определённые исторические пери­оды качество жизни может быть существен­но выше, чем в других. Жизнь среднего ан­гличанина в конце XVIII столетия была, по- видимому, намного тяжелее, чем в более ран­ние и более поздние времена, и не только по­тому, что продолжительность жизни фабрич­ных рабочих была крайне мала, но и пото­му, что эта жизнь сама по себе была тяжё­лой и неприятной. Человек попадал в дья­вольские жернова фабрики уже в пятилетнем возрасте. Отдавая работе все свои силы, люди трудились по 70 часов в неделю и больше до тех пор, пока не падали мёртвыми от истоще­ния. В таких условиях нет смысла говорить о развитии индивидуальности или морально- этических представлениях личности.

История цивилизации знает и другие при­меры «несчастных обществ». Так, культура острова Добу, описанная антропологом Рео Форчуном, поддерживает в людях постоян­ный страх перед колдовскими силами, мсти­тельность и недоверие даже между ближай­шими родственниками. Они во всём видят угрозу, например, боятся справлять нужду — ведь для этого надо зайти в населённые злыми духами кусты. Хотя аборигены и не производят впечатления людей, довольных жизнью, они не знают, как можно жить по- другому. Эти люди оказались настолько за­висимыми от обычаев и верований, развивав­шихся в неверном направлении, что это за­труднило им достижение душевной гармонии. По мнению этнографов, высокая степень пси­хической энтропии — далеко не редкость сре­ди первобытных обществ. Эта точка зрения идёт вразрез с бытующим мнением о «благо­родном дикаре, живущем в согласии с приро­дой». Так, племя ик на юге Уганды оказалось неспособно справиться с постоянно ухудша­ющимися условиями существования, которые не могли обеспечить достаточное количество пищи. Поведение членов этого племени стало настолько эгоистичным, что по сравнению с ним даже нравы времён «дикого капитализ­ма» кажутся детской забавой. Индейцы йо- номамо, живущие в лесах Венесуэлы, как и многие другие воинственные племена, ценят насилие больше, чем наши милитаристские сверхдержавы. Ничто не доставляет им тако­го наслаждения, как кровавый набег на со­седнюю деревню. Лора Боэннан пишет о ни­герийских племенах, погруженных в нелепей­шие интриги и колдовство и не знающих, что такое улыбки и смех.

Нет никаких оснований предполагать, что эти племена намеренно стали суеверными, жестокими или эгоистичными. Такое поведе­ние не приносит счастья, напротив, оно по­рождает страдания. Их обычаи вовсе не явля­ются необходимыми или обязательными; они могли сформироваться под влиянием случай­ных событий. Но как только такие стереоти­пы поведения стали частью принятых в дан­ной культуре норм, люди начали считать, что именно так устроен мир и никакой альтерна­тивы у них нет.

К счастью, существует также немало при­меров культур, создавших благодаря счаст­ливой случайности или благоразумию усло­вия, в которых состояние потока легко дости­жимо. Так, пигмеи итури, описанные Коли- ном Турнбуллом, живут в гармонии с собой и с природой, занимаясь полезной и развива­ющей деятельностью. Когда они не увлечены охотой или обустройством своих жилищ, они с удовольствием поют, танцуют или рассказы­вают друг другу интересные истории. Как и во многих других «примитивных» культурах, каждый взрослый человек в их обществе дол­жен быть не только умелым работником, но и немного актёром, музыкантом, художником и рассказчиком. Хотя эта культура не может похвастаться высоким уровнем материально­го благосостояния, она чрезвычайно успешна с точки зрения создания жизненных условий, способствующих потоковым переживаниям.

Другой интересный пример того, как культура может встроить поток в образ жиз­ни, приводит канадский этнограф Ричард Кул, описавший племя индейцев из провин­ции Британская Колумбия.

Среда их обитания, район Шу- швап, считается у индейцев благодатным местом: реки полны ло­сося, в лесах много дичи, гри­бов, ягод, разнообразных съедоб­ных кореньев. Люди здесь живут в деревнях, пользуясь дарами при­роды и применяя достаточно со­вершенные технологии ведения хо­зяйства и добычи природных ре­сурсов. Свою жизнь они счита­ют хорошей и изобильной. Одна­ко, как говорят старейшины пле­мени, рано или поздно наступа­ет момент, когда жизнь становится слишком предсказуемой, мирной и сытой. Тогда она теряет смысл.

Решение этой проблемы мудрые старейшины увидели в регулярной смене места обитания. Каждые 25­30 лет всё племя покидает деревню и переселяется в другую часть земли Шушвап. На новом месте их ждут новые возможности и новые задачи. Нужно вновь осваивать окружающий мир: исследовать но­вые ручьи, искать тропы живот­ных и места, где растут питатель­ные коренья. Жизнь индейцев сно­ва наполняется смыслом и содер­жанием. Все в племени чуствуют себя бодрыми и помолодевшими. От этой стратегии выигрывает и природа. Использованные угодья получают время для восстановле­ния плодородия, а животный и растительный мир воспроизводит своё первоначальное богатство.

Интересные параллели обнаруживаются между образом жизни индейцев-шушвапов и монахов Великого Святилища в Изе, к югу от Киото, в Японии. Храм Изе был построен около полутора тысячелетий назад на одном из двух смежных полей. С тех пор каждые 20 лет монахи сносили его и возводили зано­во на соседнем поле. В 1973 году храм был перестроен в 60-й раз (в XIV веке из-за кон­фликта между враждующими императорами эта практика на время прерывалась).

Стратегия, используемая шушвапами и монахами храма в Изе, напоминает ту, о ко­торой мечтали некоторые государственные деятели. Например, Томас Джефферсон и Мао Цзэдун считали, что каждому поколе­нию необходимо совершить собственную ре­волюцию, чтобы активно участвовать в по­литической системе, управляющей их жиз­нью. В действительности немногим обще­ствам удавалось достичь оптимального соот­ношения между психологическими потребно­стями своих членов и объективными услови­ями жизни. Большинство впадало в ту или иную крайность: они либо превращали выжи­вание в слишком сложную задачу, либо уста­навливали чрезмерно жёсткий порядок, ли­шающий людей возможности действовать са­мостоятельно.

Предназначение культуры — защитить че­ловека от разрушающего действия хаоса, уменьшить влияние случайности на его опыт. Она представляет собой систему адаптивных реакций, возникших в ходе эволюции так же, как перья у птиц и мех у животных. Культу­ры предписывают нормы, ставят цели, созда­ют принцины, помогающие нам справиться с жизненными проблемами. При этом неизбеж­но отсекаются альтернативные цели и убеж­дения, ограничиваются возможности. Однако именно сосредоточение внимания на ограни­ченном количестве целей и средств позволяет нам без усилий действовать в нами же создан­ных рамках.

В этом смысле игра в чём-то сродни куль­туре, поскольку также имеет некие условные цели и правила, позволяющие людям участ­вовать в процессе и действовать, не отвлека­ясь на сомнения или размышления по поводу необходимости того или иного шага. Вся раз­ница между ними — в масштабе. Если культу­ра объемлет всю нашу жизнь от рождения до смерти, определяя, как человек должен ро­диться, расти, вступать в брак, заводить де­тей и умирать, то игра — лишь маленький эпизод, интерлюдия в жизненном сценарии. Как правило, мы предаёмся играм во время досуга, когда чуствуем себя свободными от «серьёзных» обязанностей, диктуемых куль­турными сценариями, и наше внимание мо­жет ускользнуть в царство хаоса.

Если обществу удаётся выработать при­влекательную систему целей и приоритетов, настолько соответствующую уровню умений его членов, что они получают возможность чаще и интенсивнее испытывать состояние потока, сходство между игрой и культурой становится ещё более заметным. Культура са­ма превращается в «большую игру». Неко­торые классические цивилизации смогли до­стичь подобного состояния. Граждане Афин, римляне, руководствовавшиеся в своих по­ступках любовью к искусству (virtus), китай­ские мудрецы, индийские брахманы — все они шествовали по жизни с лёгкостью и граци­ей увлечённого танцем артиста и, видимо, с таким же наслаждением. Афинская госу­дарственность, римское право, неподражае­мая бюрократическая система древнего Ки­тая, всеобъемлющий духовный порядок Ин­дии представляют собой яркие примеры того, как культура может способствовать достиже­нию состояния потока, по крайней мере для тех, кому повезло оказаться среди основных игроков.

Культура, способствующая достижению потока, не обязательно «хороша» с позиций морали. Например, нравы и обычаи древней Спарты могут казаться нам чересчур грубы­ми и жестокими, тем не менее для самих спар­танцев они обеспечивали прекрасную жиз­ненную мотивацию. Жестокость, свойствен­ная монголо-татарским полчищам или осман­ским янычарам, вошла в легенды. Без сомне­ния, для множества потерявших ориентиры граждан европейских государств в условиях экономической депрессии и культурных по­трясений 1920-х годов фашистская идеология предложила привлекательные правила игры. Она ставила простые цели, предоставляла об­ратную связь и создавала чуство причастно­сти к неким важным общественным процес­сам. Всё это резко контрастировало с тревож­ной и мучительной неопределённостью то­гдашней жизни.

Поток сам по себе является сильным мо­тивирующим фактором, но он не гарантиру­ет добродетельности тех, кто его испытывает. При прочих равных условиях та культура, ко­торая обеспечивает возможности потокового состояния большему количеству людей, мо­жет считаться «лучше». Но всегда надо об­ращать внимание на то, какой ценой дости­гаются эти возможности. Гражданину Афин состояние потока обеспечивали рабы. Точно так же рабский труд чернокожих делал воз­можным приятный образ жизни на планта­циях американского Юга.

Мы всё ещё очень далеки от возможности хотя бы приблизительно измерить, насколь­ко та или иная культура способствует пото­ковым переживаниям. Согласно опросу, про­ведённому Институтом Гэллапа в 1976 году, «очень счастливыми» считают себя 40% аме­риканцев, при этом подобную оценку своей жизни дают 20% европейцев, 18% африкан­цев и только 7% жителей Восточной Азии. Другое исследование, проведённое лишь дву­мя годами ранее, свидетельствует, что «уро­вень счастья» населения США примерно со­ответствует уровню Кубы и Египта, в кото­рых показатели ВВП на душу населения со­ответственно в пять и десять раз ниже амери­канского. ФРГ и Нигерия также оказались на одинаковом уровне по показателям счастья, несмотря на 15-кратное различие в ВВП. Эти результаты наглядно демонстрируют несо­вершенство наших инструментов для изме­рения оптимальных переживаний. Но разли­чия, бесспорно, существуют.

Несмотря на эти достаточно противоречи­вые результаты, большинство исследователей сходятся во мнении, что граждане стран с бо­лее высоким уровнем благосостояния, образо­ванности, имеющих более стабильные систе­мы государственного управления, отличают­ся большим уровнем счастья и удовлетворён­ности жизнью. С этих позиций Великобрита­нию, Австралию, Новую Зеландию и Нидер­ланды можно, пожалуй, отнести к наиболее счастливым государствам. Не сильно отстают и Соединённые Штаты Америки — несмот­ря на высокий уровень преступности, алко­голизма, наркомании и разводов. Это не уди­вительно, если учесть, сколько времени и ре­сурсов мы тратим на занятия, единственной целью которых является удовольствие. Сред­ний американец работает всего лишь около 30 часов в неделю, при этом ещё 10 часов он просто находится на рабочем месте, бол­тая с коллегами или погружаясь в собствен­ные мысли. Немногим меньше — около 20 ча­сов в неделю — он посвящает досугу. Из них семь часов он сидит перед телевизором, три часа читает, ещё два часа тратит на активный отдых, занимаясь бегом, играя в боулинг, со­чиняя музыку и т.д. Семь часов он проводит «в обществе»: посещает вечеринки, кинотеат­ры или просто развлекается с друзьями и се­мьёй. Остающиеся 50-60 часов бодрствования средний американец посвящает так называе­мой поддерживающей деятельности: готовит и ест, ездит на работу и обратно, ходит за по­купками, стирает и чинит вещи или просто сидит и смотрит в пространство.

Дата добавления: 2015-06-27