Экспериенцер стимул 2 страница

Глаголы с валентностью на экспериенцер и стимул на­зывают перцептивными, или глаголами восприятия, если они выражают процессы непроизвольного восприятия органами чувств, и аффективными, если они выражают непроизволь­ные эмоции. В русском языке некоторые из таких глаголов имеют модель управления, сходную с семантически переход­ными (любить, жалеть, понимать), а другие (нравиться, ка­заться, сниться) требуют оформления подлежащего дат. п. Особую группу составляют переходные глаголы с прямым дополнением-экспериенцером: пугать, волновать, удивлять, огорчать, устрашать. Если они не обозначают целенаправ­ленных действий (нарочно пугать), то у них та же ролевая структура, что и у соответствующих непереходных бояться, волноваться, удивляться, огорчаться. При этом, как показала Дж. Гримшо [Grimshaw 1990: 23], они обозначают действия, а не состояния, что, например, видно из того, что в англий­ском языке они допускают продолженный вид (Continuous): (130) a. The storm was frightening us 'Буря пугала нас' при не­возможности б. *We were fearing the storm 'Мы боялись бури'.

В большом числе языков перцептивные и аффективные глаголы требуют особой конструкции. Например, в японском языке экспериенцер имеет форму темы (исходного пункта сообщения), а стимул - форму им. п.:

(131) Ватакуси-ва хэби-га ковай

я-ТЕМА змея-НОМ страшно
'Я боюсь змей'

В грузинском языке аффективные (132) и перцептивные (133) глаголы оформляют подлежащее-экспериенцер дат. п., а дополнение-стимул — им. п.:

(132) gogona-s uavars da

девочка-ДАТ любит сестра. НОМ
'Девочка любит сестру¹

(133) da-s esmis simyera

сестра-ДАТ слышит песня.НОМ 'Сестра слышит песню'

В аварском языке (восточнокавказская семья, Дагестан) подлежа­щее-экспериенцер при аффективных глаголах оформляется дат. п. (134), а при перцептивных - местным (135); стимул и в той и в другой конструк­ции стоит в им. п.:

(134) Яс-алъе яц йокьула
девочка-ДАТ сестра.НОМ любит
'Девочка любит сестру¹

(135) Яц-алда моц1 бихьула
сестра-ЛОК луна. НОМ видит
'Сестра видит луну'

Глаголы движения (приходить, садиться, лететь, плыть, падать) имеют валентность на пациенс (движущийся предмет) и на неподвижные ориентиры - начальную или ко­нечную точки движения или его маршрут (роль места в ши­роком смысле). Иногда название ориентира является пря­мым дополнением (Я перехожу улицу; англ. / enter the room 'Я вхожу в комнату').

Глагол со значением нахождения имеет те же две роле­вые валентности, однако во многих языках использует свое­образную конструкцию.

В русском языке глагол нахождения в настоящем времени — нуле­вой или неизменяемый по лицу и числу (136) а. Книга на столе; б. На сто­ле (есть) книга. Во многих языках используются различные конструкции в зависимости от того, что выбирается в качестве исходного пункта сооб­щения — пациенс или место: в английском (136а) соответствует The book is on the table и (1366) There is a book on the table. В китайском языке (136а) соответствует конструкция с глаголом цзай 'есть':

(137) шу цзай чжуоцзы шан
книга есть стол на

(1366) в китайском соответствует другая конструкция с другим по­рядком слов и с глаголом ю 'иметь':

(138) чжуоцзы шан ю шу

стол на имеется книга [Яхонтов 1978: 105].

Посессор (обладатель) обычно не включается в число семантических ролей, во-первых, потому что ему нелегко дать семантическое определение и, во-вторых, потому что посессор обычно выступает в составе ИГ (дом отца), а в пре­дикативной конструкции выражается только при одном-двух глаголах, выражающих обладание: У меня есть книга или (более книжное и искусственное для русского языка) Я имею книгу; последняя конструкция используется в германских и романских языках.

Рекомендуемая литература

Тема валентностей слов и моделей управления в российской линг­вистике разрабатывалась прежде всего в рамках лексической семантики, и подробнее ознакомиться с этой проблематикой можно по книгам Ю.Д. Апресяна [1974] и И.А. Мельчука [1974а]. О семантических и синта­ксических валентностях см. также книги И.М. Богуславского [1985; 1996]. Важную роль в критическом обсуждении проблем, связанных с валентно­стями и актантами, сыграл сборник [Семиотика и информатика 1998], в особенности статьи Е.В. Муравенко, Е.В. Падучевой, В.А. Плунгяна и Е.В. Рахилиной, М.В. Филипенко, B.C. Храковского и А.Д. Шмелева.

Синтаксическим валентностям посвящена большая литература: [Абрамов 1969; Степанова 1973; Всеволодова 1984; Мухин 1987; Busse 1974; Helbig (Hrsg.) 1971; Helbig, Schenkel 1975; Stepanowa, Helbig 1978; Helbig 1982; Welke 1988; Goldberg 1995]. Взаимоотношениям валентностей, семантических ролей и членов предложения посвящен сборник [Abraham (ed.) 1978]. Обзор зарубежных работ по синтаксическим валентностям, прежде всего на немецком языке, можно найти в [Абрамов 1985]. И. Якобе [Jacobs 1994] анализирует разнообразные критерии валентностей и доказывает, что они не согласуются друг с другом.

Понятие актантов и сирконстантов впервые введено Л. Теньером [1988 (1959)]. Сирконстантам специально посвящена монография [Guimier 1993], актантам — [Lazard 1994]; актантам и сирконстантам в языках Европы — коллективная монография [Feuillet (ed.) 1998]. О теории актантной структуры см. [Grimshaw 1990; Hale, Keyser 1993; Alsina 1996] и сборник [Butt, Geuder (eds.) 1998].

По проблеме семантических ролей и перспективы следует упомя­нуть прежде всего переведенные на русский язык работы Ч. Филлмора [1981а (1968); 19816 (1977); 1983 (1977)], главу 9 в книге У. Чейфа, также изданной в русском переводе [1975 (1971)], главы 14 и 15 в книге [Киб­рик 1992], богатый материал по моделям управления русских глаголов в [Апресян 1967], а также статьи [Croft 1990; DeLancey 1984; Dowty 1989; 1991], 21-й выпуск Syntax and Semantics [Wilkins (ed,) 1988] и книгу [Jackendoff 1990]. Понятие модели управления, или «глагольной рамки», рассматривается в [Panevova 1974-1975; 1977; 1994]. Небольшой, но очень содержательный обзор ролевых классов глаголов и падежного оформле­ния актантов содержится в статье С.Е. Яхонтова [1978].

ПРЕДЛОЖЕНИЕ И КЛАУЗА

Предикативность — свойство, отличающее предложение от других синтаксических единиц (п. 1). Предложение, как и слово, обладает пара­дигмой, которая включает значения модальности, времени и категорий предикативного согласования, таких, как лицо, число и род (п. 2). Вопро-сительность также является категорией предложения (п. 3). В п. 4 речь идет о предложениях с именным сказуемым, в п. 5 — о номинативных и неполных предложениях. Элементарные предложения (клаузы) входят в состав сложных предложений, будучи соединены сочинительной или под­чинительной связью (п. 6). В п. 7 дана характеристика нефинитных зави­симых оборотов.

В этой главе пойдет речь о предложении и о его отли­чиях от других синтаксических единиц. Мы не будем пы­таться дать строгое определение понятию предложения — это, скорее всего, невозможно и не нужно (обзор разных подходов к определению предложения см., например, в [Си­зова 1966: 8—17; Звегинцев 1976, гл. 2]). Поскольку предло­жение является, по-видимому, максимальной (т. е. наиболее крупной) грамматической единицей¹, можно сказать, что определением предложения в языке L является грамматика языка L, а универсальным определением предложения - об­щая теория грамматики.

1. Что делает предложение предложением?

В своем классическом труде «Русский синтаксис в науч­ном освещении» выдающийся русский грамматист А.М. Пеш-ковский (1878—1933) предлагает читателю рассмотреть

«... ряд случайно вырванных из связи полных слов: белую, вчера, стариков, море, зелень, сплю, написанным, ушедший, работать, убирайтесь, смехом, рыбу, нельзя,

¹ Как в российской, так и в зарубежной лингвистике существует традиция изучения структуры единиц большей длины — «сверхфразовых единиц» [Поспелов 1948; Булаховский 1952], абзацев и целых текстов. В них обнару­живаются некоторые аналоги синтаксическим явлениям, и определенные виды текстов (например, официальные документы) имеют жесткую, пред­сказуемую структуру. Однако в целом конструкции слова и предложения значительно более единообразны, чем структура текста, см. [Gindin 1981; Гиндин 1972].

голова, небольшую, приехали, август, бумаги, придя, бере­гись, добрыми, учиться, вечный, стыдно <„.>.

Мы заметим, что не все слова покажутся нам одинако­во безжизненными, одинаково отрывочными, бессмыс­ленными. Найдутся слова, которые покажутся выражением не представлений только, изолированных из процесса мысли, а целых мыслей. Таковы следующие слова в этом ряду:

сплю, убирайтесь, нельзя, приехали, берегись, стыдно <...>

Читая эти слова подряд, мы замечаем в каждом из них какую-то особую полновесность, уподобляющую их не сло­вам, а целым фразам. Конечно, «фразы» эти остаются одно­словными, отрывистыми, во многом неясными... Но все-та­ки это не то, что:

белую, вчера, стариков, море, зелень, написанным, ушед­ший, работать, смехом, рыбу, голова, небольшую, август, бумаги, придя, добрыми, учиться, вечный <...>

В последних словах, если произносить их как слова только, не думая о тех фразах, из которых они могли быть вырваны, нет никакой мысли. Напротив, в каждом из первых мы ясно ощущаем отдельную мысль... Вот этот от­тенок в слове, показывающий, что слово соответствует не представлению только, а целой мысли, называется в син­таксисе сказуемостью. Сказуемость — это грамматиче­ская категория, и притом важнейшая из категорий, так как в ней тесно сцепляются речь с мыслью» [Пеш­ковский 1956 (1928): 165-166].

Пешковский замечает далее, что слова, проявляющие признак сказуемости, делятся на две группы: 1) глаголы в личной форме и 2) слова вроде нельзя, стыдно или богат, ко­торые, в отличие от наречий, не употребляются с личными формами глагола, за исключением связки быть и некоторых других глаголов, близких по своему значению к связке: нель­зя было — нельзя будет; стыдно было (стало, сделалось); богат будет (станет, сделается) и т. п. Такие сочетания образуют единое целое и по смыслу обычно соответствуют глаголам: богат станет — разбогатеет и т. п. Именно эта необходи­мая связь с глаголом обеспечивает, по Пешковскому, сказу­емость слов второй группы.

Среди прочих слов, не проявляющих сказуемости, Пешковский особо вьщеляет две группы — имена существи­тельные в им. п. и инфинитивы. Они, в отличие от других слов, лишенных сказуемости, способны при определенной интонации образовывать полные предложения особого вида, обозначающие указания (Москва. Август), призывы (Рабо­тать!), обращения (Овидий, я живу близ тихих берегов... (Пушкин)) или описания мысленных представлений (Воспо­минания! Как острый нож оне (Грибоедов)). Отметим, что и именительный падеж, и инфинитив используются в русском языке как словарные, «называющие» формы существитель­ных и глаголов соответственно. Наконец, любое произволь­но взятое слово при наличии соответствующей интонации может образовывать «усеченную фразу» (Белую? Белую! Вче­ра? Вчера и т. п.), однако только слово, обладающее призна­ком сказуемости, привносит «выражение мысли, не зависи­мое от интонации* [там же: 172].

Пешковский говорит о словах, но в свете того, что мы знаем о фразовых категориях, теория которых еще не была разработана в то время, ясно, что свойством сказуемости об­ладают (или не обладают) не слова, но целые группы, кото­рые в частном случае могут быть представлены отдельными словами. Ясно, что по признаку сказуемости, например, уби­райтесь ничем не отличается от убирайтесь отсюда, а напи­санным — от написанным начерно.

Заметим, что некоторые группы, лишенные сказуемо­сти, регулярно, т. е. единообразно, отличаются от синони­мичных или близких по значению сказуемостных: ср. (1) а. красивая лошадь и б. лошадь красивая; (2) а. полет стре­лы и б. стрела летит. Ясно также, что (16—26) — предложе­ния, а (1а—2а) — нет. Можно предположить, что наличие сло­ва, обладающего сказуемостью по Пешковскому, превращает группу в предложение. Именно при переходе от групп (1а—2а) к группам (16—26) как бы пересекается некая грани­ца, отделяющая не-предложения от предложений. Таким об­разом, сказуемость, или как обычно говорят, предикатив­ность — грамматическое свойство или множество свойств, ко­торое отличает предложения от других синтаксических групп.

Пешковский, столь много сделавший для четкого отгра­ничения грамматики от логики и психологии, в данном слу­чае апеллировал к совершенно нелингвистическим понятиям «изолированного представления» и «целой мысли». Однако

его замысел, очевидно, состоял в том, чтобы с помощью та­ких расплывчатых психологических понятий пробудить в чи­тателе собственно грамматическую интуицию. Носители рус­ского языка, интуитивно поняв термины Пешковского, ско­рее всего одинаковым образом разделят слова из его списка на два множества, и эти множества можно рассматривать как достаточно надежный результат лингвистического экспери­мента. Перечислив все те и только те грамматические клас­сы слов, которые могут быть сказуемыми [там же: 179—180], Пешковский тем самым дал достаточно строгое определение сказуемости. Однако такое определение, сводящееся к пере­числению форм, оказывается малосодержательным — почему именно эти классы слов, а не другие? И будет ли нечто об­щее между таким списком форм сказуемого в русском и в любом другом языке, и если да, то почему?

Попытаемся все же сделать основания такого деления несколько менее интуитивными. Можно заметить, напри­мер, что предикативные единицы (т. е. предложения), в от­личие от непредикативных, могут естественно функциони­ровать в речи в качестве полноценного сообщения. Прове­ряя группы на их способность либо неспособность высту­пать в качестве «самодостаточной», а не сокращенной, или обрубленной, единицы речи, или найдя в предикативных группах какие-то общие для них грамматические признаки, можно попытаться сделать интуитивное понятие «сказуемо­сти» более ясным.

Обратим внимание на то, что предикативные группы отличаются от непредикативных тем, что в первых могут вы­ражаться некоторые грамматические категории, которые не могут выражаться во вторых. Например, в предикативной группе может присутствовать краткая либо полная форма прилагательного — лошадь красив-ая или лошадь красив-а, в то время как в непредикативной возможна лишь полная форма; в предикативной группе могут выражаться категории времени, наклонения и лица — стрела лет-ит, лет-ела, лет­ела бы и т. д., в соответствующей непредикативной группе полет стрелы выражение этих категорий невозможно, а в другой непредикативной группе — причастном обороте — выражается время, но не наклонение и не лицо — лет-ящ-ая стрела, лет-ев-шая стрела.

В большинстве индоевропейских языков категории лица и накло­нения свойственны почти исключительно предикативным формам. Одна-

ко в других языках непредикативные формы также могут выражать значе­ния этих категорий. Например, в венгерском языке инфинитив, а в абхаз­ском языке — деепричастия изменяются по лицу и числу; в алтайских и севернокавказских языках есть условные и уступительные деепричастия, которые можно считать формами косвенных наклонений.

Заметим также, что предикативные выражения почти всегда расчленены и включают в себя подлежащее (хотя бы подразумеваемое) и сказуемое. Подлежащее часто, хотя и не всегда, выражает предмет мысли, то, о чем говорится в пред­ложении, а сказуемое - то, что говорится, т. е. свойство, от­ношение или действие, которое связывается с этим предме­том. Отношение между подлежащим и сказуемым называет­ся предикативным отношением. «Внешней грамматической формой выражения предикации является отношение между подлежащим, указывающим на предмет мысли, и сказуе­мым, выражающим признак, приписываемый данным актом мысли и речи субъекту. Это отношение называется преди­кативным... Предложение, как оболочка мысли, должно состоять как минимум из двух элементов: субъекта, который непосредственно соотносится с предметом мысли, и преди­ката, выражающего свойство, отношение, действие, которое мы связываем с субъектом, утверждая или отрицая его. Эта связь, устанавливаемая сознанием и выражаемая в предло­жении, и есть предикация» [Гак 1986: 51-52].

Тот факт, что отношение предикативности возникает при наличии в предложении подлежащего и сказуемого, особенно наглядно видно, например, в английском или французском языках, где и подлежащее, и сказуемое в по­давляющем большинстве предложений должны быть выра­жены в ненулевой, т. е. фонетически полной, форме. На­пример, русские безличные (3), неопределенно-личные (4) предложения и предложения с сокращенным подлежащим (5) соответствуют английским предложениям с выражен­ным подлежащим: (3) Смеркается — Itis getting dark; (4) Го­ворят, что он уехал — They say that he has left; (5) Спит — He

is asleep.

Грамматическое свойство предикативности, которое отличает предложения от прочих видов групп, связано с ти­пичным употреблением предложений в качестве высказыва­ний, т. е. речевых отрезков, уместных в конкретной ситуа­ции речи, в которой есть говорящий, адресат, предмет, время, место и цель сообщения. «Высказывание — это

любой линейный отрезок речи, в данной речевой обстанов­ке выполняющий коммуникативную функцию и в этой об­становке достаточный для сообщения о чем-то» [Шведова (ред.) 1980: 84].

Обрисованное разграничение предложений и высказываний разде­ляется не всеми лингвистами. Например, В.А. Звегинцев полагал, что по­пытки определить предложение на основе грамматических признаков ве­дут к неоправданному сужению этого понятия, когда примеры типа С до­брым утром! или Пожалуйста оказываются высказываниями, но не пред­ложениями. Определяющими признаками предложения он считал «закон­ченность смысла» и «привязанность к ситуации» [Звегинцев 1976: 176]. Предложение В.А. Звегинцев считал единицей речи, а соответствующую единицу языка — предложение, вырванное из контекста речевого употреб­ления, называл «псевдопредложением» [там же: 186].

Вопреки распространенному мнению, предложение всегда является неполным выражением; однако эта не­полнота другого рода, чем у непредикативных групп. Непре­дикативные группы неполны, потому что не содержат неко­торых компонентов, необходимых для «привязки» их к рече­вой ситуации. Предложение, напротив, обладает нужными для этого признаками: выраженное в нем время охарактери­зовано относительно акта речи, наклонение — относительно обстоятельств акта речи, вопрос предполагает наличие адре­сата, обладающего определенными сведениями, и т. д. Одна­ко эти переменные признаки предложения могут получить определенное значение только тогда, когда предложение употребляется как высказывание в конкретной речевой си­туации. Установление значений переменных, связанных с ситуацией речи, при употреблении предложения в качестве высказывания называется актуализацией. Например, предло­жение Грачи прилетели содержит переменную момента речи, так как прошедшее время глагола прилетели сообщает, что событие *Р произошло до момента речи', переменную гово­рящего, так как индикативное наклонение предполагает, что 'говорящий полагает, что Р истинно', и переменную поло­жения наблюдателя, поскольку в предложении с помощью префикса при- сообщается, что грачи переместились из ка­кого-то места пространства, которое находится дальше от наблюдателя, в ту область, которая достаточно близка к не­му. Пока переменные момента речи, говорящего и положе­ния наблюдателя не заменены определенными значениями, предложение остается неполным, т. е. не актуализованным и

поэтому обладает, по В.А. Звегинцеву, не полноценным смыслом, но «псевдосмыслом» [1976: 193].

Рассмотрим подробнее, каким образом признак преди­кативности связан с использованием предложения в ситуа­ции речи.

2. Парадигма предложения: модальность, наклонение, время, категории предикативного согласования

Многие грамматические категории могут быть опреде­лены не только на множестве словоформ, но и на некоторой фразовой категории. Например, категория падежа, рода или определенности характеризует ИГ в целом, а не только вхо­дящие в ее состав существительные, прилагательные или ар­тикли; категория времени может быть определена не только н*а глаголах, но и на предложениях и т. д.

В самом деле, все перечисленные категории могут при­нимать в одной ИГ или в одном предложении только о д -н о значение (если не считать более «мелкие» ИГ или пред­ложения, которые входят в их состав и которые могут отли­чаться по значениям этих категорий от доминирующей груп­пы). Это означает, например, что каждой ИГ может быть по­ставлено в соответствие ровно одно значение категории па­дежа или категории числа, а каждому предложению - ровно одно значение времени, наклонения или вопросительности.

Кроме факта единственности значений некоторых грамматических категорий, в ИГ и в предложениях наблю­дается распространение грамматических признаков с одной их составляющей на другие, называемое согласовани­ем (подробнее об этом см. главу VII). Например, в ИГ этим большим деревом происходит согласование по категориям ро­да, числа и падежа - все три ее составляющие должны иметь одно и то же значение соответствующих категорий (ср. р., ед. ч., тв. п.). В немецком языке происходит «распростране­ние» признака определенности: форма прилагательного раз­лична в зависимости от того, является ли артикль опреде­ленным (6а) или неопределенным (66): (6) a. der klein-e Junge '(АРТ.ОПР.НОМ) маленький(-НОМ.ОПР) мальчик'; б. ein klein-er Junge '(АРТ.НЕОПР.НОМ) маленький(-НОМ.НЕ-

ОПР) мальчик'. При предикативном согласовании признак лица, числа и рода подлежащего (а во многих языках и до­полнения) «распространяется» на глагол-сказуемое. В некото­рых языках в предложении наблюдается и обратное согласо­вание — подлежащего или дополнения со сказуемым по кате­гории времени или вида. Например, в грузинском языке при настоящем времени сказуемого — переходного глагола подле­жащее принимает падежную форму на -г, а прямое дополне­ние — на -5 (7а); при прошедшем времени (аористе) глагола-сказуемого подлежащее оформляется падежом на -та, а пря­мое дополнение - падежом на -/ (76):

(7) a. student-i cers ceril-s.

студент-/ писать.НАСТ.ЗЕД письмо-5
’Студент пишет письмо’
б, student-ma^ dacera ceril-L
студент-Л/Л писать.АОР.ЗЕД письмо-/
’Студент написал письмо’

Таким образом, окончания существительных -s, -i и - та в грузинском языке одновременно выражают по два грамматических значения — падежное и согласовательное (время глагола). Тот факт, что признак времени влияет на форму актантов, говорит о том, что время в грузинском язы­ке есть грамматическая категория предложения в целом, а не одного лишь глагола.

Понятно, что не всякая грамматическая категория, оп­ределенная на некоторой составляющей Х-а, является в то же время категорией Х-а. Например, категория падежа не свойственна предложению, потому что входящие в него ИГ (или существительные) могут быть в разных падежах.

Грамматические категории, определенные на синтак­сических группах, мы будем называть синтаксическими кате­гориями.

Одна из синтаксических категорий предложения — мо­дальность. Это универсальная языковая категория, теми или иными способами находящая выражение во всех известных языках. Модальность включает ряд взаимоисключающих зна­чений, которые соответствуют различным отношениям между говорящим, адресатом и высказыванием, т. е. признакам не сообщаемой ситуации, а ситуации речи. Модальность опреде­ляется на предложении, поскольку предложение обычно вы­ступает в роли единицы коммуникации — высказывания.

Можно сразу заметить, что область значений модаль­ности совпадает с областью значений одной из морфологи­ческих словоизменительных категорий глагола — наклоне­ния. В самом деле, модальность часто выражается показате­лями наклонения, а наклонение в русском языке (так же, как и во многих других) - морфологическая категория гла­гола: стреляет, стрелял бы, стреляй! и т. д.

Обратим внимание на то, что непредикативные формы глагола — причастие, деепричастие, инфинитив, герундий и другие обычно не различают форм наклонений (хотя неко­торые из них различают формы времени) и что в придаточ­ном предложении формы наклонения часто принимают зна­чения, отличные от тех, которые наблюдаются в главном.

Такие значения категории наклонения, как императив (= повелительное): Уйди!, конъюнктив (= сослагательное) Ушел бы или оптатив (= желательное) Хоть бы он ушел, не­возможны в придаточном предложении. Те формы косвен­ных, т. е. отличных от индикатива, наклонений, которые встречаются в придаточных предложениях, имеют в них дру­гие значения. Например, форма конъюнктива в придаточ­ном имеет значение условия: Предупредил бы || если бы преду­предил, мы бы не стали этого делать (в главном предложении форма конъюнктива сохраняет основное значение). Форма императива в придаточном имеет значение условия (Приди он вовремя, этого бы не произошло)².

В грузинском языке имеется форма оптатива, которая в главном предложении может иметь собственно оптативное значение (mokvd-es 'пусть умрет(-ОПТ.ЗЕД)!'; gadyegr^el-os 'пусть тебе-продлит-дни(-ОПТ.ЗЕД) (Бог)!'). В придаточном

² Форма со значением условия типа Приди он вовремя..., обычно не считается императивной даже формально, так как, в отличие от предикативного им­ператива, она употребляется со всеми лицами и не изменяется по числу: Приди(*те) вы вовремя... [Храковский, Володин 1986: 226 и ел.; Бондарко 1990: 84; Сильницкий 1990: 98]. Однако Н.В. Перцов [2001: 228-240] пока­зал, что в условных императивных конструкциях семантика императива не стирается полностью. Сохраняются и формальные основания для объедине­ния двух форм: невозможность употребления -те в придаточном предложе­нии может быть вызвана теми же причинами, что и неупотребление в при­даточном другой императивной частицы -ка. То, что -те — частица или, скорее, агглютинативный формант (аффикс, передающий значение одной грамматической категории), но никак не флексия (аффикс, одновременно передающий значение более чем одной категории), было замечено исследо­вателями очень давно, ср. иде-шъ — иде-те, но ид-и ~ ид-и~те, пойд-ем-те, просторечное на-те и т. п.

оптатив этого значения не имеет, а оформляет сказуемое сентенциального актанта (minda, rom mokvd-es 'хочу, чтобы (он) умер^ОПТ.ЗЕД)'; gtxovt gaacer-ot mankana 'прошу-вас остановить(-ОПТ.2МН) машину').

Кроме глагольной категории наклонения, модальность может выражаться служебными словами (бы, пускай, пусть, да, чтоб), порядком слов и интонацией. Здесь также наблю­дается различие значений в главном (оптатив) и придаточ­ном (уступительное или условное значение): (Пусть матери­ал будет интересный! и Пусть материал будет интересный, что толку?; Пришел бы он вовремя! и Пришел бы он вовремя, мы бы успели). Такое последовательное различие значений модальности в главном и придаточном предложениях, ко­нечно, не случайно. Отличие главного предложения от при­даточного по допустимому набору модальных значений вполне ожидаемо, поскольку главное, но не придаточное предложение может, если оно не вложено в другое, объем­лющее предложение, выступать в роли целого и самостоя­тельного высказывания. Назовем независимым такое предло­жение, которое не является составляющей никакого другого предложения. Заметим, что многие лингвисты термин «предложение» часто используют тогда, когда речь идет фа­ктически о независимом предложении.

Н.Д. Арутюнова обращает внимание на то, что одно из средств выражения модальности в независимом предложе­ния — законченная интонация - позволяет «употребить его в нулевом окружении (или иначе, абсолютной позиции). Этому формальному признаку соответствует значение ком­муникативной автономности: без интонационной завершен­ности ни одна синтаксическая структура не может быть от­дельным сообщением» [Арутюнова 1969: 39].

Еще одним признаком независимого предложения Н.Д. Арутюнова считает присутствие морфемы абсолютного времени, которая непосредственно соотносит содержание высказывания с моментом речи. В синтаксически подчинен­ной позиции, например, в деепричастном обороте (Проснув­шись, он открыл || откроет глаза) или в придаточном (Я ска­зал || скажу, что тороплюсь), время определяется не незави­симо (по морфологической форме глагола), но относитель­но времени независимого предложения [там же]. Однако, как отмечает Н.Д. Арутюнова, при «более свободном» при­соединении придаточное может быть носителем абсолютно-

го времени: Мы отправили || отправляем \\ отправим на эту конференцию наши доклады, потому что она для нас (была \\ будет) очень важна.

Дата добавления: 2015-07-02