Р У Д О Й А. И. 1 страница

МЕДИЦИНА

УДК 61-056.157

ББК 5

Р83

Р83 МЕДИЦИНА / А. И. РУДОЙ– К.: МИЦ "Мединформ",

2014. – 320 с.

ISBN 978-966-409-142-5

Гомер в 8 в. до н.э. отметил лишь 141 поврежде­ние тела, куда внесены все недуги древнего времени. Для сравнения: благо­даря успехам врачевания сейчас известны сотни тысяч хворей, число и тяжесть которых нарастают. Сказания о гнию­щей пло­­ти с названи­­ем медицина отражены в откровении Иоанна Богослова. Первый всадник на белом коне – это бла­гие нача­ла медицины. Второй на красном коне – это кро­вавое кромсание материи-плоти-тела. Тре­тий всадник на чёрном коне – болезни, угнетающие человечество. Четвёр­тый на бледном коне: венец усердия медицины – смерть.

Спасение от медицины в освоении мировоззрения небо­ления, в осознании себя, своей значимости и места на шкале оразумления и в последую­­щем исключе­нии посредников на пути к здоровью.

Книга посвящена критике медицины как явления. Указа­ны приёмы разлагающего влияния на общество, отмечена опаснос­ть её наставлений и обоснована неприло­жимость сведе­ний, получен­ных на трупах, к живым людям. Определён объект исследования.

Ещё Гиппократ сожалел: „Это искусство имеет у народа такую дурную славу, что ка­жется, будто нет вовсе никакой ме­дицины”. Это самая несостоявшаяся людская отрасль. Уже назрел призыв: люди, бойтесь медицины, ибо она несовместима с жизнью.

УДК 61-056.157

ББК 5

На русском языке Любое использование материала – только

с письменного разрешения автора.

СВИДЕТЕЛЬСТВО № 41441 от 19.12.2011 г.

ISBN 978-966-409-142-5 © ® Рудой А. И., 2014.

		Карлашова Ирина Владимировна Помощник и жена. Родилась в Москве. После средней школы и Астраханского музыкального училища по классу форте- пиано окончила в 1971 г. историко-тео-ретический факультет Киевской консер- ватории. Энциклопедически образована. Обострённое чувство русского языка. Прирождённый критик. Творчески раз- решает конфликты. Аналитическое и конструктивное мышление. Поэтиче- ский дар. Разрабатывала те­му и редак­ти­ровала книгу МЕДИЦИНА.

ЖИЗНЬ – СПЕКТАКЛЬ БЕЗ РЕПЕТИЦИЙ*

Уже несколько недель студент Гордеев ходил весь жёлтый, согнувшись на правый бок. Наконец, после очередной бутылки пи-ва он схватился за живот, прямо на улице привалился к забору да так, съёжившись, и замер. Сокурсники шли мимо, заметили, но рас- шевелить не смогли. Вызвали скорую и та доставила почти бесчув-ственного парня в инфекционное отделение. Утром пришёл врач. Едва взглянув: „А, гепатит! Такой желтизны ещё не встречал. Боль-шая редкость. Даже с меньшей раскраской отпевали, а тут... Ну, ты как настроен?” Гордеев плохо соображал, на игривость лекаря не от-вечал и впал в забытье. Растолкала его медсестра. Сунула под самые глаза размашисто написанный список: сметана с лимоном и яблоки.

Через несколько дней кое-как придя в себя, созвонился с това­­ри­щем, организовал доставку одежды, еды и стипендии. Иногда за­ходил врач: „Ничего не ешь? Нет аппетита? Смешай лимоны со смета­­ной да с яблоком вприкуску! Побольше, почаще!” Гор­деев следовал наставлениям, но ему становилось всё хуже. Он совсем пожелтел, распух и перестал шевелиться. Вскоре его сознание ушло из мира сего. Наступил тёмный промежуток без чувств и впечатлений.

Но вдруг Гордеев ощутил боль. Он весь качнулся, безвольная голова ударилась обо что-то, его приподняли, шаря под ним в по­иске чего-то, и, видимо, найдя, швырнули тело на прежнее место. Однако с разгону оно перекатилось через топчан и всей тяже­стью грохнулось на пол. От удара в голове что-то сверкнуло, в понима­нии отобразились неясные тени и постепенно из сумрака выплыли стеллажи с телами. Они лежали тихими рядами с бирками на ногах. Осмотревшись, Гордеев и на своём пальце заметил табличку. Морг! Холод­но, темно, непонятно. Попробовал встать. Многие попытки, наконец, увенчались успехом: он смог устоять на четвереньках. На такое достижение ушли все силы, так что в следующие просветле­ния приходилось всё труднее бороться с непослушным телом.

* – Строка из творчества Ирины Карлашовой

И когда удалось устоять на ногах, он, шатаясь и опираясь на мёртвых соседей, направился в сторону дальних голосов. Распах­нул очередную дверь и... оказался за праздничным столом: врачи про­вожали уходящий 1964 год. Среди белых халатов и богатых яств вид обнажённого жёлто-синего человека с висящей биркой казался вызываю­щим и невозможным. Это же надо иметь такую наглость, чтобы появить­ся из мертвецкой в непотребном виде в самый разгар веселья и живым людям испортить торжество. Когда оторопь прошла, мед­­сестра набросила на Гордеева чей-то халат как бы признавая за ним право быть живым. Однако мнение стра­жей здоровья было иным. Они окружили пришельца, мигом свалили на стул и ловко прибинтовали руки-ноги наглеца. После скоротеч­ной по­беды наступила тишина, в воздухе повисло очевидное реше­ние: был мёртвый – пусть и остаётся мёртвым. Гордеев понял, что сей­час его снова будут убивать. И чтобы сбить накал сговора, он спро­сил: „А зачем вы меня мёртвого на пол бросали?” Присутст­вую­­щие переглянулись. Из них никто в мертвецкую не входил, но шум, падение и возню слышали и, чтобы снова не вникать в пуга­ю­щее событие, предпочли не заметить очередную опасность.

Дело в том, что в морге появился призрак. Уже несколько не­дель кто-то переворачивал трупы явно пытаясь что-то отыскать. Как только зажигают свет, в помещении мёртвая тишина. Стоит его погасить, начинается шорох и скрип лежаков. „Ты видел кто тебя бросал?” И Гордеев, ловя ускользающую память, обри­совал того, кто его больно катал по полке. На заговорщиков опустил­ся испуг. По описанию они опознали умершего неделю назад и похоронен­ного перед тем, как уложить Гордеева на его место. А мо­жет и он ожил? Тогда есть опасный свидетель. Наступила зловещая пауза.

Гордеев решился: составьте акт, что больной самовольно сбе­­жал из больницы, а меня отпустите, не беря грех на душу. В пол­ном молчании несколько врачей ушли совещаться. Верну­вшись, отбинтовали страдальца от стула, вызван­ный истопник швырнул ему рваную одежду и ботинки, понаблюдал за облачением и вывел не­доумершего нахала за пределы цитадели здоровья. В перепол­ненном трамвае праздничные люди образовали круг неприкасае­мо­с­ти, сторонясь грязного и обшарпанного пассажира. Кондуктор даже билет не спросил. Так под всеобщим презрением добрался всё- же до своей улицы. Дальше предстояло идти пешком. Уже первые шаги показали какой тяжкой окажется эта прогулка. Замёрзшие ноги не слушались, голова туманилась, тело ныло, а правый бок тяжким грузом свисал вниз, грозя в любой момент прорваться лопнуть, растечься. Пришлось с усилием направлять тело по дороге, придерживать оттопыренный бок и кутаться от холода в тощий во- ротник чужой накидки. Весёлые люди огибали его, боясь ненаро-ком испачкаться, а он походкой не то пьяного, не то калеки мед-ленно шёл в сторону общежития. Вскоре поровнялся со стадионом. Украшенный гирляндами, он весело искрился снеговыми дорожка-ми. И вдруг: беги! Ватное тело всем массивом наполнилось смыс-лом движения. Гордеев встрепенулся, сильнее подтянул висящий живот и... Очнулся от холода. Он зарылся в глубокий сугроб так, что снег залепил рот и стало невозможно дышать. Кое-как, скользя и падая, стал на дрожащие колени, затем, ловя равновесие, выров-нялся и снова побежал. Холод, сугроб, колени, бег. Холод сугроб, колени, бег. Холод, сугроб, колени, бег. Борьба со смертью про-должалось долго. Уже погасли гирлянды, бегал в темноте не ощу-щая ни дрожи, ни усталости – в бесчувственном состоянии.

На каком-то из кругов внутри тела что-то с треском хлопнуло, в животе зажурчала жидкость и разлилось тепло. Вслед за этим исчез висячий бок и впервые удалось пройти ровной походкой. На во­прос дежурной: „Где тебя так?” – только отмахнулся и напра­вился в свою комнату. Веселье оборвалось враз. Все вдруг вспом­нили, что за экзаменами, зачётами и прочими хлопотами в конце семестра во­все было не до Гордеева. Никто из них... никак... ни­чем... вот то­лько фото с чёрным углом поставили под ёлку. И на том... всё ­же отметили. Комната опустела. Даже свои жи­льцы не решились ночевать вместе с воскресшим. Спус­тя мно­гие годы на вопрос почему ушли только один признался: было стыдно. Оста­льные уже полвека при встрече прячут глаза. Однако свер­шённый поступок остаётся свершённым навсегда, на­вечно. Он вп­летается в судьбу и мешает ей развернуться собст­венным пла­ном. Гордеев выжил, но отношение к людям и к себе изменил навсегда.

В чём же состоит его вина? Во-первых, он не проникся необ­ходимостью исключения из своей жизни такой угрозы, как бо­лезнь. Во-вторых, не подготовил себя к внезапному заболева­нию. В-третьих, переложил работу по спасению себя на посторонних.

ЗДЕСЬ ВСЁ – МИРАЖ И ВСЁ ЗДЕСЬ – ДРАМА*

В селе на пятьсот дворов не было больных. Изредка кто-то с похмелья не встанет, кто-то раны от весёлой драки лечит, кто-то в быту повредится, а так, чтобы простудиться, лишиться апетита или страдать недомоганием – нет, такого даже изредка не бывало. А коль нет больных, то и врач не нужен и больница ни к чему, и да­же аптека. Но если уж случится небывалое и кому-то станет пло­­хо, то зовут Пелагею Силовну – Палажку, как её звали и стар, и мал. Ма­ленькая, худая, подвижная старушка, казалось, вся состоит то­лько из одних большущих глаз. Она сразу бросала дела, умы­­вала лицо речной водой, ладони натирала сухой травой, бросала взг­ляд на образа и семенила дробным шагом даже в дальние хаты. Подходила к страдальцу, замирала в молитвенной позе и казалась отрешённой от мира. Изредка только смахивала густой пот со лба. Так продолжалось около часа. По окончании лишь ей известного действа складывала пальцы вместе, подходила к тому времени ра­зогретой печке и бросала из пустой щепотки хворобу в огонь. В печи начинался шум, потом гул, переходящий в завывание и, на­ко­­нец, вал пламени через камин вылетал в трубу. Со словами ут­ром встанет уходила. И всегда было так, как обещала: утром че­ло­век только осилившись мог вспомнить, что с ним было. Пыта­лись бла­годарить, вручить подарок или деньги – ни разу не взяла.

* – Строка из творчества Юрия Ряшенцева

Если кого лишай накроет, короста по коже пойдёт, какой-то орган даст о себе знать, то зовут Назария Лукича. В последний раз он спасал ребёнка, голова которого сплошь была покрыта водяни­­стыми пузырями. После третьих петухов в четверг завесив зеркала, усадил малыша на дубовую скамейку и дал в руки стакан с коло­­дез­ной водой. Затем стал позади него и начал ладонями сдавливать воздух вокруг головы, как бы выталкивая из неё хворобу. Час­то са­дился рядом, тяжело дышал, глотал слюну и подолгу отдыхал. К следующему четвергу почти половина пузырей сошла. Но работа над остальными была ещё более тягостной. Казалось, пузыри, ухо­дя, уносили с собой и жизнь Лукича. И впрямь, к третьему четвер-­ ­гу вода в стакане помутнела, а он умер. Остался один очаг, на борь­- ­бу с кото­рым было потрачено тридцать лет медици­нских усилий.

Вскоре умерла и Палажка. Село постепенно стало слабеть. То в одном дворе, то в другом появлялись больные. И когда чис­ло не работающих грозило подорвать колхозный строй, открыли фельд­шерский пункт. С утра к нему стекались люди, образуя изви­лис­тые ­очереди. За один приём всех осмотреть было невозможно. Присла­­ли второго фельдшера. Очереди удлинились вдвое. Приш­лось отк­рыть поликлинику. Вслед за этим появились тяжело боль­ные, для ко­торых понадобилась больница. Теперь в селе нет ни единого че­ловека без учётной карточки. Все находятся под стро­гим медицин­ским надзором. Уже никто босиком по снегу не го­ня­ет в фу­т­бол и не озорует в проруби, никто не резвится среди льдин в ледоход, ни­­кто в реке зи­мой не полощет бельё, никто не курит на мо­розе, никто в летний зной не ходит без головно­го убо­ра, все пьют сколь­ко надо воды, на­­учились мерить температу­ру и давление, привык­ли к осмотрам, остукиванию, высовыванию язы­ка и стыдным ана­лизам. Обязана бы наступить эра здоровья. Но...

Сначала появилось несколько запойных весельчаков, потом их число возросло и вскоре сине-жёлтые сельчане перестали вы­зы­вать удивление. Привычными стали ругательства вроде наркоман, токсикоман, притон. Участились воровство и разбои. И как следст­­вие, население начало пополняться больными детьми. Село сникло.

А ведь всё делалось правильно в полном соответствии с науч­­ными медицинскими положениями. Однако, если пришли к дег­ра­да­ции и упадку, то позволительно ли вскармливать такую науку?

Согласно вселенскому закону, гласящему о стремле­нии всего живого к снижению затрат на единицу полезности, люди немед­лен­­но перело­жили заботу о своём благополучии на того, кто обе­щал им дармовое здоровье. Сказать проще, сработала обычная че­ло­ве­чья лень. Коль сделает кто-то, то зачем стараться лично? Однако существо без трудов по укреплению себя неминуе­мо гиб­нет. На данном этапе развития люди крепко усвои­ли только пер­вую часть закона: свою работу переложить на другого. Вторая ча­сть, гласящая о гибели, до ума не доходит, поскольку начавшаяся гибель затмевает рассудок. Продолжать дальнейшее посредниче­с­т­во над здоровьем живущих, значит, вовсе затмить их волю, что равноценно уничтожению цивилизации. Не к тому ли ведёт наука?

Живём, чтобы наполнять себя пищей. Для этого имеются сильные руки, крепкие зубы, гибкий язык, мускулистое горло, вместитель­ный желудок, проворный кишечник – вся конструкция человека нацелена на захват пищи. Однако удаление излишков и остатков съеденного происходит на полном самотёке, пассивно, без телес­ного принуждения. Такой организменный конфликт губит наро­ды и циви­ли­зации. Еда – это не наполнитель! Еда – для здоровья!

Она определяется подсказкой организма после пищевой паузы.

ЧТО-ТО ВСЁ-ТАКИ ПОЗВОЛИЛО

СТОЯ ВЫЖИТЬ В МИРЕ ЭТОМ *

В драке Гордеев получил ножевое ранение в поясницу. Обра­ботали рану лишь спустя сутки. Но было уже позд­но: нача­лось во­спаление. Краснота и опух­лость шли из глуби­ны, боль расте­калась широким полем и было не ясно, где кроется очаг? Хирург Вениа­мин Геннадиевич, или Веге, как его уважительно называли, ре­шил подождать, чтобы точнее наметить линию разреза. Когда проя­сни­лось, под общим наркозом вскрыли опухший участок. Вид был ужа­сным. Подкожный слой даже вдали от разреза был испе­щ­рён ка­налами с гноем. Веге, понимая опасность заражения, решился на удаление даже тех тканей, которые касались повреж­дённых. Долгое просыпание от наркоза, болез­­ненные перевязки, мучитель­ное лежание на спине для придавлива­ния своим весом пришитого пласта кожи. На­ко­нец, спустя много недель состоялся торжествен­ный проход на костылях по больничному коридору. А вскоре и выписка. Дума­лось, что беды остались позади. Однако...

Спустя полгода всё раневое поле покрылось свищами с дур­ным запахом. Веге с предельным усердием готовил операционную, инструменты и материалы. Пригласил хирургическое светило. По­чти до лопаток вскрыли спину. Особо внимательно проверили тка­ни, убрали подозри­тельные, промыли, зашили, забинтовали. Во второй раз пришлось испытать муки выздоровления. И когда сно­ва шёл на костылях по коридору, казалось: ну те­перь-то всё, на века ушла напасть. Но, видно, ещё не до конца отмерили...

* – строка из творчества Ирины Карлашовой

Появление свищей в третий раз повергло в отчая­ние. Для хи­ру­рга – это несостоятельность, а для Гордеева – смерть. После раз-­ думий Веге говорит: „Ты сам ощути свою спину. Здоро­вые ткани дадут отклик, а больные нет. Направь в темноту свои глаза, собери силу с живой стороны и разнеси её по всему телу.” Долго ещё врач объяснял особенности влияния мысли на организм. Далее были за­нятия, наставления. И когда установилось взаимное пони­­ма­ние хирурга и пациента, приступили к операции. При такой под­готовке она прошла успешно. Больной – это весьма больше, чем его тело!

ОБЪЕКТ МЕДИЦИНЫ

Разум есть у тебя? Есть!

Зачем же без него обходишься? ⁵

В книге миры ⁹⁵ изложены назначение, состав, структура, особенности бытия и основные законы функционирования та­ко­го объекта, как мироздание. В работах неболение ⁹⁷ и сущее ⁹⁹ приведены соотношения между общим и его частями каждой из структурных единиц мира. В монографии разум ⁹⁸ рассмот­рены важнейшие составляющие мира: пространство, сознание, время, причинно-следственные отношения и раскрыты неко­то­рые противоречия науки. В этих четырёх кни­гах обоснова­ны положения естествознания о неизменности законов разви­тия для любой персоны, имеющей бытиё. С це­лью сокращения объёма данной работы, не станем здесь повторять изложенное ранее, а только приведём основные положения, характеризу­ющие всякий объект мира, включая человека.

Первое. Каждому существующему объекту присуще не­отъ­ем­лемое свойство – развитие. Чего-либо такого, что умуд­рилось бы существовать без развития, не может быть и его нет. Если даже имеющийся объект по любым причинам пре­кратит свой рост, то он в обязательном порядке распадёт­ся до состо­яния праха, т.е. до состояния с отсутствующей творческой по­тенцией. Такой слой мироздания служит пассивным поставщи­ком материала для зарождения новых сознаний.⁹⁸ Развитие – односторонний процесс: оно направлено от меньшей развито­сти к большей и никогда не происходит наоборот. Всякий, кто замедлится в развитии, а тем более попытается развернуться вспять и вернуться в своё прошлое, подлежит уничтожению.

Второе. Каждый объект обязан быть комплектным, что обозначает одновременное присутствие в нём же содержания и фо­рмы. Применительно ко всем сущностям их содержание отобра­жается их же сознанием, а форма – телом. Невозможен вариант на­ли­чия некоторого сознания, не имеющего формы, как и наличие любой формы без содержания. Вместе они: содержание и форма или, что то же самое, сознание и тело об­разуют индивидуальность, персону, особь, личность. Сознание является причиной любых движений и дейст­вий тела. Значит, тело есть ве­домая структура или иначе – следствие сознания. Исключена возможность изменения организ­мен­ного состоя­ния без того, чтобы эти изменения сначала не отоб­разились в сознании. Лишь в случае болезни созна­ние те­ряет контроль над телом и тогда оно без управления по прихо­ти своей может выбрать любые перестроения вплоть до смертельных.

Третье. Всякий объект имеет составную структуру.⁹⁵ Это значит, что и сознание, и тело представляют собой объедине­ние весьма большого количества частей разного уровня раз­ви­тости, образуя вместе целое-общее, с названием особь. Прак­тически такое положение сводится к утверждению, что каждое существо состоит из длинного ряда иных существ, развитость которых монотонно снижается от значения, присущего обще­му, до самого малого, характерного для зарожденца.⁹⁸ Напри­мер, человек. Он, как таковой, есть общее для своих же частей. Части, в свою очередь, представляют собой тоже сущности, но, в отличие от самого человека, их развитость уступает челове­ческой. Несмотря на меньшую умность, они образуют общее уже для своих частей, каждая из них – тоже сущность и тоже есть общее для следующей градации развитости, и так вглубь и вширь естества вплоть до первоистоков.⁹⁵ Живой человек-личность имеет в своём теле живые сердце-личность, почки-личности, печень-личность... Так же можно описать и всякий орган, и его структурный элемент, и любой участок элемента.

Четвёртое. В мире отсутствуют одинаковые объекты. Все­му существующему вменено в обязанность под угрозой унич­тожения строить свой жизненный путь в обязательном отличии от всего уже существующего. Это суть индивидуального пути развития. Нет равных вирусов, равных бактерий, равных кле­ток, растений, животных, планет, светил... Только в упрощён­ном мировоззрении и в малом опыте, или иначе, при начальном рассмот­рении, явления или предметы кажутся неотличимыми. Однако их развитие идёт хотя и по общим законам, но обяза­тельно по личному восприятию с непременным стремлением к отличию. Граница, проходящая между одинакововидением и разновиде­нием определяет глубину исследований и уровень науки. Она перемещается, отмечая собой современность.

Пятое. Скорость течения времени – переменная величи­на, значение которой зависит от развитости персоны, интере­сующейся таким видом изменчивости, как время. Универсаль­ного времени, равно воспринимаемого всеми наблюдателями, не существует, ибо нет равных умов. Ситуация, когда много персон одинаково отображают время, свидетельствует о нача­ль­ном понимании объекта отображения. Поскольку общее и части имеют убывающие развитости, то составные персоны це­лостного организма по-разному и непредсказуемо реагиру­ют на одни и те же события внешней среды. Это служит пово­дом для организменных конфликтов. И если общее не сумеет примирить противоречия, то персона через незатухающие бо­лезни устремится к состоянию гибели. Болезни возникают в сознании, затем они отображаются в теле и уже заболевшее тело толкает сознание к дальнейшему ослаблению плоти.

Если объединить отмеченные особенности, то получит­ся, что причислить нечто к объектам можно только в том слу­чае, если это нечто развивается, представляет собой комплект­ную конструкцию, имеет составную структуру, является индивиду­альностью и наполнено противоречиями разного восприя­тия времени общим и его частями. Достаточно исключить из этого перечня хотя бы одно условие, как исходное нечто преврати­ться в объект не сможет. Уберём, например, развитие. Сразу получим прах. Далее, раскомплектуем особь за счёт устране­ния содержания-сознания. В итоге образуется что-то безмозг­лое, лишённое разумного поведения, т.е. снова-таки прах. При устранении составности возникнет однородный массив с веч­ным равновесием, ни к чему не стремящийся, бытие которого невозможно. Он также обречён на падение в прах. Если одно нечто станет в точности повторять приметы второго нечто, то неминуемо их слияние с порождением всё-таки одного ни на что не похожего объекта. И, наконец, при одинаковом отобра­жении времени всеми частями в обязательном порядке должны быть одинаковыми их сознания. Однако общность из равно умных и равно свободных неустойчива и устремляется в своих действиях к состоянию праха. Вывод: если всё существующее состоит из объектов, то все они удовлетворяют перечислен­ным условиям независимо от того, считают люди их живыми или не считают и относятся к ним, как к мёртвым. В действи­тельности же в мире отсутствуют неживые объекты, посколь­ку всему, что имеется, присуще сознание. В силу обязательно­го отличия объектов между собой, отличающимся являются и их сознания. Люди пока признают разумными только объек­ты, напоминающие им самих себя: приспосабливаться, потреб­­лять, размножаться. Даже развитие не входит в человеческий перечень требований к живому, ибо эволюция – это только кро­хотный эпизод роста.⁹⁵ О наличии у объектов комплектно­с­ти, состав­ности и способности к восприятию времени согла­сно своей развитости люди пока даже не подозревают.

Потому всё естествознание великую мощь численности работников и вложенных средств направляет на исследование безмозглых объектов, лишённых признаков живого. У этих объектов отсутствует сознание. О какой бы предмет не спотк­нулись люди, он в их представлении весь состоит лишь из фор­­мы, которую для придания научной пушистости назвали мате­рией. Даже человек и тот вроде как по прихоти генетического материала сначала наращивает клеточную массу, а уже затем, от некуда деться, из неё прорастает нечто побочное и даже не нужное с настораживающей кличкой – сознание. И получается объект-человек, целиком из плоти и, если у него обнаружатся разумные поступки, то они по человечьему пониманию полно­стью зародились и проявились внутри телесного ма­ссива. От­сюда вытекает оправдание настырному терзанию плоти в лю­бых нападках людей на природу. В область ниже вируса пока проникнуть не удалось. Такое впечатление, что он выпрыгнул из ниоткуда и сразу принялся заражать, убивать, отравлять. А зачем? Чтобы ответить на вопрос, препарировали его аж до не­куда и ничего, кроме молекул не нашли. Для укрощения на него выливают ушаты других молекул, а он воспринимает их как пищу. Почему? Потому, что вирус – это существо со сво­им развитием, сознанием, формой и собственным восприяти­ем времени. Будучи менее развитым, чем бактерия, он живёт в медленном времени и перестроения бактериального массива для него такие быстрые, что уследить за ними и тем более воз­действовать на них вирусу не по уму. Соотношение такое, как атака голубей на истребитель. Пусть какая-то птичка склюнет зёрнышко с фюзеляжа. Зная невозможность контакта, вирус организует свой жизненный уклад так, чтобы уберечь себя от непо­нимаемой и агрессивной клетки.

Совсем иное отношение вируса к отмершей ткани, для ко­торой собственное время остановилось. Прах находится вне времени в связи с отсутствием у него сознания. При контакте ви­руса с прахом личное время вируса, каким бы оно ни оказа­лось, будет достаточным для восприятия предмета. По отно­ше­нию к вирусу объект его интереса оказывается неподвиж­ным. Но это же основная примета пищи. Всё отмершее для вируса является кормом, а сам вирус предстаёт великим сани­таром, спасающим мир от заражения собственными отходами.

Каждый в состоянии представить завалы гниющей био­массы, которая зловонием и смрадом отравляет природу. Сто­ит только вирусу на короткое время остановить свою благо­родную работу, как жизнь на планете станет невозможной. Его обнаруживают в клетках и сразу же обвиняют в агрессии, в убийстве и в кознях против невинного человечества. А почему бы не спросить умников, что это у них за мировоззрение, соз­дающее клеткам невыносимые условия для жизни и вынужда- ющее их болеть, менять свой рост и погибать, образуя свалки отмершей плоти? И благо ещё, что с накоплением тлена, воз­растает и число санитаров-вирусов. Как бы выглядели боль­ные, если бы чистильщики отказались удалять отжившее? Не­воспетая драма. Пока она отображается крестами на погосте.

Такие же отношения и бактерии с её внешним миром. По от­ношению к клетке она менее развита, потому её время течёт медленнее клеточного и возможная агрессия бактерии будет успешно отбита клеткой. Похожие связи в средах растений, животных и людей. За единицу времени менее умной особи более умное существо способно воспринять больше событий, что даёт ему преимущество в борьбе за выживание.

Из этих примеров следует, что стоит только добавить к та­кому классическому объекту, как вирус, только одно свой­­ство, заключающееся в различии поведенческих приёмов в за­висимости от развитости, как его роль в системе живых орга­низмов меняется принципиально. Так, вирус из вселенс­кого врага превращается в спасителя, бактерия не может угрожать клетке, по иному выглядит суть отмершей ткани и загрязнений ­вообще. Но самое главное, как будет показано далее, у разно­временных особей по-иному организуется связь со сре­дой оби­тания. Именно эта связь определяет здоровье и бытиё вцелом.

Ещё больше изменится взгляд на природу, если к объек­там, фигурирующим в научном обиходе, добавить сознание. В самом деле, можно ли назвать хотя бы одно свойство, кото­рое категорически отличало бы лабораторную крысу от чело­века? Хор воз­мущённых голосов с негодованием укажет на разум. И это бу­дет правильно. Действительно, у лаборанта он значитель­нее, чем у жертвы. Но что это означает? Только то, что испытатель в своём развитии прошёл более длинный путь совершенствования и накопил ко времени анализа свойствен­ные ему знания. Крыса же проделала всего лишь часть этого пути и вполне естественно, что она на сегодняшний день ме­нее развита. Человек находится в своей точке на шкале оразу­м­ления, а животное – в своей, только и всего! У них сознание разного размера, но и у того, и у другого оно есть и является содержанием персоны.⁹⁵ Что бы ни вытворяла крыса, все её по­ступки будут определяться её личным сознанием, точно так же как действия учёного непременно станут соответствовать его сознанию. Можно даже предложить конкурсную задачу: пол-царства тому, кто сможет назвать объект, не имеющий сознания. Следует предупредить: таких объектов нет! Всё су­ществующее представляет собой видоизменённое пространст­во, которое является носителем того замысла развития, которое находит своё воплощение в мироздании, где властвует время.⁹⁸

Дата добавления: 2014-11-16