Лейбин В. М. ченной, и дальнейшее обучение в институте стало под во­просом

ченной, и дальнейшее обучение в институте стало под во­просом.

Единственная подруга Дианы по институту каким-то образом уговорила ее обратиться ко мне. В тайне о,т роди­телей Диана два раза приходила ко мне на консультацию и неожиданно для себя, как впрочем и для меня самого, проя­вила интерес к психоанализу. Потом у нее состоялся разго­вор с родителями на предмет наших дальнейших встреч. Родители с недоверием отнеслись к психоаналитическому лечению, но, видимо, не видя иного выхода и обеспокоен­ные здоровьем дочери, созвонились со мной. Мы встрети­лись, поговорили, и родители Дианы согласились на то, чтобы их дочь начала проходить анализ у меня.

Полагаю, что не последнюю роль в их решении сыгра­ла обстановка комнаты, где я осуществляю прием. Дело в том, что над кушеткой (диваном), где обычно располага­ются пациенты, висит большая картина, на которой изоб­ражен Христос, с ореолом сияния над головой, скользя­щий босыми ногами по поверхности волн. На полотне картины художник воспроизвел известный из Библии сю­жет, повествующий о том, что вера творит чудеса и веря­щий в свою миссию Христос способен идти по воде, как будто это твердая поверхность земли. Эту картину я при­обрел двадцать лет тому назад, когда не был практикую­щим аналитиком и, естественно; не предполагал, что ее символическое значение каким-то образом пересечется с психоанализом. Сегодня, когда эта картина, наряду с вы­резанными из дерева головами Христа и Мефистофеля и другими произведениями искусства, коллекционирова­ние которых пришлось на период 70— 80-х годов, стала не­отъемлемой частью интерьера комнаты, где я принимаю пациентов, как-то само собой получилось, что подобная нестандартная обстановка благоприятно сказывается на самочувствии людей или, во всяком случае, вызывает у них расположение ко мне. По всей видимости, именно это способствовало снятию той настороженности, которая первоначально была у родителей Диана по отношению к какому-то неизвестному им аналитику. Кроме того вид уже не молодого, обладающего бородой и похожего по об­лику на священника врачевателя способствовал, как я могу предположить, тому, что они доверили мне свою дочь. Во всяком случае Диана получила благословение

своих родителей и могла, не скрывая от них, приходить ко мне в назначенные часы.

Не касаясь существа аналитической работы, скажу лишь, что прошел не один месяц, прежде чем Диана реши­лась поведать мне во всех подробностях о тех искушениях, которые испытывала во время сновидений. По отдельным обрывкам фраз я догадывался о внутрипсихическом конф­ликте, вызвавшем у нее глубокие переживания и породив­шем болезненные симптомы. Но я намеренно не спешил обрушить на нее понимание истинного смысла глубинно­го конфликта, разыгравшегося между религиозным вос­питанием и греховными, с ее точки зрения, влечениями, в которых она не хотела, точнее, не смела признаться самой себе. Тем более, что, как я мог заметить, наши встречи приносили Диане некоторое облегчение даже без вскры­тия подлинных причин ее недомогания.

Коренной перелом в работе произошел после того, как однажды, не удержавшись и разрыдавшись на одной из сессий, она рассказала о страшном, греховном сновиде­нии. Придя в себя и успокоившись, Диана в недоумении спросила меня: «Почему Бог не хочет мне помочь? Я сто­лько молилась и просила его о прощении. Разве он не мо­жет сделать так, чтобы я видела другие сны? За что он меня наказывает? Днем я молюсь, каюсь в своих грехах, кото­рых не совершала в жизни, а ночью со мной происходит такое, о чем впервые решилась рассказать только Вам. Как же мне жить дальше? Что делать?».

После признания Дианы в ее ночных прегрешениях мы много говорили с ней о Боге, грехе, вине, религиозных ценностях, взаимоотношениях между юношами и девуш­ками, плотской и духовной любви, предназначении жен­щины в земной жизни, бессознательных влечениях и ду­шевных страданиях, исторически сложившейся первона­чальной божественности половых органов, которые в древности почитались, подобно Божествам, и сексуально­сти, как нечто божественном и святом. Пожалуй, впервые в жизни она позволила себе не только без оглядки на воз­можное осуждение со стороны Бога обсуждать вслух те проблемы, о которых ранее боялась даже помыслить, счи­тая их неприличными* аморальными, недостойными и неприемлемыми для религиозной девушки, но и по-ино­му посмотрела на привычные для нее представления о любви, сформированные под воздействием религиозного

воспитания в семье. Это не значит, что Диана отвернулас от Бога и с легкостью начала грешить в реальной жизш Она по-прежнему оставалась набожной и религиозной! Однако она как бы сбросила с себя тот отягощающий ее f^:* загоняющий в болезнь груз вины, который ранее взвали^ вала на себя после пробуждения от кошмарных, вызые щих отвращение к самой себе и требующих наказания,! точнее, самонаказания, снов эротического содержания;! Во всяком.случае, Диана в прямом и переносном смысле! ожила. Она сумела подготовиться к очередной экзамена-? ционной сессии, успешно сдала все зачеты и экзамены,' стала более общительной и даже немного прибавила в| весе. Перед расставанием на летние каникулы ее отец по-| звонил мне и в сдержанной форме поблагодарил меня, сказав, что Бог воздаст за мои труды, а мать передала с до­черью подарок — баночку меда. Предполагалось, что по­сле летних каникул Диана продолжит систематический анализ. Однако августовский кризис 1998 года подорвал-материальное положение в ее семье, как это имело место у большинства россиян, и ни у Дианы, ни у меня не было возможности продолжить наши встречи так часто, как мы' рассчитывали на это первоначально.

К счастью, самочувствие девушки заметно улучши­лось, и у нее появился молодой человек, который, по ее собственным словам, стал для нее настолько дорогим, что она стала подумывать о замужестве. На протяжении последующих полутора лет время от времени Диана при­ходила ко мне, чтобы разобраться в тех или иных пробле­мах, трудностях и переживаниях. В данный момент, то есть когда пишутся эти строки, она выглядит вполне ра­ботоспособной, жизнерадостной и не напоминает собой ту девушку, которая «таяла на глазах родителей». Правда, пока она не вышла замуж и, как говорила мне недавно, загадочно улыбаясь, сейчас это не составляет главную проблему ее жизни.

Случай с Дианой я привел вовсе не потому, что хочу показать, что в моей практике были не только неудачи, но и некоторые успехи. В данном контексте этот случай как нельзя лучше может служить наглядной иллюстрацией того, что в процессе психоаналитической.терапии прихо­дится иметь дело с верующими пациентами и учитывать их религиозные чувства. И никогда заранее не знаешь, какая светская или религиозная проблематика станет основной

для аналитической работы с новым, впервые приходящим к тебе пациентом.

Так, например, я никак не предполагал, что одна из причин разрыва с женой обратившегося ко мне за помо­щью преуспевающего бизнесмена уходит своими корта­ми, как выяснилось впоследствии, в мусульманские тра­диции, связанные с различиями между горьковскими и казанскими татарами. Одним словом, религиозные цен­ности и психоанализ действительно оказываются вовле­ченными в единое пространство, не говоря уже о том, что священник и психоаналитик подчас выполняют сходные функции с той лишь разницей, что первый отпускает грехи, облегчая душу прихожан, в то время как второй не претен­дует на подобную роль, довольствуясь врачеванием души. Не случайно и в том, и в другом случае важное значение придается религиозной или психоаналитической испове­ди.

Полагаю, что после этого необходимого отступления можно приступить к рассмотрению взглядов Фрейда на религию. Интересные и поучительные сами по себе, они, несомненно, заслуживают внимания, тем более что, вы­ступая в качестве разрушителя различного рода иллюзий, разделяемых человеком и человечеством, основатель пси­хоанализа высказал в свое время такие идеи, которые вы­звали, мягко говоря, неудовольствие не только у верую­щих людей, Далеких от психоанализа как такового, но и у части психоаналитиков, не согласных с его религоведче-ской позицией.

2. Безбожный иудей

В зарубежной литературе имеется немало работ, по­священных раскрытию взглядов Фрейда на религию. В отечественной литературе также наличествует ряд пуб­ликаций на эту тему [ 1], так что при необходимости чита­тель может обратиться к ним. Но заинтересованному в этом вопросе читателю я бы рекомендовал ознакомиться прежде всего с переведенными на русский язык трудами самого Фрейда, в которых он изложил свое понимание происхождения и сущности религии. Речь идет в первую очередь о таких его произведениях, как «Тотем и табу»,

«Будущее одной иллюзии», «Недовольство культурой»,!
«Человек Моисей и монотеистическая религия». 1

В рамках предложенной вниманию читателя книги нет необходимости вступать в непрекращающуюся до сих пор в исследовательской литературе дискуссию по поводу того, был ли Фрейд религиозным человеком или атеистом, 1 обусловлено ли его нетрадиционное видение религии лич- 1 ными переживаниями, связанными с воспитанием в дет- 1 стве, или психоаналитическим подходом, выработанным им в зрелые годы, насколько адекватно он понял существо религии как таковой или, прилагая усилия к разоблаче­нию одной иллюзии, впал в другую. Ограничусь рассмот­рением лишь тех аспектов, которые в контексте данной книги представляются важными и необходимыми, с точки зрения понимания истории, теории и практики психоана­лиза.

Прежде всего хотелось бы обратить внимание на то, что, как в своем эпистолярном наследии, представленном многочисленными письмами различным людям, так и в своих научных трудах Фрейд неизменно придерживался одной установки. Страстное стремление к раскрытию ис_; тины не сопровождалось у него предвзятым отношением к тому, что становилось объектом исследования и размыш­ления. Это в полной мере относится и к взглядам Фрейда на религию, независимо от того, были ли они изложены им до или после возникновения психоанализа. Суть по­добной установки сводится к тому, что при всем своем осознании важного исторического значения религии в жизни человека и человечества, он не мог следовать слепо традици­онному миропониманию и человекознанию, обусловленному религиозными ценностями. Отсюда его критическое, но не лишенное уважения отношение к религии как таковой,

В разделе о Фрейде как человеке обращалось внимание на то, что в возрасте до трех лет у него была набожная, при­держивающаяся католической веры няня, бравшая с со­бой в церковь маленького мальчика и рассказывавшая ему о Боге, рае и аде. Из биографических источников, включая труд официального биографа Фрейда Э. Джонса, извест­но, что мальчик находился под большим впечатлением от увиденного и услышанного, после посещения церкви пе­ресказывал матери религиозные истории, читал дома про­поведи и пытался по-своему толковать деяния Бога. В дет­стве он любил рассматривать красочно оформленные ил-

люстрации в прекрасно изданной Л. Филиппсом Библии, а на день рождения, когда ему исполнилось 35 лет, отец подарил ему экземпляр этой, как он написал в дарствен­ной надписи, Книги книг. В юношеские годы и в зрелом возрасте Фрейд в разговорах со своими коллегами, в пере­писке с друзьями и в своих работах использует различного рода грамматические выражения типа «Бог знает, какой вихрь вернул меня из Фрайберга», «божественная ле­ность», «взовите к Богу», «слава Богу», «да осудит его Бог за это!», «дай вам Бог совершить как можно больше!» и другие.

Вместе с тем во многих работах Фрейда содержатся та­кие критические высказывания в адрес религии, которые свидетельствуют о его негативном отношении к религиоз­ному верованию как таковому. Да и как иначе можно расце­нивать его высказывания, согласно которым религия — это «всеобщий невроз навязчивых состояний», религиозные учения — «иллюзии, доказательств им нет», религиозные догматы — «своего рода невротические реликты», утеше­ния религии «не заслуживают доверия», опасно связывать этические требования с «религиозной набожностью», за­прет на мышление, к которому прибегает религия, «от­нюдь не безопасен ни для отдельного человека, ни для че­ловечества»! Какие могут быть сомнения в антирелигиоз­ной личностной позиции Фрейда, если он сам называл себя безбожником или, как это имело место в письме швейцарскому пастору Оскару Пфистеру от 9 октября 1918 года, «совершенно безбожным иудеем»!

Из приведенных выше отрывочных высказываний мо­жет создаться впечатление, что в детстве Фрейд находился под воздействием религиозно окрашенного воспитания, но со временем, особенно с момента выдвижения и разви­тия психоаналитических идей, стал все чаще и резче вы­сказывать критические соображения в адрес религии. Од­нако это впечатление не соответствует действительности, поскольку, как свидетельствуют биографы Фрейда, буду­чи с детства знаком с Библией и еврейскими обычаями, он тем не менее, используя выражение Э. Джонса, вырос без веры а Бога. Сам основатель психоанализа недвусмыслен­но заявлял, что всегда был неверующим, был воспитан без религии, хотя и не без уважения к этическим требованиям культуры.

Полагаю, что при рассмотрении взглядов Фрейда на религию не стоит сбрасывать со счета последнее выска­занное им соображение, то есть его уважение к этическим требованиям культуры, так или иначе соотнесенным с ре­лигиозным верованием. Даже в поздние годы своей деяте­льности, когда из-под его пера вышла специально посвя­щенная критике религии работа «Будущее одной иллю­зии», Фрейд признавал особую ценность религиозных представлений для человека и ее психологическую значи­мость для жизни многих людей. Вышеприведенное выра­жение «дай вам Бог совершить как можно больше!» отно­сится к 1938 году и содержится в одном из его писем, адре­сованных известному писателю Стефану Цвейгу. А в своей последней фундаментальной работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» он писал о том, что моисеева религия «принуждала народ к прогрессу духовности», все­му, что связано с возникновением религии, «присуще не­что величественное» и в идее одного-единственного Бога содержится «частица вечной истины», только не материа­льной, а исторической истины.

Речь не идет о двойственном, амбивалентном отноше­нии Фрейда к религии, как это может показаться на пер­вый взгляд. Речь идет, еще раз повторю, чтобы подчерк­нуть важность этого момента, о вполне осознанной иссле­довательской и житейской установке, согласно которой, с пониманием относясь к психологической ценности для человека религиозных идей, Фрейд и до, и после возник­новения психоанализа подходил к оценке религии с пози­ций критического мышления.

Показательными в этом отношении являются его раз­мышления о религии, содержащиеся в одном из писем к не­весте, датированном 23 июля 1882 года, то есть в то время, когда ему было 26 лет. Сообщая Марте о своем разговоре со старым евреем, к которому он обратился с заказом почто­вой бумаги, на каждом листе которой гравер должен был поставить монограммы «М» и «3» (начальные буквы имени влюбленных), Фрейд изложил мысли человека, давшего истолкование нескольким религиозным заповедям, и вы­сказал свои соображения по этому поводу. В частности, он писал: «Действительно, человечество в течение столетий верит. Следовательно, веру, религию ни» коей мере нельзя считать безрассудством. Напротив, в религии есть некий высший смысл» [2. С. 54—55]. И далее: «Влияние религии

на сознание человека огромно, особенно когда религиоз­ные, глубоко философские идеи перестали быть застывши­ми догмами. Они стали объектом глубоких научных раз-, мышлений и, конечно, оказали огромное влияние на миро­вое искусство, поэзию и литературу. Сколько гениальных мыслителей и поэтов черпали из религиозных сюжетов ду­ховную пищу для своих творений. Даже если отвлечься от глубокого содержания религии, то надо признать, что ее не­обычайная одухотворенность и логическая стройность вдохновляли лучшие умы человечества» [3. С. 55]. Но в этом же письме Фрейд одновременно выразил свое неприятие по поводу застывших религиозных догм, не допускающих критического мышления. Он подчеркнул: «Святое писание претендует исключительно на истинность и предполагает покорность и послушание верующих. Но все это никак не связано с неотъемлемым правом человека на сомнения и уж тем более на ниспровержение каких бы то ни было автори­тетов» [4. С. 55].

Всё вышесказанное не означает, что представления ' Фрейда по отдельным аспектам религиозной проблемати­ки оставались неизменными на протяжении его исследо­вательской и терапевтической деятельности. По мере раз­вития психоаналитических идей он вносил уточнения в свои объяснительные схемы, касающиеся механизмов функционирования психики человека, содержания его Я, отношений между вытеснением и страхом. Уточнения вносились им и по вопросам, связанным с пониманием сущности и происхождения религии. Но общая исследо­вательская, терапевтическая и житейская установка, за­ключающаяся в служении истине, сохранялась на протя­жении всей его деятельности как применительно к психо­анализу в целом, так и по отношению к религии.

Дата добавления: 2015-06-04