Психология оптимального переживания 11 страница

Ещё одна группа восточных практик, при­обретших большую популярность на Западе, — это так называемые боевые искусства. Есть много их видов, и чуть ли не каждый год по­являются новые. Сюда относятся все техни­ки рукопашного боя, зародившиеся в Китае, такие как дзюдо, джиу-джитсу, кунг-фу, ка­рате, тэквондо, айкидо, тайцзицюань, и более тесно связанные с Японией кендо, кудо и нин- дзяцу.

Эти боевые искусства сформировались под влиянием даосизма и дзен-буддизма, и все они основаны на мастерстве управления сознанием. Если западные боевые искусства концентрируются только на физических на­выках, многообразные восточные практики направлены на улучшение ментального и ду­ховного состояния воина. Он стремится до­стичь состояния, в котором сможет действо­вать молниеносно, не думая о своих оборони­тельных или атакующих движениях. Те, кто хорошо владеет техникой боя, говорят, что бой становится подобен искусству, в котором свойственный повседневному опыту дуализм духа и тела сменяется их гармоничным един­ством и общей направленностью. И здесь мы вновь видим, что уместно рассматривать бое­вые искусства как специфическую форму по­тока.

Поток через ощущения: на­слаждение зрением

Легко согласиться с тем, что спорт, секс и даже занятия йогой могут приносить насла­ждение. Но лишь немногие выходят за пре­делы этих телесных занятий, чтобы исследо­вать почти безграничный потенциал других органов человеческого тела, хотя любая ин­формация, опознаваемая нашей нервной си­стемой, может вести к богатым и разнообраз­ным потоковым переживаниям.

Так, зрение чаще всего используют как дистанционную сенсорную систему, помогаю­щую нам не наступить на кошку или найти ключи от автомобиля. Мы порой задержи­ваем взгляд на чём-то очень красивом, что случайно появляется перед нами, однако ред­ко специально развиваем возможности наше­го зрения. Способность видеть, однако, может обеспечить нам постоянное переживание ра­дости.

Древнегреческий поэт и драматург Ме­нандр так описал радость созерцания приро­ды: «Лучи солнца, свет далёких звёзд, бес­крайняя ширь моря, вереницы бегущих по небу облаков, вздымающиеся вверх искры ко­стра... — неважно, сколько ещё Вам суждено прожить на свете, Вы не увидите ничего бо­лее прекрасного, чем это».

Один из лучших способов развития на­выков восприятия предлагает изобразитель­ное искусство. Вот некоторые описания того, как люди, разбирающиеся в искусстве, обна­руживают в себе подлинную способность ви­деть. Первое из описаний встречи с люби­мой картиной напоминает дзенские пережи­вания. Человек как бы обретает внезапную благодать, ощущение порядка, вызванное со­зерцанием картины, в которой воплощена ви­зуальная гармония: «Знаменитые «Купаль­щицы» Сезанна в художественном музее Фи­ладельфии... с первого взгляда вызывают у Вас величайшее чуство порядка, не обяза­тельно рационального, но Вы ощущаете, что всё взаимосвязано... Так произведение искус­ства подводит Вас к внезапному постижению мира... Речь идёт и о Вашем месте в мире, и о том, что значат купальщицы летним днём на берегу реки, и о том, что в этот момент Вы забываете себя и начинаете чуствовать связь с миром...»

Другой зритель сравнивает эту визуаль­ную составляющую эстетического потокового состояния с телесным ощущением человека, прыгнувшего в ледяную воду.

Когда я вижу произведения, ко­торые трогают меня до глуби­ны души, которые я нахожу дей­ствительно прекрасными, я испы­тываю странное ощущение. Это не обязательно «восхищение». Это похоже скорее на удар под дых, когда к горлу подкатывает лёг­кая тошнота. Это чуство охватыва­ет целиком, и приходится двигать­ся наощупь, пытаться успокоить­ся, пытаться рассмотреть его ра­ционально, не распахиваясь цели­ком ему навстречу... Когда ты раз­глядел его спокойно, во всех дета­лях и нюансах, наступает полная поглощённость. Когда ты встреча­ешься с поистине великим произ­ведением искусства, ты понимаешь это сразу, и оно пробирает тебя на­сквозь, впечатляет не только зри­тельно, но и чуственно и интеллек­туально.

Не только шедевры искусства порожда­ют столь интенсивные потоковые ощущения. Тренированный взгляд может обнаруживать прекрасное и в самых прозаических вещах. Житель пригорода Чикаго, использующий фуникулёр для своих поездок на работу, так описывает свои впечатления:

Однажды утром, в один из уди­вительно прозрачных солнечных дней, я сидел в кабине фунику­лёра и смотрел на проплывавшие мимо меня крыши домов. Я люб­лю смотреть на город сверху. Вы как бы одновременно в нём и не в нём, разглядываете его формы и очертания, дивные старые здания, некоторые уже полностью разру­шенные, и вот всё это очарова­ние... Можно сказать, что поезд­ка на работу этим утром была по­добна путешествию сквозь карти­ну Шилера. Он писал крыши до­мов и всё остальное в такой же яс­ной, пронзительной манере, в ка­кой они предстали передо мной. Часто те, кто увлекается изобрази­тельным искусством или фотогра­фией, начинают видеть мир в по­добных терминах. Фотограф смот­рит на небо и говорит: «Кодахро- мовое небо. Неплохо, Господи. Ты почти так же хорош, как Кодак».

Конечно, необходима тренировка, чтобы научиться находить радость и удовольствие в созерцании. Нужно вложить немало пси­хической энергии в разглядывание живопис­ных пейзажей и хорошего искусства, чтобы суметь узнать Шилера в очертаниях крыш. Но это справедливо для всех потоковых за­нятий: без постоянной работы по совершен­ствованию собственных умений невозможно достичь настоящего наслаждения процессом. По сравнению с другими занятиями, однако, созерцание непосредственно доступно каждо­му (хотя некоторые художники сетуют, что у многих людей «оловянные глаза»), и поэто­му особенно жаль, когда эта возможность не получает развития.

Нет ли противоречия в том, что описан­ная в предыдущей главе йога позволяет до­стигать состояния потока через обучение не видеть окружающее, а здесь мы пропаганди­руем активное использование зрения с той же целью? Противоречие здесь только для тех, кто сутью считает поведение, а не то пережи­вание, к которому оно ведёт. Неважно, видим мы или не видим, если мы полностью кон­тролируем то, что с нами происходит. Один и тот же человек может погружаться в состо­яние медитации утром и предаваться созер­цанию гениальной картины вечером; и то и другое может доставить ему одинаковое удо­вольствие.

Поток в музыке

Все известные нам культуры с целью улучшения качества жизни активно исполь­зовали упорядочивание звуков в приятные уху последовательности. Одна из самых древ­них и возможно самых распространённых функций музыки — привлекать внимание слушателей к мелодии, соответствующей же­лаемому настроению или эмоции. Так, суще­ствует музыка для танцев, музыка для сва­деб, музыка для похорон, для церковных ри­туалов, наконец, музыка для патриотических мероприятий. Есть музыка, которая усилива­ет атмосферу влюблённости, а есть музыка, помогающая солдатам идти строем.

Когда к пигмеям Итури из лесов Цен­тральной Африки приходят нелучшие време­на, они полагают, что лес, обычно снабжаю­щий их всем необходимым, заснул и необходи­мо разбудить его. Для этого вожди племени откапывают специально запрятанный для та­ких случаев ритуальный рог и начинают тру­бить в него день и ночь, пока, наконец, лес не проснётся и снова не начнутся хорошие вре­мена.

Принцип, лежащий в основе ритуальных «концертов» пигмеев Итури, универсален и вместе с тем очень важен. Даже если зву­ки рога и не разбудят деревья, они помогут слушателям поверить в скорое избавление от несчастья, а это, безусловно, прибавит им уве­ренности в собственных силах. Большинство музыкальных мелодий, звучащих сегодня в плеерах по нашим городам и весям, имеют по­хожее назначение. Подростки, которых каж­додневно бросает из стороны в сторону в про­цессе становления их ещё неокрепшей лич­ности, особенно нуждаются в успокаивающем действии музыки для установления порядка в сознании. Однако и взрослые в этом нуж­даются. Вот что сказал один чикагский по­лицейский: «Если после рабочего дня, запол­ненного погонями, арестами и заботой о том, чтобы не быть подстреленным, я не мог бы включить радио в машине на пути домой, воз­можно, я сошёл бы с ума».

Музыка как упорядоченная звуковая ин­формация помогает упорядочивать сознание слушателя и тем самым снижает психиче­скую энтропию, то есть беспорядок, который привносится в сознание случайной, не связан­ной с текущими целями информацией. Таким образом, музыка способна не только избавить нас от скуки и тревоги, но и, при серьёзном отношении к ней, может порождать потоко­вые переживания.

Некоторые утверждают, что современ­ный уровень технического прогресса позво­лил значительно улучшить качество жизни за счёт повышения доступности музыки. Дей­ствительно, современные проигрыватели, ла­зерные диски, музыкальные центры и про­чие устройства гремят в великолепном каче­стве двадцать четыре часа в сутки. Считает­ся, что этот практически безграничный до­ступ к хорошей музыке должен обогатить на­шу жизнь. Но подобные аргументы страдают от привычного смешения поведения и пере­живания. Прослушивание изо дня в день му­зыкальных записей может принести больше удовольствия, чем посещение часового кон­церта, который человек предвкушал не одну неделю, а может — и меньше. Важно пони­мать, что к подлинному улучшению качества жизни приводит не «слышание» музыки, а её «слушание». Все мы любим слушать лёгкую музыку, некоторые из нас умеют слышать её, но мало найдётся тех, кто может использо­вать её для получения высших потоковых пе­реживаний.

Для выработки умения наслаждаться му­зыкой, как, впрочем, и любым другим делом, необходимо внимание. Практически безгра­ничная доступность музыки, которую обеспе­чивают современные технологии звукозапи­си, может даже мешать нам получать от неё подлинное наслаждение. До эры звукозаписи живое исполнение ещё сохраняло в себе спо­собность вызывать благоговение, оставшуюся с тех пор, когда музыка была частью рели­гиозных ритуалов. Даже выступления дере­венских музыкантов, не говоря уже о симфо­ническом оркестре, напоминали слушателю о таинственной благодати, дающей умение про­изводить гармоничные звуки. Люди шли на любой концерт в состоянии особого эмоцио­нального подъёма, будучи готовы полностью сосредоточить своё внимание на представле­нии, которое уникально и никогда больше не

повторится.

Сегодняшние концерты живой музыки, например рок-концерты, ещё сохраняют в какой-то степени изначальную мистическую притягательность древних музыкальных ри­туалов. В нашем мире есть немного способов собраться вместе, чтобы увидеть и ощутить одно и то же и воспринять одну и ту же ин­формацию. Участие в одном и том же собы­тии приводит аудиторию в состояние, которо­му Эмиль Дюркгейм дал название «коллек­тивное возбуждение», ощущение себя неотъ­емлемой частью некоего реально существую­щего единого целого. По мнению Дюркгейма, эти переживания лежат в основе религиозно­го опыта. Сама ситуация живого исполнения помогает концентрировать внимание на му­зыке, и поэтому живой концерт в значитель­но большей степени способствует возникнове­нию у слушателей состояния потока, чем про­слушивание музыкальных записей.

Тем не менее утверждать, что только живое исполнение музыки способно даро­вать слушателям поток, было бы неверно, как неверно и противоположное утвержде­ние. При соответствующем отношении лю­бые звуки могут стать источником наслажде­ния. Высокая концентрация внимания поз­воляет человеку получать удовольствие да­же от вслушивания в «промежутки тишины», спрятанные между отдельными звуками, как учил колдун из племени Яки известного ан­трополога Карлоса Кастанеду.

Многие люди обладают огромными собра­ниями записей самой изысканной музыки, но не способны наслаждаться ею. Они время от времени включают свои дорогие стереосисте­мы, чтобы в который раз убедиться в вели­колепном качестве их звучания. Они слуша­ют записи несколько раз, а потом забывают о них до момента приобретения нового, ещё более совершенного музыкального оборудова­ния. Те же, кто научился использовать огром­ный потоковый потенциал музыки, приме­няют для этого специально разработанные стратегии трансформации переживания в по­ток. Прежде всего человек выделяет опреде­лённое время для прослушивания музыкаль­ных произведений. Когда приходит это вре­мя, он усаживается в любимое кресло, вклю­чает приглушённый свет и совершает другие ритуальные действия, помогающие сосредо­точиться на музыке. Он тщательно подбира­ет музыку для прослушивания и ставит себе определённые цели для каждого «музыкаль­ного сеанса».

Первую стадию процесса слушания музы­ки составляют сенсорные ощущения. На этой стадии человек реагирует на качества звука, порождающие приятные физические реакции нашей нервной системы благодаря встроен­ным в неё врождённым механизмам. Мы ре­агируем на звучание определённой струны, вызывающей, видимо, универсальные пере­живания, или на жалобный плач флейты, на воодушевляющий призыв трубы. Мы особен­но чуствительны к ритму ударных или ба­совых, к биту, на котором основывается рок- музыка и который, по утверждению некото­рых, бессознательно связывается у нас с внут­риутробными переживаниями биения мате­ринского сердца.

Следующим уровнем восприятия музыки является уровень аналогий. На этой стадии большую роль играют умения ассоциативно вызывать чуства и образы, основывающиеся на звуковых паттернах. Так, грустный пас­саж саксофона может напоминать чуство бла­гоговения, с которым я наблюдал за собираю­щимися над степью грозовыми облаками, сю­ита Чайковского может вызвать в сознании образ саней, скользящих по заснеженному ле­су под звук колокольчика. Популярные песни активно используют закономерности анало­гового уровня восприятия, проговаривая сло­вами те настроения и образы, которые репре­зентирует музыка.

Третьей и наиболее сложной стадией вос­приятия музыкального произведения явля­ется аналитическая стадия. На этом эта­пе слушающий сосредоточивает своё внима­ние на структурных элементах музыки, а не на чуственных и сюжетных. От слушателя здесь требуются умения распознать упорядо­ченную структуру, лежащую в основе про­изведения, средства выстраивания его гармо­нии. Его умения включают оценку исполне­ния и акустики зала, сравнение пьесы с бо­лее ранними и более поздними произведени­ями того же композитора или с произведени­ями других композиторов того же времени, сравнение работы оркестра и дирижёра с их же более ранними или поздними исполнени­ями, а также с трактовками других оркест­ров и дирижёров. Слушатели-аналитики ча­сто сравнивают разные исполнения одного и того же блюза или ставят, например, задачу сравнить запись второго акта Седьмой сим­фонии в трактовке фон Караяна 1975 года с его же трактовкой в записи 1963 года, или за­даются вопросом, действительно ли духовая секция Чикагского симфонического оркест­ра лучше духовой секции Берлинского. Ставя подобные цели, слушатель получает актив­ные переживания, обеспечивающие постоян­ную обратную связь, например, «фон Кара- ян стал медлительнее» или «берлинские ду­ховые звучат чётче, однако не столь сочно». По мере выработки слушателем аналитиче­ских умений его способность получать дей­ствительное наслаждение от музыки возрас­тает в геометрической прогрессии.

Мы видим, каковы возможности пережи­ваний потока при слушании музыки, но ещё большая награда ждёт тех, кто учится созда­вать и исполнять музыку. Очеловечивающая власть Аполлона связана с его игрой на лире, Пан своей флейтой доводил слушателей до неистовства, а Орфей своей музыкой смог по­бороть даже смерть. Эти легенды указывают на связь между способностью создавать гар­монию посредством звуков и более абстракт­ной гармонией, лежащей в основе того соци­ального порядка, который мы называем ци­вилизацией. Именно эту связь имел в виду Платон, когда говорил о необходимости при­общения детей к музыке прежде, чем начи­нать обучать их всему остальному; если уже в раннем возрасте ребёнок научится обращать внимание на изящные ритмы и гармонии, всё его сознание приобретёт упорядоченность.

Наша культура, похоже, уделяет всё мень­ше внимания приобщению детей к музыке. Когда возникает необходимость сокращения бюджета образовательных учреждений, пер­выми приносятся в жертву программы му­зыкального, а также физического и художе­ственного воспитания. Огорчительно, что эти три сферы базовых умений, такие важные для повышения качества жизни, обычно счи­тают избыточными в нашей образовательной сфере. Лишённые серьёзных контактов с му­зыкой, дети превращаются в подростков, на­чинающих восполнять этот дефицит, вкла­дывая огромное количество энергии в стро­ительство собственного музыкального мира. Они создают рок-группы, покупают записи и обычно попадают в плен субкультуры, ко­торая предоставляет немного возможностей для повышения сложности сознания.

Даже когда детей обучают музыке, ак­цент делается прежде всего на качестве ис­полнения и мало внимания уделяется тому, что они при этом чуствуют. Родителей, за­ставляющих детей оттачивать технику игры на скрипке, обычно не интересует, доставля­ет ли им игра удовольствие. Они хотят, что­бы ребёнок играл настолько хорошо, чтобы он привлёк внимание окружающих, стал вы­игрывать конкурсы исполнителей и попал в Карнеги-холл. Таким образом, они извраща­ют изначальное назначение музыки, превра­щая её в источник нарушения психической гармонии. Родительские ожидания, адресую­щиеся к музыкальным занятиям ребёнка, часто создают у него сильный стресс, а ино­гда приводят к полному душевному краху.

Лорин Холландер, юный пианист- вундеркинд, отец которого был первой скрипкой оркестра Тосканини и отличался склонностью к перфекционизму, расска­зывал, какое наслаждение приносила ему музыка, когда он играл в одиночестве, полно­стью растворяясь в волшебном мире музыки, и как его охватывал ужас, когда приходи­лось играть в присутствии требовательных взрослых. В подростковом возрасте во время одного из концертов у него случился пара­лич пальцев руки, и многие годы он был неспособен разжать скрюченные пальцы.

Какой-то подсознательный механизм решил таким образом оградить его от постоянной боли, причиняемой критикой отца. Сейчас Холландер полностью исцелился от своего психосоматического паралича и посвящает большую часть своего времени и усилий тому, что помогает другим одарённым ис­полнителям наслаждаться музыкой так, как она это позволяет.

Хотя учиться играть на музыкальном ин­струменте лучше всего в молодости, начать никогда не поздно. Некоторые учителя музы­ки специализируются на обучении взрослых и пожилых людей, и многие преуспевающие предприниматели решают освоить фортепиа­но уже после пятидесяти. Пение в хоре и игра в любительском камерном ансамбле входят в число наиболее вдохновляющих способов испытать слияние своих умений с умениями других. Изощрённое программное обеспече­ние современных компьютеров облегчает со­чинение музыки и позволяет тут же прослу­шивать сочинённые мелодии в любой оркест­ровке. Создание гармонии с помощью звуков не только доставляет нам радость, но и, как достижение мастерства в любом сложном де­ле, укрепляет личность.

Радость вкусовых ощущений

Композитор Джоаккино Россини, напи­савший «Вильгельма Телля» и многие другие прекрасные оперы, сравнил музыку с едой: «Аппетит для желудка — то же, что любовь для сердца. Наш желудок подобен дирижёру, ведущему и наполняющему жизнью великий оркестр наших эмоций». Действительно, так же, как и музыка, питание способно влиять на наши чуства, и знание этого лежит в ос­нове высокого кулинарного искусства разных стран. Похожую музыкальную метафору ис­пользовал и Хайнц Майер-Лейбниц, немец­кий физик, написавший недавно несколько кулинарных книг: «Радость приготовления пищи дома можно уподобить игре на скрипке в составе струнного квартета, в то время как посещение лучших ресторанов можно срав­нить с походом на хороший концерт».

В первые столетия американской истории к еде было принято относиться с позиций здравого смысла. Всего лишь лет двадцать пять назад считалось, что главное — быть сы­тым, а кулинарные изыски воспринимались как признак декадентства. Однако за послед­ние два десятилетия ситуация поменялась на­столько радикально, что прежнее предубеж­дение против гастрономических излишеств, похоже, обрело серьёзные основания. Сего­дняшние гурманы и ценители вин относят­ся к вкусовым наслаждениям с серьёзностью адептов новой религии. Плодятся глянцевые журналы о еде, отделы замороженных про­дуктов в магазинах ломятся от загадочных кулинарных новинок, а шеф-повары ведут популярные передачи на телевидении. Ещё относительно недавно итальянская и грече­ская кухня считалась верхом экзотики, а сей­час можно обнаружить прекрасный вьетнам­ский, марокканский или перуанский ресторан в таких уголках страны, где всего лишь по­коление назад единственным известным блю­дом был стейк с картошкой. За последние несколько десятилетий в американском об­разе жизни произошло немало перемен, но лишь некоторые из них поражают воображе­ние столь же сильно, как перемена отноше­ния к еде.

Еда, как и секс, входит в число осново­полагающих удовольствий, заложенных в на­шей нервной системе. Исследования, прове­дённые нами с помощью метода выборки пе­реживаний, показали, что даже в нашем ур­банистическом обществе, пронизанном техно­логиями, люди наиболее довольны жизнью и расслаблены во время еды — несмотря на то что в этом состоянии недостаёт некоторых важнейших элементов потока, таких как по­вышенная концентрация внимания, ощуще­ние своей силы и самоуважение. Но практи­чески в каждой культуре простой процесс по­требления калорий со временем превратился в искусство, приносящее не только естествен­ное удовольствие от удовлетворения потреб­ности, но и радость от процесса.

В истории человечества приготовление пищи развивалось по тем же принципам, что и другие виды потоковой деятельности. Сна­чала люди просто использовали возможности для действия, предоставляемые им окружаю­щей средой (в данном случае разнообразные съедобные вещества, которые они находили вокруг себя), и благодаря внимательному от­ношению узнавали о новых свойствах доступ­ных им продуктов. Так, они обнаружили, что соль позволяет дольше хранить мясо, что яй­ца можно использовать для панировки и свя­зывания, а чеснок, сам по себе обладающий очень резким вкусом, может служить лекар­ством и при применении в разумных коли­чествах привносит тонкий вкус в самые раз­нообразные блюда. Узнав об этих и других свойствах, люди смогли экспериментировать с продуктами и постепенно понять правила сочетания разных субстанций для получения наиболее приятных результатов. Эти правила легли в основу мировых кулинарных тради­ций. Их великое многообразие служит иллю­страцией того, что из относительно ограни­ченного количества ингредиентов можно по­лучить почти бесконечное множество потоко­вых переживаний.

Пожалуй, наиболее значительного про­гресса кулинарное искусство достигло благо­даря изнеженному вкусу царственных особ. Вот как описывал древнегреческий историк Ксенофонт, возможно, не без преувеличе­ний, кухню персидского царя Кира Велико­го: «... гонцы разъезжали по всему свету в поисках достойных царя напитков, и десять тысяч человек были заняты изобретением но­вых блюд для него». Но не только зажиточ­ные люди могли позволить себе эксперимен­тировать с едой. Так, среди крестьян в Во­сточной Европе считалось, что женщина го­това к замужеству, только если она способна в течение целого года каждый день готовить новый суп, ни разу не повторяясь.

В нашей культуре, несмотря на недавний рост интереса к высокой кухне, многие лю­ди по-прежнему почти не замечают то, что забрасывают себе в рот, тем самым лишаясь богатейшего источника радости. Чтобы пре­вратить биологическую потребность в пото­ковое переживание, нужно обращать внима­ние на то, что мы едим. Какое разочарование испытывает хозяйка, когда гости проглаты­вают приготовленные ею с любовью блюда, не оценив их вкус! Какое пренебрежитель­ное отношение к редкой возможности испы­тать ценный опыт проявляется в такой нечут­кости! Развитие хорошего вкуса в еде, как и любое другое мастерство, требует вложе­ний психической энергии, но эти энергетиче­ские вложения вернутся вам сторицей в ви­де более сложных, многогранных ощущений. Человек, умеющий получать удовольствие от еды, со временем увлекается какой-то опре­делённой кухней, узнаёт её специфику и ис­торию. Он учится готовить в соответствии с понравившейся традицией — создавать не просто отдельные блюда, но их сочетания, отражающие особую кулинарную атмосферу страны или региона. Если он увлекается кух­ней Ближнего Востока, он знает, как приго­товить самый лучший хумус, где найти самые свежие баклажаны. Специалист по венециан­ской кухне разбирается в том, какая колбаса лучше всего сочетается с полентой и какие креветки по вкусу больше всего напоминают scampi.

Как и прочие связанные с телом раз­новидности потоковой деятельности, такие как спорт, секс или визуальные эстетические переживания, развитие вкусовых ощущений способно дарить нам радость, лишь когда мы контролируем процесс. Если человек хочет стать гурманом или знатоком изысканных вин только по соображениям моды, он по су­ти становится рабом навязанной извне цели, рискуя быстро потерять интерес к еде и оста­вить свои вкусовые навыки неразвитыми. Но если он подходит к питанию или приготов­лению еды как к интересному приключению, полю для новых экспериментов и открытий, любит еду ради ощущений, а не ради возмож­ности лишний раз произвести впечатление на окружающих, он получит массу наслаждения и множество возможностей для достижения состояния потока.

Другой опасностью, подстерегающей че­ловека, желающего использовать вкусовые ощущения для получения потоковых пережи­ваний, является возможное попадание в зави­симость от своих желаний. Аналогия с сексом и здесь очевидна. Не случайно и чревоуго­дие, и разврат находятся в числе семи смерт­ных грехов. Отцы церкви хорошо понимали, что сосредоточенность на плотских удоволь­ствиях легко может отвлечь на себя большую часть психической энергии и помешать вло­жению её в достижение других, более полез­ных целей. Пуританское отрицание плотско­го наслаждения основано на вполне понятном страхе, что человек, потакая своим чуствен- ным желаниям, будет стремиться получить всё больше и больше, забывая о необходимых для выживания житейских обязанностях.

Однако подавление желаний не ведёт к добродетели. Когда воздержание достигается только методом принуждения, жизнь стано­вится унылой и безрадостной. Человек ухо­дит в себя, становится косным и раздражи­тельным, а его личность останавливается в развитии. Только добровольная дисциплина позволяет получать наслаждение, не выходя за пределы разумного. Если человек научит­ся контролировать свои инстинктивные же­лания не потому, что он должен, а потому, что он этого хочет, он сможет получать удо­вольствие, не впадая от него в зависимость. Одержимый едой фанатик так же скучен для себя и для других, как и аскет, не способный радоваться вкусовым ощущениям. Но между этими крайностями достаточно возможностей для улучшения качества своей жизни.

Во многих религиях тело человека назы­вают «храмом Божьим» или «сосудом Гос­подним», и эту метафору способен понять даже убеждённый атеист. Клетки и органы, составляющие человеческий организм, пред­ставляют собой инструмент, позволяющий нам контактировать со Вселенной. Наше те­ло подобно запущенному в космос исследова­тельскому зонду, наполненному разнообраз­нейшими чуствительными приборами и пред­назначенному для получения знаний из глу­бин мироздания. Через наши органы чуств мы можем общаться друг с другом и со всем остальным миром. Эта возможность очевид­на, но часто мы забываем, что она может ещё и приносить радость. Между тем наш орга­низм устроен так, что использование органов чуств для получения информации само по се­бе приносит позитивные ощущения, и всё те­ло приходит в гармонический резонанс.

Реализовать потоковый потенциал наше­го тела относительно несложно. Для этого не нужно особых талантов или чрезмерных де­нежных затрат. Любой может улучшить каче­ство жизни, начав исследовать свои физиче­ские возможности, прежде остававшиеся без внимания. Безусловно, человеку нелегко до­стичь высоких уровней сложности сразу во многих областях. Чтобы стать хорошим тан­цором, спортсменом, музыкантом, ценителем визуальных или вкусовых ощущений, необхо­димы огромные затраты энергии, оставляю­щие мало возможностей для других занятий. Но есть и другой путь. Можно стать увлечён­ным дилетантом — в лучшем смысле этого слова — во всех этих областях, другими сло­вами, развить свои навыки настолько, чтобы научиться испытывать радость от того, что умеет наше тело.

6. Поток мысли

Радость жизни можно испытать не толь­ко посредством ощущений. Некоторые из наи­более волнующих нас переживаний порожда­ются в нашем сознании, их запускает инфор­мация, бросающая вызов способностям наше­го разума, а не умению испытывать ощуще­ния. Почти 400 лет назад Фрэнсис Бэкон за­метил, что удивление, по его мнению, являю­щееся зачатком любого знания, есть отраже­ние чистейшей формы удовольствия. Подоб- но тому как для любой физической способ­ности нашего тела можно найти соответству­ющую потоковую деятельность, так и каж­дая мыслительная операция может прино­сить особую, именно для неё характерную ра­дость.

Среди множества доступных интеллекту­альных занятий в наши дни, по-видимому, наиболее часто упоминаемой по всему ми­ру потоковой деятельностью является чте­ние. Старейшее из приносящих радость заня­тий, предшествовавшее философии и совре­менной науке, — разгадывание интеллекту­альных загадок. Некоторые достигают такого совершенства в чтении нот, что уже не нуж­даются в реальном исполнении музыкально­го произведения и предпочитают читать сим­фонию, а не слушать её. Музыка, звучащая в их голове, превосходит мастерство любо­го исполнителя. Аналогичным образом лю­ди, вращающиеся в мире искусства, посте­пенно начинают всё больше ценить эмоцио­нальный, исторический и культурный аспек­ты находящегося перед ними произведения порой больше, чем его визуальные характери­стики. Один профессионал в этой области так сформулировал свои ощущения: «За произве­дениями искусства, на которые я личностно реагирую, открываются богатейшие концеп­туальные, политические и интеллектуальные контексты... Зрительные образы представля­ют собой не просто истолкование элементов картины, они показывают нам уникальную машину для новой мысли, сконструирован­ную художником, который изобразительны­ми средствами соединил особенности своего взгляда и увиденное им».Этот человек видит в картине не просто изображение, а «машину мысли», в которой соединены эмоции художника, его мысли и надежды, а также дух культуры и историче­ской эпохи, в которую он жил. При вдумчи­вом анализе подобное ментальное измерение обнаруживается и в физической активности, приносящей радость, — в спорте, еде, сексе. Можно сказать, что разделение потоковой де­ятельности на «телесную» и «ментальную» в некоторой степени искусственно, посколь­ку любая физическая активность, принося­щая удовольствие, должна включать психи­ческую составляющую. Спортсменам хорошо известно, что с определённого момента для дальнейшего улучшения результатов необхо­димо дисциплинировать свой ум. И в награ­ду они получают намного больше, чем просто хорошую физическую форму, — чуство свер­шения и возросшее самоуважение. Аналогич­ным образом большинство видов умственной деятельности в той или иной степени связа­ны с физическим измерением. Шахматы, как правило, считаются чисто «интеллектуаль­ной» игрой, однако хорошие игроки не прене­брегают бегом и плаванием, потому что зна­ют, что иначе не смогут выдержать долгие периоды концентрации, требуемые для тур­ниров. В йоге контроль над сознанием начи­нается с овладения телесными процессами, а на более поздних стадиях обучения эти спо­собности сливаются воедино.

Дата добавления: 2015-06-27