Явление языка в обряде

Начнем с того, что эмоционально-субъективное переживание, оказавшееся объективно зашифрованным в каменном сколе, спо­собно спровоцировать в авторе этого скола своеобразную муку немоты или муку невозможности объяснить и транслировать это содержание кому-то другому. Ведь насколько очевидна тайная эмоциональная семантика того или иного скола тому, чье пере­живание этим сколом зафиксировано (достаточно бросить один взгляд на скол, чтобы соответствующее эмоциональное пережи­вание снова возникло!), настолько эта тайная эмоциональная се­мантика невидима для любого другого существа.

Именно по этой причине уже на достаточно ранних ступенях культуры должна была возникнуть деятельность, смысл которой заключался в том, чтобы обеспечить возможность коммуникации

по поводу тайной мифосемантики первичных культурных пред­метов, каковыми являются меточные камни.

И этой особой коммуникационной деятельностью по поводу тайной мифосемантики сколотых галек явилась, по-видимому, обрядово-ритуальная деятельность, суть которой как раз и состо­ит в трансляции мифосемантической тайны от одного человека другому. Наступает момент, когда меточный камень и соответст­вующее ему слово-имя вынужденно становятся объектом обрядово-ритуальной коммуникации. Не средством коммуникации, а именно объектом: именно этим социальная коммуникация чело­века радикально отличается от коммуникации животных. У куль­турной коммуникации, осуществляемой человеком, принципиаль­но иной предмет, нежели у той коммуникации, которая характер­на для животных. Ведь если коммуникация животных - это ком­муникация по поводу их биологических потребностей, то собст­венно человеческая, культурная коммуникация - это коммуника­ция, которая совершается по поводу мифа и по поводу знаков, в которых зашифрована некая мифосемантика; одним словом, по поводу слов, которые и являются не чем иным, как знаками, в которых зашифрованы семантические мифы.

Итак, в знаке-для-себя состоит первичное бытие мифосеман­тики, но этот знак-для-себя составляет подлинный исток челове­ческой культуры лишь в той мере, в какой по поводу него возни­кает первичная социальная коммуникация, возникает собственно человеческое общение и сам феномен социального.

В расшифровке тайной мифосемантики каменных меток, ка­менных знаков и соответствующих им слов-имен и состоит суть того, что я называю социальной коммуникацией в ее изначаль­ной неутилитарности. Социальной коммуникацией является не обмен сигналами по поводу каких-то объективно происходящих событий - как раз такая коммуникация в изобилии представлена у животных, - а коммуникация по поводу сверхутилитарных ве­щей. Предметом и содержанием собственно социальной комму­никации с самого начала является МИФ, или, точнее, скрытая мифосемантика особых предметов, которые я назвал меточными или знаковыми камнями.

А обрядово-ритуальное действо - это и есть начальная форма социальной коммуникации, коль скоро посредством этого дейст­ва осуществляется расшифровка тайны того или иного меточного камня, а, стало быть, и тайна того или иного слова-имени. Про­цесс социальной коммуникации - это именно тот процесс, кото­рый позволяет взгляду ДРУГОГО проникнуть в тайну метки, и, шире, - в тайну слова. Процесс проникновения в мифосемантическую тайну знака - это и есть то, что можно назвать структурой элементарной социальности. И сутью первичной языковой ком­муникацией по поводу тайной мифосемантики каменных меток является обрядово-ритуальная деятельность.

От языка-тайны, от некоммуникативного языка асоциальных каменных меток происходит переход к языку-коммуникации, и

первоначальной формой этого коммуницирующего языка стано­вится обряд, ритуал. И в этом переходе, по-видимому, состоит глубинная причина возникновения самого феномена обрядово-ритуальной деятельности: ее первоначальная культурная функ­ция состоит именно в том, чтобы каким-то образом транслиро­вать тайную мифосемантику того или иного предмета с помощью звуков и жестов; причем жест, действие, пантомимическое или символическое изображение играет в обряде или ритуале безус­ловно ведущую роль, тогда как звук остается на первых порах вспомогательным средством обрядово-ритуального акта.

Разумеется, на первых порах пояснительные обрядово-ритуальные структуры предельно примитивны. Это попытки расшиф­ровать, актуализовать, сделать значимой для других тайну того или иного каменного знака с помощью жестов и звуков. Ком­плекс из жестов и звуков, поясняющих тайное мифосемантическое содержание того или иного знакового камня - это и есть эле­ментарный ритуал, который транслируется из поколения в поколение вместе с самим знаковым камнем.

Но это и есть не что иное, как наиболее элементарная клеточ­ка культуры, и одновременно - самый элементарный культ, культ камня-слова, несущего такое мифосемантическое содержание, которое не явлено, но о котором приходится только догадывать­ся с опорой на обрядово-ритуальные структуры.

Итак, проблема прочтения знака, проблема расшифровки мифосемантической тайны "каменных слов" и соответствующих им звуковых, ИМЕННЫХ коррелятов (т.е. ИМЕН в качестве коррелятов) - это та проблема, которая вызывает к жизни фор­мирование элементарных обрядово-ритуальных структур. Обрядово-ритуальная деятельность древнейших антропоидов - это и есть не что иное, как деятельность по трансляции ключей к мифосемантике "каменного языка" и соответствующих этому "ка­менному языку" имен. Обрядово-ритуальные структуры - это то, что обеспечивает бытие мифосемантического содержания ДЛЯ ДРУГОГО. Благодаря обрядово-ритуальной деятельности куль­тура, первоначально заявленная как асоциальная и неисторичес­кая реальность, обретает социальную жизнь и социальную исто­рию. Благодаря обрядово-ритуальной деятельности возникает феномен культурной традиции, феномен трансляции мифосеман­тического содержания из поколения в поколение.

И это понятно: если знак галечного скола является не более чем условным обозначением некоего лично-индивидуального ми­фосемантического содержания, это значит что он принципиально мертв, безгласен для любого внешнего наблюдателя. А, значит, мифосемантика этого знака обречена на бесследное исчезновение вслед за исчезновением того существа, которым этот знак-метка был некогда оставлен. Поэтому должна была возникнуть какая-то особая деятельность, способная обеспечить культурное выжи­вание этого знака как носителя персональной мифосемантики. В этом и состояла, похоже, суть первичной обрядово-ритуальной

деятельности как деятельности по превращению персонального мифосемантического содержания сколотых галек в факт КОЛЛЕКТИВНОГО МИФА, постоянно транслирующего языки индивидуальной мифосемантики на язык социума и завершаю­щего тем самым оформление феномена мифологического. Обрядово-ритуальный комплекс - это тот самый механизм, посредст­вом которого потенциально мертвые знаки персональной мифо­семантики обретают КОЛЛЕКТИВНУЮ мифосемантическую жизнь, т.е. наполняются мифосемантическим содержанием не только для того, кто являлся носителем первичного переживания, но и для каждого человеческого существа, принимающего учас­тие в данном обрядово-ритуальном действе. А это значит, что культура, обретшая в случайном сколе-метке свое авторское ми­фосемантическое начало, свой первый энергетический полюс, находит свое закономерное завершение в возникновением особо­го рода деятельности, суть которой - в формировании коллектив­ной, социальной мифосемантики - мифа в собственном смысле этого слова. И только с возникновением этой формы деятельнос­ти предкультура становится культурой в собственном смысле этого слова - культурой как коллективно-социальной деятельностью. Однако в основании этой культуры по-прежнему находится фе­номен персональной мифосемантической метки, - которая, прав­да, обретает отныне очертания легенды.

Таков, по-видимому, первичный облик СТАВШЕЙ культуры. До сих пор мифосемантические гальки можно было охарактери­зовать как пракультурные феномены, поскольку это были галь­ки, обреченные на немоту, обреченные на безгласность. Теперь же каждая из этих галек обретает свою ЛЕГЕНДУ, свой социаль­но-культурный контекст, свою коллективную мифосемантику (оче­видно и неизбежно весьма и весьма отличающуюся от первичной индивидуальной мифосемантики этих галек), - и лишь постоль­ку они становятся подлинно культурными явлениями. А основ­ным содержанием культурного процесса отныне становится транс­ляция из поколения в поколение сколотых камней в контексте сопровождающих их обрядово-ритуальных действ.

При этом каждый конкретный мифосемантический камень со знаковым сколом имеет свой обрядово-ритуальный контекст, по­средством которого и вызывается к жизни тайная мифосеманти­ка данного камня, вызываются к жизни скрытые в камне образы легендарных переживаний. Это еще дословесная форма бытия культуры, или, точнее, предсловесная. А, еще точнее, тот или иной камень в контексте соответствующего ему обряда - это и есть самая первая форма бытия слова как коммуникативно-некоммуникативного феномена.

Так или иначе, но только с возникновением языковой комму­никации по поводу меточных камней возникает принципиально новое качество, которое можно было бы назвать качеством пер­вичной СОЦИАЛЬНОЙ организации, предполагающей постоян­ное развитие обрядово-ритуальной деятельности и создание но-

вых, незнакомых животному миру форм совместной жизни. А сама суть этой первичной социальной организации заключается, по-видимому, в том, что она обеспечивает возможность культур­ной трансляции знаковых камней-текстов из поколения в поколение.

Итак, принципиальная загадочность мифосемантического знака рождает, в конце концов, совершенно особую коммуника­тивную потребность, как потребность понять другого. Очевидно, что это не просто коммуникативная потребность, свойственная миру животных, а КУЛЬТУРНО-коммуникативная потребность.

И эта культурнокоммуникативная потребность реализуется в фе­номене обрядово-ритуальной деятельности как исторически пер­вой формы коммуникации по поводу эзотерического предъязыка, существующего в форме субъективной мифосемантики каменных меток.

Обряд, ритуал - это уже более совершенная форма языка, это язык, поднявшийся до способности быть коммуникационным сред­ством; однако это еще не привычный нам язык, обретший форму мобильной звуковой оболочки. И, вместе с тем, поскольку в фор­ме обряда и ритуала язык каменных меток обретает-таки ком­муникативное измерение, здесь остается всего полшага до обрете­ния языком своей звуковой оболочки.

В звуковой оболочке завершается генезис слова. И звуковая оболочка, разумеется, существенно расширяет пространство язы­ка и его возможности. Однако уже на обрядово-ритуальном уровне, когда таинственная мифосемантика каменных сколов впервые обнаруживает способность к коммуникационной трансляции, мы уже имеем дело с полноценным человеческим языком, двумя сто­ронами которого является мифосемантическая тайна и попытка ее коммуникационного разрешения.

Звуковая форма бытия слова - это всего лишь сгущение в одну точку того феномена, который оказывается вполне представлен уже в первичной обрядово-ритуальной деятельности, и который, как двуликий Янус, несет в себе две стороны: предельную субъ­ективность, персональную мифосемантическую тайну, которая никогда не может быть постигнута до конца, и стремление ком­муникационно объективировать эту тайну. В этой принципиаль­ной двоякости и состоит суть феномена слова как такового. В этой коммуникации по поводу мифосемантической тайны и со­стоит первичная реальность языка. Язык человеческого общения тем и отличается принципиально от языка животных, что он воз­никает не как средство сигнальной коммуникации, а как средст­во трансляции мифа. И оттого любая языковая коммуникация носит двойственный и даже несколько обманный характер. Чело­веческий язык - это всегда стремление к коммуникации, и одно­временно - невозможность коммуникации; это бесконечное стрем-

ление выразить себя и понять другого - и одновременно бесконеч­ная невозможность адекватно выразить себя и понять другого.

И, в частности, это является безусловным свидетельством того, что человеческий язык вовсе не является развитием сигнальных систем, свойственных миру животных, но имеет совершенно иное, некоммуникативное происхождение. А многочисленные попытки вывести человеческий язык из тех коммуникационно-сигнальных систем, которые свойственны животному миру, потому и терпели неудачу, что подлинный корень человеческого языка не в комму­никации; коммуникация - это лишь оболочка по отношению к глубинному, сущностному, мифосемантическому уровню языка.

Культура как культ

Итак, на самом раннем этапе культуры каменные метки возни­кают как метки-для-себя, но не как метки-для-другого. Они пред­ставляют собой принципиально эзотерическую реальность, откры­тую только тому человеку, который их оставил. Они есть некий праязык, на котором "автор" метки общается... сам с собой.

Естественно, что на этом этапе не может идти речи ни о какой трансляции первичной мифосемантической культуры из поколе­ния в поколение. Мифосемантическое содержание меточных камней умирает вместе с теми, кто оставлял на этих камнях свои случайные следы.

Возникновение феномена обрядово-ритуальной коммуникации существенным образом меняет ситуацию. Знаковый камень, по­мещенный в обрядово-ритуальный контекст, - это камень, кото­рый способен открыть свое тайное Мифосемантическое содержа­ние любому существу, посвященному в язык обряда. А это значит, что с возникновением обрядово-ритуальной коммуникации пер­вичные меточные камни начинают приобретать характер СВЯЩЕННЫХ, и именно в этой точке возникает первая форма культурного наследования: знаковые меточные камни начинают передаваться из поколения в поколение вместе с сопровождаю­щим их обрядово-ритуальным контекстом, который служит свое­го рода культурным ключом к пониманию мифосемантической тайны соответствующего знаково-меточного камня.

Но, таким образом, меточный камень и несомое им Мифосе­мантическое содержание становится исторически первой формой культурной связи между поколениями. Меточный камень стано­вится носителем транслируемой из поколения в поколение мифосемантики, и именно потому он становится исторически первым культурным (=культовым) артефактом.

Только на этом этапе может возникнуть принципиальная по­требность в культурной трансляции как таковой. Причем на пер­вых порах это будет трансляция самого камня, некоей каменной, персоналии, поставленной в контекст какой-то обрядово-ритуаль­ной деятельности, а вовсе не трансляция технологий изготовле­ния искусственных сколов. Знаково-меточные камни, становя-

щиеся предметом натуральной культурной трансляции, становятся, таким образом, своего рода священными знаками некоей мифосемантики, которая становится отныне социально значимой.

В сущности говоря, речь идет о КУЛЬТОВОЙ трансляции меточных камней и связанного с ними мифосемантического со­держания. Культ - это не что иное, как исторически первая фор­ма культурной трансляции. Культ - это первый способ социаль­ного бытия асоциальной по своим истокам культуры, а, стало быть, первый способ бытия культуры во времени.

Вообще с высокой степенью точности самые ранние искусст­венно обработанные гальки, становящиеся предметом культур­ной трансляции, можно было бы охарактеризовать как КУЛЬТОВЫЕ предметы, если понимать под культом то, что оп­ределяет саму сущность феномена культуры.

В самом деле, за внешней орфоэпической близостью понятий "культурное" и "культовое" скрывается глубокое содержание. Ведь в основе любого культа и любой культуры в равной степени ле­жит феномен знака. Любая культура и любой культ в равной степени являются знаковыми реальностями. И без особой натяж­ки можно было бы сказать, что феномен культуры рождается в форме культа - культа тех особых, мифосемантически значимых, знаковых предметов, которые несут в себе некое небиологичес­кое, или даже над биологическое содержание.

Культ - это ведь и есть не что иное, как странная потребность человека в каком-то надбиологическом содержании. Культ - это тот механизм, который делает сверхзначимым, сверхпритягатель­ным, сверхценным какой-то предмет или какое-то явление, нахо­дящееся за границами биологических потребностей организма. Благодаря феномену культа у человека появляется иррациональ­но сильное влечение к некоему предмету или явлению, причем это влечение невозможно объяснить никакими естественными потребностями. Культ - это потребность, которая возникает за пределами каких бы то ни было естественных, биологических потребностей.

А культура - это и есть мир, построенный на потребностях, которые не являются биологическими, и, следовательно, являют­ся в каком-то смысле культовыми потребностями. Поэтому куль­товая потребность составляет фундамент культуры как таковой. И ЛЮБАЯ так называемая "культурная потребность" - это по­требность, в основании которой лежит технология культа, если иметь в виду тот "механизм", который лежит в основе той фан­тастической притягательности, которой обладают для верующего человека культовые образы. Именно за счет этих технологий куль­та культурные потребности становятся поистине сверхзначимы­ми для человека и многократно превышают силу его биологичес­ких потребностей.

В этом состоит удивительная особенность любого, даже самого элементарного культа: он манифестирует потребность, которая не имеет ровным счетом никакого отношения к базовым биологичес-

ким потребностям человека, но при том обладает абсолютной силой. А ведь это потребность, которую можно было бы назвать потребностью в знаке. Точнее, не в самом знаке, а в том неявном мифосемантическом содержании, которое скрывается за матери­ей знака, и которое приходится реконструировать на свой страх и риск.

Именно в этом смысле я смею утверждать, что базисом любой культуры являются культовые потребности. А галечные псевдо­орудия - это и есть не что иное, как элементарные культово-куль­турные предметы, имеющие знаковую природу и составляющие базис человеческой культуры как таковой. С возникновения этих культово-культурных предметов (т.е. искусственных, культурных предметов, имеющих социально-культовое измерение) начинает­ся бытие культуры как таковой. Каждый из этих культурно-куль­товых предметов предполагает некое особое к себе отношение, находящееся за границами непосредственных биологических по­требностей. Они являются принципиально сверхбиологическими предметами, и культовое в них совпадает с культурным.

Вообще говоря, галечные псевдоорудия еще на докоммуникативной стадии их существования можно было бы интерпретиро­вать как элементарные культовые предметы. Будучи носителями некоей значимой мифосемантики, сколотые камни становятся предметом совершенно особой потребности, не знакомой ни одному животному: потребности в самом камне. Камень становится инте­ресен сам по себе, а не как средство - скажем, средство защиты от врагов или средство разбивания кокосового ореха. Камень, явля­ющийся знаком, камень, аккумулирующий в себе некую мифосемантическую память - это камень, который становится самоцен­ным и самоцельным, а, значит, это камень, который становится предметом культа или предметом культуры, что принципиально одно и то же в данном контексте. А потребность в некоей мифо­логической информации, скрывающейся за материей знака, это та потребность, которую можно было бы охарактеризовать как первичную культурную или первичную культовую потребность.

Однако на самой ранней ступени эта пракультовая потреб­ность имеет пока еще асоциальный характер. И лишь с возникновением обрядово-ритуальной' деятельности культовое отношение к камню приобретает завершенный характер: камень, несущий в себе какое-то мифосемантическое содержание, стано­вится предметом особой культово-социальной коммуникации меж­ду становящимися людьми. Первичная социальная структура -это и есть структура, которая возникает по поводу культа знакового камня и его обрядово-ритуальной трансляции из поколения в поколение. Именно сам знаковый мифосемантический камень в его натуральном бытии становится предметом культурной транс­ляции на этом этапе: из поколения в поколение передается кон­кретный каменный обломок, и происходит эта трансляция в об­рамлении некоего обрядово-ритуального действа, призванного донести священную мифосемантику камня будущим поколениям.

На этом этапе сам камень является абсолютным воплощением культуры, а механизм культурной трансляции состоит в переда­че натурального каменного обломка.

В такой обрядово-ритуальной передаче знаково-меточного кам­ня, удерживающего какую-то мифосемантическую информацию, состоит исторически первая форма трансляции культуры. Если наиболее ранняя создаваемая хабилисом культура - это культу­ра, принципиально не транслируемая, то с возникновением фе­номена обрядово-ритуальной коммуникации впервые возникает феномен культурной трансляции, когда некоторые каменные метки приобретают статус социально значимых и становятся предметом натуральной трансляции из поколения в поколение в контексте каких-то устойчивых обрядово-ритуальных структур.

На еще более поздних этапах, в иные исторические эпохи бу­дут передаваться технологии производства. Сейчас же, на пер­вых порах передаются сами меточные камни, и за счет этой нату­ральной передачи в контексте некоей обрядово-ритуальной дея­тельности обеспечивается культурная связь времен. Этой, наиболее древней форме трансляции культуры пока еще не известна идея образца, который бы мог становиться предметом трансляции че­рез механизм технологического воспроизводства. Это культура, которая пока еще не умеет и не стремится копировать. А это, между прочим, означает, что ею пока еще не осознана самоцен­ность утилитарного. Это культура, которая пока еще тождествен­на культу: каждый меточный камень для нее самозначим, свяще­нен, и не подлежит копированию. Во всяком случае, полтора миллиона лет существования галечной культуры демонстрируют полное отсутствие практики воспроизведения деятельности по образцу и полную неспособность к изготовлению предметов по образцу.

Дата добавления: 2014-11-29