Брянск 2011 11 страница

Здесь нас будет занимать исключительно его «Рассуж­дение о всеобщей истории». Эту работу европейские уче­ные практически сразу же признали мастерским синтезом мировой истории. Полтора века спустя Огюст Конт в сво­ем «Духе позитивной философии» (Auguste Comte, Cours de philosophie positive) воздал должное этому труду, не­смотря на его католическую и провиденциалистскую ори­ентацию. Конт писал: «Нет спора, Боссюэ был первым, кто предложил полный обзор общества с точки зрения сто -роннего взгляда. Мы не можем принять его объяснений,

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

l лава 5. Великое восстановление

с легкостью выводимых из теологических источников, но дух универсальности, столь полно воспринятый и в тех об­стоятельствах так чудесно выдержанный, навсегда сохранит эту выдающуюся работу как образец, предлагающий нам истинный результат исторического анализа, рациональную согласованность большой череды событий в соответствии с единой композицией...»

То, что Конт выбрал, как мы увидим, иную композицию, никоим образом не уменьшает его почтения по отношению к Боссюэ. Подобное же уважение едва ли не со дня публи­кации ожидало его работу со стороны и протестантов, и ка­толиков, а позднее — светских ученых и философов. К чис­лу последних относятся Тюрго и Кондорсе в XVIII веке.

Даже сегодня поражает в высшей степени современная форма работы Боссюэ, хотя очевидно ее прямое проис­хождение от более ранних попыток создать всеобщую ис­торию, предпринятых Евсевием и Св. Августином. Как мы уже видели, в эпоху Боссюэ существовало множество работ, преимущественно протестантских, в которых авторы при помощи библейских пророчеств пытались придать целост -ность прошлому и настоящему, а также осветить будущее. Но практически без единого исключения это были рабо­ты в жанре священной истории, в которых почти не пред­принималось попыток объединить божественное с расцве -тающим мирским, выраженным в науке, философии, ис­кусстве и в важных политических событиях. Поучительны слова историка Леонарда Кригера (Leonard Krieger) о Бос­сюэ: «...Предпринятое Боссюэ соединение христианской основы, которую он позаимствовал у Августина и Евсевия, с гуманистическими мотивами классической риторики и гражданской морали... придало современный оттенок его провиденциальной структуре истории и подготовило ее для преобразования в светскую рациональную схему, которая так сильно разрастется в работах по всеобщей истории, со­зданных в последующие два века. Согласованность, кото­рую замыслы трансцендентного божества придали чело­веческой истории, перейдет в схемы мировой истории, из которых будет вообще исключено всякое вмешательство бо­жественного, и, однажды появившись, эта всеобщая вза­имосвязь станет существенной чертой, конфликт которой

с идеалом покрытия всей совокупности мультикультурного человеческого прошлого с тех пор будет составлять основ -ную проблему изучения мировой истории».

Так оно и было. Я отмечал несколько раз в этой книге, что без использования вездесущего и всемогущего Прови -дения, понимаемого как создателя и исполнителя плана, в который четко вписываются все человеческие культу­ры, сколь широко они ни были бы разбросаны во време­ни и пространстве, нет никакой возможности подходить к «мировой истории» нарративным, линейным образом. Эта невозможность, конечно, не смогла помешать таким светским мыслителям, как Кондорсе и Маркс, пробовать совершать этот подвиг, но в каждом из этих случаев оче­видный и неизбежный modus operandi становился некоей метафизической заменой Провидению.

Для Боссюэ, впрочем, в его мировой истории такой проблемы вообще не существовало. Он совершенно яв­ным образом утверждает, что та всеобщая история, вроде той, которую он излагает в своем «Рассуждении», не имеет смысла без ее всеохватного и первоначального присутствия Бога. Ему хорошо известна проблема, которую ставит су­ществование внешне различных народов в прошлом и на­стоящем. Для своего ученика королевской крови, которо­му было предназначено «Рассуждение», Боссюэ пишет во вводной главе, озаглавленной «Общий план настоящей ра­боты»: «Тот, кто не научился из истории различать раз­ные эпохи, будет представлять людей, живущих по закону Природы или по писаному закону, как если бы они жили по закону Евангелия. Он будет говорить о персах, покоренных Александром, так же, как говорит о победоносных персах при Кире; он сделает греков эпохи Филиппа такими же сво­бодными, как и во времена Фемистокла или Мильтиада, римский народ — столь же гордым при Диоклетиане, как и при Константине, а Францию в смутное время граждан­ских войн при Карле IX и Генрихе III такой же могучей, как во времена Людовика XIV, когда Франция, объеди­ненная под властью великого короля, одна торжествовала над всей Европой» (курсив мой. — Р. Н.).

Одним словом, Боссюэ говорит своему ученику и всем читателям, что мы потеряемся в исторических частностях,

Глава 5. Вели:

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

кое восстановление

не поймем смысла великих событий и, главное, их места в более крупной композиции, каковой является всеобщая истории. Необходима панорама целого, «в сжатой фор­ме — весь путь эпох». Боссюэ продолжает:

«Всеобщая история такого рода представляет собой для истории каждой страны и каждого народа то же самое, что и карта мира для карт отдельных территорий. На частной карте мы видим все детали какого-нибудь королевства или провинции. Но общая карта учит нас помещать эти части мира в соответствующий контекст; вы видите, какое место Париж или Иль-де-Франс занимает в королевстве, какое место занимает королевство в Европе, а Европа — в мире.

Таким же образом частные истории показывают череду событий, происходивших в рамках отдельной нации, со всей полнотой деталей. Но, чтобы понять все, мы должны знать, как эта история связана с другими; и это можно сделать, уплотнив всю последовательность времен так, чтобы мы могли охватить все словно бы единым взглядом.

Такое сжатие... позволит вам увидеть грандиозную па­нораму. Перед вашими глазами за несколько часов слов­но бы пройдут все предыдущие столетия в их развитии; вы увидите, как империи сменяли друг друга, как религия в ее различных формах обеспечивала свою устойчивость с на­чала мира до нашего времени...

Именно поступательное движение этих двух пред­метов, а именно религии и империй, вы должны отпеча­тать в своей памяти. А поскольку религия и политическое правительство есть два центра, вокруг которых вращаются человеческие дела, то из этого следует, что получить все све­дения о них в сжатой форме и таким образом обнаружить их порядок и последствия означает понять единым умом все, что есть великого в человечестве и, в некотором смысле, удерживать в уме общую направленность всего, происходя­щего в мире» (курсив мой. — Р. Н.).

Как часто в последующие десятилетия и столетия люди будут писать почти те же самые слова! Поместить мельчай­шие детали, касающиеся дат, мест, событий и лиц, в один великий план, который придаст значение всем и каждо­му, — именно это, начиная с Боссюэ, стало обоснованием для создания многочисленных всеобщих и мировых исто-

рий. Никто не сказал об этом лучше Боссюэ, поэтому я и процитировал его столь подробно.

Боссюэ понимал, что лишь Провидение может стать ис­тинным автором любого сжатия исторического многообра­зия в единое, спрессованное, линейное повествование. Не­возможно переоценить значение этого понимания. И Боссюэ неустанно настаивает на огромной важности Провидения.

Боссюэ вводит понятие эпох. Подобно тому, как мы держим в уме ориентиры на местности или определенные центральные города, по отношению к которым мы распо­лагаем остальные объекты в соответствии с их удаленностью, «...у нас должны быть определенные временные периоды, отмеченные некими великими событиями, относительно которых мы можем расположить остальные.

Это то, что мы называем эпохой, от греческого слова, оз­начающего «остановку», потому что мы останавливаем­ся там, чтобы рассмотреть, словно из точки покоя, все, что произошло до и после, тем самым избегая анахронизмов, т.е. ошибок, состоящих в смешении времен».

Боссюэ различал двенадцать великих эпох прошлого. Я не буду здесь приводить конкретные характеристики каж­дой, поскольку на самом деле важна не природа каждой эпо -хи, но идея разделения мировой истории на эпохи, незави­симо от их содержания. Именно эта идея оказала мощное влияние на более поздних светских мыслителей, таких как Тюрго, Кондорсе, Конт и др. Достаточно сказать, что для верного христианина Боссюэ первой великой эпохой было само Сотворение мира и все, что сопровождало его. Мы про -ходим через такие эпохи, как потоп, деятельность Моисея, падение Трои, построение Рима, пришествие Христа и далее, вплоть до Карла Великого и Священной Римской Империи. По Боссюэ, каждая из этих эпох имеет точно определенный смысл по отношению последовательности всех прочих. Он приносит извинения за завершение этого раздела своей кни­ги Карлом Великим и говорит нам, что в следующей работе (к которой Боссюэ, кажется, так никогда и не приступил или не закончил) он доведет ряд эпох вплоть до его собственного блестящего времени, века Людовика XIV. Нет совершенно никаких сомнений, что для Боссюэ прогресс есть характе­ристика всеобщей истории в целом.

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 5. Вели

кое восстановление

Часть вторая «Рассуждения» озаглавлена «Преемствен­ность религии», и здесь точно так же восприятие прогресса безошибочно определяется в трактовке Боссюэ христианс­тва и особенно католической церкви. Он не оставляет в на­ших умах никаких сомнений, что сама суть прогресса чело­вечества на протяжении веков носит религиозный характер и что Иисус Христос и основание христианства имеют все то же величие в век Людовика XTV, что и прежде.

Заключительная часть книги в некотором роде наибо­лее интересна для современного читателя. Озаглавленная просто «Империи», она представляет собой ряд проница­тельных размышлений о росте, падении и других историче­ских изменениях, происходивших с великими империями прошлого. Боссюэ дает нам обзор скифов, эфиопов, егип­тян, персов, греков и римлян. Вторая глава этого раздела называется «Изменения в империях имеют особые причи­ны, которые следует изучать правителям». Следующий от­рывок дает представление об особенностях этой главы:

«Но это зрелище будет более полезным и интересным, если вы поразмыслите не только о подъеме и падении им -перий, но и о причинах их прогресса и упадка.

Бог, который сделал вселенную внутренне взаимосвя­занной, который, будучи всемогущим сам по себе, пожелал ради порядка, чтобы части великого целого были зависимы друг от друга — и тот же Бог пожелал, чтобы ходу чело­веческих дел была присуща непрерывность и пропорцио­нальность. Под этим я разумею то, что люди и нации были наделены качествами, соответствующими тем высотам, ко­торых им суждено было достичь, а также то, что за исклю­чением некоторых значимых примеров смены направле­ния движения на обратное, с помощью которых Бог хотел продемонстрировать свою власть, никогда не происходило изменений без причин, уходящих корнями в предшеству­ющие века.

И поскольку в каждом событии есть нечто, подготав­ливающее его, мотивирующее его начало и определяющее его успех, истинная наука истории состоит в раскрытии для каждой эпохи скрытых тенденций, которые пролагают путь для больших изменений и важных стечений обстоятельств, которые приводят к ним.

На самом деле недостаточно видеть лишь то, что нахо­дится перед нашими глазами, т.е. рассматривать только масштабные события, которые неожиданно решают судьбу империй. Если мы искренне желаем понять дела человече­ские, мы должны начинать с предыстории; мы также долж­ны исследовать предпочтения и пути или, говоря короче, характер господствующих наций в целом, их правителей — в частности, а также выдающихся людей, которые, ввиду своей важной роли, коей они наделены в этом мире, внесли свой вклад, будь то к лучшему или к худшему, в изменения, происходившие с империями, и в судьбы наций».

Примечательный аспект этого третьего заключительно -го раздела «Рассуждений» заключается в его на удивление светском характере. Автор, разумеется, не дает нам ника­ких поводов для сомнений в том, что начальная и конечная причина всему — Провидение, но при этом он представля­ет нам ряд социальных, экономических, культурологичес­ких и политических объяснений подъема и падения импе­рий. А^ве главы о Риме, его величии и последующем упадке столь же лишены упоминаний о Боге и его вмешательстве, как и большинство многочисленных трактовок подъема и падения Рима, написанных в XVIII веке. Это не значит, что Боссюэ отрицал Провидение, но он здесь занят тем, чтобы показать и проиллюстрировать те «светские» способы, по­средством которых Провидение действует в истории.

Милленаристское пуританство середины XVII века сыг­рало большую роль в распространении среди неграмотных, равно как и грамотных, масс хилиастического воодушев­ления, которое было связано с представлениями об исто­рии, основанными на видении прогресса в прошлом, на­стоящем и будущем; я также утверждаю, что основанное на широкой эрудиции и элегантно выстроенное «Рассуждение о всеобщей истории» епископа Боссюэ придало идее про­гресса столь же мощное влияние на умы ученых и филосо­фов, — тех, кому были отвратительны или чужды всплески религиозного энтузиазма, свойственные пуританам. Спра­ведливо будет сказать о «Рассуждении» (и вряд ли мож­но сделать этой работе более высокий комплимент), что его роль и для XVII, и для XVIII веков соответствует той, которую книга «О Граде Божьем» сыграла для периода,

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

Глава 5. Великое восстановление

начавшегося после крушения Римской империи, да и для всего Средневековья.

ОСВОЕНИЕ ПУТЕШЕСТВИЙ И ОТКРЫТИЙ

Джон Эдварде в работе, на которую мы ссылались ранее в этой главе, написал в 1699 году: «Прилежные исследо­вания, проводимые дома, и путешествия в дальние страны произвели новые наблюдения и сведения, ранее неслыхан­ные открытия и изобретения. Таким образом, мы превос­ходим все времена, которые были до нас, и очень вероятно, что те, кто придет за нами, далеко превзойдут нас...»

Слова Эдвардса позволяют нам понять, как могли ис­пользоваться и как использовались многочисленные ма­териалы великих путешествий и исследований, доступные всем образованным европейцам в XVII веке. Увлечение земным раем, которое мы обнаружили в Высоком Сред­невековье и которое привело к общему интересу ко всему, что могло быть время от времени сообщено или сделано сюжетом легенды, в конце XVI века пережило поразитель­ное возрождение, захватило умы общества и продлилось вплоть до XVIII века. Публикация книги Хаклюйта «Важ­нейшие плавания, путешествия и открытия английской на­ции» (Richard Hakluyt, The Principal Navigations, Voyages, Traffiques and Discoveries of the English Nation) в самом концеXVI века, за которыми последовало «Паломничество Перчеса» (Samuel Purchas, Purchas, His Pilgrimage) Сэ-мюэля Перчеса в 1613 году и затем его более крупная ра­бота, основанная на неопубликованных бумагах Хаклюйта и записях Ост - Индской кампании, «Хаклюйт Посмертный, или Паломничество Перчеса» (Hakluytus Post-humus, or Purchas His Pilgrims) в 1625 году, гарантировала увле­кательное чтение для большой непрофессиональной ауди­тории в Западной Европе, жадной до такого рода литера­туры. Эти материалы к тому же предоставляли информа­цию ученым, желавшим поместить западноевропейскую цивилизацию в правильную географическую и временную перспективу. Как показывает цитата, с которой начина­ется этот раздел, для европейцев оказалось легким делом

отождествить культуры, которые открывали и о которых рассказывали навигаторы и исследователи, с более ранними стадиями их собственной, милой их сердцу и, на их взгляд, передовой цивилизации Запада.

Христианство упростило людям Запада поиск опреде­ленного родства или сходства между их собственной куль­турой и экзотическими обществами, обнаруженными в других частях света. В конце концов, Св. Августин придал идее единства человечества поистине канонический статус. С самого начала христианской миссионерской деятельно -сти, начиная, по крайней мере, с Григория Великого и с его наставлений другому Августину, обратившему в христи­анство Британию, имела место удивительная симпатия и терпимость к обычаям незападных, нехристианских на­родов. Этим объясняется практически постоянная готов­ность христианских исследователей к принятию большей части верований и обычаев, с которыми они встречались и в которые они лишь желали привнести как можно больше христианского смысла. Вероятно, величайшим примером тому является работа Жозефа-Франсуа Лафито «Обычаи примитивных американцев в сравнении с обычаями древ -них времен» (Joseph-Francois Lafitau, Moeurs des Sauuag-es amiricains comparees aux mceurs des premiers temps), опубликованная в 1724 году. Эта книга — примечатель­ный пример той толерантности, понимания и огромного уважения, какие только можно встретить у образованного французского католика-миссионера, который провел мно­гие годы среди американских индейцев. Еще более порази­тельно временное измерение этой работы. Христианская теория прогресса человечества облегчила Лафито поиск па­раллелей между верованиями и обычаями американских индейцев и теми, что существовали в более ранние времена в Западной Европе. Он смог сделать из этого факта вывод, что более развитая цивилизация Запада когда-то тоже была знакома с такими верованиями и обычаями, но за длитель­ный период исторического времени ушла далеко вперед.

Но, как подчеркнул Дж. X. Эллиотт в своей важной работе «Старый и Новый Свет: 1422—1650» (J. H. El­liott, The Old World and the New: 1422-1650), тот тип мышления, который мы встречаем в работе Лафито начала

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

1 лава 5. Великое восстановление

XVTII века, проявлялся в XVII веке и даже" раньше. Несом­ненно, именно Америка вызвала величайший интерес сре­ди европейцев, после того как Колумб должным образом представил отчеты о своих великих путешествиях. Эллиотт пишет: «Наблюдение за процессом, в ходе которого Европа в XVI веке приспособилась к реалиям Америки, дает воз­можность увидеть нечто в самом характере европейской ци -вилизации XVI века, его сильные и слабые стороны. Опре­деленные элементы европейского культурного наследия ос­ложнили усвоение новых фактов и новых впечатлений, но другие, как представляется, дали определенные преимуще­ства при столкновении с вызовом такого масштаба».

Здесь, конечно, оказалась крайне полезной идея про­гресса, причем именно экуменическая идея прогресса. Как разрешить огромную проблему размещения народов Аме­рики и других частей света, где люди жили абсолютно иной жизнью, во многом «варварски» иной, чем европейцы, в моральном, экономическом и социальном пространстве? Для европейцев XVI века, как и для древних греков и рим­лян, существовало, как минимум, два доступных объясне­ния: первое — все эти народы когда-то представляли со­бой цивилизованные расы, находящиеся теперь в состоянии упадка и разложения; второе — все эти народы отличают­ся преимущественно примитивностью, дикостью или вар­варством, оттого что они еще не развились до уровня Евро­пы. И именно второе объяснение оказалось более популяр­ным. Как отмечает Эллиотт: «Таким образом, в изменении и усовершенствовании европейской концепции варварства и цивилизованности, так же, как и во многих других сферах мысли, открытие Америки было важно не столько потому, что оно породило абсолютно новые идеи, сколько потому что заставило европейцев столкнуться лицом к лицу с иде­ями и проблемами, которые уже наличествовали в рамках их собственных культурных традиций».

/\ля рефлективного и христианизированного мышления Европы оказалось просто невозможно не разглядеть клас­сификационную проблему, которую ставило существование этих народов по отношению к христианам Запада. Эти на­роды были иными. Означало ли это, что они стояли ниже? Следовало ли считать их истинными частями того же че-

ловеческого рода, к которому принадлежали европейцы? Были ли народы Америки иными из-за того, что сделаны из другого физического и духовного материала? Это лишь некоторые из вопросов, поднятых в многочисленных цен­трах европейской мысли, когда исследователи вернулись для того, чтобы написать книги об экзотических народах, которых они встретили и среди которых зачастую прожили значительные периоды времени. Здесь снова будет полезно процитировать Дж. X. Эллиотта: «Таким образом, к кон­цу XVI века опыт познания Америки дал Европе, по край­ней мере, слабые наброски теории общественного развития. Но эта теория была помещена в общую канву историче­ской мысли, которая была европейской в своих исходных посылках, но также христианской и провиденциалистской в своих интерпретациях исторического процесса. Критерии оценки развития неевропейских народов оставались жестко европоцентричными...

Если открытие Нового Света таким образом подкрепило христианскую провиденциалистскую интерпретацию исто­рии как прогрессивного движения, кульминацией которого станет евангелизация всего человечества, то оно в равной мере придало новую силу и более ярко выраженной свет­ской интерпретации истории как прогрессивного движения, высшей точкой которого станет приобщение всего челове­чества к цивилизации. Недавние события показали пре­восходство современных европейцев над людьми античной эпохи, по крайней мере, в некоторых отношениях. Но они также показали их превосходство над варварскими наро­дами значительной части земного шара».

Однако Эллиотт не говорит о том, что метод включения неевропейских народов в прогрессистскую интерпретацию истории (когда недавно обнаруженные варвары, которым суждено было стать живыми примерами того, какими ког­да-то были европейцы в своих привычках и обычаях, и ког­да всеобщая панорама подается в европоцентричных тер­минах) был именно тем методом, который, как мы видели, применяли древние греки и римляне, когда они встреча­лись с дикими, варварскими народами. Как мы уже отме­чали, Фукидид начинает свою «Историю» с рассуждений о том, как греки, самый цивилизованный из всех народов,

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

1 лава 5. Великое восстановле

когда-то сами были такими же, как те народы, что сейчас живут на окраинах. Более того, метод, который описыва­ет Эллиотт, сохранится на протяжении последующих трех веков как основной метод сравнения людей Запада с дру­гими народами.

Если эти народы Америки и другие варвары действи­тельно находились тогда на низших, ранних стадиях разви­тия, через которые европейцы уже давно прошли, то воз­никает интересный вопрос: как должна обращаться с ни­ми Европа? Они могли считаться сделанными из такой же плоти и крови, пусть даже отличными по цвету кожи и таким образом принадлежащими к единой человеческой расе, о которой говорил Августин; но их грубые, даже дикие культуры делали их законной добычей для порабощения, эксплуатации и колонизации западными нациями — ра­зумеется, ради прибыли, но в конечном счете также с на­мерением обучить и христианизировать эти народы, чтобы ускорить их развитие.

Многое из того, что ярко проявилось в политической и военной истории XVIII—XIX веков, имело очевидные ин­теллектуальные корни в различных способах восприятия народов Африки, Азии, Океании и Западного полушария, а также в том, как эти народы были, так сказать, втиснуты в западную идею прогресса, которая столько прочно ут­вердилась в XVI—XVII веках. Правда, Монтень в своем знаменитом эссе «О каннибалах» (Michel de Montaigne, Essais, I, XXXI. Des Cannibales) с толерантностью и снис­ходительностью, даже с восхищением относится к так на­зываемым диким народам, которые убивали друг друга ради еды. Монтень противопоставил их народам Западной Европы, которые, как он едко замечает, убивают, пытают, опустошают и избивают безо всяких причин, за исключе­нием религиозных и политических догм. В XVIII веке сре­ди некоторых интеллектуалов появится также «культ бла­городного дикаря», вера в экзотику. Но такая идеализация неевропейского мира была редкостью на фоне заявлений, согласно которым не-западный мир состоял преимуще­ственно из дикарей и варваров. Западная идея прогрес­са с самого начала была, как мы видели, европоцентрич-ной. Философы XVII—XVIII веков, в точности как Гомер

и, гораздо позднее, Фукидид, смотрели на окружавшие их примитивные народы (циклопы Гомера, «пираты» Фу-кидида) как на примеры того, какими когда-то были сами греки.

Нигде использование литературы о дальних путешестви­ях не нашло более широкого и разностороннего выражения, чем в политической теории. Утверждалось, что, если мы хотим знать, какой вид государства возможен и необходим, мы также должны знать и то, каков человек по своей при­роде. Мы привыкли к интерпретациям, в конечном итоге утверждающим, что разные гоббсы, локки и руссо вначале решали, какой вид государства они желают построить, а за­тем начинали искать, какие примитивные народы могли бы лучше всего послужить их целям. Но, как отметил полвека назад Джон Линтон Майерс в своей работе «Влияние ант­ропологии на развитие политической науки» (John Linton Myers, The Influence of Anthropology on the Course of Po­litical Science), есть не меньше оснований полагать — учи -тывая широко распространенное пристрастие к чтению ли -тературы о примитивных народах мира — что способы, ко­торыми тот или иной политический философ предпочитал описывать естественное состояние, в котором жил перво­бытный европейский человек, во многом зависели от того, с какими именно книгами и рассказами о диких народах он был больше всего знаком или какие из них решил принять как наиболее авторитетные.

Как получилось, что Гоббс мог с таким содроганием го­ворить о естественном состоянии, объявляя его состоянием без собственности, безопасности и практических ремесел, ареной насилия и страха, где жизнь человека была «оди­нокой, бедной, жалкой, животной и краткой»? Как могло получиться, что Локк, полвека спустя, напротив, полагал естественное состояние совершенно иным, где собствен­ность существовала и была защищена и где правилом была естественная собственность на сельскохозяйственные зем­ли? Каким образом Монтескье через полвека после Лок-ка пришел к заключению, что первобытный человек жил в вечном страхе? Как Руссо еще позднее дошел до своих прославленных взглядов на первоначальное, природное со -стояние человечества?

Часть I. Происхождение и развитие идеи прогресса

i лава 5. Великое восстанс

Яне пытаюсь отрицать, что прямое воздействие прак­тических современных условий и событий (Гражданская война в Англии, революция 1688 года, упадок ancien re­gime*} в значительной степени сформировало типы госу­дарства, которые Гоббс, Локк, Монтескье и Руссо предста­вили нам в своих текстах. Разумеется, это так. Но слишком мало и редко замечается тот факт, что эти люди, особенно Локк, были погружены в антропологическую литературу своего времени и, без сомнений, находились под глубоким воздействием того, что прочитали. Гоббс, как показывает знаменитый отрывок из «Левиафана», был весьма воспри­имчив к тому, что он читал и слышал о воинственных пле­менах Северо-Восточной Америки. Еще больше упомина­ний примитивных народов в работах Локка. В действитель -ности, как показал Майрс (Myres), мы сможем подойти очень близко к тому, чтобы проследить развитие Локка как политического философа, если используем сохранившиеся записи о его чтении в области путешествий и этнографии. Мы сможем увидеть, как его читательские интересы смеща­ются, например, от тех самых воинственных северо - амери -канских индейцев, которые в свое время поразили Гоббса, к гораздо более мирным земледельцам — юго-восточным индейцам. На Монтескье, которого нельзя назвать несве­дущим в трудах по дикарям, гораздо больше влияло то, что он читал о персах, русских, японцах, турках и других на­родах, стоявших по шкале прогресса выше американских индейцев. Политическое внимание Руссо было направлено на индейцев Центральной Америки, но ему были известны и другие дописьменные народы.

Здесь важно, впрочем, не отношение между этнографи­ей и политической теорией или влияние первой на вторую. Главное — это степень, в которой вера в человеческий про­гресс стала средством включения всех не - западных наро -дов в единую последовательность прогресса, достигающую апогея в Западной цивилизации. Почерпнутая из христи­анства вера в прогресс и в лежащую в его основе предпо­сылку единства человечества позволила обратить воспри­нимаемую гетерогенность в концептуальную гомогенность:

Старый порядок {франц.). — Прим. науч. ред.

гомогенность единой, ориентированной во времени, по­следовательности, включающей все народы мира, от при­митивнейших до самых развитых (под которыми, конечно, народы Западной Европы разумели самих себя).

Дата добавления: 2015-04-30