Часть 2 2 страница

(19) если относительная клауза предшествует опреде­ляемому существительному, то прямое дополнение предше­ствует глаголу [Dryer 1988].

Эмпирические универсалии сами по себе не могут за­менить лингвистическую теорию. Они лишь представляют для нее ценный «питательный материал». В качестве приме­ра приведем эмпирически установленную универсальную классификацию языков по типу линейного порядка состав­ляющих на языки левого ветвления и языки правого ветвле­ния. В классификации утверждается, что в любом языке вет­вящиеся зависимые всегда располагаются либо слева, либо справа от вершины, независимо от той фразовой кате­гории, в которую они входят. Под ветвящимися зависимыми имеются в виду такие, которые легко могут быть распростра­нены; к их числу относятся, например, зависимые, выра­женные ИГ, ПГ или клаузами, например, дополнения или посессивные определения. Неветвящимися зависимыми на­зываются, наоборот, такие, которые не распространяются или распространяются редко; к ним относятся группы при­лагательного (в положительной степени), числительные, ар­тикли, указательные местоимения и нек. др. [Dryer I988, 1992].

Для наглядности приведем по два примера лево- и пра-воветвящихся языков.

С столе the table

Г С ССл дай книгу, которая give (me) the book that

Аварский язык (восточнокавказская семья) и японский язык (алтайская семья) — левое ветвление (ветвящееся зави-

Русский и английский языки — правое ветвление (вет­вящееся зависимое следует за вершиной; символом П' отме­чена относительная клауза, ССл — союзное слово или его аналог): (20) П

г буге -быть- ару

симое предшествует вершине; Поел — послелог, служебное слово, по функции одинаковое с предлогом, но располагаю­щееся не до, а после управляемой им ИГ): (21)

ССл С б т/ехь ПРИЧ книга хон-о

Г кье дать-ИМП курэ

С Поел столалда mlad стол-ЛОК на тэ:буру-но уэ-ни

стол-ГЕН на-ЛОК находящаяся книга-АКК дать-ИМП

Как объяснить это поразительное сходство между язы­ками, принадлежащими к одному типу, и не менее порази­тельную симметрию, которая наблюдается между обоими типами? Ответ на подобные вопросы призвана дать грамма­тическая теория.

4. Объяснительная база

Большинство существующих ныне подходов к грамма­тике (и к языку в целом) можно разделить на два больших теоретических лагеря — функционализм и формализм. Взгля­ды функционалистов и формалистов различаются главным образом тем, в чем они усматривают объяснительную базу лингвистической теории. Объяснительной базой называется группа факторов, которая, как предполагают сторонники той или иной теории, определяет наиболее важные черты ес­тественного языка.

Исходное предположение функционализма заключает­ся в том, что строение языка определяется его использованием. Язык и грамматика языка таковы, ка-

ковы они есть, потому что они отвечают определенным и довольно жестким требованиям, накладываемым на них ус­ловиями использования языка. «Если... язык в речевой дея­тельности — это корабль, ходовые качества которого можно определить только в море, на плаву, логично согласиться с тем, что эти качества в большой степени заложены в проект­ном бюро, на верфи, обусловлены его конструкцией» [Золо-това 1986: 503].

Язык — средство мышления; следовательно, языковые структуры должны быть «приспособлены» к решению мыс­лительных задач - восприятия, переработки, хранения и по­иска информации. Язык — средство коммуникации; значит, устройство языка должно максимально облегчать общение коммуникантов и быть оптимальным с точки зрения пара­метров этого процесса (включая не только механизм переда­чи информации, но и социальные, культурные, психологи­ческие и другие сопутствующие факторы). Строение языка также определяется свойствами тех отделов мозга, в которых локализуется языковая способность человека. Наконец, язы­ковая деятельность осуществляется посредством артикуля-торных и перцептивных механизмов (зрения, слуха, произ­носительных органов). Возможности этих механизмов огра­ниченны, и структура языка должна свести к минимуму тру­дности и помехи в их работе.

Исходное предположение формализма прямо противо­положное. Формалисты полагают, что наиболее важные и фундаментальные свойства языка не зависят от способов и условий его использования. «Человеческий язык есть систе­ма, предназначенная для свободного [т. е. не ограниченного никакими внешними обстоятельствами. - Я. Т.] выражения мысли, по своему существу не зависящая ни от контроля со стороны внешних стимулов, ни от удовлетворения человече­ских нужд, ни от инструментальных целей» [Chomsky 19806: 239]. Язык — особенность человеческого мышления, в своей основе врожденная. Врожденными являются, разумеется, не конкретные морфемы, слова, конструкции или правила того или иного языка, но некие абстрактные схемы и принципы, определяющие структуру этих грамматических единиц. Уни­версальный врожденный компонент знания языка не есть непознаваемая «вещь в себе» — он может быть выявлен в ре­зультате исследовательской работы лингвиста и представлен в виде абстрактной модели на метаязыке формальной грам-

матики (о том, что такое формальная грамматика, см. ниже в п. 6).

Формалисты признают, что функциональные факторы могли сыграть свою роль в процессе филогенеза — возник­новения человеческого языка. Тем не менее они отрицают перспективность подхода, принятого функционалистами, согласно которому наблюдаемые языковые факты поддают­ся объяснению путем непосредственного обращения к функциональным принципам.

Проиллюстрируем различие двух подходов на примере обрисованных выше двух типов языков — правого и левого ветвления. Одно объяснение этому факту предложено в рам­ках порождающей грамматики Н. Хомского — наиболее вли­ятельного формального направления. С точки зрения сто­ронников порождающей грамматики, тот факт, что в языках вершины в разных фразовых категориях либо последова­тельно следуют за ветвящимися зависимыми (как в авар­ском, японском или турецком), либо столь же последова­тельно предшествуют им (как в русском, английском или арабском), объясняется элементом врожденного компонента знания языка. Овладевая родным языком, ребенок активи­зирует генетически заложенную языковую информацию. Эта информация включает знание о том, что ветвящиеся зависи­мые в языке располагаются последовательно либо до, либо после своих вершин. Чтобы овладеть правилами порядка слов в родном языке, ребенку не нужно анализировать все виды фразовых категорий. Достаточно лишь небольшого ис­ходного материала, чтобы элемент врожденного знания язы­ка — параметр вершины — принял одно из двух возможных значений: «до» или «после» [Stowell 1981].

Другое, функционально ориентированное, объяснение деления языков на два класса предложил Дж. Хокинс [Hawkins 1990, 1994]. Теория Хокинса будет подробнее рас­смотрена в гл. XV п. 2, а пока в сильно упрощенном виде его вывод можно представить так: в языках более распростране­ны такие порядки слов, которые удобны для механизма рас­познавания речи слушающим. Чем меньше расстояние (в количестве слов) между вершинами последовательно вло­женных друг в друга фразовых категорий, тем легче слуша­ющий справляется с синтаксическим анализом. Вершины наиболее важны для распознавания синтаксической структу­ры, потому что они однозначно характеризуют синтаксиче-

ские единицы, в состав которых входят. Для слушающего оп­тимален такой порядок слов, когда все вершины располага­ются либо в начале (20), либо в конце (21) возглавляемых ими составляющих: и в том, и в другом случае механизм распоз­навания синтаксической структуры работает с наименьшей нагрузкой. Оба расположения - начальное и конечное - оди­наково удобны, поэтому «левоветвящихся» языков столько же, сколько и «правоветвящихся». Таким образом, одно из условий речевого общения, а именно ограниченная способ­ность механизма распознавания речи, определяет одно из основных свойств грамматики — преобладающий тип поряд­ка слов.

Рассмотрим также следующую закономерность, впер­вые установленную Дж. Гринбергом:

(22) суффиксы распространены в языках мира гораздо больше, чем префиксы; если в языке есть префиксы, то в нем обычно есть и суффиксы, но обратное неверно (пери­фразировано из [Гринберг 1970 (1966): 137]; впервые отме­чено в [Greenberg 1957]).

Действительно, преобладание в языках мира суффик­сов над префиксами - очевидный факт. В очень многих языках есть и префиксы, и суффиксы (например, в индоев­ропейских, в кавказских, в японском, в языках банту), в до­статочно многих языках есть только суффиксы («таковы, в частности, все самодийские и многие финно-угорские язы­ки, все тюркские, дравидийские и эскимосско-алеутские языки, многие австралийские и африканские языки, многие языки Южной Америки и др.» [Плунгян 2000: 89]). Ни пре­фиксов, ни суффиксов не обнаруживается в языках, лишен­ных морфологии (например, в древнекитайском). При этом засвидетельствовано крайне мало языков, в которых были бы только или почти только префиксы. Таковы атабаскские языки (семья на-дене, Сев. Америка).

Функционалист, ища объяснение этому явлению, пре­жде всего обратит внимание на роль начала (позиция пре­фиксов) и конца слова (позиция суффиксов) в процессе использования языка. Данные психолингвистиче­ских экспериментов показывают, что позиция начала слова наиболее важна для восприятия: слушающий узнает слово прежде всего по его началу, а не по концу. Это было уста­новлено с помощью тестов, в которых носителю языка пред­лагалось узнать слова, начало или конец которых были ис-

кажены, — во втором случае результат узнавания был значи­тельно успешнее, чем в первом.

Итак, перед нами два факта: (22) — преобладание суф­фиксов в языках мира и (23):

(23) начало слова важнее для его распознавания, чем его конец.

Вспомним, что противопоставление аффиксов и основ, к которым они присоединяются, связано с другим противо­поставлением — лексики (единиц словаря) и грамматики: аффиксами выражаются грамматические, но не лексические значения. Значит, тот факт, что аффиксы чаще бывают суф­фиксами, свидетельствует о том, что

(24) грамматические категории (выраженные аффикса­ми) менее важны в процессе распознавания речи, чем лек­сические единицы (передаваемые основами).

В каком смысле распознавание лексических единиц «важнее», чем распознавание грамматических аффиксов? Ве­роятно, распознавание звучащей речи — процесс, связанный с ограниченностью используемых ресурсов. Механизмы рас­познавания речи перегружены и часто дают сбой в виде ослы-шек, особенно если анализируемая речь — быстрая, принад­лежит незнакомому человеку, на незнакомую тему и т. п. Оп­тимальный режим загрузки механизма распознавания заклю­чается, по-видимому, в том, чтобы наиболее трудный матери­ал был представлен в наиболее удобном для восприятия виде (если уж невозможно расположить весь материал — и труд­ный, и легкий — с достаточным удобством для адресата). Рас­познавать лексемы труднее, чем грамматические морфемы, так как области поиска существенно отличаются по объему: лексем — тысячи, а грамматических морфем — несколько де­сятков. Поскольку возможности механизма восприятия речи ограниченны, язык помещает отрезки, наиболее трудные для распознавания — лексические основы — в начало слова, т. е. в то место, которое больше вовлечено в процесс распознава­ния. Более легкий материал — грамматические аффиксы — помещается в конец слова, т. е. в ту его часть, которая менее значима для механизмов распознавания. Кроме того, как по­лагают Дж. Хокинс и Э. Катлер, порядок морфем соответст­вует порядку как порождения, так и восприятия слова: снача­ла — основа, затем — аффикс [Hawkins, Cutler 1988; Hall 1992].

Теоретик-формалист, приступая к объяснению (22), наверное, захочет увидеть в этом факте проявление некоего

универсального врожденного принципа. Например, в поро­ждающей грамматике [Williams 1981; Selkirk 1982] аффиксы, по крайней мере некоторые, рассматриваются как разновид­ности вершин — считаются вершинами в морфемной конст­рукции слова. Если допустить, что параметр вершины рас­пространяется также на отношение между аффиксами и ос­новами, то можно объяснить, почему все чисто суффиксаль­ные языки являются языками левого ветвления. Затем фор­малисту придется искать какое-то объяснение для того, по­чему наличие в языке префиксов необязательно сопровож­дается правым ветвлением; подробнее см. [Hawkins, Gilligan 1988].

На приведенных примерах можно увидеть, каким обра­зом современные грамматические теории устанавливают связь между принятой в них объяснительной базой и наблю­даемыми фактами.

5. От гипотез к фактам и обратно

Вопрос «Что представляет собой язык?» всегда нахо­дился в центре внимания лингвистической теории. Однако на протяжении второй половины XX в. внимание многих теоретиков сосредоточилось на более частной проблеме — «Что собой представляет грамматика языка?». Решение ее требует глубокого исследования природы грамматических понятий. Сходство между языками отнюдь не ограничивает­ся легко выделимыми единицами, такими, как «морфема», «фонема», «словоформа» и т. п. Содержательные категории, такие, как «глагол», «существительное», «предложение», «пе­реходность», «подлежащее», «определение» также обнаружи­вают большое сходство в описаниях различных языков. Те­ория грамматики должна располагать разработанным аппа­ратом подобных категорий, столь же убедительным, как и аппарат сравнительно более простых понятий, таких, как «морфема». Если теория при этом стремится к строгости, она должна включать в себя формальные модели наблюдае­мых грамматических явлений, т. е. такие строго определен­ные объекты (единицы и правила их соединения), которые в некоторой существенной части своих свойств совпадают с естественным языком (подробнее о грамматических моделях см. в гл. XVI п. 1).

Сравнивая формальные грамматические модели с на­блюдаемыми фактами, исследователь должен прежде всего выяснить описательную адекватность этих моделей, т. е. их способность правильно предсказывать наблюдаемые факты. Однако описательная адекватность грамматической модели еще не означает ее теоретической ценности. Теоретическую ценность имеет только такая модель, которая обладает, кро­ме описательной, еще и объяснительной адекватностью, а именно не предсказывает те факты, которые реально не на­блюдаются.

В качестве иллюстрации рассмотрим две теории согла­сования - (25) и (26):

(25) согласование может иметь место только между словоформами х и у, связанными отношением зависимости;

(26) согласование может иметь место только между словоформами х и у, входящими в одно и то же предложе­ние.

Теория (25) утверждает, что моделью потенциальных отношений согласования является обычное дерево зави­симостей. Так, в дереве (27) отношение согласования теоре­тически может иметь место, например, между узлами а и Ь, а и с, Ъ и е, но не между узлами а и d или ей/

(27)

Теория (26) предлагает другую модель, а именно сеть: множество потенциальных согласовательных связей между словоформами ограничено только пределами предложе­ния — внутри предложения любая словоформа в принципе может согласоваться с любой другой (28):

(28)

с *

Теория (25) не обладает описательной адекватностью: наряду с отношениями согласования вроде (29) больш-дй дом, больш-ая улица, (30) мальчик, бежал-0, девочка бежал-а, встречается такое согласование, как (31) он умер молод-ым, она умерла молод-ои,, которое данной теории противоречит.

Зато описательной адекватностью обладает теория (26), которая не делает различия между фактами (29—30) и (31). Однако обладает ли теория (26) объяснительной адекватно­стью? Возможно ли в естественном языке согласование ме­жду дополнением главного предложения и..., допустим, об­стоятельством придаточного предложения пятой или шестой глубины вложения?., или между артиклем, определяющим подлежащее, и предлогом, вводящим обстоятельство?.. При­меров такого согласования мы не знаем, и интуиция под­сказывает нам, что они вряд ли когда-нибудь будут обна­ружены.

По-видимому, теория согласования, которая обладала бы и описательной, и объяснительной адекватностью, долж­на быть менее ограниченной, чем (25), но и не столь вседоз-воленно-либеральной, как (26). Стратегия теоретизирования здесь может быть такой: (25) рассматриваем как рабочую гипотезу, которую сопоставляем с фактами и отвер­гаем на основании некоторых из них, а именно (31). Затем корректируем (25), выдвигая новую гипотезу (25'), см. ниже, также сопоставляем ее с имеющимися фактами и т. д. Если в результате нам удастся прийти к гипотезе, соответствую­щей имеющимся фактам в смысле как описательной, так и объяснительной адекватности, она и будет полноценной теорией согласования.

Попытаемся отредактировать (25) таким образом, что­бы она могла объяснить факты типа (31):

(25') согласование может иметь место только между словоформами х и у, связанными отношением зависимости, либо между словоформами х и у, зависящими от третьей словоформы z (перифразировано из [Плунгян 2000: 143]).

Вариант теории (25') разрешает согласование, напри­мер, между b и с или d и е в (27), и, таким образом, факт (31) ей больше не противоречит. Теория, однако, все равно остается описательно неадекватной: несложно найти проти­воречащие ей факты, вроде: (32) он хочет выглядеть красив­ым, она хочет выглядеть красив-ои:, он начинает хотеть вы­глядеть красив-ым и т. д., не говоря уже о таких экзотиче-

ских случаях, как согласование по определенности между артиклем актанта и глаголом в венгерском языке, или «про­зрачного» согласования в восточнокавказских языках (см. главу VII), которые ей очевидно противоречат. Итак, описа­тельно адекватная теория согласования должна быть еще бо­лее ограниченна, чем (25').

6. Формальные грамматики

Как должна выглядеть теория грамматики, которая бы­ла бы и описательно, и объяснительно адекватной? Самая простая теория состоит в том, что грамматика языка пред­ставляет собой список всех правильных предложений этого языка, подобно тому, как словарь представляет собой, по крайней мере в идеале, список всех слов. Однако, как уже говорилось во Введении, предложения естественного языка обладают способностью к неограниченному усложнению. Теория, которая представляет грамматику в виде потенци­ально бесконечного списка, не в состоянии объяснить, ка­ким образом язык может быть усвоен, так как возможности человеческой памяти ограниченны. В лингвистике «теория списка» никогда не рассматривалась всерьез: с древнейших времен грамматика и словарь описываются разными спосо­бами.

Наиболее распространенный в лингвистике (и опять-таки очень древний) способ описания предложений заклю­чается в перечислении их схем или образцов. Этот способ описания опирается на вполне определенную грамматиче­скую теорию, которую применительно к предложениям можно сформулировать, например, так:

(33) Предложения делятся на части, и эти части обра­зуют небольшое множество грамматических классов - чле­нов предложения. Каждому предложению может быть поста­влена в соответствие его схема — перечень названий членов предложения, которые в него входят. В схеме могут быть также указаны значения некоторых грамматических катего­рий, которые принимают члены предложения и порядок их линейного расположения. Число схем предложения в каж­дом языке невелико (не более нескольких десятков).

На протяжении веков теория (33) показала свою прак­тическую полезность (руководствуясь ею, лингвисты соста-

вили описания тысяч языков, и миллионы людей овладели иностранными языками), а также описательную и отчасти объяснительную адекватность. Не нашлось ни одного языка, в котором предложения не делились бы на части, обладаю­щие повторяющимися пучками общих свойств, и число наи­более употребительных схем предложения (при любом их разумном понимании) действительно ни в одном языке не превышает нескольких десятков. Однако все же объясни­тельная адекватность теории (33) невелика. Сравним следу­ющие простые схемы предложений:

(34) а. подлежащее - сказуемое;

б. подлежащее — сказуемое — дополнение; в. сказуемое — сказуемое — сказуемое; г. дополнение — обстоятельство.

Огромное число реально наблюдаемых предложений реализуют схемы (34аб), но трудно представить себе полные и не сочиненные предложения вида (34вг). Однако теория (33) явно разрешает такие виды предложений. Чтобы исклю­чить (34вг), она должна стать более сложной - например, включать требования, чтобы в схеме было только одно под­лежащее, обязательно одно и только одно сказуемое и т. п. Такие ограничения и в самом деле выдвигались - считалось, например, что в предложении должен присутствовать хотя бы один из главных членов (в силу чего исключается (34г)).

Многие современные теории грамматики используют более строгие понятия, чем те, которые лежат в основе тра­диционных неформальных описаний. При этом в теории ча­сто используются математические объекты, которые облада­ют рядом свойств, общих с естественным языком, и тем са­мым до известной степени моделируют его — формальные грамматики. Формальными грамматиками называются такие системы правил, которые математически строго задают (или характеризуют) множества цепочек, т. е. конечных последо­вательностей, символов.

Каким образом можно представить в математически строгом виде правила построения синтаксических единиц? Рассмотрим несколько русских ИГ:

(35) а. игрушка б. тетрадь в. красивая игрушка г. большая игрушка д. красивая большая игрушка

е. большая красивая тетрадь

ж. большая красивая зеленая игрушка

з. эта игрушка

и. эта большая дорогая красивая игрушка

и. та большая зеленая красивая тетрадь Как можно определить множество, состоящее из (35) и некоторых других похожих групп? Назовем это множество N и дадим ему следующее определение:

(36) а. всякая цепочка вида П* С входит в N, где С — любой элемент множества {игрушка, тетрадь}, П - лю­бой элемент множества {большая, красивая, зеленая, дорогая], а знак * («звездочка Клини», по имени логика S. Kleene, ко­торый ввел его) означает, что отмеченный им элемент может быть повторен любое число раз от нуля до бесконечности;

б. всякая цепочка вида М С' входит в N, где М — лю­бой элемент множества {эта, та}, а С' - любой элемент, принадлежащий множеству N в силу условия (Зба).

Цепочки, определяемые в (36), состоят из отдельных символов — в данном случае слов — игрушка, большая и т. д. Разумеется, слова сами представляют собой цепочки симво­лов, однако их внутренняя структура нас пока не интересу­ет, и для простоты их можно считать неразложимыми обо­значениями. Символы, из которых составлены цепочки, за­даваемые определением, называется терминальными, а мно­жество всех таких символов — основным алфавитом. Такие символы, как N, С, С', М и П, которые используются при определении класса цепочек, но не входят в определяемые цепочки, называются нетерминальными, или вспомогательны­ми, и образуют вспомогательный алфавит.

Определение ИГ можно сформулировать не только в виде условий (Збаб), но и в виде правил, т. е. выражений ви­да «х -> у», что означает «заменить х на у» или «подставить у вместо х», где х и у — любые цепочки символов: (36') а. N -» С'

б. N -> М С'

в. С -> П С'

г. С -> С

д. С' -» П С

е. С -> игрушка

ж. С -> тетрадь

з. П -> большая

и. П -> зеленая

и. П -^ красивая

к. П -* дорогая

л. М -> эта

м. М -> та

Правила (36'аб) и (36'гд) можно записать и проще, в одну строчку, если использовать скобки. Скобки означают факультативность некоторой части правила: если два прави­ла отличаются друг от друга только тем, что в одном из них содержится, а в другом отсутствует цепочка х, они записы­ваются как одно правило, и при этом х берется в скобки. Так вместо (36'аб) можно записать N -> (М) С', а вместо (36'гд) С' -> (П) С. Можно упростить и запись (З6'е-м), приняв, что если два правила отличаются только правыми или толь­ко левыми частями, то они записываются как одно, причем несовпадающие правые (левые) части разделяются запятой. Так вместо (36'еж) можно записать С -» игрушка, тетрадь, вместо (Зб'з—к) — П -^ большая, зеленая, красивая, дорогая, а вместо (36'лм) — М -> эта, та.

Способ задания множества N с помощью правил (36') представляет собой разновидность формальных грамматик — порождающую грамматику. Порождающей грамматикой на­зывается упорядоченная четверка, состоящая из: 1) основно­го алфавита, 2) непересекающегося с ним вспомогательного алфавита, 3) одного символа из вспомогательного алфавита, который называется начальным и обозначает множество тех языковых объектов, для описания которых предназначена порождающая грамматика (в данном случае это N — множе­ство некоторых именных групп русского языка), и 4) конеч­ного¹ множества правил, например, (36*). «Порождающей грамматикой» называют также лингвистическую теорию, в которой используется это средство описания, см. главы XI-XIII.

Правило «х -» у» применяется следующим образом: в цепочке отыскивается левая часть правила, т. е. х, после че­го записывается новая цепочка, отличающаяся от предыду­щей только тем, что на месте х в ней стоит у. Правило по­рождающей грамматики может быть применено к любой це­почке, отрезком которой является его левая часть, но оно не обязано применяться ко всякой «подходящей» цепочке, при­чем порядок применения правил произволен (в этом отли-

¹ В силу этого требования в (36'), в отличие от (36), не может быть исполь­зована звездочка Клини.

чие порождающей грамматики от алгоритма, подробнее см. [Гладкий, Мельчук 1969: 43-46]). Правило применяется ли­бо к начальному символу, либо к такой цепочке, которая представляет собой результат применения одного или не­скольких правил к начальному символу. Цепочки, задавае­мые формальной грамматикой, должны целиком состоять из терминальных символов, т. е. все вспомогательные символы в ходе применения правил должны быть заменены на терми­нальные. Множество цепочек, задаваемых порождающей грамматикой, называется языком.

Языки, задаваемые некоторыми формальными грамма­тиками, проявляют определенные сходства с множествами единиц естественного языка — слогов, словоформ, синтакси­ческих групп, предложений. Сопоставление языка, задавае­мого формальной грамматикой, с множеством единиц есте­ственного языка на основе наблюдаемых между ними сходств называется интерпретацией формальной грамматики. Само устройство формальной грамматики явным образом отграничивает множество грамматичных единиц от множе­ства неграмматичных, и поэтому соответствие формальной грамматики наблюдаемым фактам естественного языка мо­жет быть проверено.

Сравним язык, задаваемый правилами (36'), с реально наблюдаемыми в русском языке ИГ. Лингвистический смысл символов С, П и М очевиден: это слова, обладающие грамматическими признаками жен. р., им. п. и ед. ч.: С — су­ществительные, М — указательные местоимения и П - при­лагательные. Аналог С' в русском языке представляет собой фразовую категорию, в данном случае — множество состав­ляющих, образованных сочетанием произвольного числа прилагательных с вершиной-существительным. Наконец, N — это множество некоторых ИГ русского языка.

При всей примитивности правила порождающей грам­матики (36') верно характеризуют часть свойств русских ИГ, а именно следующее: ИГ включает в себя ровно одну вер­шину-существительное, а определений к нему может быть несколько, и они факультативны. Прилагательные и указа­тельные местоимения в русском языке обычно предшеству­ют определяемому существительному, причем указательное местоимение может быть только одно (*эта та девочка}, и оно обычно предшествует прилагательным. Определений-прилагательных может быть несколько, причем, по-видимо-

му, какой бы длинной ни была ИГ, в нее всегда теоретиче­ски возможно добавить еще одно прилагательное.

Таким образом, порождающая грамматика, содержа­щая правила (36'), адекватна естественному языку в не­скольких важных отношениях. Однако легко увидеть, что в ряде других отношений она ему не адекватна.

Дата добавления: 2015-07-02