Любовь. 13 страница

— Но прожить бы я смог иначе, если бы родился в нормальной цивилизованной стране, где соблюдаются законы и существует элементарный порядок. А у нас нет ни порядка, ни законности.

— В России всегда жили не столько по писаному закону, сколько по нравственному чувству. И вообще, Россия — это одно большое чувство. Она — как мировая душа.

После этих слов как-то разом все смолкли, и в неожиданной тишине Дмитрий различил раздающуюся в коридоре иностранную речь.

— Сюда, пожалуйста, проходите. — Это был голос Марии. — Здесь у нас тяжелобольные.

Дверь распахнулась, и в палату вслед за Машей вошли двое парней в черных костюмах и белых рубашках с галстуками.

— Знакомьтесь, — сказала Мария, обращаясь к находящимся в палате. — Это зарубежные миссионеры. Они пришли поздравить вас с рождеством и вручить подарки.

— Зраствуйте, — на ломаном русском языке произнес один из них.

— Крисмас! — сказал другой и положил на тумбочку Дмитрия какие-то брошюры.

Пока миссионеры подходили поочередно к каждому и вручали пакетики и брошюрки, Дима сразу необъяснимым образом выделил одного из парней, глаза которого словно светились. Глядя на него, Дмитрий испытал странное чувство узнавания, сказав про себя, что человека любви видно сразу — он весь излучает доброжелательность.

— Если не возражаете, мы бы хотели получить откровенный разговор и немного рассказывать о нашей церкви, — проникновенно произнес тот из миссионеров, кого Дмитрий уже назвал “своим”.

— Искренним нужно быть со всеми, откровенным только с собой, — сказал Дмитрий и указал на стул, стоящий рядом со своей кроватью.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Как вас зовут?

— Кристофер, а моего напарника Дэн.

Кристофер прилично говорил по-русски, и это значительно облегчало общение.

На руке посетителя Дмитрий заметил кольцо с надписью “choice the right”, и поскольку все находящиеся в палате молчали, спросил:

— А в чем, собственно, цель вашего посещения?

— Цель нашей миссионерской деятельности помогать людям прийти к Христу, — ответил Кристофер, глядя Дмитрию прямо в глаза. — Если даже одному человеку мы поможем приходить к Христу, то можно будет сказать, что наша работа будет выполнена. И большая радость будет его встретить в царстве небесном.

— Но ведь царство божие внутри нас есть, — спокойно возразил Дмитрий.

— О, вы не правильно понимаете Библию, — сказал Кристофер.

— Однако там ясно написано...

— Это плохой перевод. Я читал другой перевод, и там эти слова приобретают совершенно иной смысл. Царство божие не внутри, а среди нас. Сейчас мы делаем новый перевод священного писания. Например, распятый на кресте рядом с Иисусом разбойник говорит: “Это поистине Божий человек, дитя Бога!” А Иисус ему отвечает: “Если ты так чувствуешь, то ты в раю, то ты дитя Божье”.

— То есть Спаситель называет сыном Бога и разбойника, у которого еще осталось чувство любви к ближнему? Значит, обещанный рай реально состоит из чувства любви. Но об этом же говорил и Ницше, определяя царство божие как состояние сердца.

— Царство небесное это не один человек, это все мы вместе, и оно возможно, когда члены нашей церкви все вместе соблюдают заповеди божии, стремятся совершенствоваться. Один человек не может себе делать все. Это как ветка дерева. Человек не может один совершенствоваться. И в отношении тебя я хочу, чтобы ты вместе с нами был царство божие. Я хочу помогать вам прийти к Христу. Другая цель ничего не стоит.

— К сожалению, я уже сталкивался с представителями различных церквей, которые пытались использовать мое доверие в своих интересах.

— Вы мне не верите? Тогда посмотри в глаза.

Дмитрий взглянул в глаза собеседнику и долго неотрывно смотрел в них, ища узнавания.

— К чему же в конечном итоге я должен прийти?

— К Христу. Это все. Больше ничего не требуется. Мы должны выполнить заповеди Христа, чтобы вернуться к нему. Это наша цель. Моя цель помогать людям прийти к Христу.

— Я считаю, что человек начинается не с совершенного самосознания, а с принципиального поступка!

Кристофер вынул авторучку, написал что-то на клочке бумаги и протянул ее Дмитрию.

Там было всего два слова — Иисус Христос.

— Спасибо, — сказал Дмитрий и спрятал бумажку в тетрадь. — Я сохраню ее.

— Поздравляем вас рождеством.

— Но мы празднуем рождество позднее. Впрочем, так ли важно, кто когда празднует. Это все условности, которые не должны разъединять нас. Вот и крест у вас католический, а у нас православный. Но ведь не на таком кресте распяли Иисуса.

— В нашем учении сказано — вера есть надежда на то, чего мы не видим. А потому не возражайте только потому, что вы не видите. Ибо вы не получите доказательств до того, как ваша вера не обернется испытанием. Вера — это ожидание осуществляемого.

— Я бы сказал иначе, это осуществление ожидаемого. Но вы правы, вера стоит всех земных благ, — спокойно произнес Дмитрий, чувствуя, как внутри его растет необъяснимое желание оппонировать. — Но в чем практический смысл веры? Стал ли я лучше жить оттого, что верю? И зачем мне надо верить?

— Вы хотите денег получить от веры?

— Человек стремится к лучшей жизни, и все что он делает, он делает для того, чтобы ему стало лучше.

Дмитрий испытал страстное желание раскрыть как можно глубже своего собеседника и понять, что скрывается за этим миссионерским мундиром.

— У вас очень дорогие часы, — заметил Дима как бы невзначай.

— Это подарок отца, — смутившись, ответил Кристофер и тотчас спрятал часы под манжет рубашки. — Но если бы у меня кто попросил, я бы сразу отдал. Не должно быть ничего, чего нельзя было бы подарить. Нужно жить щедро и не ждать благодарности за добро.

— Но ведь и не следует ждать, когда видишь, что человек нуждается. Вот я лично не знаю, что мне делать с обществом, которому я не нужен. Подскажите, как жить в надежде?

— Мы надеемся, что Бог существует, мы надеемся, что мы можем жить с ним, и мы надеемся, что он помогает нам. Когда мы надеемся, мы можем верить. Когда мы проявляем нашу веру через наши действия, то получаем знание.

— Правильно ли я понял, что надежда, по-вашему, — это предположение, а вера — это знание? Если мы надеемся на Бога, то он может и не помочь нам, но если верим, то обязательно поможет.

— Вы правильно сказали.

— Но почему тогда Бог посылает зло и несправедливость?

— Он не посылает. Он разрешает. Он предлагает нам выбирать между добром и злом.

— Но почему же праведник всегда страдает, а невиновный осуждается, как Иисус Христос? Почему Бог допускает зло?

— Потому что иначе у нас не было бы свободы выбора. Но праведникам он помогает.

— Почему же зло торжествует, тогда как добро лишь изредка побеждает?

— Покаяние нужно всем, даже если от него отказываются.

— Можно простить того, кто совершил грех по недомыслию. Но как простить того, кто совершает зло сознательно? И должно ли быть наказание такому человеку, даже если я простил его?

— Руководствуйтесь не чувством мести, а чувством справедливости.

— Но разве справедливость не подразумевает наказания за намеренно содеянное зло?

— Первый раз вы должны простить, и второй раз вы должны простить. В третий раз Бог дал вам возможность делать так, как положено по справедливости и по закону. Но если вы и в третий раз простите, то вы получите благословение в сто раз больше.

Незаметно в палате остались только Дмитрий и Кристофер с напарником.

— Я хочу простить так, чтобы человек понял смысл моего прощения, чтобы он осознал и раскаялся, — сказал Дмитрий. — Своим прощением я хочу объяснить, что человек поступил неправильно. Я должен прощением научить его, что так поступать нельзя. То есть я хочу сказать, что за верой скрывается знание. Человек хочет верить осмысленно. Если человек не понял, значит, мы его плохо простили. Вот вы объясняете смысл прощения — почему простили и для чего. Я, например, должен простить свою жену, и я ее простил. Но этого мало! Она не понимает, почему я ее простил, не понимает, что поступила плохо. Но самое главное, она не осознает, почему сотворила зло. Иисус простил, ничего не объясняя. Но как простить, чтобы человек понял, что он совершил грех, чтобы осознал, какой неправедной жизнью он живет?

— Если вы знаете ответ, то скажите мне, — сказал Кристофер, взглянув в глаза Дмитрию. Это был настолько проникновенный взгляд, что Дмитрий несколько смутился.

— Мы не сможем человека наказать. Наказание имеет смысл только в том случае, если человек понял, раскаялся и точно знает, что больше никогда не повторит содеянного. Никто не сможет наказать человека так, как он сам себя накажет, и никто не сможет его обвинить и простить так, как он сам себя простит. Значит, нужно создать такие условия, чтобы человек понял сам, что он был не прав. Надо создать ему такие обстоятельства, чтобы он самолично исправил зло, которое сотворил.

— Я вам дам ответ, почему несправедливость на земле. Потому что несправедливы мы! Те, кто верит в Бога, они получают награды на небе. Вам лучше получить награду здесь, чем вечные награды там?

— Нельзя ничего откладывать на другую жизнь. Вот вы мне говорите: купи лотерейный билет и выиграешь миллион, может быть. Вы люди заинтересованные, а потому верить вам трудно. Но человек верит в то, во что хочет верить. Если ему нужна вечная жизнь, он поверит в нее, а если не нужна, то никогда не поверит и не будет стараться заслужить.

— Если вы верите в то, что есть вечная жизнь, что будете делать, чтобы подготовиться к ней?

— Если я верю, то мне не надо готовиться к вечной жизни, поскольку я должен не просто отбыть срок земного бытия, а выполнить свое предназначение. Отработать я должен в этой жизни, отработать!

— Это и есть подготовка. Но что вам нужно сделать? — все более настойчиво спрашивал Кристофер.

— Я хочу знать, как помочь тем, кто не хочет верить.

— Мы не говорим о других, мы говорим о вас.

— А я такой же, как все. Твоя задача — помочь сомневающимся и желающим верить, а моя — помочь тем, кто верить не хочет.

— Как же вы можете помочь другим?

— Если я найду доказательство для себя, то смогу поделиться с другими. Но если я сам не знаю и не верю, то как же я смогу убедить сомневающихся? Людям нужно знание, нужны доказательства, а не призывы верить кому-то или во что-то. В основании Духа лежит знание, а с помощью веры оно открывается. Вера должна нести знание, поскольку человеку необходимы доказательства.

— Вы думаете, что вы можете давать это знание?

— Не знаю, — уклончиво ответил Дмитрий.

— А я знаю, что вы этого не можете, — категорично заявил Кристофер.

— Почему же?

— Так же как и я не могу давать вам доказательства.

— Люди всегда видели, но не верили, потому что хотели доказательств. А доказательство это то, что может на себе проверить каждый. Ведь если я задаюсь этим вопросом, значит, это желание откуда-то взялось.

— Вы можете сами найти доказательство, но не можете давать доказательства.

— Но даже если дам, мне все равно не поверят. Жизнь живого человека убеждает гораздо больше, чем книга о его жизни.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Почему вы говорите о других неверующих? Можем ли мы помочь другим, если сами сомневаемся?

— Если сомневаемся, то нет. Дело в том, что очень просто работать с тем, кто верит или хотя бы сомневается. А ты попробуй убедить тех, кто не верит и не хочет верить, — как Христос обращался к неверующим, которые распяли его. Обращаться надо прежде всего к тем, кто творит зло и не хочет помогать другим людям, а не к тем, кто жаждет делать добро.

— Но если мы стараемся понять без помощи Бога, то ничего не получится. Наш учитель тоже долго искал и не удовлетворился ни одной церковью. Тогда он сам спросил у Бога, как это сказано в Евангелии.

Кристофер раскрыл Новый Завет и стал читать.

“Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, — и дастся ему. Но да просит с верою, ни мало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой; Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих”.

— У меня такое ощущение, — сказал Дмитрий после того, как Кристофер закрыл Евангелие, — что когда ты цитируешь, словно происходит разрыв веры и знания. Лучше говори о том, что лично чувствуешь, что ты сам пережил. Для меня это будет гораздо большим свидетельством, нежели многочисленные цитаты чужого учения. Иногда мне кажется, что Иисус не хотел, чтобы слова его цитировались как догма. Потому он и упрекал тех, чьи уста лишь проповедовали учение, поскольку сердца их были далеки от истины.

— У нас есть определенные правила: во-первых, священное писание, во-вторых, рассказ, в-третьих, личный опыт, в-четвертых, личное свидетельство.

— А для меня прежде всего важен личный опыт, потом священное писание и лишь затем свидетельство. Потому что если у тебя нет своего чувства, ты вряд ли сможешь кого-либо убедить. А по книжке я и сам могу прочитать.

Решив перейти к главному, Дмитрий спросил:

— А в чем, по-вашему, смысл жизни человека?

— В том, чтобы получить физическое тело и здесь на земле совершенствоваться физически и духовно. Для того, чтобы вернуться к Богу. Каждый из нас получает награду по нашим делам и поступкам.

— Значит ли это, что и вы, миссионеры, ждете награду за свои дела?

— Это не значит, что я хочу получить награду, но это значит, что я не хочу получать наказание. Я боюсь, что не буду жить с Богом. Если мы сами неправедны, то Бог не может нас приблизить к себе. Я не могу сидеть один, читать священное писание и молиться. И при этом ждать от Бога благодати. Это не есть правильно. Если я не помогаю другим, то не исполняю своей ответственности здесь.

— Ты мне помогаешь словом, но веры от этого почему-то не прибавляется. Я хочу понять, почему люди со времен Христа нисколько не изменились, и все, что говорили святые апостолы-евангелисты, целиком и полностью относится к современным людям? Получается, что прогресса нет.

— Не скажу, что прогресс нету. Каждый человек важен. А сейчас последователей нашей церкви уже восемь миллионов.

— Я хотел сказать, что люди по-прежнему не выбирают любовь. И если Иисус Христос придет вновь, то люди скорее всего вновь обрекут его на смерть. Вот как ты думаешь, почему люди Христу предпочли Варавву?

— По истории, Варавва был воином, и люди думали, что он сможет помочь им больше, чем Христос. Люди полагали, что Иисус много мешает людям. Они не поняли, что Иисус Христос дал им вечную жизнь, а Варавва лишь временную.

— Но если бы нечто подобное произошло сейчас, то я полагаю, люди бы сделали такой же выбор.

— Наверно. Но мы не можем заставлять верить в Христа. Мы не можем не позволять свободу выбора. Нашего учителя тоже вначале подвергали гонениям, не верили ему.

— Тогда почему я должен сразу поверить в вашего учителя?

— Если вы не верите, то спросите у Бога, истинна ли на наша церковь и был ли наш учитель пророком Господа.

— Если истинна только ваша церковь, значит, правы только вы. Не есть ли это монополия на истину?

— Когда другие церкви и религии помогают нам объяснить праведную жизнь, мы можем взять отовсюду все хорошие слова. Все мудрецы и просто умные люди помогают нам понять себя. А поняв себя, мы сможем понять, где мы перед Богом. Мы должны верить в другие книги, но в основном только в Евангелие Иисуса Христа. Мы можем использовать другие книги, чтобы укреплять наши знания.

— Правильно ли я понял, что другие церкви существуют как подготовительные школы для того, чтобы вступить в вашу истинную церковь?

— Другие церкви учат неправильным принципам. И это мешает людям. Я думаю, что все другие церкви, не скажу, что от Дьявола, но они не от Бога. Но когда люди думают об этом, они сами решают искать истину, и это хорошо. Другие церкви не могут делать обряды, не могут получить живое откровение от Бога. Я знаю, в это не очень просто верить, но я знаю, что это правильно.

— Каждая церковь считает, что именно в ней Господь, а все остальные не от Бога. Это приводит к спорам, нетерпимости, конфликтам, а, в конечном итоге, к войнам. Только из-за того, что кто-то считает себя от истины, а всех остальных неверными, люди начинают убивать друг друга. Мне кажется, Бог не различает цвета знамен, под которыми творится добро. Если я признаю Христа как Духа Истины, то тогда и в вашем учении проявляется дух истины. Он везде! И прежде всего в том, кто жаждет познать и совершенствоваться. И в вашем учителе тоже. Но если кто-то скажет, что Истина только в одной церкви, значит, он отрицает Дух Истины. Не может быть, чтобы одна церковь была истинна, а другая нет.

— Если вы хотите узнать, что наша церковь истинна, вам надо знать что у нас есть живой пророк, что у нас есть священство и что наша святое писание истинно. Тогда вы узнаете, что наша церковь единственная истинная церковь. Надо молиться. Молитва это знак смирения. Когда мы не молимся, мы думаем, что мы знаем больше, чем Бог.

— Однако любому человеку нужны доказательства, — провоцирующе произнес Дмитрий.

— Спроси Бога. Если сомневаешься, спроси у Бога, — все более горячась, сказал Кристофер. — Я так уверен, что он отвечает тебе. Спроси, и он ответит тебе, что церковь наша истинна.

— А я согласен с этим, — спокойно ответил Дмитрий, восхищаясь той порывистой искренностью, с которой говорил Кристофер, и все более пленяясь блеском его карих глаз. — Она истинна, так же как и другая церковь. Но нет и не может быть, чтобы одна церковь была истинной, а все остальные не таковые. Если, к примеру, ваша церковь говорит, что надо крестить так, а православная церковь учит иначе, то разве от этого пропадает смысл обряда крещения?

— Это может делать только тот, кто имеет власть от Бога.

— У меня отвращение ко всякой власти. Я признаю не авторитет власти, а власть авторитета. Власть подчиняет человека, тогда как авторитет управляет только по взаимному согласию.

Дмитрий почувствовал, как интерес к нему молодого миссионера начинает угасать, и про себя подумал: “Он понимает, что вряд ли удастся завербовать меня в свою церковь”.

— Может быть, власть не очень хороший перевод, — попытался уточнить Кристофер, заглядывая в словарь. — Авторитет от Бога более правильно.

— Слова разные и смысл разный. Власть — это контроль с помощью силы, тогда как авторитет предполагает исполнение по убеждению.

— Когда я говорил “власть”, я имел в виду авторитет священства. Я просто не знал, что имеется другое значение этого слова. Если мы используем священство не правильно, то мы используем власть, но не авторитет. Мы не можем использовать власть без авторитета.

— Если я принимаю священство как авторитет, то он действует как власть. А власть это всегда насилие, тогда как авторитет основан на согласии и добровольном подчинении.

— Власть можно использовать правильно и неправильно. Авторитет только правильно. Если мы используем авторитет правильно, то у нас есть власть, если неправильно, то власти нет.

— Мне кажется, что Бог разрешает власть не как насилие, но как авторитет. Если я не признаю авторитет власти, то силы ее надо мной нет. Но если я не признаю власть как таковую, то это не значит, что я выхожу из-под ее влияния. По всей видимости, авторитет священства, о котором ты говоришь, предполагает обладание неким знанием.

— У нас авторитет не только оттого, что мы много знаем, а оттого, что мы получили это от Бога. Человек может получить священство, но может упасть и не обладать больше авторитетом.

— Знаешь, Кристофер, скажу тебе правду: я хочу понять, в чем суть твоего авторитета и что именно ты знаешь больше моего. Приходилось ли тебе подвергаться соблазнам и выбирать не веру, а что-либо другое?

— Да. Но когда я грешил, я не думал о прощении моих грехов. Я не надеялся на прощение.

После этих слов, Дмитрий выжидающе посмотрел Кристоферу в глаза и осторожно произнес:

— Мне кажется, есть вопросы, на которые существует только один ответ. Я имею в виду, что когда верующий человек грешит и сознает, что поступает неправедно, он, между тем, надеется на прощение.

Кристофер слегка покраснел.

— Наверно, тогда да, — сознаваясь в неискренности, смущенно произнес молодой миссионер. — Мы можем грешить только сознательно и не можем грешить не сознательно. Но я не могу получить прощение до того, как я искренне раскаюсь.

— Как же получить прощение?

— Прежде вам необходимо креститься.

— Но я уже крещен в православной церкви.

— Это крещение неправильное. Креститься человек должен в сознательном возрасте, поскольку крещение предполагает осознание взятого на себя бремени ответственности за свою жизнь. В вашей церкви слишком много ненужных ритуалов и лишних атрибутов, которые только отвлекают.

— А мне лично они нисколько не мешают. Иногда даже наоборот. Да и как можно оценить их значимость? Мне кажется, только тем — возбуждают ли они любовь и воплощаются ли в добрые дела. Я за все, что помогает человеку любить и творить добро, — будь то крестик на шее или иконы. Но я против всего, что служит лицемерным прикрытием нелюбви и оправданием творимого зла. Когда я смотрю на икону в глаза Казанской Богоматери, во мне пробуждается чувство любви и всепрощения. Что же в этом плохого? Ведь главное то, какие чувства вызывает и к каким поступкам приводит это лицезрение. Русские иконы не случайно были признаны произведениями высокого искусства. Они действительно способны пробуждать в душе удивительные переживания. До недавнего случая я этого не замечал, но взглянув однажды, увидел, что глаза Казанской Богоматери полны понимания и сочувствия моим неразделенным чувствам. Она скорбит вместе со мной, а в лике ее столько безысходной грусти, что кажется, будто очи ее полны слез. Никогда прежде я не видел таких прекрасных глаз. Только почему они карие, а не голубые?

Взглянув в глаза Кристофера, Дмитрий совсем тихо, почти интимно, проговорил:

— Понимаешь, чем больше я смотрю на икону Казанской Богородицы, тем больше эта женщина с глазами, наполненными необъятной скорбью, кажется мне родной. А иногда даже любимой.

Последние слова Дмитрий произнес полушепотом, стараясь передать то сокровенное переживание, которое возникло однажды, когда он смотрел на женщину с карими глазами, — Дима хотел почувствовать своего брата, который носил имя Кристофер.

Долго не моргая они смотрели в глаза друг другу, словно ища узнавания.

Наконец Дмитрий сказал:

— В нашей церкви служение предполагает освобождение от суетного, тогда как у вас, как я понял, напротив, пытаются приспособить духовное к мирскому существованию. И в том и в другом подходе есть свои положительные и отрицательные стороны. Но мне кажется, что Дух чужд прагматизму. Прагматики не могут верить в Бога, потому что ищут собственную выгоду и надеются только на себя. Деньги не сочетаются с духовным.

Утвердительно мотнув головой, Кристофер в то же время достаточно твердо заявил:

— Очень важно иметь деньги, потому что без них невозможно жить. Но я знаю, что когда жил Иисус, то он раздавал все, что имел. Мы должны платить десятину, потому что это заповедь Господа. Как сказал наш апостол: “Лучше жить на десять долларов с помощью Бога, чем на сто долларов без помощи Бога”.

— А что будет более правильным: отдать церкви десятину и ожидать спасения, или заплатить за визит врача, который окажет помощь умирающему ребенку? — спросил Дмитрий.

— Вы знаете ответ лучше меня, — уклончиво произнес миссионер.

— Мне кажется, только бедный может понять то, что говорил Иисус. Понимаешь, Кристофер, у тебя же нет искушения, нет соблазна, ведь ты имеешь состоятельных родителей, которые всегда могут прислать тебе необходимое количество денег. Бедного же искусить гораздо легче. Признаюсь тебе, у меня такое ощущение, что вы очень довольны собой. Вас прямо распирает от сознания собственной полноценности. Но мир, откуда вы приехали, катится в пропасть материального комфорта. Там, где показателем успеха является богатство, дух умирает. Идеология преуспевания, причем любой ценой, стремление победить, выделиться, привлечь к себе внимание — это болезнь юношеского возраста. Страны с древней культурой проповедуют совсем другую позицию: спрятаться, чтобы тебя не видели, — вот достоинство мудреца. Очевидно, что мир стремится к единению. Но на основе чего это единение возможно? Либо на основе силы, либо братства. Идея личного обогащения не сможет сплотить людей! Невозможно объединиться, более других любя себя самого. Душа испытывает потребность в жертвенном служении, а не в себялюбивом обогащении. Поэтому закономерно, что объединение возможно только на чувстве братства как выражении равенства и любви.

— Русский коммунизм, по типу христианского братства, при всей привлекательности идеи на практике неосуществим. Лучше ставить реальные цели.

— Безусловно, идея личного счастья более реальна, чем счастье всеобщее, мы знаем это и все-таки продолжаем мечтать. Да, русская душа задает неземные ориентиры, возможно, они невыполнимы, но зато не позволяют уснуть в сытом самодовольстве. Сытость убивает душу. Ведь это тело дается душе, а не душа телу. Конечно, можно предпочесть комфорт, что большинство и делает, но это старая, старая сказка...

Дмитрий выжидающе посмотрел на Кристофера. Тот лишь молчаливо качнул головой.

— Жить в благополучных в материальном отношении странах легко. А вот чем ты будешь жить в наших ужасных условиях? Мы, русские, не хотим согласиться с приоритетом материального над духовным, хотя и не в состоянии абсолютно освободиться от бытовых проблем. Выживание по типу “пойду на все, но никогда не буду голодать!” чуждо нашей культуре, проповедующей ценность самопожертвования. Прагматизм никогда не был и никогда не будет чертой русской души. Вот ведь весь мир живет умом, только у нас от ума одно горе, — а все потому, что русский сердцем живет! Нажива не отличительная особенность нашего национального характера. Если на Западе люди в большей мере обеспокоены идеей личного счастья, то в России их мучит идея счастья всеобщего — как всех осчастливить, даже если для этого необходимо пожертвовать собственной жизнью. Выживать за счет спекуляции — вряд ли это может быть идеалом русского человека, который, напротив, готов сознательно пойти на материальные лишения, дабы ощутить духовную свободу. Вы этого не понимаете, потому что чужестранцы. Пытаетесь обратить нас в свою веру, словно колонизировать дикарей, которые не имеют ни памяти, ни веры. Но это не так! Мы, русские, все сумасшедшие, потому что не такие нормальные, как вы. В нас менее чем в ком-либо, развит дух прагматизма. Русские — это вечное недовольство собой. Мы, подобно детям, готовы слушать всех, кто встал в позу учителя, и потому представители высокоразвитых стран думают, что они взрослее. Но ведь взрослость определяется не умением получать, а желанием отдавать, причем безо всякой выгоды для себя. Отличительная черта русской души — бескорыстность; ни для какого другого народа совесть не является такой мучительной проблемой, как для нашего, потому что совесть заставляет жертвовать выгодой. Русскому человеку не нужно богатство, мы даже свободны от желания достатка, потому что русский всегда более озабочен проблемами духовного голода, поиском Смысла, нежели накопительством, — в этом пренебрежении материальным заключено духовное средоточие. Только русский может летать над пропастью, оказавшись в полном безденежье, и при этом жертвуя всем ради захватившей его идеи. С точки зрения западного обывателя это безумие, но только такое состояние позволяет создавать гениальные творения. Русским все ничего! О чем ни спросишь — все “ничего”. В одном ответе и “да” и “нет”. Таинство русской души иноземцы склонны объяснять сумасшествием, только потому, что не в состоянии понять и объяснить странные поступки ненормальных русских. А объяснить не могут, потому что не могут принять. Поэтому и Достоевского называют сумасшедшим, и Ивана Грозного. Мы же, не ища никакой выгоды для себя, мечемся из стороны в сторону в поисках Бога, Веры, Любви.

— А не выдумка ли это — “русская душа”?

— Знаю только, что отличают ее братство, потребность в жертвенном служении и не обожествление частной собственности. Русский — это не национальность, это мироощущение! У нас душа ребенка! По сравнению с другими нациями мы словно застряли в детском возрасте. Понять нас трудно, как трудно взрослому вернуться в детство. И не ищите в России того, что есть на Западе. Россия никогда не будет страной комфорта — ни материального, ни духовного. Она была, есть и будет страной Духа, местом его непрекращающегося поединка за сердца людей; и потому путь ее отличен от других стран. У нас своя история и своя культура, а значит, и свой путь. Быть может, судьба России в том, чтобы страдать за все человечество, освобождая народы от засилья зла на земле. Жить в России — значит нести ответственность за судьбы мира. Русским, возможно, более чем кому-либо, нужна свобода, они ищут равенства, а не равноправия, свободы духа, а не свободы желаний, свободы без удобства, свободы от удобств и от выгоды. Вот говорят, русские — пьяницы. Но почему? Да потому что душа болит, не может она смириться с несправедливостью и жить спокойно в тюрьме материального комфорта; хочет душа большего, рвется на волю из плена достатка и суеты, не желая довольствоваться бытовым уютом, и верит, любит, надеется несмотря ни на что. Потому и пьют, что надежды больше не видят. А как жить без надежды? Никак невозможно! Когда ничего не ждешь, словно и не живешь вовсе. Продать душу за деньги проще всего, а вот вернуть обратно невозможно. Не человек, а деньги стали мерой всех вещей. Свобода принесена в жертву порядку. Рационализация поглотила спонтанность чувств, а выгода стала мерилом человеческих отношений. Вот ответь мне, какой другой народ способен бороться с собственным достатком? Может быть, это мазохизм, но русская душа не может без страдания, а прежде сострадания, потому как только оно освобождает от плена наслаждения и личной выгоды. Мы готовы с радостью мучиться ради всех, находя в этом смысл своего существования. Именно жажда сострадать, причем без всякого расчета, — вот отличительная особенность русской души. Сострадать с выгодой невозможно; это единственное, что невозможно делать с выгодой для себя.

Дата добавления: 2015-05-09