Зак. 494 8 страница

Конец «канадзё» и «манадзё» отводится похвалам императо­ру Дайго (897—930), повелевшему составить антологию вака и вернувшему японской поэзии высокий статус, утерянный в пе­риод господства китайской поэзии. «Хитомаро умер, но поэзия жива»,— с удовлетворением отмечает Цураюки, предрекая вака жизнь вечную.

Теперь, когда песни Ямато имели свою историю, можно было не бояться и таких широковещательных заявлений: «Благодаря тому, что стихи были собраны воедино, [поэзия Ямато будет существовать вечно], как реки у подножия гор; благодаря тому, что стихов собрано столько, сколько есть песчинок на берегу, не услышим мы сетования на обмеление реки Асука, и лишь радость будет длиться бесконечно — пока камушек не вырастет в гору».

Составители «Кокинсю», в чью задачу входил подбор песен, не вошедших в «Манъёсю», а также распределение стихов по

категориям, отнеслись к своей работе с полной серьезностью, так что выработанные ими принципы составления антологий легли прочной основой для последующих собраний подобного

рода.

Как уже было выяснено, танка является в значительной мере порождением совершенно конкретных обстоятельств, без знания которых адекватное декодирование стихотворения возможно да­леко не всегда. В «Манъёсю» эта проблема решается с помощью широко используемых дополнений, а также рубрикаций, прин­ципы которых были весьма различны — хронологический, тема­тический, по форме поэтического размера, способу исполнения и порождения, причем одна и та же рубрика может распола­гаться в различных местах антологии. Словом, составители «Манъёсю» не выработали единого критерия для организации поэтического материала (или же не нуждались в нем). Не слу­чайно поэтому, что наиболее обширной категорией «Манъёсю» являются «песни о разном».

Таким образом, «Манъёсю» не может быть квалифицирова­на как антология, где стихотворение имеет четко определенное место. В этом смысле каждое из произведений, снабженных до­полнением, может претендовать на известную самостоятельность. Это поэтическое состояние было реализовано затем в синкрети­ческом прозаическо-поэтическом поджанре ута-моногатари, где стихотворение заключено в прозаическое обрамление, в котором описываются условия создания поэтического текста.

Ко времени составления «Кокинсю» в сознании средневеко­вого «государственного» человека произошли существенные сдви­ги в сторону упрощения, «генерализации» и структуризации мо­дели мироздания, одним из проявлений которой стала новая антология. Прозаические дополнения имеют в ней тенденцию к количественному уменьшению, а стихотворение воспринимается не как самостоятельный носитель поэтического смысла, но как готовый блок для возведения в значительной степени аноним­ного строения, возникающего по заранее определенному плану, в который должны уложиться реалии индивидуального поэтиче­ского мировидения. Составители «Кокинсю» стремились к сим­метрии и стройности, исходя при этом не только из наличия соответствующего поэтического материала, но и из собственного понимания гармонии.

Как было показано выше, составители антологий, предшест­вующих «Кокинсю», уже достигли немалых успехов в манипу­лировании с танка в качестве материала для использования их в различных рекомбинациях. Множество стихотворений «Ко­кинсю» оказались, в свою очередь, включенными в более позд­ние антологии. Их составление превратилось в особый вид и жанр словесного искусства, прочно обеспечивавшего связь поэ­тических времен.

Корпус «Кокинсю» состоит из 20 свитков: весна (2 свитка), лето (1), осень (2), зима (1), поздравления (1), расставания

(1), путешествия (1), названия вещей (стихи-загадки, 1), любовь (5), плачи (1), разное (2), разные формы (1), песни, исполняе­мые во время придворных и синтоистских церемоний (1).

Легко заметить, что ведущим принципом рубрикации «Ко­кинсю» является содержательный. Предпоследний раздел в классификации — единственный, который выделяется не по со­держательному признаку. В него вошли нагаута, сэдока и хай-кай («комические стихи»).

Полнота оглавления, отражающая, казалось бы, в достаточ­ной мере тематику, которой, по представлению составителей, приличествует быть отраженной в санкционированной импера­тором антологии, перестает быть таковой, если обратиться к ко­личественному составу каждой из рубрик. Оказывается, что дли­на свитка не есть величина постоянная и сильно колеблется в зависимости от тематики.

Больше всего стихов содержится в любовном разделе—360 песен. Вторым по численности оказывается природный цикл — 342 стихотворения (весна—134, лето—34, осень—145, зима — 29). Затем следуют: разное (138), разные формы (68), имена вещей (47), расставания (41), плачи (34), придворные и син­тоистские песнопения (32), поздравления (22), путешествия (16). И хотя мы должны отметить, что некоторые категории явственно выделяются под непосредственным китайским влия­нием («песни-загадки» *, «расставания», посвященные по пре­имуществу проводам чиновников, отбывающих в провинцию), в целом подвижка в сторону национальных поэтических ценно­стей не вызывает сомнений: любовный и природный циклы (хотя и обогащенные китайской образностью) представлены с той же полнотой, что и в «Манъёсю».

Было бы неверно, разумеется, приписывать песням «Кокин­сю» магические цели по обеспечению неизменного природного порядка или же рассматривать природные стихи в качестве заговоров. Нет, стихи «Кокинсю» — это уже продукт вполне литературного творчества. Преемственность же заключается в повторении тематики относительно тех явлений, на которые ри­туальная поэзия пыталась повлиять. Так, праздники календар­ного цикла приходились в основном на весну и осень — и поэти­ческие антологии более увлекались переходными временами года.

Поэзия «Кокинсю» окончательно перешла в разряд явлений психологическо-эстетических: адресатом стихов были не боги, а люди. Время, за которое был совершен скачок от магического слова к литературе, оказалось исторически непродолжительным, и инерционность человеческого сознания не позволила литера­турной поэзии забыть свои магические истоки. Государство же,

* «Песни-загадки», в которых зашифрованы «имена вещей», образуют «письменную» часть японской поэзии, и их бытование отлично от функциони­рования других поджанров. Но и в них заложен принцип диалогичности, ибо такое стихотворение требует активного участия отгадывающей стороны.

Дата добавления: 2015-05-09