Экспериенцер стимул 1 страница

Агенс адресат инструмент

Экспериенцер стимул

Агенс пациенс бенефактив

Бенефактив пациенс

Агенс пациенс

(111) Иван получил деньги.

(112) Я отдаю книгу сестре.

(ИЗ) Он уехал из Москвы в Петербург.

агенс источник цель

(114) Читателям понравился роман.

(115) Они приветствовали нас письмом.

(116) Мальчик видит кошку,

Иногда бывает целесообразно выделить стержневую роль (pivot), или гиперроль, т. е. такую, которая встречается при любом или почти любом глаголе. Определяя стержне­вую роль, приходится жертвовать семантической четкостью понятия и говорить, например, об объединении в одну стержневую роль пациенса (если он есть), стимула и агенса (только при отсутствии пациенса). Такую объединенную роль чаще всего называют темой⁸, иногда абсолютивом или

⁸ Этот термин крайне неудобен из-за того, что существует не менее распро­страненный омонимичный термин, обозначающий коммуникативный ста­тус, см. главу IX.

претерпевающим, реже — фактитивом. Другая гиперроль мо­жет быть выстроена, если вести отсчет от агенса (если он есть), а если его нет — брать экспериенцер или пациенс. Та­кая гиперроль называется актором. В примерах (108—116) при многоместных глаголах актор всегда предшествует теме (ср. аналогичные понятия «актора» и «претерпевающего» у Р. Ван Валина и У. Фоли [1982] или «протагониста» и «па­циенса» у М.В. Всеволодовой [2000: 135]).

Интересно, что обобщения с использованием ролей были предло­жены в литературоведении значительно раньше, чем в лингвистике. На­чиная с классической работы В.Я. Проппа [1969 (1928)] этот метод при­меняется при исследовании фольклора. Проппу удалось показать, что сю­жеты волшебных сказок при всем их внешнем разнообразии сводимы к ограниченной последовательности событий и к фиксированному множе­ству типовых персонажей, или ролей (Пропп называл их «функциями») — протагониста (главного героя), антагониста (его противника, носителя зла), дарителя и т. п.⁹

Похожий метод иногда оказывается небесполезным и при изучении классических литературных произведений. Например, исследователи творчества Достоевского давно обратили внимание на то, что характер не­которых персонажей и в определенной степени их роль в развитии сюже­та сходны в разных романах. Таковы, например, Версилов («Подросток»), Ставрогин («Бесы»), Раскольников («Преступление и наказание») и Иван («Братья Карамазовы»). Другую группу образуют, например, Дуня («Пре­ступление и наказание»), Аглая («Идиот»), Лиза («Бесы»), Катерина Ива­новна («Братья Карамазовы»). Похожи князь Мышкин («Идиот») и Але­ша («Братья Карамазовы») и т. д. Аналогичные наблюдения можно сде­лать и над романами Диккенса: очевидно, что одинаковы роли «протаго­нистов» Николаса («Николас Никльби»), Мартина («Мартин Чезлвит»), Кита («Лавка древностей») и Дэвида («Дэвид Копперфилд») и их сюжет­ных «антагонистов» — соответственно Ральфа, Джонаса, Квилпа, Мерд-стонов. Одну и ту же ключевую роль в сюжете выполняют такие сходные персонажи, как Смайк («Николас Никльби»), Чаффи («Мартин Чезлвит»), мистер Дик («Дэвид Копперфилд»), мисс Флайт («Холодный дом»), Джен­ни Рен («Наш общий друг») и т. д.

⁹ Автор одного из первых набросков универсального списка ролей А.-Ж. Греймас [Greimas 1966] непосредственно опирался на работу В.Я. Проппа.

11. Перспектива

Типовые события и отношения окружающего нас ми­ра, которые отображаются в словаре в виде глаголов и дру­гих предикатных слов, по большей части, но не всегда под­чиняются принципу единственности выражения семантиче­ской роли (104). Исключение, например, представляет ситу­ация купли и продажи: это типичное и часто повторяющее­ся событие, которое подразумевает такие неотъемлемые со­ставные части, как замысел, начало, конец, результат, раз­ные действия двух контрагентов — покупателя и продавца, а также два объекта со свойствами пациенса — товар и деньги (если вместо денег используется другой эквивалент, то обычно говорят не о купле-продаже, а об обмене). Эта еди­ная ситуация в русском языке (как, по-видимому, и в боль­шинстве других языков) соответствует не одному, а двум глаголам - покупать и продавать. В ситуации купли-прода­жи, обозначаемой этими глаголами, очевидным образом на­лицо два партиципанта, подпадающих под определение агенса — покупатель и продавец. Они играют разную роль в ситуации, но оба контролируют и направляют действие, и без их совместного участия оно невозможно. Можно было бы усмотреть в этих двух глаголах нарушение принципа (104). Однако мы интуитивно чувствуем, что в глаголах по­купать и продавать роли покупателя и продавца граммати­чески все-таки не тождественны. Соответствует ли эта инту­иция каким-то наблюдаемым фактам?

Может показаться, что вся разница между глаголами сводится к тому, что при глаголе продавать подлежащим яв­ляется продавец, а при глаголе покупать — покупатель; (117) Студент купил книгу у букиниста и (118) Букинист про­дал книгу студенту. Но если дело только в том, какой из двух партиципантов соответствует подлежащему, тогда пред­ложение с пассивной конструкцией, где ни один из них не является подлежащим (117') Книга была куплена студентом у букиниста, не должно отличаться от другого предложения с пассивом (118') Книга была продана букинистом студенту. Но и здесь интуиция нам подсказывает, что предложения (117'—118') сохраняют то же отличие, которое есть между (117) и (118).

Обратимся к объективному критерию — сфере действия агентивных, т. е. ориентированных на действующее лицо,

обстоятельств (о понятии сферы действия см. главу II 4.1):

(119) Студент по моей просьбе купил книгу у букиниста и

(120) Букинист по моей просьбе продал книгу студенту. Ясно, что в (119) просьба была обращена к студенту, а не к буки­нисту, а в (120) - наоборот, к букинисту, но не к студенту. Аналогичный контраст совершенно очевиден и при других агентивных обстоятельствах:

(119')

Студент с особой целью купил книгу у букиниста

охотно

не задумываясь

назло мне

нарочно... и т. д.

продал книгу студенту

Букинист

с особой целью

охотно

не задумываясь

назло мне

нарочно... и т. д.

Все подчеркнутые обстоятельства характеризуют в (119') действия студента, а в (120') - действия букиниста. Смена активного залога на пассивный ничего в этом смыс­ле не меняет: (1 19») Книга была по моей просьбе \\ с особой це­лью || назло мне \\ нарочно куплена студентом у букиниста и (120») Книга была по моей просьбе \\ с особой целью \\ охотно \\ назло мне \\ нарочно продана студенту букинистом. В приме­рах (119—120») агентивные обстоятельства независимо от за­лога однозначно указывают, что агенсом у покупать являет­ся покупатель, но не продавец, а у продавать, наоборот, продавец, но не покупатель. Ср. еще: Страженко цел, и бра­тья Шулаковы I Постыдно мной не ввержены в оковы (А.К. Толстой, «Сон Попова»), где наречие постыдно харак­теризует действие агенса, выраженного в пассивной конст­рукции дополнением в твор. п.

Итак, несмотря на то что в ситуации купли-продажи участвуют два «равноправных» агенса, каждый из двух глаго­лов покупать и продавать сочетается с обстоятельствами та­ким образом, как если бы агенсом был только один из этих двух участников.

Чем обусловливается выбор одного из двух глаголов? «Говорящий выбирает один из двух взаимно конверсных глаголов в зависимости от то-

го, кого из участников ситуации купли-продажи он решил сделать те­мой — главной фигурой — своего сообщения: чью точку зрения на ситуа­цию он принял за основную» [Падучева 1998: 86].

Некоторые обстоятельства, такие, например, как полно­стью, целиком, насильно или по большей части ориентирова­ны на пациенс. Посмотрим, как ведут себя эти обстоятель­ства при глаголах, описывающих ситуации с двумя участни­ками, претендующими на роль пациенса: (121) а. Он полно­стью загрузил грузовик сеном (результат: грузовик полон се­ном); б. Он полностью загрузил сено в грузовик (результат: се­но полностью загружено); (122) Я насильно познакомил Ивана с Петром (сопротивление оказывал скорее Иван, чем Петр).

Ясно, что обстоятельства, ориентированные на паци­енс, изменяют свою сферу действия в зависимости от того, какой участник ситуации выбирается в качестве «настояще­го» пациенса.

В английском языке имеется класс наречий со сферой действия, чув­ствительной к пассиву (passive-sensitive adverbs), которые в активном зало­ге ориентированы на агенс, а в пассивном двузначны — могут относиться и к агенсу, и к пациенсу, если они оба личные: reluctantly 'неохотно', inten­tionally 'намеренно', willingly 'охотно' и др.: (123) John was willingly sent to /riends for the summer by hisjnother 'Джон был охотно послан матерью к друзьям на лето', 'Джон, к его удовольствию, был послан матерью к друзьям на лето'. Впрочем, авторы авторитетной грамматики [Quirk et al. 1985: 576] расценивают конструкции типа (123) как «неуклюжие».

Таким образом, одного лишь знания описываемой не­которым словом ситуации недостаточно для того, чтобы ус­тановить, какие участники ситуации будут соответствовать каким семантическим ролям. Вероятно, в силу принципа единственности роли язык не «воспринимает» ситуацию, в которой реально присутствуют два агенса или два пациенса, в качестве таковой. При выборе одного из двух глаголов, ко­торые обозначают ситуацию купли-продажи, говорящий принимает одну из двух возможных точек зрения: одну — агенса-продавца или другую — агенса-покупателя.

Ч. Филлмор предложил называть такую «точку зрения» говорящего, которая выдвигает на первый план некоторый фрагмент описываемой ситуации и определяет выбор одно­го из двух конверсивных глаголов, перспективой. «Я предла­гаю говорить, что любой глагол, выделяющий какой-то кон­кретный аспект торгового события, диктует нам включение в перспективу одного или более элементов данного собы-

тия... Например, если я хочу остановиться на перспективе продавца и товаров, то я употребляю глагол sell 'продавать'. Если мне надо остановиться на перспективе покупателя и денег, то я употребляю глагол spend 'тратить'. Если я хочу включить в перспективу либо покупателя и деньги, либо по­купателя и продавца, я употребляю глагол pay 'платить'. Ес­ли мне надо выбрать перспективу товаров и денег, я упот­ребляю глагол cost 'стоить' и т. д.... Всякий раз, когда гово­рящий употребляет какой-либо из глаголов, относящихся... к торговому событию, вводится в игру («активизируется») вся сцена торгового события, но при этом конкретное вы­бранное слово налагает на данную сцену конкретную пер­спективу» [Филлмор 1981 (1977): 518-519].

По Филлмору к перспективе относятся только подле­жащее и прямое дополнение. Английский глагол hit 'уда­рять, ударяться' допускает выбор одной из двух перспектив: одна из них - перспектива агенса и инструмента, другая -агенса и пациенса (124) a. Ihit the stick against the fence 'Я уда­рил палкой по забору', букв. «Я ударил палку о забор» и б. / hit the fence with a stick 'Я ударил по забору палкой', букв. «Я ударил забор палкой». Один из двух объектов включается в перспективу в зависимости от своей значимости. Человек обычно более значим, чем неодушевленный объект, поэтому (125) a. Ihit Harry with the stick 'Я ударил Гарри палкой' бо­лее естественно, чем б. / hit the stick against Harry 'Я ударил палкой по Гарри'. Смена перспективы нередко влечет изме­нение степени вовлеченности объекта, например, (126) а. / loaded the truck with hay 'Я нагрузил грузовик сеном' и б. / loaded hay onto the truck 'Я погрузил сено в грузовик'; (127) а. / smeared the wall with mud 'Я вымазал стену грязью' и б. I smeared mud on the wall *Я помазал стену грязью'. Не­которые глаголы имеют фиксированную перспективу, на­пример, put 'класть' или cover 'накрывать': (128) a. I covered the table with a guilt 'Я покрыл стол скатертью', но б. */ cov­ered a quilt over the table, букв. «Я накрыл скатерть на стол»; (129) a. I put a quilt on the table 'Я положил скатерть на стол', но б. */ put the table with a quilt, букв. «Я положил стол ска­тертью».

При изучении поведения лексических обстоятельств, т. е. наречий, выясняется примечательный факт: несмотря на то, что есть наречия, ориентированные на агенс, и наре­чия, ориентированные на пациенс, почти не обнаруживает-

ся наречий, ориентированных на актант с какой-либо дру­гой ролью. Хотя, например, наречие насильно может быть ориентировано и на бенефактив, например, насильно вручил подарок (т. е. 'заставил взять'), такие случаи редки (ср. * на­сильно отдал). В следующем примере из С. Довлатова коми­ческий эффект достигается, когда это наречие получает не­правильную ролевую ориентацию: Соломон Волков хочет на­сильно выпустить книгу о Бродском, а тот грозит ему судом (письмо к И. Ефимову 7.12.1983).

Здесь речь идет лишь о наречиях с фиксированной сферой действия, т. е. ориентированных на ИГ с определенной ролью или на оп­ределенный член предложения. Наречия с плавающей сферой дейст­вия не проявляют такой избирательности: президент лично пригласил нас; мы пригласили лично президента; передали президенту лично и т. п. (о раз­личии этих двух типов наречий см. [Филипенко 1998]).

Собственно, и среди обстоятельств, выраженных целыми сочетани­ями, очень редко встречаются ориентированные на другие роли, кроме агенса и пациенса, например, на адресат: Вот господа спасибо и скажут старичку, помогут на старости лет (Ильф и Петров, «Двенадцать стуль­ев»). Такая ориентация обычно обеспечивается анафорическими место­имениями в составе сложных обстоятельств, антецедентами которых яв­ляются соответствующие актанты: Я запретил сыну смотреть телевизор для его же пользы. Обычно же сложные обстоятельства без анафорических местоимений ориентированы на агенс или на пациенс. Например, хотя глагол жениться и сочетание взять в жены синонимичны, последнее вви­ду исходной семантики глагола взять включает прямое дополнение в пер­спективу в качестве пациенса, ср. Николай женился на Ольге в двадцать три года (двадцать три года Николаю) и Николай взял в жены Ольгу в два­дцать три года (не ясно, кому двадцать три года - Николаю или Ольге); ср. еще грамматически двузначное Христа продал Иуда в тридцать три (В. Высоцкий).

Поведение обстоятельств - может быть, наиболее вы­разительный факт из тех, что подтверждают центральную роль агенса и пациенса среди всего множества семантиче­ских ролей.

Агенс и пациенс - две категории перспективы, каждая из которых может соответствовать только одному актанту. При наличии в обозначаемой ситуации двух равноправных агенсов или пациенсов предикат включает в перспективу только один из них.

Отступление. О «понятийных категориях»

Очевидно, что в самых разных языках часто выражаются граммати­ческими средствами некоторые, по-видимому, важные для человека при-

знаки предметов и явлений, такие, как пол, одушевленность, время, мес­то, действие, состояние и т. п. Поскольку всякий язык должен какими-то (не обязательно грамматическими) средствами выражать эти значения, их можно гипотетически считать универсальными, т. е. общими для всех язы­ков. Однако в лингвистике уже на протяжении многих десятилетий обсу­ждается другая, более захватывающая идея — о том, что существуют ка­кие-то универсальные семантические признаки, лежащие в основе фор­мальных языковых категорий, но не совпадающие полностью ни с ними, ни с признаками обозначаемой ситуации. Эти неуловимые признаки ча­ще всего называют «понятийными категориями» (см. об этом [Звегинцев 1973]). Как мы только что видели, подходящими кандидатами на роль «понятийных категорий» можно считать элементы перспективы — агенс и пациенс. В конечном счете это собственно языковые единицы, потому что характеристика любого партиципанта в терминах перспективы лишь час­тично определяется обозначаемой ситуацией. Вместе с тем они не соот­ветствуют однозначно никакой формальной категории, например, невер­но, что агенс всегда выражается подлежащим (или им. п.).

В российском языкознании идея понятийных категорий ассоцииру­ется прежде всего с работами наиболее одаренных последователей Н.Я. Марра (1864—1934), специалиста по грузинской и армянской филоло­гии, автора безумного «нового учения о языке», которое с конца 1920-х по 1950 г. насильственно внедрялось в СССР в качестве «марксистского языкознания». Это прежде всего И.И. Мещанинов (1883-1967), а также В.И. Абаев, С.Л. Быховская, М.М. Гухман, А.П. Рифтин, С.Д. Кацнель-сон и некоторые другие авторы. Понимая, что метод работы с языковым материалом, который практиковал сам Марр, не выдерживает никакой критики, его ученики стремились, следуя духу, но не букве «учения», по­строить семантически ориентированную лингвистическую теорию, кото­рая в перспективе должна была объяснить типологические различия меж­ду языками, закономерности их исторического развития и вскрыть опре­деляющую (по их мнению) связь между грамматикой, семантикой, мыш­лением, сознанием и идеологией.

Заслугой Мещанинова и его единомышленников можно признать то, что они одними из первых в мировой лингвистике поставили задачу разработки объяснительной теории, см. [Абаев 1986]. Еще до «дискуссии» 1950 г. отказавшись от наиболее бредовых идей Марра и от прямого пере­несения марксистской догматики в языкознание, они внесли определен­ный, хотя и скромный вклад в синтаксическую типологию языков. Одна­ко ни одну из поставленных задач им решить не удалось. Огромные амби­ции оказались нереализуемы ввиду недостатка амуниции, поскольку линг­вистика середины XX в. к решению этих задач была попросту не готова — и семантика, и теория грамматики находились в зачаточном состоянии

ю

¹⁰ Преждевременная постановка научных задач и непонимание их реальной сложности в высшей степени были характерны для самого Н.Я. Марра, о чем см. [Алпатов 1991].

Объективная оценка работ учеников Марра, и прежде всего И.И. Мещанинова, затрудняется тем, что их значение было невероятно раздуто в советской официальной науке 1970-1980-х годов. Аппаратчики видели в наследии Мещанинова хоть какой-то противовес современным теоретическим направлениям, вызывавшим у них страх и агрессию. Чита­тель, способный продраться сквозь поразительное многословие книг Мещанинова [1936; 1963; 1967; 1975; 1978 (1945); 1982 (1949); 1984] и не­редко тривиальный и попросту нудный грамматический разбор материала разнообразных языков, будет в конце концов вознагражден, встретив не­сколько интуитивно привлекательных и глубоких, хотя и расплывчато сформулированных грамматических идей. Идея внутриязыковых поня­тийных категорий — одна из них.

«Понятийными категориями передаются в самом языке понятия, существующие в данной общественной среде. Эти понятия не описыва­ются при помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грам­матическом строе. Те понятийные категории, которые получают в языке свою синтаксическую или морфологическую форму, становятся... грамма­тическими понятиями. Субъект и предикат (логические) будут понятий­ными категориями. Они же, выявляясь в синтаксическом строе предложе­ния, становятся грамматическими понятиями подлежащего и сказуемого» [Мещанинов 1978 (1945): 238]. К числу понятийных категорий Мещани­нов относил также предметность, атрибутивность, посессивность, пол (там же). «Не всякое передаваемое языком понятие является «понятийной категорией». Ею становится такое понятие, которое выступает в языковом строе и получает в нем определенное построение. Последнее находит свое выражение в определенной лексической, морфологической или синтакси­ческой системе» [Мещанинов 1945: 15.].

Несмотря на всю расплывчатость выражений, можно понять, что речь идет о неких понятиях, которые лишь частично соответствуют при­знакам обозначаемой ситуации и лишь частично - грамматическим кате­гориям, но тем не менее выражаются во всех языках. Идея понятийных категорий возникла у Мещанинова, по-видимому, не без влияния датско­го лингвиста О. Есперсена, который в своей знаменитой книге «Филосо­фия грамматики» писал: «Наряду с синтаксическими категориями, или кроме них, или за этими категориями, зависящими от структуры каждого языка, в том виде, в каком он существует, имеются еще внеязыковые ка­тегории, не зависящие от более или менее случайных фактов существую­щих языков. Эти категории являются универсальными, поскольку они применимы ко всем языкам, хотя они редко выражаются в этих языках ясным и недвусмысленным образом... За отсутствием лучшего термина я буду называть эти категории понятийными категориями. Задача грамма­тиста состоит в том, чтобы в каждом конкретном случае разобраться в со­отношении, существующем между понятийной и синтаксической катего­рией» [Есперсен 1958 (1924): 57-58].

Сам Мещанинов отрицал заимствование, и позднее М.М. Гухман пыталась отстоять его приоритет: хотя «термин «понятийная категория» встречается у Л. Ельмслева и О. Есперсена раньше, чем в работах Меща­нинова... но в их толковании данный термин практически отождествляет­ся с логическими категориями» [Гухман 1985: 6]. «Кардинальное отли­чие», по мнению Гухман, заключается будто бы в том, что согласно Ме­щанинову понятийные категории находятся «в самом языке», а не вне его. Так как граница между языком и мышлением не ясна даже для современ­ной лингвистики, не говоря уже о временах Есперсена или Мещанинова, невозможно обсуждать всерьез различие этих идей, тем более что оба ав­тора высказали их в нечеткой форме.

Интуиция учеников Марра нередко работала в правильном напра­влении, однако, не будучи подкреплена сколько-нибудь эффективным анализом материала, осталась в виде висящих в воздухе идей, которые на­чинают получать реальную опору только в наше время. К сожалению, Ме­щанинов и его последователи, продолжавшие заниматься теорией после 1950 г., пренебрегли аналитической техникой, разработанной в 1950-1960-е годы в семантике и грамматике. По-видимому, они и не догадыва­лись о необходимости процедур анализа, которые бы позволили обнару­жить скрытые категории «в самом языке», а вместо этого наивно проеци­ровали «понятийные категории» непосредственно из грамматических, в результате чего возникал очевидный логический круг, на что справедливо обратил внимание С.Е. Яхонтов: «Грамматические значения слов (пред­метность, качество, действие и т. п.)... не могут быть обнаружены... не­посредственно, минуя формальные признаки» [Яхонтов 1968: 71].

12. Ролевые типы глаголов: краткий обзор

Глаголы, как и вообще предикатные слова, можно классифицировать по тому, какие наборы семантических ро­лей они задают. Охарактеризовать валентности тысяч глаго­лов в каком-либо языке, например, русском, в терминах ро­лей — крайне трудоемкая задача. Мы дадим лишь очень бег­лый и поверхностный очерк ролевой классификации глаго­лов, причем ограничимся рассмотрением только шести ос­новных ролей — агенса, пациенса, бенефактива, экспериен-цера, стимула и места.

Глаголы с валентностью на агенс называются агентив-ными, или активными, или глаголами действия. Среди таких глаголов очень трудно найти одноместные, т. е. в основном своем значении не имеющие другой валентности, кроме агенса. Практически любое действие включает, кроме его производителя-агенса, еще какого-нибудь затронутого участ-

ника. Исключение представляют, например, глаголы замкну­тых (не имеющих определенной траектории) движений (тан­цевать, подпрыгивать, ползать, суетиться) и обозначения действий, которые могут включать одного участника вроде работать и отдыхать, но ср. работать над статьей. Глаго­лы частично контролируемых состояний и процессов, проис­ходящих с телом и лицом человека (хмуриться, дышать, чи­хать, смеяться, улыбаться), часто обладают в языках мира те­ми же грамматическими свойствами, что и агентивные.

Симметричные агентивные глаголы вовлекают по два агенса, один из которых включается в перспективу («агенс» и «коагенс» в терминологии М.В. Всеволодовой [2000: 373]): знакомиться с Х-ом, мириться с Х-ом, беседовать с Х-ом, иг­рать с Х~ом. По два агенса имеют и глаголы с разделенным контролем: подстерегать, расспрашивать, провоцировать; при этом в перспективу, естественно, включается лишь один из двух агенсов. Глаголов, обозначающих действия с двумя рав­ноправными агенсами, хотя и по-разному вовлеченными в действие, немного, и они обычно образуют конверсивные па­ры [Апресян 1974, гл. 5]: покупать у Х-а и продавать Х-у, учить Х-а и учиться у Х-а, выиграть у Х-а и проиграть Х-у. Чаще один из двух агенсов осуществляет контроль над боль­шим фрагментом ситуации или является ее инициатором и по этой причине включается в перспективу. Сюда относятся «провоцирующие» глаголы, предполагающие встречное дей­ствие (узнавать у Х-а, помогать X-у, сопровождать Х-а) ли­бо необязательно предполагающие, что ответное действие совершается (ждать Х-а, звать Х-а, предлагать X-у, просить Х-а, свататься к X-у); глаголы преследования (настигать Х-а, догонять Х-а, отставать от Х-а, подстерегать Х-а, сле­довать за Х-ом); глаголы реакции (отвечать X-у, защищать­ся от Х-а, уступать X-у, подражать Х-у).

Трехместные агентивные глаголы часто бывают кауза­тивными, т. е. включают еще одного агенса, который конт­ролирует «вложенную» каузируемую ситуацию (натравли­вать Х-а на Y-a, посылать Х~а в У, приучать Х-а к ¥-у), или бенефактивными, т. е. включают, наряду с агенсом и пациен-сом, бенефактив — адресат, получающий предмет или сооб­щение, соответствующие пациенсу: давать, дарить, посы­лать (X Y-y), сообщать, подсказывать и др.

Агентивные глаголы, которые имеют валентность и на пациенс, можно назвать семантически переходными; боль-

шинство их обычно обладает и признаком синтаксической переходности (т. е. пациенс выражается прямым дополнени­ем). Для этого класса глаголов характерны значения разру­шения или созидания (изготавливать, рождать, строить, убивать, истреблять), приема пищи (глотать, есть, пить), воздействия на внешнюю поверхность пациенса (чистить, гладить, лизать), инструментальных действий (копать, сти­рать, пилить, сверлить), производства речи (рассказывать, обещать, сообщать), духовного и психологического воздей­ствия (благословлять, проклинать, вдохновлять, утешать), оценки (хвалить, ценить) и т. п.

Некоторые из семантически переходных глаголов допу­скают «удаление» агенса из ситуации (декаузативизацию). В результате возникает значение, которое выражает парный глагол с валентностью на пациенс: будить — просыпаться, варить — вариться, жечь — гореть, кипятить — кипеть, ох­лаждать — стынуть, ронять — падать и др. Вообще все ка­узативы относятся к семантически переходным глаголам (уд­линять, согревать, сажать и др.).

Еще одна группа семантически переходных глаголов выражает пары обратимых действий, связанных с переменой положения пациенса (или его частей) в пространстве: ве­шать — снимать, насыпать ~ высыпать, запирать — отпи­рать, закрывать — открывать, поднимать ~ опускать, скла­дывать — раскладывать. Некоторые семантически переход­ные глаголы выражают циклические (т. е. повторяющиеся) действия — качать, крутить, махать, тереть, Другие — не­циклические (неповторяющиеся) — бросать, стрелять, стря­хивать и т. п. Есть семантически переходные глаголы, кото­рые включают в свое значение интеллектуальные операции над пациенсом: обдумывать, читать, считать, измерять.

Некоторые глаголы обозначают перемещение одного предмета (или предметов) относительно другого неподвиж­ного предмета либо операции одновременно с двумя или бо­лее предметами: класть, ставить, вешать, соединять, заме­нять. В силу требования, согласно которому в перспективе глагола должен содержаться только один пациенс, им обыч­но выступает только один из таких участников, обычно под­вергающийся перемещению (намазать масло на хлеб; рассте­лить скатерть на столе) либо неподвижный участник в том случае, если он подвергается полному охвату действием (на­мазать хлеб маслом; накрыть стол скатертью).

Предикаты с единственной валентностью на пациенс называются пациентными, или инактивными, или предиката­ми состояния, или процесса, причем процессы обычно выра­жаются глаголами. Примеры предикатов со значением со­стояния: быть белым, быть холодным, лежать, находиться, висеть, процесса — гореть, качаться, литься, сохнуть.

Симметричные пациентные глаголы, прилагательные и наречия обладают двумя валентностями на пациенс (реже на место), лишь одна из которых включается в перспективу: ра­вен X-у, возле Х-а, смешиваться с Х-ом (вода смешивается со спиртом). Есть и конверсивные пары: свод опирается на ко­лонны — колонны поддерживают свод; никто не превосходит римлян в доблести — римляне никому не уступают в доблести; эта трава выше деревьев — деревья ниже этой травы, и сим­метричные глаголы со склеенными ролями агенса и пациен-са (драться, бороться, обниматься).

Дата добавления: 2015-07-02