Мидраш и неокантианство на фоне Русской поэзии и Филологии 3 страница

Едва родившись, философия разразилась смехом Демокрита и плачем Гераклита при взгляде на человечество. Человечество — толпа, а философия — путь из толпы — таков конечный вывод Сенеки, Эпиктета и их друзей. Критика философов кардиналь­нее критики пророков. Ведь пророки обличали евреев, а фило­софы — людей.

«Слушайте слово Господне, сыны Израилевы; ибо суд у Гос­пода с жителями сей земли; потому что нет ни истины, ни люб­ви, ни богопознания на земле. Проклятие и обман, убийство, грабеж и прелюбодеяние крайне распространились, и крово­пролитие следует за кровопролитием» (Ос. 4, 1-2). Почти до­словное совпадение с Эпиктетом («они — воры и грабители»), но

¹ Е. Е. Urbach. The Sages: Their Concepts and Beliefs. Vol. 1. Jerusalem, 1987. P. 630-631.

толпа и мудрецы талмуда

пророк Осия не знает ни абстрактного человека, ни толпы. Зато он знает кару Господню. Грехи Израиля конечны, ибо будет ис­треблен Израиль и отвергнут от священствования (там же, 6). Грехи же толпы не имеют предела, они вытекают из человечес­кой природы, а потому не заслуживают даже кары.

Израиль дожил до римской эпохи, претерпел тяжкие нака­зания и много размышлял об их причинах. Но поразительным образом мудрецы Талмуда все меньше судят Израиль и все боль­ше — человека как такового.

«В час, когда хотел Святой, Благословен Он, сотворить че­ловека, сотворил одно отделение ангелов служения и спросил их: Как вы думаете? Создадим человека по Нашему Образу? Спросили ангелы: Владыка мира! каковы будут его дела? Отве­тил им: Так и так он будет поступать. Сказали Ему: Владыка ми­ра! «Что есть человек, что Ты помнишь его и что сын человече­ский, что Ты посещаешь его?» (Пс. 8, 5)- Протянул Господь мизинец и сжег их. И так же — со вторым отделением ангелов. Третье отделение сказало Ему: Владыка мира! Чего добились те, кто прежде отвечал Тебе? Весь мир — Твой, все, что хочешь сделать в мире Твоем, — делай! Когда же дошло до поколения Потопа и поколения Вавилонской башни, дела которых пороч­ны, сказали Ему ангелы: Владыка мира! Разве те, кто прежде от­вечал тебе, не были правы? Ответил им: «И до старости Я буду тот же самый, и до седины Я буду терпеть вас» (Ис. 46, 4) (ТВ,

Сан. 38б).

По разным причинам и по-разному Моисей просил о вожде, «который будет терпеть каждого и мнение каждого» (Бамидбар Рабба, 21, 2), Эпиктет и Сенека просили не сердиться и не гне­ваться на толпу. Терпение мудреца как терпение Бога.

Рассуждая о причинах порока, мудрецы создали учение о Дурной и Хорошей страстях. Дурная страсть в человеке — стар­ше на тринадцать лет, ибо первая капля, полагаемая мужчиной в женщину, есть Дурная страсть, и лежит она у входа в сердце. Ребенок обжигается от угольев, и жалит его змея, а козленок от­ступает от ямы. У ребенка Дурная страсть — с рождения, а у коз­ленка — нет (Ав. дрН, верс. 1, 16).

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

Такова история греха (от Потопа) и такова физиология по­рока (от зачатия). Но обе они — лишь прикрытия для чувства, ко­торое иначе как мизантропией назвать нельзя. Чем еще вдохнов­лялся завет рабби Акивы сыну его рабби Иехошуа: «оскверни свою субботу, но только не попадай в зависимость от людей!» (ТВ, Шаб. 118а; Псах, 112а)? Или другие слова рабби Акивы: «Кто кидает хлеб свой на землю или в гневе разбрасывает день­ги, обязательно попадет в зависимость от людей» (Ав. дрН, верс. 1, 3, 4). А рабби Йосеф разъясняет последствия: «не дозволено индивиду изнурять себя постом, ибо он может оказаться в зави­симости от людей и те не сжалятся над ним» (ТВ, Таан. 22б)^].

Внук Моисея Йонатан служил священником у колена Данова, с тех пор как «поставили у себя сыны Дановы истукана» (Суд. 18, 30). Когда же Давид стал царем, он призвал к себе Йонатана и сказал ему: «Ты внук праведника и совершаешь языческое бо­гослужение? Ответил ему Йонатан: Так я перенял из дома деда моего: продай себя языческому богослужению, но не попадай в зависимость от людей!» (ТИ, Брах. гл. 9, гал. 2).

И так молились: «И не делай нас предметом пересудов в ус­тах людей... и зависимыми от даров плоти и крови, ибо дары их — скудные, а позор — велик» (ТИ, Брах., гл. 4, гал. 2). Нечто по­добное предрекал Бог Израилю: «И будешь предметом ужаса, притчею и посмешищем у всех народов, к которым отведет тебя Господь» (Втор. 28,37; ср.: Иер. 24, 9; Пс. 44, 14-15). Но в Библии посмеяние — от иноплеменников, а в Талмуде — от «людей».

Что эти люди евреи и что они хуже иноплеменников, видно хотя бы из слов рабби Ханины: «Рабби Ханина, заместитель первосвященника, говорит: Молись о благополучии Царства (т. е. Рима. — А. К.), ведь если бы не страх перед ним, человек живьем проглатывал бы ближнего своего» (Ав. 3, 2). Гиллель Старый, «увидев однажды череп, плывущий по воде, сказал ему: За то, что ты топил, утопили тебя, а утопившие тебя в конце концов будут утоплены» (там же, 2, 6). Он же говорил: «Там, где нет людей, постарайся быть человеком» (там же, 2, 5).

¹ В Уше было принято постановление, запрещающее расточать более 1/5 состояния, чтобы не оказаться в зависимости от людей (ТВ, Ктув.,50а).

толпа и мудрецы талмуда

Гиллель имел в виду, вероятно, то же, что и Диоген, искав­ший человека на афинских улицах с фонарем при свете дня (Diog. Laert. VI, 41) и обнаруживший на Олимпийских играх «большую толпу, но мало людей» (Ibid. 60). Презрение к челове­ку толпы есть лишь следствие веры в высокое призвание чело­века. Мизантропия — следствие филантропии. «Уже одно это не пустяк — выполнить призвание человека, — уверял Эпиктет. — А призвание сына, брата, члена городского совета — разве много тех, кто его выполняет?» (Epict. II, 9-10). Настолько общим ме­стом стали подобные рассуждения, что проникли даже в письма египетских обывателей, сохранившиеся в папирусных обрыв­ках¹. Если не каждый (и мало кто) сумел соответствовать при­званию, если истинных людей так мало, то кто же все осталь­ные? И что отличает вторых от первых? Талмуд и мидраш с отвечают в полном согласии с философией эпохи: духовная сле­пота, незнание добра и зла.

«Рабби Йоси сказал: горе им, людям, которые видят и не знают, что видят, стоят и не знают, на чем стоят» (ТВ, Хаг. 12б). И вновь, казалось бы, повтор пророческих обличений: «Услы­шать услышите, но не поймете, и увидите, но не уразумеете» (Ис. 6, д. Ср.: Ис. 42, 3; Иер. 5, 21; Иез. 12, 2). И вновь за маской повтора — новый смысл, обличение абстрактных «людей», а не Израиля, не Дома Иаковлева. И в таком абстрактном виде слова рабби Йоси удаляются от Библии и приближаются к Эпиктету: «Незнающий, кто он, и зачем рожден, и в каком мире, и с кем он делит этот мир, и что есть добро и зло... ходит совершенно сле­пой и глухой» (Epict. II, 24, 19).²

Есть огромная разница между слепотой Израиля и слепо­той индивида. Израиль слеп весь, и обличения касаются всего народа (коль xa-ам). Но индивиды делятся на слепых и зрячих. С точки зрения философа, слепа невежественная толпа. Кто же слеп во Израиле? «И совершил отец наш Авраам перегон в три дня пути. И после трех дней увидел облако, прикрепленное к

¹ А. Б. Ковельман. Риторика в тени пирамид. С. 83-86, 105.

² Об аналогичных высказываниях Гераклита см.: Н. С. Baldly. Unity of
Mankind in Greek Thought. Cambridge, 1965. P. 27.

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

вершине горы. Сказал он: кажется, это и есть то место, где при­казал Святой, Благословен Он, принести Ему в жертву сына мо­его Исаака. Спросил Исаака: Видишь ли что-то? Тот ответил: Ви­жу облако, прикрепленное к вершине горы. Спросил Измаила и Елиезера: Видите ли что-то? Ответили: Нет. Сказал им Авраам: Раз вы не видите ничего, и осел не видит ничего, останьтесь здесь, народ — осел» (Ваикра Рабба 2О, 2). Мидраш играет в сло­ва. В Библии (Быт. 22,5) праотец Авраам просит слуг остаться «с ослом» (им ха-хамор). Но то же написание позволяет прочесть ом ха-хамор — «народ — осел».

Какой «народ» имеется в виду? Иноплеменники? Или амей ха-арец — народ земли, невежда во Израиле? В трактате «Пиркей авот» прямо сказано: «невежда не боится греха, ом ха-арец небла­гочестив» (2, 5), «если нет мудрости, нет и страха [Божия]».

Проще всего принять, что толпа, плебс — это сословие. Одно сословие — слепо, другое — зрит. Достаточно регулярно посещать школу, чтобы прозреть. Подобная простота мало согласуется с ис­точниками — и еврейскими, и греко-римскими. Прочтем, напри­мер, историю о мудрецах и предварим ее цитатой Фил она Алек­сандрийского: «Культурный человек... отверг зло, излюбленное многочисленной толпой, которая радуется, когда следует сокру­шаться, и горюет, когда надо радоваться» (De Abr. IV, 22).

«Когда заболел рабби Элиезер, ученики пришли навестить его. Сказал им рабби: Страшный гнев есть в мире. Они стали плакать, а рабби Акива — смеяться. Спросили его: Почему ты смеешься? — Ответил: А вы почему плачете? — Разве можно не плакать, если Учитель в тягости? — И тогда сказал им Акива: По­тому я смеюсь, что в прежние времена всякий раз, когда я ви­дел, что вино Учителя не скисло, и лен не побит, и масло не ис­портилось, и мед не засахарился, я говорил так: Господь, упаси Учителя получить награду в этом мире! И теперь, когда я вижу Учителя в тягости, я доволен» (ТВ, Сан. 101a).

Ученики радуются, когда следует сокрушаться, и горюют, когда надо радоваться. Конечно, они — не амей ха-арец. Филон назвал бы их «культурными людьми», знающими добро и зло. Но рядом с Акивой они слепы и глухи. Ибо многие и прослав-

толпа и мудрецы талмуда

ленные люди делят мнения толпы (Sen. De brev. vitae 1, 1), и тол­пойтСенека называет не только рабов, но и многих, носящих философский плащ (De vita beata 2, 2). Грань между зрячими и незрячими не проходит по сословному признаку: ученые с од­ной стороны, плебс — с другой. Грань носит сущностный, личностный характер, поскольку понятие «человек» требует такого подхода. Из терминов же сущностных и личностных источники предоставляют два: «тварь» (брийа) и «праведник» (цадик).

«Не случалось судебных заседаний, чтобы твари потом не злословили», «неужели тебе понравится, когда твари будут гово­рить?..», «толки тварей, злословящих о его дочерях...». «Он даст тебе благорасположение в глазах тварей», «Горе им, тварям, которые видят и не знают, что видят» — мы уже цитировали эти слова, но «твари» переводили везде как «люди».

Что есть тварь? Вероятно, все, сотворенное Господом. 11режде всего — человек¹. Слова Гиллеля — «люби тварей и при­ближай их к Торе» (Ав. 1, 12), а слова рабби Иехошуа — «Злой глаз, злое вожделение и ненависть к тварям выводят человека из;>того мира» (там же, 2, 11). Любовь к тварям — филантропия, не­нависть — мизантропия. Два полюса, два столбика на арене цир­ка, вокруг которых одна за другой в попытке выйти из парадокса вращались философские школы. Что за парадокс?

В число тварей входят все — и молодые, и старые, и ученые, и невежды. «Что такое ненависть к тварям? Не должен человек говорить: люби мудрецов и ненавидь учеников, люби учеников и ненавидь амей ха-арец» (Ав. дрН, вере, 1, 16, 5)- Мудрецы Явне (кон. I — нач. II в.) изрекли: «Я — тварь, и мой ближний — тварь», имея в виду себя и «народ земли» (ТВ, Брах. 17a). Тварь — самое общее и самое абстрактное понятие. Может ли человек выйти за его пределы?

«Рассказ о рабби Шимоне бен Халафта, что отправился на обрезание младенца и пировал там. И поил их отец ребенка ста­рым вином семилетней крепости и сказал им: От этого вина я

¹ Греческий эквивалент еврейского «брийа» — тварь, как заметил Э. Каминка, впервые появляется в Евангелии от Марка (16, 15)- См.: A. Kaminka. Hillel's Life and Work // Essays... P. 90-91.

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

оставлю толику на свадьбу сына. И пировали до полуночи. Рабби Шимон бен Халафта, что был уверен в своей силе, вышел в пол­ночь и отправился в свой город. В пути попался ему смеющийся ангел смерти. Спросил его Бен Халафта: Кто ты? — Ответил: По­сланец Святого, Благословен Он. — Спросил его: А над чем ты смеешься? — Ответил: Над толками тварей, что говорят — так и так мы поступим — и не знают, когда их призовут. Тот человек, что говорил — от этого вина я оставлю толику на свадьбу сына — вот придет черед его сыну через тридцать дней» (Дварим Рабба 8, 1. Ср.: Когелет Рабба 3, 2)¹.

Ангел смеется над слепотой тварей. В арамейской версии (Когелет Рабба) он так и назван — «ангел тварей». Но рабби Ши­мон бен Халафта — как бы не вполне тварь. «Ангел тварей» гово­рит ему: «Над тобой и над подобными тебе я не властен. Иногда Святой, Благословен Он, возлюбив ваши добрые дела, продле­вает вам жизнь». Почти полное совпадение со словами Филона: «Этих людей, понравившихся ему, Бог возносит и переводит из рода смертных в бессмертие. И потому в толпе мы не находим их» (De post. Caini, 42).

Другой рассказ — о рабби Ханине бен Доса. «В некоем месте была ехидна, что жалила тварей. Пришли и донесли раббиХа­нине бен Доса. Сказал им: Покажите мне нору. Показали ему. То­гда поставил пяту на устье норы. Выползла ехидна, укусила раб­би Ханину бен Доса и умерла. Перекинул рабби ехидну через плечо, отнес в бейт-мидраш и сказал: Видите, дети мои, не ехид­на умерщвляет, но грех. Тогда и было изречено: Горе человеку, коего ужалила ехидна, и горе ехидне, которая ужалила раббиХанину бен Доса» (ТВ, Брах. З3а)².

И. Френкель заметил огромную разницу между раббиХаниной и «тварями»³. Можно ли считать, что Ханина бен Доса и Шимон бен Халафта — не «твари», не люди? Или, напротив, только они и люди, а все остальные — недочеловеки, среди ко­торых и следует, по мнению мудрецов и философов, сохранять

¹ Текст переведен нами по варианту И. Френкеля (Цит. соч. С. 41).

² См. рассказ об апостоле Павле и ехидне (Деян. 28, 1-6).

³ И. Френкель. Цит. соч. С. 24.

толпа и мудрецы талмуда

человеческий облик? Много сказано и написано о сверхъестест­венных свойствах «праведника» римской эпохи¹. Но главная его особенность, кажется, не в нем, а в его фоне. Праведники су­ществуют не сами по себе, но как оборотная сторона, антитеза «тварей», толпы. Господь насадил их в каждом поколении, когда увидел, как их мало (ТВ, Йома, 38б), ибо «добродетель — не вез­де в роде смертных» (Philo, De virt. 10), а «великое и превосхо­дящее массовый размер встречается крайне редко» (Sen. De const, sap. 7, 1).

«Случай с раббаном Гамлиэлем, который женился и читал [молитву «Шма Исраэль»] в первую брачную ночь. Сказали ему ученики: Учитель! Разве ты не учил нас, что новобрачный осво­бождается от чтения «Шма»? Ответил им: Не послушаю вас и не лишу себя царства небесного даже на час единый! [Он же] мыл­ся в первую ночь после смерти жены. Сказали ему ученики: Учи­тель! Разве ты не учил нас, что справляющему траур запрещено мыться? Ответил им: Не таков я, как прочие люди, — я изнежен­ный» (Мишна, Брах. 2, 5-6).

Не таков раббан Гамлиэль II Явненский, как все прочие лю­ди. Ему дано то, чего прочие лишены. «Новобрачный, если он хочет читать «Шма» в первую брачную ночь, пусть читает. Раб­бан Шимон бен Гамлиэль говорит: Не всякий, желающий полу­чить имя, получает» (там же, 8). Даже и раб раббана Гамлиэля выходит за рамки галахи. «Когда умер Тави, его раб, он прини­мал соболезнования. Сказали ему ученики: Учитель, разве ты не учил нас, что о рабах не принимают соболезнований? Ответил им: Тави, раб мой, не как прочие рабы — он добропорядочный» (там же, 7).

А что галаха учит иначе, ясно из анекдота об Элиезере бен Гураканосе. Умерла его рабыня, и ученики пришли с соболезно­ваниями. «Когда увидел их, поднялся на верхний этаж — и они следом, вошел в прихожую — они за ним, в столовую — так же и они. Сказал им: Я-то думал, что вам достаточно теплой воды, чтобы обжечься, а не помогает даже кипяток! Разве не учил я

¹ См., например: Е. Е. Urbach. Op. cit. P. 492.

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

вас, что ради рабов и рабынь не стоят рядами, и не говорят по ним скорбных благословений, и не приносят соболезнований?» (ТВ, Брах. 16a.)

Тот, кто ставит себя и своего раба за пределы «прочих», тот неизбежно нарушит обычай или Закон. И не странно, что изне­женность Гамлиэля похожа на изнеженность Иисуса, которому помазала Мария ступни драгоценным нардовым миром и оттер­ла своими волосами. И как умыванию Гамлиэля удивились уче­ники, так и помазанию Иисуса удивился ученик — Иуда Искари­от (Ин. 12, 3-7).

Непонятливость учеников — обычная тема Евангелий. В ней видят литературный прием, обнажающий мысли учителя'. Но уже Платон использует его, чтобы отделить истину от кажимости, общее мнение от мнения философа. И сам философ — Со­крат — через непонимание учеников отделяется от «многих», от толпы. Иисус же прямо настаивает на своей необычности. Уче­ники судят из общего, но учитель — «не как все прочие люди». В отношении учителя они — непонятливая толпа. (Так Иисус обра­щался к ученикам: «Неужели и вы так непонятливы». — Мк. 4, 23-24). Не только праведность выделяет учителя из ряда вон, но даже и изнеженность. И там, где Закон не стоял на страже все­общности и обычая, там жажда не быть как прочие люди каза­лась неутолимой.

«Достойны высшего восхищения те, чьи порывы свободны и благородны, кто принял прекрасное и справедливое ради него самого, а не из подражания или противления другим. Восхитите­лен и тот, кто отличается от своего поколения и свободен от страстей толпы. Его награда — вторая» (Philo. De Abr. 38). Соглас­но Филону, Авраам добродетелен сам по себе, а Ной — из ненави­сти к порокам своего поколения, из противления толпе. Рожде­ние Ноя высветило изобилие неправедности, ведь «одаренность одного показывает бездарность десятков тысяч» (De Gig. I, 1).

Одним своим появлением толпа рождает личность. Лич­ность, например, ненавидит чернь, влюбленную в цирковые иг-

¹ Е. Best. The role of the disciples in Mark // New Testament Studies. Cambridge, 1977. Vol. 23, N. 4. P. 384.

толпа и мудрецы талмуда

ры, чернь, разделившуюся на венетов (зеленых) и прасинов (го­лубых) по цвету туник любимой «команды» — колесничих на бе­гах. «Тем удивительнее для меня, что тысячи взрослых мужчин так по-детски жаждут опять и опять видеть бегущих лошадей и стоящих на колесницах людей... Такой симпатией, таким значе­нием пользуется какая-то ничтожная туника, не говорю уже о черни, которая ничтожнее туники, но и у некоторых серьезных людей; когда я вспоминаю, сколько времени проводят они за этим пустым, пошлым делом и с какой ненасытностью, то меня охватывает удовольствие, что этим удовольствием я не захва­чен» (Plin. Jun. IX, 6, 2-3)/ Так писал Плиний Младший.

Несовместимость личности с толпой — всего лишь романти­ческое недоразумение. Пока нет толпы, нет и личности. Царь Давид возвышается над народом, но философ бежит от толпы. Чудачества и странности суть средства не быть как все. Петроний Арбитр «дни отдавал сну, ночи — выполнению светских обя­занностей и удовольствиям жизни» (Тас. Ann. XVI, 18). И так по­ступали многие знатные римляне, а причина — «не какая-то особая приятность, которую некоторые находят в ночи, а не­приязнь ко всему общепринятому... они гнушаются общеприня­тым образом жизни» (Sen. Epist. 122, 14, 18). Той же болезнью болели философы. А потому Сенека увещевал Луциллия: «Об одном лишь прошу тебя: не поступай подобно тем, кто желает не усовершенствоваться, а только быть на виду, и не делай так, чтобы в одежде твоей или в образе жизни что-нибудь бросалось в глаза. Избегай появляться неприбранным, с нестриженой го­ловой и запушенной бородой, выставлять напоказ ненависть к серебру, стелить постель на голой земле... Пусть изнутри мы бу­дем иные во всем — снаружи мы не должны отличаться от лю­дей... Пусть тот, кто приглядится к нам поближе, знает, как отли­чаемся мы от толпы» (Ibid. 5, 1-6).

Отличаться от толпы стремились и еврейские мудрецы — и не только изнутри, но и снаружи. «Как огонь налагает печать на тела работающих с огнем, так и Тора налагает печать на тела за­нимающихся Торой. Как те заметны между тварями, так и эти видны по походке, по разговору, по одежде, которую носят на ба-

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

заре» (Сифрей дварим, 343). Не о них ли говорил Иисус: «Все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди; расширяют храни­лища свои и увеличивают воскрилия одежд своих» (Мф. 23, 5)?

Этим отличиям нельзя изменять. «Даже в минуту опасности не должен человек отказываться от [знаков] своего сана, ибо сказано (Дан. 3, 21): «Тогда мужи сии (Анания, Мисаил и Азария) связаны были в исподнем и верхнем платье своем, в голо­вных повязках [и в прочих одеждах своих и брошены в печь, раскаленную огнем]» (ТВ, Сан. 92, б). Эпиктет столь же принци­пиален. «Ну-ка, Эпиктет, побрейся! — Если я философ — не буду бриться. — Но тогда я отрублю тебе голову! — Если это лучше для тебя — руби» (Epict. I, 2, 29). Борода дороже философу, чем голо­ва. Борода — печать учения, знак сана. И только то обидно, что слишком многие называют себя стоиками, обманывая толпу. А некоторые даже изображают евреев, будучи эллинами (Ibid. II, 9, 19). Бегство из толпы становится массовым.

Ненависть к толпе и к человечеству оказалась внутренним свойством человечества и толпы. Грань проходила не между со­словием и сословием (ученые и народ земли), но между индиви­дом и индивидами. Поскольку индивид пытался выделить и отде­лить себя, он бежал от толпы, но так же поступали и те, кто, с его точки зрения, составляли толпу. И может быть, поклонники рим­ских певцов и болельщики колесничных команд ничуть не мень­ше стремились не походить на остальных, чем толпы киников или стоиков. Толпа порождала личность (вызывая желание быть непохожим), а бегущие из толпы индивиды сбивались в новые толпы. Конечно, в маленькой Стране Израиля этот процесс не был таким пышным и праздничным, как в императорском Риме.

Пестрые толпы

«Видящий толпы говорит: Благословен Знающий тайны, ибо как лица их не похожи одно на другое, так и мнения их не похожи одно на другое. Бен Зома, увидев толпы на Храмовой го-

толпа и мудрецы талмуда

ре, сказал: Благословен Создавший всех этих на служение мне. (Сколько трудился первый человек, чтобы съесть один кусок: па­хал и сеял, жал и вязал снопы, молотил и веял, просевал, мо­лол... и лишь после этого ел. Я же встаю утром и нахожу все го­товым. Сколько трудился первый человек, чтобы надеть рубаху: стриг шерсть, белил, красил, прял... и лишь после этого одевал­ся. Я же встаю утром и нахожу все готовым... И спрашивал Бен Зома: Что говорит добрый гость? Да воспомнят хозяина за доб­рые дела... все, что он сделал,— сделал для меня. А что говорит злой гость?.. Все, что хозяин сделал, — сделал для своей жены и для сыновей» (Тос. Брах. 7, 2).

Как только от абстрактных индивидов мы переходим к сбо­рищу, к многолюдству перед глазами, к толпе видимой и ощуща­емой — тон меняется. Индивиды слепы и глухи, но толпа (ухло-син) — старательна и умела. От тварей позорно зависеть, но зависимость от толпы благословенна. Толпа кормит и одевает мудреца. По словам А. Оппенхеймера, «мудрецы заключили, что здоровая нация должна состоять из разных элементов, дополня­ющих друг друга»¹. «Пусть будут гроздья милостивы к листьям, ибо если не листья, то и гроздья не смогут существовать» — так соотносятся «ученые» и «народ земли» (ТВ, Хул. gsa). Подобную басню рассказал Менений Агриппа плебеям, удалявшимся на Священную гору (Liv. II, 32, 9-2). Органику общества древность ценила, напоминая о ней то верху, то низу. И если большинство философов не признавали мудрости за толпой, то Аристотель писал: «Государство состоит из многих, и, подобно тому как пир­шество в складчину бывает лучше обеда простого, на одного че­ловека, так точно и толпа о многих вещах судит лучше, нежели один человек, кто бы он ни был» (Pol. 1286а). Рассказ о Гиллеле — словно иллюстрация к этой мысли.

Когда сделали иерусалимляне Гиллеля главой синедриона («князем»), «он начал жалить их словами: «Что привело вас ко

¹ A. Oppenheimer. Op. cit. P. 189. По мнению А. Оппенхеймера, мудрецы при­мирились с «народом земли» в начале III в., когда исчезла угроза сущест­вованию нации и оказалось возможным допустить, что часть народа не учит Тору. См. также: L. I. Levin. The Rabbinic Class of Roman Palestine in Late Antiquity. Jerusalem and N. Y., 1989. P. 30-31.

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

мне, вавилонянину? Разве не пренебрежение к Шмайе и Автолиону, двум великим мира сего, жившим среди вас?» Когда он жалил их словами, отлетела от него галаха. Спросили его: «Что делать, если кто позабыл свой жертвенный нож?» — Ответил им: «Эту галаху я слышал и забыл; но предоставьте дело Израи­лю. Если и не пророки они, то сыны пророков». Тотчас те, кто жертвовал ягненка, спрятали ножи в шерсти и привязали к ро­гам, так что жертвы сами несли ножи. Увидел это Гиллель и вспомнил галаху. Сказал: «Именно это я слышал от Шмайи и Ав-толиона» (ТИ, Псах., гл. 6, гал. 1; ср.: ТВ, Псах., 66а).

Толпа на Храмовой горе — носитель истины, полученной прямо от Бога, пророческим путем. Глас народа — глас Божий. И мудрость отнимается у мудреца, уязвляющего и жалящего на­род. Чувство, поистине удивительное для «образованного чело­века» римской эпохи, — любовь к толпам. «Толпы» (ухлосин) -вот истинный «любимый душою моею» в Песне Песней.

«Рабби Иехуда, сын рабби Симона, начал проповедь о Мои­сее. — Когда сказал Моисею Святой, Благословен Он: «Итак, пойди, Я пошлю тебя к фараону» (Исх. 3,10), ответил Моисей: Владыка Мира! «Мною, о Владыка» (Исх. 4, 13). Все это может быть исполнено? Как могу устоять я перед всеми этими толпами? Сколько у них скота! Сколько у них беременных женщин! Сколь­ко детей! Сколько видов корма приготовил Ты для их скота! Сколько сортов печений приготовил Ты для их беременных женщин! Сколько жарений и орехов — для их детей! — Где это сказано? Здесь: «Скажи мне, любимый душою моею» (Песн. 1, 7). Народ, любимый душою моею! Народ, за который я отдал душу!» (Шир ха-Ширим Рабба 1,5.)

Народ (умна) и толпы (ухлосин} — одно и то же в мидраше. Толпы — видимый, слышимый, обоняемый народ — с детьми, скотом, беременными женщинами. Он толпится, и его много пе­ред глазами. Надо вынести это множество. Мы подходим здесь к сердцевине различия между греческим охлоси еврейским ухлосин. Для мудрецов Талмуда толпа не есть испорченный народ, народ, потерявший строй и разум, совесть и стыд. Толпа не может быть противопоставлена народу, охлос — демосу. Ухлосин это и есть ум-

толпа и мудрецы талмуда

ма, но только материализовавшаяся, чувственно ощутимая — фе­номен против ноумена. И в таком виде она вызывает любовь и жалость — даже враждебная иноплеменная толпа.

Когда на пути из Египта израильтяне остановились в степях Моава при Иордане, против Иерихона, царь Моава Валак, сын 11,1 и торов, послал к Валааму, чтобы позвать его и сказать: при­ди, прокляни этот народ, потому что он сильнее меня. «И по­шел Валаам с Валаком, и пришли в Кирьят-Хуцот» (Числ. 22,39). «Кирьят-Хуцот» на иврите — внешний город, пригород - так толкует мидраш. Из толкования возникает целый рассказ ведь надо объяснить, почему и зачем приглашать Валаама в пригород — место торговое и ремесленное). «Ибо устроил Вапак Валааму рынки, где купля и продажа, устроил базар, чтобы показать Валааму толпы и молвить: смотри! Вот кого израильтя­не хотят уничтожить — взрослых и детей, что не сделали ника­кого зла!» (Бамидбар Рабба 15, 5.)

Вернемся к прерванному рассказу о Моисее и его любви к толпам (Шир ха-Ширим Рабба 1,5)- Мидраш разъясняет слова 11есни Песней (i, 7): «Скажи мне, любимый душою моею: где ты пасешь, где покоишься в полдень? к чему мне быть скиталицею козле стад товарищей твоих?» Толкование мидраша: «Чтобы я не был как пастух, что бросает одежду свою и бежит, когда вол­ки врываются в стадо и разгоняют его». Очевидна евангельская аналогия: «А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, ви­дит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит, и волк рас­хищает овец, и разгоняет их» (Ин.10, la)¹.

Но возможна и другая параллель — с Филоном Александрий­ским. Филон продолжает библейский стих: «Да поставит Гос­подь Бог духов всякой плоти над этим обществом человека» (Числ. 27,15-16) — «Да поставит над массой пастуха для управле­ния и попечительства, который бы предводительствовал непо­рочно, чтобы не стал народ испорченным, как стадо рассеян­ное, пастуха не имеющее» (De virt. 58). К тому же библейскому стиху есть раввинистическое толкование: «Да поставит Гос-

¹ Ср.: Зах. 11, 17: «Горе негодному пастуху Моему, оставляющему стадо».

Раздел 1. политика и риторика в эпоху поздней античности

подь». Галаха: Видящий большие толпы людей говорит: Благо­словен Ты, наш Бог, Царь Мира, Знающий тайны. Как лица их не похожи одно на другое, так и мнения их различаются между собой — у каждого свое мнение... Сказал Моисей перед Ним: Владыка Мира!.. Пожалуйста, назначь им вождя, который будет терпеть каждого и мнение каждого» (Бамидбар Рабба 21,2). Большим толпам (ухлосин) и массе (гыетос) нужен пастырь. И в Библии сказано: «Да поставит Господь Бог духов всякой плоти над этим обществом человека, который выходил бы перед ни­ми, и который входил бы перед ними, и который выводил бы их, и который приводил бы их, чтобы не осталось общество Гос­подне как овцы, у которых нет пастыря» (Числ. 16-17).

Дата добавления: 2015-05-09