Холокост» от военных преступлений до драмы травмы

«Если после стольких мук евреи не исчезли, то из изгоев

они должны стать героями. Кто знает, может, наша

вера и есть истинная вера, направляющая людей на

праведный путь, и за это мы страдаем»'.

Анна Франк, 1944 г.

««Холокост» стал столь универсальным ориентиром,

что даже современные китайские писатели, живущие

на расстоянии тысяч миль от места, где происходили

зверства нацистов, и обладающие лишь скудным

знанием о подробностях Холокоста, стали называть

свой ужасный опыт Культурной революции

«десятилетним холокостом».

..; Шенг Мей Ма, 1987г.

«Слово «история» означает в нашем языке как

объективную, так и субъективную сторону...

им обозначается как то, что совершалось, так и

историческое повествование. Мы должны считать

это соединение обоих вышеупомянутых значений более

важным, чем чисто внешнею случайностью; следует

признать, что историография возникает одновременно

с историческими в собственном смысле этого слова

деяниями и событиями»². Г.В.Ф. Гегель, «Философия истории»

Как конкретное и привязанное к определенно­му месту историческое событие, событие, отмечен­ное этнической и расовой ненавистью, насилием и

Перевод Ю. Могилевской. Перевод A.M. Водена.

ГЛАВА 2

войной, трансформировалось в обобщенный сим­вол человеческого страдания и морального зла, в универсализированный символ, самое существо­вание которого создало исторически беспреце­дентные возможности для этнического, расового и религиозного правосудия, для взаимного призна­ния и для более цивилизованного урегулирования мировых конфликтов?³ Эта культурная трансфор-

Во время конференции, посвященной открытию Института ис­следований Холокоста Соединенных Штатов Америки, историк из Израиля Иегуда Бауэр сделал критическое замечание и пред­ложил основополагающий вопрос присутствовавшим на цере­монии открытия.

«Примерно двадцать лет назад профессор Роберт Альтер из Ка­лифорнии опубликовал статью в «Комментэри», где утвержда­лось, что у нас уже было достаточно Холокоста, что концентра­ция интеллектуальных и эмоциональных усилий евреев вокруг этого события стала производить обратный эффект, что о Хо-локосте следует помнить всегда, но что на повестке дня есть и другие вопросы, с которыми надо разбираться.... Эли Визель высказал мнение о том, что с уходом поколения выживших в событиях Холокоста Холокост может забыться.... Но память о нем не уходит; напротив, Холокост стал культурным кодом, символом зла в западной цивилизации. Почему это так? Есть и другие примеры геноцида: хуту и тутси в Руанде, возможно, ибо в Нигерии, бихары в Бангладеш, Камбоджа и, конечно же, многие миллионы жертв маоистских чисток в Китае, ГУЛАГ и так далее. Однако именно история истребления евреев порож­дает растущую лавину фильмов, спектаклей, художественной литературы, поэзии, телевизионных сериалов, скульптур, кар­тин, а также исторических, социологических, психологиче­ских и других исследований». (Berenbaum & Peck, 1998: 12) К тем же присутствовавшим на церемонии открытия обратился и Рауль Хильберг. Как предполагают редакторы цитируемой книги, авторитетный труд Хильберга, «Истребление европей­ских евреев», который был «написан в буквальной изоляции и в ситуации противостояния академическому истеблишменту почти сорок лет назад», с тех пор «стал определять саму сферу» исследований Холокоста (Berenbaum & Peck, 1998:1). Хильберг начал свое обращение так: Когда задается вопрос, где мы, уче­ные-исследователи Холокоста, находимся сейчас, простой от­вет звучит так: в центре всеобщего внимания. Никогда ранее общественность не уделяла так щедро свое внимание предмету нашего изучения, ни в Северной Америке, ни в Западной Евро­пе.... Интерес к нашей теме ясно виден в курсах для высших учебных заведений, которые разрабатываются в том или другом институте практически каждый семестр; в конференциях, ко­торые проходят почти каждый месяц; в новых книгах, которые выходят практически каждую неделю. Спрос на этот продукт кажется неисчерпаемым. Средства массовой информации вос-

ГЛАВА 2

мация осуществилась потому, что изначальное историческое событие, крайне травмирующее для конкретной ограниченной группы лиц, за по­следние пятьдесят лет было переопределено как травмирующее событие для всего человечества⁴. Теперь, когда это травмирующее событие находит­ся в свободном плавании, а не привязано к опре­деленному месту, когда оно стало универсальным, а не частным, оно ярко «живет» в памяти наших современников, чьи родители, бабушки и дедуш­ки никогда сами не ощущали себя даже отдаленно связанными с ним.

Ниже я исследую социальное сотворение куль­турного факта и воздействия этого культурного факта на социальную и моральную жизнь.

В самом начале, в апреле, 1945 года, Холокост не был «Холокостом». В потоке историй в газетах, на радио и в журналах, где рассказывалось об об­наружении американскими пехотинцами нацист­ских концентрационных лагерей, вещественные остатки того, что там происходило, описывались как «зверства». Очевидная кошмарность обнару-

певают наши открытия, а когда некое событие в какой-либо части света напоминает кому-либо Холокост, наших исследо­вателей часто просят сразу же объяснить или установить связь между двумя событиями». (Berenbaum & Peck, 1998: 5) Данный очерк можно рассматривать как попытку объяснить, откуда взялся «центр всеобщего внимания», который упомина­ет Хильберг, и ответить на вопрос Бауэра «Почему это так?»

Как будет показано, если событие определяется как травмирую­щее для всего человечества, это не означает, что событие в бук­вальном смысле переживается или даже репрезентируется как переживаемое всем человечеством. По сути, как я утверждаю в заключительной части очерка, только у части современного человечества наличествует хотя бы нормативное стремление пережить первоначальное событие как травму - у «западной» в противовес «восточной» части человечества - и сегодня это культурно-географическое различие само по себе может иметь судьбоносные последствия для международных отношений, определения юридически-моральной ответственности и проек­та глобального взаимопонимания.

7 Культурсоциология

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

женного и, по сути, его необычность вынуждали наблюдателей-современников помещать его на границе того типа поведения, который известен как «бесчеловечность человека по отношению к человеку». Тем не менее в качестве зверств эти от­крытия были поставлены - и метонимически, и се­мантически - в один ряд с целым перечнем других жестокостей, которые считались естественным результатом дурного влияния этой второй, очень неестественной и до крайности бесчеловечной, ми­ровой войны.

В первых американских отчетах о «зверствах», происходивших во время этой второй мировой во­йны, на самом деле даже не упоминались действия немецких нацистов, не говоря уже об их жертвах-евреях, а вместо этого рассказывалось о жестоком обращении японской армии с военнопленными из Америки и ее союзников после потери Коррехидо­ра в 1943 году. 27 января 1944 года США опубли­ковали подтвержденные под присягой заявления офицеров вооруженных сил, сбежавших в ходе так называемого Батаанского марша смерти. По выражению научных и популярных журналов, эти офицеры рассказывали «истории о зверствах», раскрывавшие «бесчеловечное обращение с амери­канскими и филиппинскими солдатами, взятыми в плен на полуострове Батаан и в Коррехидоре, и их истребление». В ответ на эти отчеты Госу­дарственный департамент США подал протесты в адрес японского правительства по поводу несо­блюдения положений Женевской конвенции о во­еннопленных (Current History, March 1944: 249). «Зверства», иными словами, были означающим, непосредственно привязанным к войне. Это сло-

во относилось к порожденным войной событиям, которые нарушали правила относительно того, как обычно осуществляется истребление народов⁵. В ответ на этот же случай газета «Ньюсуик» сооб­щала в разделе, озаглавленном «Враг», и под заго­ловком «Нация свирепой яростью отвечает на же­стокость японцев к пленным», что «первой же ре­акцией на эту новость стало то, что люди были по­трясены историей дикого зверства по отношению к военнопленным из войск союзников со стороны японцев» (February 7, 1944: 19. Курсив мой. - Дж.А.)^й.

В таком случае едва ли удивительно, что именно этот имеющий национальную привязку и специ­фически связанный с войной термин стал исполь-

Термин «зверство» («atrocity») когда-то означал кровавые дея­ния, направленные против гражданских лиц, но это определе­ние исчезло в ходе Второй мировой войны.

Отчет продолжался в манере, которая раскрывает связь между такими узкими, завязанными на понятия войны и народа опре­делениями злодейства и оправданиями националистического развертывания военной жестокости в ответ на них: «Несмотря на то, что правда о родовой порочности Японии рассыпана на страницах истории, уходящих в глубину столетий, и в очеред­ной раз проявилась в недавней резне в Нанкине и Гонконге, новость об этом новом преступлении стала шоком...» Госу­дарственный секретарь Корделл Халл, говоривший с горьким самообладанием [sic], подверг суровой критике «демонов» и «дьявольскую жестокость» Японии. Сенатор Альбен В. Барк-ли воскликнул: «[Необходимо] назначить меру возмездия этим варварам — этим бестиям и тварям в человеческом обличье». Листер Хилл из Алабамы высказался практически однослож­но: «Сжечь центр Японии огнем!» ("Gut the heart of Japan with fire!") Связь между установлением виновных в военных зло­действах с обещаниями будущего военного возмездия объясня­ет отсутствие возмущения, которым позднее были встречены ядерные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. От такого рода привязанного к конкретным эпизодам осмысления массового истребления гражданского населения отказались лишь десятки лет спустя — после того, как массовое истребление евреев само приобрело обобщенный характер в качестве преступления, вы­ходящего за пределы оправданий в рамках одной страны или оправданий, связанных с ведением войны. Эту тему я обсуждаю ниже.

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

зеваться для обозначения жестоких массовых истреблений евреев, вскрытых американскими солдатами во время освобождения нацистских ла­герей⁷. В течение апреля 1945 года, по мере того как лагеря обнаруживались один за другим, дан­ная коллективная репрезентация применялась снова и снова⁸. Когда ближе к концу месяца из­вестный протестантский священник стал рассуж­дать о нравственном значении этих открытий, он заявил, что, какими бы ужасающими и отврати­тельными они ни были, «важно, чтобы стала из­вестна вся правда, чтобы у нас было четкое по­нимание сущности врага, с которым мы имеем дело, а также осознание жестокостей в чистом виде, которые стали атрибутом войны». «Нью-Йорк Тайме» опубликовала эту проповедь под за­головком «Боннел осуждает немецкие зверства» (April 23, 1945: 23. Курсив мой. - Дж. А.). Когда встревоженные американские конгрессмены по­сетили Бухенвальд, заголовок «Тайме» гласил, что они стали непосредственными свидетелями «Ужасов военных лагерей» (April 26, 1945: 12. Курсив мой. - Дж. А.). Когда несколько дней спу­стя армия США опубликовала отчет о масштабе истребления в Бухенвальде, в заголовке «Тайме» он назывался «Отчет о зверствах» (April 29, 1945: 20). Еще несколько дней спустя «Тайме» напи­сала под заголовком «Вскрыты зверства врага во Франции» о том, что только что опубликованный

⁷ Для ознакомления с подробным «плотным описанием» этих первых открытий см. Robert Abzug, Inside the Vicious Heart (Abzug, 1985).

⁸ В течение апреля под пунктом «Немецкие лагеря» в «Нью-Йорк Тайме Индекс» (1945: 1184) это существительное использова­лось восемь раз.

отчет показал, что «во Франции жестокость нем­цев не ограничивалась французским подпольным движением или даже тысячами заложников, ко­торых немцы убили за беспорядки, к которым эти заложники не имели никакого отношения, но применялась почти систематически по отноше­нию к абсолютно невинным французам» (May 4, 1945: 6).

Совершаемые нацистами массовые истребле­ния, направленные против евреев, одно время были лишь предполагаемыми зверствами. С конца тридцатых годов отчеты о них встречались широ­ко распространенными сомнениями общественно­сти в их подлинности. По аналогии с заявлениями о злодействах, творимых немцами во время Пер­вой мировой войны, которые позднее были основа­тельно опровергнуты, эти отчеты отбрасывались как своего рода моральная паника евреев. Всего за три месяца до «открытия» солдатами лагерей журнал «Коллиерс» предварил публикацию отче­та очевидца по поводу массового истребления ев­реев нацистами в освобожденном советскими вой­сками лагере в Польше следующим заявлением: ' «Многие американцы просто не верят в истории о массовых казнях евреев и лиц нееврейского про­исхождения - противников нацизма в Восточной Европе с помощью газовых камер, грузовых ав­томобилей, частично наполненных известью, и прочих ужасающих приспособлений. Эти истории настолько чужды опыту жизни в нашей стране большинства американцев, что кажутся неправдо­подобными. К тому же ведь некоторые из историй о зверствах периода Первой мировой войны позд­нее оказались недостоверными» (January 6, 1945:

ГЛАВА 2

62)⁹. Тем не менее, начиная с 3 апреля 1945 года, дня начала освобождения концентрационных ла­герей солдатами все предыдущие отчеты задним числом были приняты за установленный факт, за реалистические означающие Чарлза Сандерса Пирса, а не за «произвольные» символы Соссюра. Американская и мировая аудитория теперь не со­мневалась, что систематические попытки массово­го истребления евреев действительно имели место и что многочисленные жертвы и немногочислен­ные выжившие были жестоко травмированы¹⁰. Однако хотя особенная и уникальная участь этих людей всеми признавалась как пример величай­шей несправедливости, сама по себе она не стала травмирующим опытом для аудитории, которой сообщались коллективные репрезентации средств массовой информации, то есть для тех, кто только наблюдал за событиями, будь то вблизи или изда­лека. Я начну с объяснения того, почему этого не произошло.

Для того, чтобы аудитория была травмирована опытом, который люди непосредственно не пере-

⁹ Для ознакомления с пространным обсуждением роли, которую играли такие аналогии с предположительными злодействами немцев во время Первой мировой войны в создании первона­чального недоверия к новостям см. Laqueur (1980). Конечно, понятие моральной паники предполагает воображаемый и ис­каженный объект или убеждение (Thompson, 1997). В этом смысле травма отличается от паники. Эти вопросы обсужда­ются в моей книге о культурной драме, которая должна скоро выйти.

'" Это означает не то, что факт совершенных нацистами зверств, направленных против евреев, был признан сразу же, а то, что обнаружение силами союзников концентрационных лагерей, описанное журналистами и фотографами, действительно скоро положило конец сомнениям, которые и наполовину не так ос­новательно были стерты разоблачениями относительно лагеря смерти в Майданеке, освобожденного советскими войсками за много месяцев до того. Для ознакомления с подробным описа­нием этого изменяющегося соотношения между принятием и сомнением см. Zelizer (1998: 49-140).

ГЛАВА 2

живали сами, необходимо символическое расши­рение (symbolic extension) и психологическое соот­несение себя с жертвой. В данном случае этого не произошло. Американским пехотинцам, которые первыми вступили в контакт с пленниками, выс­шим офицерам, которые руководили процессом реабилитации, репортерам, которые передавали описания ситуации, комиссиям, состоящим из конгрессменов и влиятельных лиц, которые сразу выехали в Германию, чтобы провести расследова­ние на месте, умирающие от голода, истощенные, часто странно выглядящие и иногда странно себя ведущие выжившие обитатели еврейских лагерей казались представителями иной расы. Они с тем же успехом могли бы прибыть с Марса или из пре­исподней. Личности и черты характера этих пере­живших Холокост евреев редко раскрывались в интервью и не обретали индивидуальности в био­графических очерках; не только сотрудниками газет, но и некоторыми самыми влиятельными высшими офицерами верховного командования сил союзников они скорее изображались как мас­са, а зачастую и как беспорядочная толпа, причем толпа заторможенная, деградирующая и дурно пахнущая. При таком обезличивании травме вы­живших было сложнее породить сочувственное со­отнесение с жертвами со стороны наблюдателей.

Возможностям для универсализации травмы препятствовало не только обезличивание жертв, но и их исторические и социологические характе­ристики. Как уже указывалось, семантически мас­совые истребления были непосредственно связаны с другими «ужасами» в кровавой истории второй великой войны столетия и с имеющими истори-

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

ческую привязку национальными и этническими конфликтами, лежащими в ее основе. Прежде все­го, все всегда помнили, что жертвы - евреи. При взгляде на тогдашние события сегодня тот факт, что сочувствие и соотнесение себя с жертвой со стороны американской аудитории гораздо легче изливались на переживших опыт лагерей людей нееврейского происхождения, будь то немцы или поляки, которые содержались в лучших условиях и выглядели более нормальными, более собран­ными, более похожими на людей, кажется ис­полненным горькой иронии, хотя и является при этом понятным с социологической точки зрения. Выжившие евреи неделями, а иногда и месяцами содержались в худших участках и в наихудших условиях в местах, ставших на время лагерями для перемещенных лиц. Американские и британ­ские администраторы проявляли по отношению к выжившим евреям раздражительность и даже личную неприязнь и иногда прибегали к угрозам и даже наказаниям¹¹. Глубина этой первоначальной

¹¹ В начале октября 1945 года генерал Джордж Паттон, прослав­ленный командующий Третьей армией США, оказался замешан в противоречивом деле по поводу того, что рассматривалось как антисемитские проявления в отношении выживших евреев в лагерях, которыми руководил Паттон. Генерал в уничижитель­ном контексте противопоставил евреев немецким заключенным и другим узникам ненемецкого происхождения и обращался с ними заметно хуже. В свете утверждения, которое я собираюсь выдвинуть далее, довольно показательно, что неприемлемым в этом явно дурном обращении с выжившими евреями представ­лялось не что иное, как напрашивающееся приравнивание от­ношения к евреям американцев и нацистов. «Нью Репаблик» озаглавила свой отчет об этом деле «Такие же, как нацисты». «Только в последний день сентября народ наконец узнал о том, что в последний день августа президент Труман отправил рез­кое письмо генералу Эйзенхауэру относительно обращения с евреями в Германии. Президент прямо сказал генералу, что, согласно отчету, сделанному его специальным экспертом Эр-лом Харрисоном, «мы, по-видимому, обращаемся с евреями так, как с ними обращались нацисты, за исключением того, что

неспособности соотнести себя с жертвой проявля­ется в том факте, что, когда американские граж­дане и их лидеры выражали мнения и принимали решения по поводу национальных квот для форс-мажорной послевоенной эмиграции, перемещен­ные лица немецкого происхождения рассматри­вались в первую очередь, а пережившие Холокост евреи в последнюю.

Как такое могло случиться? Разве не очевидно было любому наблюдателю-человеку, что это мас­совое истребление принципиально отличалось от прочих травмирующих и кровавых событий в и без того залитой кровью современной истории, что оно представляло собой не просто зло, но «радикальное зло» ("radical evil"), если воспользоваться замеча-

мы их не уничтожаем». Тысячи перемещенных евреев все еще в тесноте живут в плохо управляемых концентрационных ла­герях, они плохо накормлены и одеты и размещены в плохих условиях, в то время как удобные дома поблизости заняты быв­шими нацистами или сочувствующими им. Этим евреям до сих пор не разрешается покидать лагеря без пропусков, которые им выдаются исходя из совершенно непостижимой установки, что с ними следует обращаться, как с заключенными.... Амери­канцы будут глубоко обеспокоены тем, что антисемитизм, как и снисходительность к нацистам, процветает среди американ­ских оккупационных сил» (October 8, 1945: 453). Газета «Тайм» сообщала о событиях в том же духе: «У обычных солдатов тоже были проблемы. С тех самых пор, как они оказались в Германии, они спутались не только с Fraulein, но и с философией. Многие начали рассуждать о том, что немцы вообще-то нормальные ребята, что их вынудили вступить в войну, что истории о злодеяниях - фальшивка. Зна­комство с охочими немецкими женщинами, со свободолюбивой немецкой молодежью привело к забвению Бельзена, Бухен-вальда и Освенцима». (Octobers, 1945: 31-2) В статье, озаглавленной «Дело генерала Паттона», «Нью-Йорк Тайме» написала, что перевод Паттона с его поста в Баварии «может и должен означать только одно», а именно то, что пра­вительство США «не потерпит среди высших чинов... никаких офицеров, какими бы храбрыми, какими бы честными они ни были, которые склонны снисходительно относиться к извест­ным нацистам и проявлять безразличие и жестокость к выжив­шим жертвам нацистского террора» (October 3, 1945: 18). Для ознакомления с подробностями обращения Паттона с выжив­шими в лагерях евреями см. Abzug (1985).

ГЛАВА 2

тельной фразой Иммануила Канта (Kant, I960)¹², что оно не имело аналогов? Чтобы понять, почему все это было совершенно неочевидно, понять, как и почему все эти первоначальные трактовки и мо­дели поведения радикально изменились и как это превращение оказало огромное влияние на ста­новление не только новых моральных стандартов социального и политического поведения, но и бес­прецедентных, пусть и находящихся в зачаточном состоянии, механизмов регулятивного контроля, важно осознать несовершенство трактовок травми­рующих событий с точки зрения здравого смысла. Есть два подхода к осмыслению травмы с по­зиции здравого смысла, два вида мышления, со­ставляющих то, что я называю «популярная те­ория травмы» ("lay trauma theory")¹³. Эти формы

Ричард Бернстайн ("Radical Evil: Kant at War with Himself" (Bernstein, 2001)) приводит познавательное обсуждение приме­нения данного термина Кантом. Хотя намерением Канта было, чтобы этот термин обозначал необычное и почти нечеловеческое желание не выполнять императивы нравственного поведения, как показывает Бернстайн, Кант не внес большого вклада в возможность создания стандартов оценки того, что в соответ­ствии с «этикой после Холокоста» называется радикальным злом сегодня. Тем не менее сам термин стал важным добавле­нием к философии морали. Здесь я хотел бы подчеркнуть, что я говорю о социальных репрезентациях Холокоста, а не о его действительной природе. Иными словами, я не собираюсь ни здесь, ни в каком-либо другом разделе данной главы вступать в спор об уникальности Холокоста в истории Запада. Как уже уместно заявляли Норман Наймарк (2001) и многие другие ис­следователи, были и другие ужасные, обусловленные этниче­скими причинами кровопролития, о которых можно заявить, что они сопоставимы с Холокостом, например, истребление армян турками, «расстрельные поля» в Камбодже, унесшие жизни трех миллионов из семимиллионного населения страны, резня в Руанде. Я ставлю целью выдвигать утверждения не об объективной реальности того, что позднее стали называть «Хо­локостом», а о социологических процессах, которые позволили оценкам реальности этого события смещаться с течением време­ни. Конкретное обсуждение дискурса уникальности см. в раз­деле «Дилемма уникальности».

Здесь я опираюсь на новый подход к коллективной драме, ко­торый был совместно разработан Бернардом Гизеном, Роном

ГЛАВА 2

рассуждения с позиции здравого смысла глубоко повлияли на размышления о последствиях Холо­коста. Они выражены в следующих поразительно различных теоретических обобщениях того, что произошло после выявления факта массового ис­требления евреев.

Версия философии¹⁴ Просвещения. «Ужас» на­блюдателей привел к концу антисемитизма в Сое­диненных Штатах Америки. Предположение, сде­ланное с позиции здравого смысла, здесь состоит в том, что, поскольку люди в основе своей имеют «нравственную» природу - в силу своей укоренен­ности в традициях религии и Просвещения, - они воспримут зверства именно как то, чем они и явля­ются, и будут реагировать на них, атакуя легити­мирующие их системы убеждений.

Психоаналитическая версия. Столкнувшись с ужасом, как евреи, так и люди нееврейского про­исхождения отреагировали на него не критикой и решительными действиями, а молчанием и пас-

Айерманом, Петром Штомпкой, Нейлом Дж. Смелсером и мной в Центре высших исследований в области поведенческих наук в Пало-Альто в 1998-1999 годах. Этот специальный проект частично финансировался Фондом Хьюлитта, которому я бы хотел выразить здесь свою признательность. Моя собственная трактовка в рамках данного совместного исследования, пред­ставленная ниже в Главе 3, выйдет в качестве вступительного очерка к нашей совместной публикации (Cultural Trauma and Collective Identity (Berkeley: University of California Press, в пе­чати)). Очерк, раскрывающий основное содержание этой главы, также будет опубликован в данном совместном труде, а в силь­но сокращенном виде еще в одном сборнике (Friedland, Roger, & John Mohr, eds., The Cultural Turn (Cambridge: Cambridge University Press, в печати)). Я хотел бы выразить свою при­знательность коллегам по этому совместному проекту за вклад в мои размышления не только по поводу культурной травмы в Целом, но и по поводу Холокоста в частности.

Здесь и далее имеется в виду не какая-то конкретная фило­софская программа, а, шире, Просвещенческое мышление, ас­социируемое с данной эпохой мировоззрение (ср. в оригинале: «Enlightment thinking»). - Примеч.ред.

ГЛАВА 2

сивным ступором. Только после двух или даже трех десятилетий подавления и отрицания люди наконец сумели начать обсуждать произошедшее и принимать меры в ответ на это знание.

Формы популярного осмысления травмы с по­зиций философии Просвещения и психоанализа повсеместно проникли в исследовательские по­пытки осознать то, что произошло после разо­блачений в лагерях смерти. Та или иная версия влияла не только на все основные обсуждения Хо-локоста, но и буквально на каждую современную попытку более общего исследования травмы. Эти попытки, по сути, в основном и были вдохновлены спорами вокруг Холокоста¹⁵.

¹⁵ Такая связь научных теорий с подходами с позиции здравого смысла обнаруживается снова и снова, иллюстрируя не эмпи­рическую реальность, но семантические потребности того, что я буду называть прогрессивным нарративом Холокоста. Напри­мер, Леонард Диннерштейн (1981-1982) в своей новаторской статье о послевоенной атаке на антисемитизм утверждает, что «возможно, осознание в конце концов того факта, что во время Холокоста погибли шесть миллионов евреев», стало решающим фактором в соотнесении себя с жертвами для американских ев­реев. Похожий рационалистический подход представлен Эдвар­дом Шапиро (1992) в его книге - исследовании изменяющегося положения евреев в послевоенной Америке. Шапиро замечает, что «после Холокоста антисемитизм стал означать не просто исключение евреев из клубов [и т.д.], но массовое их истребле­ние». Вопрос здесь в том, что означает слово «означать». Ответ неочевиден и не рационален, но сильно связан с контекстом, а этот контекст определяется культурой. Выдающийся специ­алист в области истории Америки Джон Хайэм представляет связанную с философией Просвещения версию популярной те­ории травмы, когда объясняет реакцией на Холокост спад соот­ветствующих предубеждений в Соединенных Штатах Америки между серединой тридцатых и серединой пятидесятых годов, который он называет «самым широким, самым мощным движе­нием за этническую демократию в истории Америки». Хайэм заявляет, что «в тридцатые и сороковые годы Холокост в Герма­нии отбрасывал яркий отблеск на любое проявление нетерпимо­сти», и этим объясняет «травматическое влияние гитлеризма на сознание западного мира» (Higham, 1984: 154). Движения в поддержку этнической и религиозной терпимости в США, добавляет Хайэм, появились лишь позже, «только когда вой­на приблизилась к завершению и все ужасы нацистских кон­центрационных лагерей выплеснулись в ошеломленный мир»

ГЛАВА 2

Проблемой этой популярной теории травмы яв­ляется то, что она «натуралистична», либо в наи­вно нравственном, либо в наивно психологическом смысле. Популярная теория травмы не способна распознать наличие интерпретативной разметки, посредством которой эмоционально, когнитивно и нравственно опосредуются все «факты», имеющие отношение к травме. Эта разметка имеет надынди­видуальный, культурный статус; она символиче­ски упорядочена и социологически предопределе­на. Ни одна травма не интерпретирует саму себя. Переживанию травмы на коллективном (не на ин­дивидуальном) уровне непременно должны пред­шествовать ответы на некоторые вопросы, а эти ответы со временем меняются.

Дата добавления: 2017-01-14